Публицистика, художественные произведения, воспоминания 17 страница
Проведенный нами анализ исторических документов дает основание сделать вывод о том, что среди педагогов, учителей, воспитателей, медицинских служащих учреждений для “особых” несовершеннолетних отношение к воспитанникам было разным: от жесткого отношения, применения насилия в воспитательных целях до уважительного, заботливого отношения к детям в такой степени, что работники делись с детьми пищей, одеждой, согревали их души хорошими словами.
Некорректно, на наш взгляд, осуждать тех взрослых, которые не по-доброму относились к несовершеннолетним жертвам репрессий: пропаганда в тоталитарном обществе убеждала сурово относиться к врагам народа и их детям. Поведение человека в тоталитарном обществе – тема сложная и неоднозначная. Позиция А.П. Бутенко и А.В. Миронова заключаются в том, что, в тоталитарном обществе человек нигде и никогда не находится у себя самого, все подконтрольно, а сам контроль тотален. В.В. Ильин к главной особенности жизнедеятельности людей в условиях тоталитаризма относит отчуждение во всем многообразии его проявлений. По мнению К.С.Гаджиева, в условиях тоталитарного запретительства сформировалась личность, страдающая социальной апатией, с чувством отчуждения. Тоталитарность существенно снижает или аннигилирует способность к критическому анализу реалий мира, места своей страны в мире, своей социальной группы, самого себя в реальном социальном окружении. Носители тоталитарного мышления склонны быть моральными абсолютистами, разделяющими мир только на белое и черное. Они отличаются социальным нарциссизмом, самовлюбленностью, уверенностью в своей непогрешимости.[371]
|
|
|
Таким образом, многие работники учреждений для несовершеннолетних жертв советских политических репрессий были уверены в правильности своего жесткого, жесткого, строгого или, наоборот, уважительного, сочувственного отношения к “социально опасным” детям. Среди выживших в годы террора несовершеннолетних жертв советских политических репрессий много достойных, не озлобившихся, талантливых, порядочных людей. На наш взгляд, это также результат работы воспитателей, педагогов, учителей, встречавшихся на их жизненном пути.
Во второй половине 1940–1950-х гг. происходит гуманизация и совершенствование деятельности учреждений для несовершеннолетних сирот, беспризорников, бродяг, преступников. Разворачивается борьба с растратами, хищениями и злоупотреблениями работников воспитательных учреждений, с нарушением законности содержания несовершеннолетних в приемниках-распределителях, изоляторах, трудовых колониях. В целом в 1940-1950-е гг. удалось улучшить положение несовершеннолетних в приемниках-распределителях, изоляторах, трудовых колониях.
|
|
|
За весь период советской власти режим не платил достойно за труд своего народа, все работали под воздействием пропаганды, результативно реализованных режимом мотивационных механизмов, которые, в основном ограничивались обещаниями хорошего будущего, а труд поощрялся мизерной оплатой, грамотами, медалями трудоднями или рабским содержанием в местах полного и частичного лишения свободы тех, кто подвергся репрессиям.
Часть репрессированных детей с благодарностью воспринимала то, что делало для них государство. Показательным в данном случае является отрывок из сочинения, не вошедшего в книгу “Мы из Игарки” (книга издана в 1938 г.), сосланной в 1931 г. вместе с родителями на спецпереселение Л.П.Черноусовой: “…Когда я приехала в Игарку, то поняла, что нас пугали…Люди оказались такими же, как и мы…Но квартирные условия оказались тяжелыми. Высадились мы на берег совхозного острова, двое суток наша семья сидела под открытым небом. Было холодно и сыро. Когда переехали на берег Играки и расселились в кирпичных сараях, стало хорошо. Настала зима, партия и правительство позаботилось о нас, и мы в ту же зиму пошли учиться в новую школу, которая была построена в поселке “Пробуждение”…В 1936 году нам построили еще одну школу с большими и светлыми коридорами, дали новые пособия. Это создает хорошие условия для того, чтобы у нас было больше желания к учебе. Вот теперь и я могу сказать, что жить стало лучше, жить стало веселее”.[372]
|
|
|
Конечно, жизнь продолжалась, и дети радовались мелочам, играли, познавали окружающий мир, росли, мечтали. Однако контроль государства внедрялся в сознание каждого советского гражданина - в сочинении подростка прослеживаются слова пропаганды правящего режима. По мнению А.Ю. Горчевой, документы политотдела ГУЛАГа, отделений по борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью не дают возможности утверждать, что в колониях и лагерях для несовершеннолетних велась хоть какая воспитательная, культурная или просветительская работа. Политико-просветительская пропаганда осуществлялась неустанно и на нее не жалели денег. Газеты и журналы в колониях и лагерях являлись средствами идеологической обработки. Прежде всего, это была пресса, старательно скрытая от людей вне лагерного забора циркулярами Главлита. Газета в местах лишения свободы не имела права ставить общий для большевистской прессы лозунг о соединении пролетариев всех стран. Здесь другие лозунги: “Через труд к исправлению” или, например, “Знания и труд исправят нас” На первой странице обязательным был гриф: “Только для колонистов” или “Запрещается выносить за пределы колонии”. Тираж газеты колебался от 300 до 5-7 тысяч экземпляров, что зависело от количества отбывающих наказание так называемых воспитанников. Обычно уральские и дальневосточные колонии содержали многотысячные коллективы беспризорных и правонарушителей, там и издавались наиболее крупные газеты. Постепенно информация об органе, издающем газету, месте издания, романтика, приподнятый стиль уходят из газет для несовершеннолетних заключенных. К концу 1930-х годов проводится более обдуманная идеологическая обработка. Прославляются трудолюбивые подростки, которые выполнили несколько производственных норм. Примерные, послушные, скромные воспеваются.
|
|
|
Тема неустанной заботы правительства, Сталина и партии о детях постоянна в лагерной прессе для несовершеннолетних. Издатели даже не понимали, сколько страшной иронии содержится в названиях газет: “На новом пути”, “Путь к коммунизму”, “К новой жизни”, “Через труд - к свободе”.
При высокой степени эксплуатации на территории всего советского государства была разработана система мер, стимулирующих производительность труда через практику ударничества, социалистического соревнования, занесения на доску почета, субботников и воскресников. Тема социалистического соревнования - одна из ведущих в освещении работы заключенных в системе ГУЛАГа. Дети, выполняющие нормы на 100%, - “сознательные строители социализма и настоящие колонисты”. Бесконечные книги трудовой славы, вызовы на трудовые бои и соревнования, “красные книги”, социалистические обязательства, трудовые десанты, слеты (“слетались” еженедельно все, кто занимался принудительным трудом), цифры, нормы выработки, проценты выполнения и перевыполнения - эти приметы коммунистической публицистики заполнили все лагерные издания, но человеческому места не оставалось. Если в 1918-1920 гг. в тех газетах можно было пожаловаться на одиночество, на тоску по родителям или родным тестам, то теперь все это заменено только производственной темой. Слабости, раздумья, сомнения отсутствовали в детских газетах. В 1933 г. в стране разразился страшнейший бумажный кризис. Однако бумага для лагерной печати нашлась, и газеты для несовершеннолетних заключенных выходили. А. Ю. Горчева, исследователь прессы НКВД для несовершеннолетних заключенных колоний и лагерей, отмечает, что после 1941 г. не найдена ни одна лагерная газета для детей, исполненная типографским способом. Бумажный кризис сократил лагерную прессу, в детских колониях решено было ограничиться стенными и радиогазетами.[373]
Таким образом, идеи теории воспитания детей педагогов-марксистов воплотились в жизнь: репрессированные дети были включены в коллективные отношения, главным образом, в коллективные ценности – строительство социализма и коммунизма, мировую пролетарскую революцию и другие.
Протесты против произвола в стране были и на свободе, и в ГУЛАГе. Представляется важным остановиться на деятельности Е.П. Пешковой.[374] Ее сподвижники, сотрудники Политического Красного Креста, - предшественники правозащитников. Имена многих активных участников “краснокрестного движения” остаются практически неизвестными большинству историков. Значительная часть жизни Е.П. Пешковой (1877–1965)[375] была связана с работой в правозащитных организациях сначала в качестве активного члена Московского Комитета Политического Красного Креста, затем председателя общества “Помощи политическим заключенным”.
Политическим Красным Крестом до революции и в первые послереволюционные годы обобщенно назывались организации и группы, которые с начала 80-х годов XIX века занимались (в разных формах и под различными названиями) делом помощи политическим каторжанам и ссыльным. Общество “Помощь политическим заключенным” просуществовало до 1938 г. Однако и после его ликвидации Е.П. Пешковой удавалось помогать людям, оказавшимся в беде, в том числе она оказывала содействие в деле реабилитации.
Е.П. Пешкову связывала теплая дружба с Ф.Э. Дзержинским, покровительству которого она многим в своей деятельности обязана. Из рук Дзержинского 15 октября 1919 г. Пешкова получила удостоверение уполномоченного Польского общества Красного Креста. Ей разрешалось посещать все тюрьмы и другие места заключения арестованных и задержанных и вести беседу с ними в присутствии администрации. При поддержке Ф.Э Дзержинского она в 1922 г. открыла “Помощь политическим заключенным” (ППЗ).
Новая организация давала возможность Пешковой работать не только с московским контингентом. Ей разрешалось оказывать помощь политзаключенным и их семьям, которая могла выражаться в материальной помощи вещами, продовольствием, деньгами, в разного рода ходатайствах перед ГПУ за политзаключенных и их семьи, во взаимоотношениях по этому поводу с разными организациями, в обращении лично к специальному представителю ГПУ с устными и письменными ходатайствами и получать на них ответы, в отправке в места заключения передач и пожертвований как от ППЗ, так и от родственников политзаключенных.
При поддержке Ф. Дзержинского ГПУ разрешило ППЗ занять помещение по ул. Кузнецкий мост, 16: две комнаты в квартире №7 и шесть комнат - в квартире №6. Остальная площадь в этих квартирах была зарезервирована “для оказания помощи политическим заключенным”. В этот дом более пятнадцати лет приходили родственники заключенных, сами политзаключенные, отбывшие срок.[376]
Существовало мнение о том, что ППЗ была организована ГПУ для того, чтобы на Западе знали - и у нас есть демократия, и соблюдается законность. Некоторые считали Е.П. Пешкову агентом ГПУ. О ее деятельности много писали на Западе. До 1936 г. деньги на адрес ППЗ поступали в том числе из заграницы. Иногда анархисты в своих страданиях несправедливо обвиняли Е.П. Пешкову: “За год нашего пребывания в Северных лагерях принудительных работ... мы систематически подвергались всякого рода издевательствам... ужасным и гнусным избиениям... Женщин таскали за волосы, бросали на колючую проволоку раздетыми. Все были избиты до полусмерти. Свиданий никаких не разрешается, держат на голодном пайке, передач никаких не допускают... Во всем этом мы обвиняем Вас, потому что лагеря и администрация Ваши... Помните, наша смерть заговорит громче, чем наша жизнь…”. Екатерина Павловна не делала различия между людьми разных политических взглядов - главным для нее была нужда в помощи. Милосердием и массированной помощью к 1925 г. фонд Е.П. Пешковой заработал уважение, международный авторитет и признание. В органах безопасности стали настораживаться, потому что помощь текла со всех сторон света, хотя о ней ничего не писали в газетах.
Данные в ППЗ пополнялись за счет многочисленных писем заключенных, репрессированных матерей с просьбами о помощи своим репрессированным детям[XXV], родственников репрессированных, в том числе их детей, которые стали безнадзорниками[XXVI]. Писали Е.П. Пешковой дети, оставшиеся с одним из родителей, в то время как другой был репрессирован[XXVII], также женщины, которые просили оказать им помощь в связи с репрессированием супругов и бедственным положением их детей[XXVIII].
Сведения пополнялись фондом из ГПУ и собственных заметок, составленных Е.П.Пешковой в своих поездках по тюрьмам. Вся информация обрабатывались в единый Алфавит. Списки Е.П. Пешковой - неподкупный свидетель эпохи и богатый источник по истории репрессий.
Помощь оказывалась не только продовольственными товарами и продуктами, но и деньгами.[XXIX] Только за январь 1931 г. помощь детям сосланных составила 3220 рублей. К слову сказать, ППЗ была единственной организацией, которая оказывала по просьбе заключенных помощь оставшимся на воле детям и престарелым родителям, оставшимся без кормильца.
В Алфавите Пешковой содержатся подробные списки заключенных, отбывавших срок вместе с детьми. Вот, например, одна из “описей” соловецких детей: “П. Курганская - дочь 2 г., М. Кинэ - сын 8 мес., Т. Вегер - двое детей, М. Леонтьева - сын 5 лет, Э. Раух - сын 9 мес., Ю. Петкевич - сын 7 мес., М. Колесникова - сын 6 лет, Е. Кильвияни - сын 1,4 г., М. Лер - дочь 10 мес.”. Всего девять фамилий десятков юных “соловчан”. Перед новым 1925 годом Е.П. Пешкова послала им 19 аршин ткани, 28 аршин ситцу, 32 - марли, 6 ночных горшков и, конечно, небольшие суммы денег.
Е.П. Пешкова также брала на себя обязательства по розыску заключенных и ссыльных. В архивах хранятся копии тысяч запросов ППЗ в ГПУ, НКВД об арестованных, но неизвестно где находящихся людях. Она организовала для них нескончаемый поток продуктов, одежды, лекарств, табака, лука, чеснока, лимонного и клюквенного экстракта, сушеных фруктов, посылала очки, часы, медицинский инвентарь. Отстаивая интересы заключенных и их семей, в своей аргументации перед ГПУ Пешкова делала акцент, в основном, на две причины: многодетность семей, оставшихся без кормильца[XXX], и болезни указанных лиц (прикладывались медицинские документы).
Е.П. Пешковой писали сотни заключенных. Она читала о всех страданиях, неслыханных издевательствах, которым подвергались люди в концлагерях. Она делала для НКВД обзоры. В этих обзорах фактов и инцидентов, свидетельствующих о массовых нарушениях закона, было так много, что Екатерина Павловна уже не ссылалась на конкретное письмо. Во второй половине 1930-х гг. НКВД перестал отвечать Е.П. Пешковой. 15 июня 1938 г. организация “Помощь Политическим Заключенным” была официально ликвидирована. Е.П. Пешковой предписывалось подготовить документацию к сдаче в “Центроархив” (ГАРФ), где она и находилась на секретном хранении до 1992 г.
Страдающие от режима люди продолжали присылать письма и просить помощи у Пешковой. Трижды писала Екатерина Павловна в Московский почтамт, чтобы письма не носили в бывшее помещение ППЗ и тем более не везли к ней на квартиру. Она считала, что больше не имеет права их читать. Ее подруга А.В. Книпер-Тимирева свидетельствует: до самого своего конца Екатерина Павловна жила воспоминаниями о работе в ППЗ, когда она могла хоть чем-то облегчить страдания людей. После разгрома ППЗ Е.П. Пешкова сосредотачивается на организации в Москве Музея М. Горького, издает два тома его писем к ней. В 1941-45 гг. снова активно включилась в общественную работу: помогала эвакуированным семьям и пострадавшим от войны детям. Свои воспоминания о Е.П. Пешковой оставили многие. А.В.Книпер-Тимирева, с которой Пешкова была близка более сорока лет, сказала: “Кто не пережил страшного этого времени, тот не поймет, чем был для многих и многих ее труд. Что значило для людей, от которых шарахались друзья и знакомые, если в семье у них был арестованный, прийти к ней, услышать ее голос, узнать хотя бы о том, где находятся их близкие, что их ожидает, а это она узнавала...Как она сумела до глубокой старости сохранить абсолютную чистоту души и воображения, такую веру в человека и сердце, полное любви”.[377]
Несмотря на то, что террор оказал огромное и разрушительное воздействие на состояние общественной морали, страх пробуждал в людях жестокость, ксенофобию, низменные чувства, известны примеры противоположного гражданского поведения. Часть жертв 1937-1938 гг. составили те, “кто отказывался верить в виновность объявленных НКВД “врагами народа” коллег, родных, близких, пытался помочь пострадавшим и в меру своих сил остановить произвол. Такие люди существовали на всех этажах общественного здания”.[378]
Например, у жительницы Коломны Б.И. Катарской в 1937 г. арестовали мужа, троих сыновей, сестру и жену сына. Катарская доказывала, что они невиновны, выражала “недовольство органами НКВД”, носила передачи арестованным родственникам и за это была исключена из партии. Киевский рабочий, член партии с 1921 г. У.И. Старовойтов был исключен из ВКП(б) за то, что после ареста сына как врага народа “высказывал сомнения в правдивости ареста” и носил сыну передачи. Поводом для преследования во многих случаях были даже не открытые сомнения в виновности арестованных и обоснованности действий НКВД, а, казалось бы, политически нейтральные ходатайства об их освобождении. В защиту репрессированных выступали не только исключительно их родственники. Нередко в этой роли оказывались друзья, знакомые, коллеги, то есть люди, которые могли просто отойти в сторону, промолчать, прервать знакомство. В архивных документах сохранилось много свидетельств подобной взаимопомощи и солидарности.[379]
Р.М. Трахтенберг вспоминает: “Мой брат…в 1938 г., учеником седьмого класса, был арестован и более полугода сидел в одиночке НКВД. Причина – фамилия брата оказалась в списке активистов областной библиотеки, составленном работником библиотеки, оказавшимся “троцкистом”. К счастью, отец арестованного…оказался сведущим в юридических делах и добился рассмотрения дела в Верховном суде РСФСР. 8 марта 1939 г. появилось Определение Верховного суда, отменявшее постановление Ивановского облсуда от 5 февраля 1939 г., обвинявшего…Л.М. Трахтенберга по статье 58-10 п. 1 УК, поскольку к “началу их преступных действий они имели по 13 лет каждый и не могли привлекаться по контрреволюционному преступлению, согласно закону от 7 апреля 1935 г.”. Ребят освободили. Перевели в разные школы. Всем пригрозили, чтобы помалкивали…”.[380]
Напряженная социально-психологическая атмосфера тоталитарного государства делит всех людей на “своих” и “чужих”, “друзей” и “врагов”. Это объясняется тем, что в условиях тоталитаризма развивается особый тип сознания – тоталитарный. По мнению К.С. Гаджиева, люди тоталитарного сознания – фанатики. “С точки зрения фанатика любой несогласный или, тем более, противник оказывается агентом сатанинских сил, которые якобы замышляют грандиозный заговор для уничтожения сил добра. Теория заговора исключает возможность реалистической оценки социальных, исторических или политическихфакторов”. За неимением подходящего выражения Р. Хофштедтер назвал такой подход “параноидальным стилем”, означающим “предельное преувеличение, подозрительность и фантазии о заговоре”…Это такой тип сознания, который доводит подозрительность и ненависть до уровня мировоззренческого кредо. Будучи совершенно нормальным человеком в отдельных сферах жизни, например, в семье, на работе и т.д., такой тип способен впасть в крайности и действовать крайними, экстремистским методами в других сферах, - в политике, в религии и т.д…Другими словами, весь мир оказывается разделенными на два непримиримых лагеря – “мы” и “они”, “друзья” и “враги”, “красное” и “белое”, “наши” и “не наши”.[381]
История борьбы граждан за свои права, политической оппозиции и инакомыслия в период тоталитаризма – актуальная в области исследования в исторической науке. Среди тех, кто выступал против существующего режима, были подростки, молодежь. Отдельная категория несовершеннолетних жертв советских политических репрессий - политические оппозиционеры: оговорившие себя дети и молодые люди, например, под нажимом следственных органов; вовлеченные старшими товарищами в активную контрреволюционную деятельность; объявленные тоталитарным государством изменниками Родине по сфальсифицированным делам, так как это дети “врагов народа”; объявленные изменниками Родине в результате ошибки карательных органов; инакомыслящие студенты; члены подпольных молодежных оппозиционных организаций; отдельные инакомыслящие несовершеннолетние лица из благоприятных семей, в данном случае семей, не имеющих в своем составе “врагов народа”; отдельные лица несовершеннолетнего возраста, являвшиеся детьми “врагов народа” и умышленно, осознанно демонстрировавшие антисоветской поведение; несовершеннолетние узники ГУЛАГа, выступавшие в местах полного или частичного лишения свободы против режима, условий содержания и норм труда.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 126; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!