Воскресенье, 22 июня 1353 года 7 страница
– Кто‑то, кому вы абсолютно доверяете, должен постоянно находиться рядом с Ракель. И сестру Теклу следует удалить оттуда. Она много пьет…
– Пьет? Кто дал ей вино? – спросила аббатиса.
– Я не знаю, – ответила сестра Агнета. – Но вскоре я узнаю. У нее есть эта слабость…
– И многие знают об этой слабости?
– Да, – сказала аббатиса нетерпеливо. – Она боролась с нею много лет. Но если кто‑то принес ей вино… – Она остановилась. – Сестра Агнета будет освобождена от своих обычных обязанностей, чтобы помочь вашей дочери.
– Хорошо, госпожа, – сказала сестра Агнета.
– И к ним никто не должен входить, кроме нас, – сказал Исаак. – Меня беспокоит этот странный пузырек в одежде фальшивой монахини.
Юсуф сидел в тени стены около ворот женского монастыря, рисуя в пыли картинки и задаваясь вопросом, почему он согласился остаться с лекарем. Может, стоит встать и убежать? Маленькая дверца, используемая для обычных хозяйственных нужд, была открыта; жирная монахиня, охранявшая ворота, вряд ли побежит за ним. Все же он остался, рисуя картинки, охваченный странной усталостью, сковавшей его члены и сделавшей голову тяжелой. В последние двенадцать часов мальчик спал и ел больше, чем за много предыдущих дней, и тем не менее его тело, казалось, больше не могло жить без еды и отдыха. Он вспоминал о деревянном столе под виноградной лозой во внутреннем дворике мастера Исаака, нагруженном изысканной едой – финиками, инжиром и абрикосами, мягким сыром, смешанным с медом и рубленными орехами. Картинка распалась и превратилась в большой праздничный стол, прогибающийся от еды: тонкие пряные пироги, истекающие медом, желе, источающее аромат роз, конфеты, сладкие и липкие, высокие горки риса, ярко‑желтые и пахнущие шафраном, маленькие жареные пирожки с мясом, имбирем, кардамоном и другими специями, названия которых он не мог припомнить….
|
|
|
– Юсуф! – произнес голос над его головой. – Пришло время отправить тебя в бани и помыть, иначе мы вернемся домой слишком поздно и опоздаем к обеду.
Мальчик быстро проснулся и с испугом вскочил на ноги. Некоторое время он не мог понять, где он находится.
– Да, господин, – сказал он.
Улицы города понемногу начинали пустеть из‑за дневной жары. Стихли скрежет колес по булыжникам и крики коробейников. Торговцы складывали свои товары и закрывали лавки. Отовсюду доносился запах еды, варившейся и жарившейся на огне. Когда Исаак и Юсуф подошли к баням, Большой Йохан закончил освобождать и чистить центральную ванну и готовился нарезать себе на обед хлеб и кусок сыра.
– Эй, Йохан!! – позвал Исаак с верхней ступени лестницы, ведшей к баням. Его голос отозвался эхом в прохладном зале, залитом мягким светом. – У меня здесь мальчик, которому надо хорошенько вымыться.
|
|
|
– Добрый день, мастер Исаак, – сказал Йохан, выступая из темноты. – Большая ванна закрыта…
– Епископ сказал мне, – ответил Исаак. – Разве мы не можем все же вымыть его?
– Есть маленькая ванна. И горячая вода. Этого мальчика зовут Юсуф?
Юсуф посмотрел вверх на человека, возвышающегося над ним.
– Да, господин. Я Юсуф.
– У меня здесь новая одежда, которую послала ваша хозяйка.
– Отлично. Возьми его и вымой, – бодро сказал Исаак. – И одень в чистое. Я отдохну, если вы найдете для меня скамью.
Мирные размышления Исаака были прерваны протестующим криком.
– Я не буду снимать это! – Слова отразились пронзительным эхом от сводчатого потолка и ударили по плиткам. За ними последовала низкая басистая ругань.
Исаак нащупывал путь, ведя рукой и палкой по стене, и пошел под аркой в направлении голосов. Когда он решил, что его уже могут услышать, он прервал скандал.
– Юсуф? Йохан? Что случилось? Тебе надо снять одежду, чтобы вымыться, Юсуф. В этом нет никакого позора.
– Не в этом дело, – сказал Юсуф, в его голосе звенели слезы.
– У мальчика кошелек на шее, мастер, – объяснил Йохан. – Он кожаный и может пропитаться водой. А он не хочет дать его мне подержать.
|
|
|
– Можешь дать его мне, пока ты моешься и сохнешь? – мягко спросил Исаак. – Я очень внимательно буду следить за ним. – Он подошел поближе к голосам, нащупывая дорогу по стене.
Возникла пауза.
– Клянетесь ли вы торжественно Единым Богом, которому мы поклоняемся, хотя и по‑разному, и в соответствии с правдой и честью ваших предков, что вы возвратите его мне, не открывая, как только я попрошу?
– Это несколько сложная присяга, но я клянусь, – сказал Исаак, с трудом пытаясь сдержать веселье в голосе. – Я верну это тебе, как только ты попросишь, не открывая, клянусь Господом. И моими предками. Могу ли я спросить: то, что мне предстоит хранить, настолько ценно?
– Ценно не для всех, но для меня, господин, – сказал Юсуф тонким голосом. – Просто запись на моем языке, которую я не хотел бы потерять.
Когда мальчик ухватился за кожаную сумку, висевшую у него на шее на крепком кожаном ремешке, Большой Йохан смог увидеть, что в нем нет ничего ценного – ни круглых золотых монет, ни выступающих, искрящихся драгоценных камней, – и его любопытство испарилось, как летняя роса. Исаак наклонился и позволил Юсуфу надеть сумку себе на шею; мальчик повернулся и пошел назад к Йохану.
|
|
|
– Стой здесь, я сейчас сполосну с тебя грязь, – сказал хранитель. – Затем мы вымоем тебя дочиста. – Он облил Юсуфа прохладной водой, которую набрал из ванны, а затем снял два больших кувшина с огня, разведенного в дальнем углу. Он поставил их около маленького фонтана, из которого бежал упругий поток чистой холодной воды. Он подтянул свою тунику и сел на край маленькой ванны.
Юсуф залез в ванну и встал, дрожа, перед Большим Йоханом. Аромат и касание воды высвободили новую волну воспоминаний о лете, звуке плещущейся воды и женском смехе; теплое солнце, ласкающее кожу, и шелест высоких пальм, отбрасывающих легкую прохладную тень. На глазах выступили слезы, и он отчаянно старался загнать воспоминания как можно глубже.
Йохан тер Юсуфа губкой с мягким мылом, пока его кожа не запылала и на волосах не образовалась шапка пены.
– Постой тут, – сказал он и подошел к кувшинам, взял ковш и опытной рукой долил в кувшин холодную воду.
Горячая вода, вылившаяся на голову, обожгла Юсуфа, как дыхание печи, смывая мыло и грязь. Он смотрел вниз на свою голую кожу, очищенную от покрывавшей ее грязи, и видел тонкие руки и ноги с явно проглядывающими костями, покрытые царапинами и синяками. На коже чередовались светлые и темные участки в тех местах, где солнце добралось до нее через дыры в одежде. Никогда, даже в самые мрачные дни его странствий, он не ощущал себя таким жалким и грязным.
– Ну вот, парень, – сказал Большой Йохан. – Ты оказал мне честь. Чистый, дальше некуда: от макушки до пяток. Я бы сунул тебя в холодную воду, чтобы освежить немного, но ты такой маленький и тощий, что я боюсь, что это будет для тебя чересчур. Теперь давай сушиться, и посмотрим, подходит ли тебе новая одежда.
Йохан обернул его большой льняной простыней и подхватил аккуратный сверток.
– Ваша одежда, молодой господин.
Юсуф рукой коснулся голой шеи и простыня упала.
– Но мой… – Он остановился. – Моя сумка, – закричал он с ужасом в голосе. – Господин, моя кожаная сумка все еще у вас?
Исаак подошел, протягивая руку, пока не коснулся влажных волос мальчика. Он очень серьезно снял кожаную сумку со своей шеи и надел ее на шею Юсуфу.
– Видишь, – сказал он, – я выполнил свою клятву. Теперь одевайся, пока ты не замерз.
Юсуф взял льняную рубашку и натянул ее через голову. Лентами он завязал под коленями огромные штаны и надел свободную тунику из тонкой коричневой ткани. Затем он надел башмаки, которые были ему немного великоваты, и он туго зашнуровал их, чтобы те держались на ногах. Он покачал головой: госпожа была странной женщиной, раз так хорошо одевала того, кого так сильно ненавидела.
– Какое прохладное и приятное место, – сказал Исаак. – Епископ говорил мне, что ты содержишь его в невероятном порядке и чистоте.
– Епископ – очень добрый и щедрый человек, – сказал Йохан, – раз он так сказал. Именно поэтому, когда я нашел мертвую монахиню в ванне, у меня просто перехватило дыхание, так сказать…
– Обычно они не приходят сюда? – спросил Исаак. – Монахини?
– Никогда, – быстро ответил Большой Йохан. Исаак почти услышал, как тот вспотел.
– Когда ты вытащил ее из воды – это было вскоре после prime, не так ли?
– Немного позже, мастер.
– Примерно на час?
– Солнце стояло высоко и было ярким, мастер.
– Она была полностью окоченевшей?
Большой Йохан расслабился. Он не двигался и не произносил ни слова, но облегчение, испытанное хранителем, было настолько ощутимым, что Исааку показалось, что он может его пощупать.
– Да. Вокруг головы. Там это начинается. Я помогал переносить мертвых и обряжать их к погребению, так что я знаю.
– Итак, примерно через час или больше после prime она начала коченеть. Она умерла после laud, возможно, за час или два. Он подумал, что как раз в это время обычные веселые пирушки превратились в яростный разгул. И епископ видел Большого Йохана, также пьяного, настолько, что тот лыка не вязал.
Послышался легкий быстрый топот по твердому полу.
– Моя новая одежда просто замечательная, господин, – сказал Юсуф. – Мне жаль, что вы не можете увидеть ее.
– Эй, давай твои старые тряпки, – сказал Большой Йохан. – Я брошу их в огонь.
– Пожалуй, я сохраню их, – ответил Юсуф. – Вдруг они мне однажды понадобятся?
Граф Хьюго де Кастельбо обыскал деревню, состоявшую из пяти или шести лачуг, прижавшихся к стенам замка, и теперь прочесывал поля между замком и Жироной, но именно дон Эмерик со своими помощниками, благодаря острому нюху Петронеллы, нашел няню Марию. Та лежала в небольшой яме около дороги, скрытая высокой травой. У нее было перерезано горло. Рядом с ней был небольшой сверток, обернутый ярким платком. Владелец замка, дон Эмерик, поднял его и размотал ткань. В свертке обнаружилась чистая одежда для ребенка, немного хлеба и фруктов.
Охотник из отряда кастеляна осмотрел одежду.
– Выглядит так, как будто она хотела сбежать и взять ребенка с собой.
– С Хайме? – спросил дон Эмерик. – Я не могу в это поверить.
Охотник кивнул.
– Если это сделал Хайме, на нем будут отметки от ее ногтей и зубов, – рассудительно сказал он. – Мария не была нежной скромницей. Когда кое‑кто из наших парней попытался залезть ей под юбки, она как следует разукрасила им лица. Они быстро прекратили свои попытки.
– Никаких следов ребенка? – спросил кастелян безо всякого выражения на лице. Чем дольше шли поиски от берега реки в сторону леса и довольно дикой местности, составляющих его владения, до дороги в город, тем более невыразительным становилось его лицо из‑за безнадежности, сковывающей его сердце холодом.
– Господин, – позвал его голос сзади, от дороги. – Я кое‑что нашел здесь. – Это был Мигель, надежный парень, вернувшийся после бесплодного преследования Хайме, грума. Он протянул руку.
– Деревянная лошадка? – приглядевшись, спросил дон Эмерик.
– Я сам вырезал ее в воскресенье, – сказал тот. – И дал инфанту Йохану.
Кастелян повернулся к своему охотнику.
– И что, каждый знает, кто этот ребенок? – бесцветным голосом спросил он.
– Боюсь, что да, сеньор, – сказал охотник. – Мария пыталась было запутать, но она слишком привыкла звать его Йоханом. И мы вскоре поняли, кто это.
Кастелян отвернулся от конюшего.
– Он любит лошадей, – сказал парень. – Я брал его покататься на сером пони, и вырезал ему это, когда он был болен. Наверно, это был пони.
– Спасибо, Мигель. У вас острый глаз и доброе сердце, – в отчаянии произнес кастелян. – Теперь мне необходимо ехать в Барселону и все рассказать его величеству.
– Один из нас поедет с вами, сеньор, – сказал охотник.
– Нет, – ответил кастелян. Он тряхнул головой. – Он доверил мне безопасность принца.
Глава пятая
Педро, король Арагонский, граф Барселонский, сидел в личных покоях своего дворца в этом приморском городе и беседовал с одним из своих министров. Льстецы любили упоминать его скульптурно высеченный, высокородный нос – нос Карла Великого. Он с презрением глядел на взволнованного человека, неловко взгромоздившегося на стул около дальнего горца стола.
– Он уже во дворце, сир. Его свита из двенадцати человек расположилась во внутреннем дворе, и еще по крайней мере пятьдесят конных и пеших остались на окраине города.
– Вы слишком волнуетесь, Арно. Почему бы нашему брату не посетить Барселону, чтобы выразить свои соболезнования? – спросил дон Педро, сардонически поднимая одну бровь.
Его министр внутренне застонал, но продолжил.
– Дон Фернандо не всегда был другом вашему величеству, – подчеркнул он очевидное. – В этом посещении может наличествовать какая‑то опасность для вас.
– Мой дорогой Арно, или вы принимаете меня за дурака… – Он позволил голосу угаснуть.
– Сир, я знаю, что вы не дурак, – торопливо произнес Арно, однако слишком хорошо зная, что сейчас это именно так. Он начинал потеть, несмотря на вечерний бриз, охладивший комнату.
Он тихо и пылко помолился о чудесном возвращении из‑за моря дона Берната де Кабреры. По крайней мере, дона Берната его упрямое величество послушал бы.
– Мы достаточно давно знакомы с настроениями дона Фернандо, Арно. Королевство не разрушится из‑за встречи двух братьев. Мы примем дона Фернандо, расспросим его о здоровье его матери и пожелаем ему доброго пути назад, к черту, или туда, куда ему заблагорассудится отправиться. Будь спокоен, мой дорогой Арно. Ты не будешь сослан в свои дальние владения за то, что не сумел защитить нас. Видишь, я знаю о твоих опасениях, – на его губах замерцала улыбка.
Когда брат короля вошел во внутренний, или личный, зал, в котором дон Педро принимал стратегически важных посетителей, король удобно сидел на тяжелом резном кресле, которое неприятно напоминало ему трон. В комнате также стояла скамеечка для ног, резной аналой с подушкой для королевских коленей и тяжелый стол. Других сидений не было.
Дон Фернандо огляделся и заметил, что ему предложили выбор: встать на колени, сесть в ногах у брата или стоять. Он сжал челюсти и поклонился.
– Как дела у вашего величества? – спросил он.
– Превосходно, я здоров духом и телом, хвала Господу, – ответил он. – А как ваши дела, брат наш Фернандо?
– У меня всё хорошо, сир.
– Прекрасно. А донья Леонора, наша уважаемая мачеха?
– Ее здоровье в полном порядке.
– Превосходно, – сказал дон Педро. – Я молюсь за нее и прошу передать ей наши пожелания спокойной и счастливой старости.
Фернандо вздрогнул. Его мать, донья Леонора Кастильская, была отнюдь не старой женщиной, но амбиции и жестокость делали ее самой неспокойной женщиной в королевстве. Она не поблагодарила бы посыльного, принесшего ей такие пожелания от пасынка, которого она ненавидела.
– Обязательно, сир, – сказал он. – Позволено ли мне будет спросить о здоровье инфанта Йохана, моего юного племянника? Моих ушей достигли весьма тревожные новости о болезни, перенесенной герцогом Жироны.
– Болтовня, мой дорогой брат, всего лишь болтовня. Пустяковое детское недомогание, которое было быстро вылечено на свежем воздухе.
– Я рад. Надеюсь, его хорошо охраняют, сир. А как моя дорогая сестра, наша королева? Как ее дела? Я надеялся выразить ей свое почтение.
– Она просит извинить ее, но приготовления к ее переезду в Риполь занимают все ее время. В ее нынешнем положении ей советуют путешествовать не торопясь. Если она задержится с отъездом, даже по такой приятной причине, она не сможет прибыть на место до наступления самой жестокой летней жары.
Дону Фернандо потребовалось несколько мгновений, чтобы понять смысл слов дона Педро. С обеих сторон от переносицы появились белые пятна ярости. Они были столь же ощутимым доказательством того, что удар достиг цели, как пятно крови, расползающееся на льняной рубашке. Дон Педро улыбнулся.
– Я буду молиться за мою сестру и надеюсь на то, что ее путешествие окажется для нее безопасным, – сказал дон Фернандо напряженным тоном. – Я надеюсь, что она не найдет поездку слишком обременительной. Или опасной.
– Мы благодарны вам за ваши молитвы, – сказал дон Педро. – Но королева находится в прекрасном здравии, духом и телом.
– Я желаю вам обоим всего наилучшего, – дон Фернандо посмотрел на потолок и улыбнулся. – Насколько я знаю, донья Исабель д'Импури должна выйти замуж, – сказал он.
– Женская сплетня, – сказал дон Педро с нарастающим беспокойством.
– А разве ее не обещали выдать замуж? Ходит множество слухов.
Дон Педро заколебался.
– Мы не спешим избавиться от нее посредством брака.
– В этом, как во всем остальном, ваше величество действует очень мудро, – сказал дон Фернандо и улыбнулся. Его тонкогубая, самодовольная улыбка всегда приводила его брата в сильнейшее раздражение.
После того как дон Фернандо распрощался, дон Педро остался сидеть на месте. Он обдумывал скрытую угрозу своему наследнику и задавался вопросом, каким может быть интерес его брата в браке Исабель. Возможно, или даже вполне вероятно, Фернандо надеялся, что тревога вынудит брата совершить какое‑то неблагоразумное и поспешное действие. Но почему? Раздавшийся звук нарушил течение его мыслей; он поднял голову и сказал.
– Вылезайте оттуда.
Гобелен на стене позади него сдвинулся, и из широкой ниши вышел дон Арно в сопровождении двух вооруженных охранников.
– Необходимо отправить два срочных сообщения, – сказал король. – И лучше вам отправиться самому, Арно. На рассвете вы поедете на север и передадите наши приветствия и письмо епископу Жироны.
Фернандо вышел из дворца, вскочил на коня и на бешеной скорости поскакал в предместье Барселоны, где он спешился около входа в большой дом и ворвался внутрь, сопровождаемый задыхающейся свитой. Дон Перико де Монтбуй и розовощекая молодая женщина сидели, уютно устроившись, в главной комнате за кувшином вина. Они вскочили на ноги. Молодая женщина бросила взгляд на лицо Фернандо, все еще белое от гнева, поклонилась и торопливо покинула комнату. Дон Фернандо повернулся к Монтбую.
– Почему вы не сказали мне, что эта сука снова беременна?
– Я не знал, ваша светлость.
– Вы не знали! Это знает каждая служанка и распутная девка во дворце, а вы не смогли узнать.
– Это так важно? – неосторожно спросил дон Перико.
– Это ключевой момент, идиот. Мы должны сделать так, чтобы мой брат остался без охраны, и немедленно начать действовать. Его надо прикончить до того, как он успеет завести еще одного сына.
Дон Томас де Бельмонте наконец добрался до дворца в Барселоне, измученный жарой, утомленный и в крайнем раздражении. Пять или даже больше часов дороги из Жироны, и уставший, взмыленный, еле дышащий Арконт споткнулся и захромал. Так они и закончили путешествие – еще пять или шесть часов, – двигаясь бок о бок медленным шагом, как старые друзья, которыми они и были. После длинного и сложного обсуждения превосходства одной припарки над другой и важности в этом случае особого питания он передал седло и заботу о коне своему конюшему и вошел внутрь дома, чтобы вымыться и переодеться для визита к королеве.
Освободившись от дорожной грязи и пыли, немного удовлетворив жажду и голод, Томас решительно направился в покои доньи Элеоноры. У него было тяжело на сердце и в душе скребли кошки; он скорее предпочел бы пешком дойти до Жироны и вернуться назад, чем сказать ее величеству, что ее главная придворная дама исчезла. Бедный Томас! Этот прекрасный пост у доньи Элеоноры обеспечили ему знатная фамилия и приятная улыбка, а не хорошо подвешенный язык, и теперь он понятия не имел, как сообщить ей такие новости. Что он должен ей сказать? Он, Томас, не знал, что донья Санксия умерла. Он не видел ее тела; он не собрал надежных сведений относительно ее смерти. Кроме того, он понятия не имел, что сказала донья Санксия ее величеству относительно своего недельного отсутствия.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 165; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!