Воскресенье, 22 июня 1353 года 2 страница
– Слышали, Хосеп? – спросил Ромео. – Что же будет, когда все бумажные работы захватят евреи?
– Ну, этому не бывать, дружище, – сказал мужчина, который выглядел таким состоятельным. – Я знаю, как защитить свои интересы.
– Пришло время что‑нибудь сделать, – произнес голос с противоположного конца стола.
– Мы здесь, Марк, – сказал третий. – Присоединяйся к нам.
– Тише вы, дураки, – пробормотал кто‑то. – Кто знает, кто нас здесь может подслушать?
– Меч мести архангела Михаила сразит правителей‑кровопийц, грязных священников и еврейских колдунов, – произнес голос из темноты. – Так же, как во времена наших дедов, в день его памяти он спас нас от французских захватчиков.
Но когда все повернулись, чтобы посмотреть, кто это говорит, там уже никого не было.
Глаза Ромео блеснули, он улыбнулся, держа в руке стакан с вином, который он даже не допил. Он поставил стакан на стол, перекинулся несколькими словами с владельцем таверны, заплатил за вино и выскользнул в теплую ночь. Его работа только начиналась.
Уже наступила полночь. Луна низко скользила над холмами, а дневной жар все еще окутывал бархатную темноту Жироны, как одеяло. От реки сочились миазмы грязи и мертвой рыбы, соединяясь с ароматами самого города – запахами кухонных остатков, гниющего мусора, уборных и умирающего дыма кухонных печей.
Город затихал. Только несколько самых отпетых гуляк еще не нашли себе ночлег – ароматный луг, пару мягких рук, или даже их собственные убогие лежанки. Стоя в северных городских воротах, лекарь Исаак попрощался со своим эскортом, перебросился со стражником парой слов и, сунув тому монету, целеустремленно направился в сторону еврейского квартала. Его башмаки из мягкой кожи привычно ступали по булыжной мостовой, и эхо его шагов разносилось в неподвижном июньском воздухе. Неожиданно он остановился. Эхо слышалось еще несколько мгновений, а затем исчезло: кто‑то крался за ним в ночи. Исаак почувствовал в неподвижном воздухе дуновение страха и вожделения, а затем ощутил сильный запах зла. Он покрепче перехватил посох и ускорил шаги.
|
|
|
Теперь шаги слышались на значительно большем расстоянии, и лекарь мысленно вернулся к больному ребенку, от постели которого он только что ушел. За последнюю неделю его состояние определенно улучшилось: тот стал лучше есть и снова стремился пойти поиграть около конюшен или у реки. Больной больше не нуждался в лекарствах; хорошая еда и свежий воздух, и к концу лета он снова станет таким же сильным и живым, как любой мальчишка его возраста. Большая радость для его отца.
Ворота Еврейского квартала давно были заперты и заложены засовом. Исаак постучал посохом по толстым доскам. Никакого ответа. Он заколотил сильнее.
|
|
|
– Яков, – позвал он глубоким, пронзительным голосом, – ты, ленивый бездельник, проснись. Ты что, хочешь, чтобы я простоял здесь всю ночь?
– Вы пришли, мастер Исаак, – заворчал Яков. – Заходите. Неужели я должен был всю ночь держать ворота открытыми, ожидая, когда вы наконец появитесь? – Его голос становился все тише, и к концу был уже почти не слышен.
Исаак поставил корзину на землю, оперся на посох и стал ждать. Легкий ветерок принес густой аромат роз из сада епископа, сдунул прядку волос с лица Исаака и затих. Где‑то залаяла собака. Ночной воздух квартала прорезал тонкий плач ребенка. Судя по болезненному тону крика, скорее всего, это был первенец раввина Самуила, которому не было и трех месяцев. Исаак тряхнул головой. Он сочувствовал раввину и его жене. В любой момент их служанка могла появиться в дверях его дома, чтобы позвать к ребенку.
Наконец тяжелый брус был снят, в замке заскрипел ключ и послышался визг открывающейся калитки.
– Уже слишком поздно пускать кого‑либо внутрь, господин, – сказал Яков. – Даже такого уважаемого человека, как вы. Сегодня тревожная ночь, полно пьяных мужланов, не поймешь, что у них на уме. Вы уже второй раз вытащили меня из постели, – добавил он многозначительно. – И еще я впустил чужих людей, которые пришли за вами.
|
|
|
– Ах, Яков, если бы остальная часть мира проводила ночи в покое, и ты, и я могли бы провести ночные часы, предаваясь мирному сну, так ведь? – Он вложил монету в руку привратника. – Но как бы мы тогда заработали себе на хлеб? – добавил он немного раздраженно, направляясь к дому.
Когда он уже стоял в дверях, его окликнул незнакомый ему голос. Похоже, это был голос подростка. Он говорил с акцентом каталонских горцев.
– Мастер Исаак, – сказал незнакомец, – меня прислали из женского монастыря Святого Даниила. Одна из наших послушниц серьезно заболела. Она кричит от боли. – Он говорил так, как будто с трудом запомнил слова и теперь мучительно вспоминал обрывки фраз. – Мне велели привести вас и сказать, чтобы вы принесли лекарства.
– В женский монастырь? Сегодня ночью? Я только что пришел.
– Мне сказали, что я должен привести вас, – сказал незнакомец, и в его голосе послышалась паника.
– Успокойся, парень, – мягко сказал Исаак. – Я приду, но сначала мне нужно собрать все необходимое. Давай не будем будить все семейство. – Он отпер дверь и вошел внутрь дома. – Подожди здесь, во внутреннем дворе, – сказал он, показывая вперед. – У меня еще дела в доме.
|
|
|
Помощник садовника из женского монастыря наблюдал за Исааком с любопытством, граничащим со страхом. Верно о нем говорили в городе. Мастер Исаак мог пройти пролет каменной лестницы, не издав ни звука. Перешептывались также, что Исаак мог пролететь рядом, а вы бы почувствовали только легкий ветерок. Мальчик напряг зрение, чтобы увидеть, поднялся ли лекарь сам, или прислуживающие ему демоны вознесли его на верхний этаж дома.
Что‑то мягкое, бесформенное и угрожающее, прижавшееся к ноге, отвлекло его от наблюдения. Он подпрыгнул, героически подавляя вопль ужаса. Ответом на его придушенный крик было вопросительное мяуканье. Кот. Устыдившись, он наклонился, чтобы почесать его за ухом, и снова стал ждать.
Исаак достиг верхней площадки лестницы, немного постоял, прислушиваясь, около двери в комнату жены, пересек холл и подошел к другой двери. Он тихо постучал.
– Ракель, – прошептал он. – Ты не спишь? Ты мне нужна.
Услышав тихий голос своей шестнадцатилетней дочери, он прислонился к стене, поджидая ее.
– Исаак! – В ночной тишине это слово прозвучало как труба Иерихона, и он даже напрягся, чтобы не дать стенам обрушиться. Внимание и забота Юдифи настигали его всегда в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал, и окутывали, как плотная ткань, отнимая силы и энергию. – Что случилось?
Он услышал, как она встала с постели и быстро прошла по комнате. Заскрипела, открываясь, дверь, позволяя прохладному ветру ворваться в душный холл.
– Ничего, любовь моя, – сказал Исаак. – Все хорошо. Просто за мной послали из женского монастыря, и нужно, чтобы Ракель помогла мне.
– Где ты был? – спросила Юдифь. – Тебя всю ночь не было, ты где‑то ходил один, даже без сопровождающего. Это небезопасно.
Он протянул руку, чтобы коснуться ее лица и остановить поток ее недовольства.
– Сын раввина скоро умрет, дорогая моя. Его жена в отчаянии. После того, как они три года ждали сына, это будет для них большим ударом. Если они пошлют за мной, скажи, что мы придем сразу же, как только я вернусь из монастыря.
Юдифь стихла, пойманная в ловушку своими же жесткими правилами поведения. Вслух ни он, ни она ничего не говорили по поводу помощи раввину. Но Юдифь сама потеряла двух сыновей в младенчестве, прежде чем родились близнецы, и в душе считала, что в горе все равны. Душевные терзания и сомнения относительно того, что ей теперь следует делать, отвлекли ее настолько, что она даже не заметила, что Исаак не ответил на ее вопрос.
– Я не могу понять, почему вся семья не должна спать только потому, что какая‑то монахиня заболела, – сказала она. – Разве монахини когда‑нибудь хоть что‑то сделали для тебя, муж мой?
– Ш‑ш, – сказал Исаак. – Епископ был нам добрым другом.
К счастью, Ракель выскользнула из своей комнаты прежде, чем ее мать успела высказаться по поводу епископа. Она быстро обняла мать и, несмотря на то что воздух был довольно теплым, плотно завернулась в плащ.
– Подождите минутку, – сказала Юдифь.
– Что такое? – сказал Исаак с ноткой нетерпения. – Мы должны поторапливаться.
– Я пойду с вами до дома раввина, – сказала она. – Идите. Я встречу вас во дворе.
Ракель последовала за отцом вниз по лестнице. Он открыл дверь в широкую комнату с низким потолком, служившую ему сушильней для трав, кладовой, операционной и, когда он ожидал ночного вызова, спальней.
Исаак снял со стены новую корзину и начал заполнять ее пузырьками, завернутыми в ткань корешками и травами.
– Эй, парень, – тихо позвал он через открытую дверь. – Что ты знаешь о болезни госпожи?
– Ничего, мастер, – сказал тот. – Я передаю сообщения и приношу все необходимое из города. А в остальное время я работаю в саду. Мне ничего не рассказывают. – Он остановился, задумавшись. – Я слышал, как она кричала, когда аббатиса давала мне поручение. Она сама велела мне привести вас.
– Как она кричала? Громко?
Он задумался на мгновение.
– Громко, мастер. Как свинья, которую режут, или… или как рожающая женщина. Она так рыдала. Затем затихла.
– Отлично. Ну, Ракель. Я слышу, идет твоя мать.
Надо же, возле тяжелой двери стояла, ожидая, сама аббатиса Эликсенда, вместе с казначеем, сестрой Агнетой и привратником, поддерживающим сестру Марту.
– О, мастер Исаак, – сказала она. – Спасибо. – Поспешно пробормотав сдавленным от беспокойства голосом имена двух монахинь, она пресекла попытку завести легкую вступительную беседу. – Я буду краткой. Донья Исабель находится под опекой нашего монастыря. Болезнь наступила внезапно. Она приходит в себя очень ненадолго; остальное время она бредит, ее беспокоят тревожные видения. Боюсь, что она может не пережить эту ночь. Если вы не сможете сделать ничего больше, я прошу вас хотя бы немного уменьшить ее страдания. Я уже послала за епископом. Сестра Марта отведет вас к ней.
Сестра Марта не дала Исааку времени задуматься над вопросом, почему именно его друг‑епископ, а не обычный монастырский исповедник, вытащил его из постели, чтобы он помог этой умирающей в монастыре девушке. Она быстро провела его вверх по винтовой лестнице, а потом направилась вниз по длинным коридорам, ее мягкие кожаные башмаки быстро ступали по каменным плитам. Затем шаги замедлились. Исаак услышал громкий крик, рыдание и захлебывающиеся звуки сухой рвоты. Сестра Марта постучала в тяжелую дверь и вошла, пробормотав, что вскоре сюда придет сестра Бенвенгуда, работающая в лечебнице.
Дверь снова открылась и закрылась. Прошелестела одежда, явственно почувствовалось присутствие больничной сестры.
– Мастер Исаак, мы благодарны вам за помощь, – произнес ее язык, хотя в голосе отразились гнев и негодование. – Сам епископ порекомендовал нам обратиться к вам. Вы, вероятно, захотите узнать, что с ней случилось?
Дверь открылась, чтобы выпустить кого‑то из комнаты больной в коридор. С ним частично ушел запах лихорадки, обезвоживания и слабое зловоние гниющей плоти.
– Я сам могу сказать вам, что ее беспокоит, – резко сказал Исаак. – Она страдает от гнойника, вызвавшего сильную боль и жар.
Одна из сестер, стоявших в коридоре, резко вздохнула от изумления.
– Прежде чем я могу сказать больше, – добавил он, – я должен обследовать ее, чтобы определить причину и оценить, смогут ли мои скромные знания помочь ей.
Сестра Бенвенгуда была не поражена. Нет, она была оскорблена.
– Это невозможно. Ее стыдливость…
– …Не будет оскорблена пристальным взглядом слепого человека.
Больничная сестра сбилась, не находя слов.
– Я не знала, мастер Исаак, – наконец произнесла она. – Я недавно в этом монастыре и еще плохо знакома с его правилами. Раньше я жила в монастыре в Таррагоне, – затем она глубоко вдохнула и возобновила сопротивление. – Однако не годится даже слепому мужчине раскрывать…
– До нее будет дотрагиваться только моя дочь. Она расскажет мне обо всем, что обнаружит.
– Мы не можем допустить такого. Это не могут делать даже сестры нашего монастыря.
– Это совсем другое дело, – решительно сказал Исаак. – Ваши сестры обязаны следить за тем, чтобы не оскорбить их собственное целомудрие. Моя дочь осторожна и добродетельна, но она не давала никаких клятв, которые не дали бы ей возможности прийти на помощь этой несчастной госпоже.
– Это невозможно.
Послышались шаги еще двух человек, прошедших по коридору и остановившихся около двери.
– Что невозможно, сестра?
– Я не могу позволить этому человеку и его дочери обследовать донью Исабель, матушка.
– Донья Исабель – племянница нашего епископа, – резко сказала аббатиса. – Он поручил ее нашей заботе; мы в ответе за ее здоровье и благополучие. Я прошу вас помнить о том, что его святейшество счел возможным сообщить нам, сестра, – добавила она. – Он желает, чтобы мастер Исаак обследовал его племянницу и сделал все возможное, чтобы излечить ее. Я думаю, что мы не можем игнорировать его пожелания. – Ее голос прорезал тяжелый воздух комнаты, как острая сталь.
– Да, госпожа, – пробормотала сестра Бенвенгуда.
– Принесите лампы и все, что им может понадобиться.
– Лампы? Но ведь он слепой…
– Совершенно верно, сестра. Но она‑то зрячая. – В коридоре зазвучали удаляющиеся шаги. – Как тебя зовут, дочь моя?
– Ракель, госпожа. – Исаак услышал, как ее легкое бумазейное платье прошуршало по полу, когда она присела в поклоне.
– Мы будем благодарны вам и будем молиться за успех, независимо от результата усилий, ваших и вашего отца. Если это может помочь, знайте, что донье Исабель семнадцать лет, пять из которых она провела в нашем монастыре. Все это время она отличалась превосходным здоровьем. Если вам что‑то понадобится, пошлите за мной. Сестра Агнета останется здесь, чтобы незамедлительно передать мне ваше сообщение.
Ракель вошла в лечебницу и подвела отца к узкой постели, стоявшей посередине комнаты, где лежала больная. С правой стороны комнаты, в стене, находился большой камин со свисающим крюком для чайника. Несмотря на то что ночь была жаркой, в очаге горел огонь, а неподалеку от него пылала жаровня с древесным углем. Древняя монахиня сидела на табурете между очагом и жаровней, размешивая в медной кастрюле нечто похожее на овсянку. Время от времени она протягивала руку к стоявшей около нее на полу корзине, брала из нее немного трав и бросала на жаровню. Ее сладкий аромат, плывущий по комнате, слегка скрывал запах заражения. В простенке между двумя узкими окнами стояла послушница с сильными руками, осматриваясь с таким сварливым выражением лица, будто за нею послали, чтобы обмыть тело, а она пришла и увидела, что еще слишком рано. Просторная комната тускло освещалась светом одной свечи и мерцанием огня в камине. Две молоденькие монахини, вспотевшие и бледные от усталости, стояли около камина рядом с лазаретной сестрой, а сестра Агнета свирепо смотрела на происходящее, не отходя от двери.
– Вот кровать, отец, – сказала Ракель, – стол слева от тебя. В ногах кровати есть еще один стол, достаточно большой для корзины. Я поставлю ее туда? – Не дожидаясь ответа, она поставила принесенную корзину в ногах кровати.
– Расскажи мне что‑нибудь о пациентке, дитя мое. – Исаак обратился к ней настолько тихо, что ожидающие монахини едва поняли, что он сказал.
Ракель взяла свечу и поднесла ее поближе к девушке. Когда свет упал на тонкие нежные черты ее лица, она с удивлением втянула в себя воздух.
– Она выглядит… – тачала Ракель, заметила, что монахини наблюдают за ней, и повторила: – Она выглядит больной, отец. Глаза запали, губы сухие и потрескавшиеся, у нее бледная кожа и… – Дверь отворилась, впустив немного прохладного воздуха и двух монахинь с большим количеством свечей. Они установили их на столах около кровати и зажгли. – Они принесли больше свечей. Теперь я могу видеть, что кожа у нее серая, но без желтизны. На щеках лихорадочные пятна. Она мотает головой из стороны в сторону, как будто страдает от сильной боли, но лежит на спине, и спина твердая и прямая.
– Спроси ее, мягко и осторожно, где она чувствует боль.
Ракель встала на колени около кровати, приблизив лицо к больной.
– Госпожа, – прошептала она, – вы слышите меня? – Голова, больше похожая на череп, слегка шевельнулась. – Скажите мне, где болит?
– Попроси ее, чтобы она указала, если сможет, место, где чувствует боль. И встань между нею и этими надоедливыми монахинями.
Донья Исабель услышала и протянула руку. Она притянула Ракель поближе к себе и хрипло зашептала ей на ухо.
Ракель встала на цыпочки и зашептала отцу на ухо:
– Она говорит, что опухоль находится на бедре, отец.
Исаак повернулся, двигая головой взад‑вперед, чтобы определить, где находится больничная сестра.
– В этой комнате слишком много народа, сестра, – властно сказал он. – Они загрязняют воздух и нарушают покой больной. Отошлите их.
Сестра Бенвенгуда посмотрела на сестру Агнету; та мрачно кивнула.
– Как скажете, мастер, – сказала больничная сестра. – Но, конечно, это не касается сестры Теклы? Она была нашей опытной и уважаемой больничной сестрой и может оказать вам огромную помощь. – Ее голос упал до шепота. – Она работала здесь одна после того, как все ее помощники были унесены смертью. Она будет очень огорчена, если ее отошлют прочь. – Она снова возвысила голос. – Сестра Текла готовит припарку из отрубей и овса, возможно, это будет необходимо.
– Я тоже потерял ценного помощника во время чумы, – сказал Исаак. – Но Господь в Его мудрости дал мне умную дочь с ловкими пальцами, которая заняла его место. Конечно, сестра Текла может остаться. Она не помешает.
– Я тоже останусь, – сказала сестра Агнета. – Больше никто не нужен. Я останусь здесь, возле двери, и буду сообщать все, что надо будет передать. Сестра, вы можете подождать снаружи, пока вы не понадобитесь.
Сестра Бенвенгуда бросила на нее злобный взгляд и направилась к двери.
– Спасибо, сестра, – сказал Исаак. Он подождал, когда шаги стихнут и дверь закроется, после чего снова повернулся к больной.
Весьма учтиво Ракель развернула покрывающую тело ткань, а затем приподняла тонкую льняную рубашку, открывая огромную, блестящую, красную опухоль, расположенную высоко на бедре доньи Исабель, довольно близко к паху. И при этом Ракель спокойным, уравновешенным голосом продолжила описание того, что она видела и делала.
Исаак остановился, чтобы обдумать сказанное.
– Что за опухоль?
– Это гнойник, я уверена, а не чумная опухоль, – сказала Ракель. Она наклонилась. – Как давно это появилось здесь? – спросила она.
Донья Исабель замигала, с трудом пытаясь сосредоточиться.
– В пятницу, – прошептала она. Ее глаза снова закрылись; она откинула голову и невнятно забормотала.
– Опухоль распространяется? – спросил Исаак.
– Нет еще, отец. По крайней мере, я так не думаю.
– Я должен коснуться этого, моя храбрая донья Исабель, чтобы знать, что делать. Но я слеп и не могу видеть вас. Мои пальцы видят вместо меня.
Молодая женщина застонала, широко открыла глаза и потянулась, чтобы поймать руку Ракель. Она попробовала притянуть ее к своему лицу.
– Мама, – прошептала она.
– Постарайтесь не кричать, – сказал Исаак, – или добрые сестры решат, что я вас тут убиваю.
– Она больше не понимает тебя, отец, – сказала Ракель.
– Возможно. А может быть, и нет. Но сначала мы уменьшим боль.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 99; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!