ДЕЛО 8: Один на шесть миллиардов
В восьмидесятых и девяностых годах в районе городов Сиэтл и Такома, штат Вашингтон, были обнаружены тела более пятидесяти женщин. Жертвы в большинстве своем были проститутками или сбежавшими из дому подростками. Тела находили либо в реке Грин‑ривер, либо неподалеку. Преступник получил прозвище «Убийца с Грин‑ривер». Имя преступника оставалось неизвестным, пока на помощь не пришла наука.
В начале восьмидесятых годов при вскрытии патологоанатомам и судмедэкспертам удалось извлечь ДНК из небольшого количества спермы, которую оставил убийца. Результаты анализа подшили в дело, но в то время этот научный метод был малоэффективен: не хватало материала для сравнения.
Гэри Риджуэй, арестованный в 1982 году по обвинению одной проститутки, являлся подозреваемым по делу об убийствах на Грин‑ривер, однако у полиции не было улик, чтобы формально связать его с этими преступлениями. В 1984 году он прошел тест на полиграфе. В 1987 году при обыске его дома полицейские из графства Кинг взяли у Риджуэя образец слюны для анализа.
К марту 2001 года наука совершила прорыв в области анализа ДНК – была идентифицирована сперма, найденная на телах жертв. В сентябре 2001 года пришли результаты: ДНК спермы и ДНК слюны Риджуэя – идентичны. Был выдан ордер на арест Риджуэя.
По результатам анализа ДНК Риджуэй был признан причастным к трем из четырех убийств, в которых его обвиняли. Образцы спермы, взятые у одной из его жертв, Кэрол Энн Кристенсен, явились определяющими: они не могли принадлежать никакому другому человеку на земле, исключая однояйцевых близнецов. Риджуэю было предъявлено обвинение еще в трех убийствах, после того как на телах жертв под микроскопом были обнаружены частички краски, идентичной той, что находилась на его рабочем месте. В обмен на признание в остальных убийствах на Грин‑ривер Риджуэй вместо смертной казни отделался сорока восемью годами заключения, которое в настоящий момент и отбывает без права на досрочное освобождение.
|
|
|
8
ОЛИВЕР
Месяц спустя я сижу, развалившись на диване в гостиной у Хантов, и меня посещает странное дежавю: я изучаю копию материалов дела, в частности записи Джейкоба по «Блюстителям порядка», а он сам сидит передо мной на полу и смотрит по телевизору ту самую серию, о которой я читаю.
– Хочешь, скажу, чем закончится? – спрашиваю я.
– Я и так знаю.
Однако это не мешает ему делать записи в дневнике – на этот раз в совершенно новой школьной тетради.
«Серия 49: Секс, любовь и программа для нелинейного монтажа видеоматериалов.
Сюжет: После того как в списке участников кинофестиваля была случайно обнаружена предсмертная записка, на заднем сиденье машины находят тело режиссера второсортных фильмов, но полиция подозревает, что это убийство, а не самоубийство.
|
|
|
Улики:
Жилой автоприцеп с фестиваля
„Нарезка“ из монтажной – кто эта блондинка? Она на самом деле мертва или просто играет роль?
Жесткий диск режиссерского компьютера
Коллекция редких бабочек, которую собирал режиссер, – отвлекающий маневр, энтомология ни при чем
Кислота в дыхательных путях
Раскрыто: МНОЮ! 0.24».
– Ты раскрыл дело за двадцать минут?
– Да.
– Во всем виноват дворецкий, – говорю я.
– Нет, на самом деле виноват водопроводчик, – поправляет меня Джейкоб.
Шутки в сторону.
Приступаем к работе: чтобы не сидеть целый день в конторе, я готовлюсь к слушанию у Хантов. Я всегда могу присмотреть за Джейкобом, если Эмме нужно выбежать на минутку, к тому же мой подзащитный всегда под рукой и может ответить на все мои вопросы. Тор тоже доволен, потому что весь день проводит, свернувшись калачиком у Джейкоба на коленях. Джейкоб рад, потому что я приношу с собой приставку. Тео доволен, потому что в Зеленый понедельник для его брата я приношу соус гуакомоле – пюре из авокадо с помидорами и перцем чили, а для него незаметно засовываю в холодильник отнюдь не зеленую пиццу с колбасой по индивидуальному заказу.
|
|
|
Не знаю, как к моему приходу относится Эмма.
Тео проходит мимо нас и направляется к картотечному шкафу в глубине гостиной.
– Ты до сих пор делаешь уроки? – спрашивает Джейкоб.
В его тоне нет и намека на злой сарказм – голос ровный, как обычно говорит Джейкоб, – но Тео показывает ему средний палец. Обычно первым заканчивает делать уроки Тео, но сегодня, по‑видимому, он плетется в хвосте.
Я жду, что Джейкоб ответит: «Сам пошел в жопу». Но вместо этого он просто отворачивается к телевизору.
– Эй! – окликаю я, подходя к Тео.
Он вздрагивает и засовывает клочок бумаги, которую читал, в карман джинсов.
– Прекрати подкрадываться ко мне.
– Что ты здесь забыл? Это же мамин шкаф.
– А твое какое дело? – огрызается Тео.
– Никакого. Речь о Джейкобе. Ты должен извиниться.
– Я и питаться должен пять раз в день, но это редко случается, – отвечает он и направляется назад в кухню, заканчивать делать уроки.
К настоящему моменту я уже довольно хорошо знаю Джейкоба, чтобы по его поведению понять, что он чувствует. То, что он начал раскачиваться взад‑вперед, свидетельствует о том, что слова брата задели его больше, чем он хочет показать.
|
|
|
– Если ты расскажешь маме о поведении Тео, – говорю я, – могу поспорить, что он прекратит так себя вести.
– Нельзя ябедничать на брата, нужно о нем заботиться. Он единственный, кто у тебя есть, – цитирует Джейкоб. – Это правило.
Если бы присяжные могли видеть, как живет Джейкоб от одного закона до другого; если бы я мог провести параллель между ребенком, который никогда не нарушает установленных матерью правил, не говоря уже о законах штата; если бы я смог каким‑то образом доказать, что синдром Аспергера фактически исключает для него возможность перешагнуть эту границу между добром и злом, – что ж, я бы выиграл дело.
– Слушай, после обеда я хочу обсудить с тобой то, что случится в конце этой недели, когда мы…
– Тсс, – цыкает Джейкоб, – реклама закончилась.
Я перелистываю страницу и вижу дело, где не помечен номер серии.
Начинаю читать, и челюсть у меня отвисает.
– Вот черт! – восклицаю я.
Месяц назад, после слушания ходатайства об исключении материалов из дела, я позвонил Хелен Шарп.
– Думаю, вам нужно сдаться, – посоветовал я ей. – Вы не сможете доказать это дело. Мы согласны на пять лет условно.
– Я выиграю это дело и без признательных показаний в полицейском участке, – ответила она. – У меня есть протоколы всех бесед, которые проходили в доме у Хантов до ареста Джейкоба. Есть улики с места преступления и показания очевидцев, указывающие на мотив. Есть отчеты о прежних проявлениях жестокости, есть дневники самого подсудимого.
Тогда я не придал этому значения. Дневники Джейкоба написаны по шаблону, а всем остальным перечисленным уликам я мог бы дать объяснение на перекрестном допросе.
– Работаем дальше, – сказала тогда Хелен, а я подумал: «Удачи, черт тебя возьми!»
Вот что написано в дневнике:
«В ее доме. 12.01.10
Сюжет: пропала девушка.
Улики:
Кипа одежды на кровати
Пропавшая зубная щетка, блеск для губ
Кошелек и пальто девушки остались на месте
Пропал сотовый телефон… изрезана противомоскитная сетка… следы под окном, идентичные следам от ботинок ее жениха».
– Господи боже, Джейкоб! – говорю я, да так громко, что из прачечной выбегает Эмма. – Ты написал о Джесс в своем дневнике «Блюстители порядка»?
Он не отвечает, поэтому я встаю и выключаю телевизор.
– Ты о чем? – спрашивает Эмма. Мы уже перешли с ней на «ты».
Я передаю ей копию дневника.
– О чем ты думал? – вопрошаю я.
Джейкоб пожимает плечами.
– Это место происшествия, – просто отвечает он.
– Ты хотя бы представляешь, что с этим сделает Хелен Шарп?
– Нет, и мне плевать, – отвечает Эмма. – Я хочу знать, что ты намерен с этим делать.
Она скрещивает руки на груди и делает шаг к Джейкобу.
– Честно признаться, не знаю. Потому что после всех наших усилий изъять признательные показания, сделанные в участке, дневник все возвращает на круги своя.
Джейкоб повторяет мои слова, потом еще раз. «Возвращает на круги своя. Возвращает на круги своя». Впервые столкнувшись с таким поведением, я подумал, что он меня передразнивает. Теперь я знаю – это эхофразия. Эмма объяснила мне, что это простое повторение звуков. Иногда Джейкоб цитирует фильмы, иногда тут же повторяет кем‑то произнесенную реплику.
Я лишь надеюсь, что в суде подобного не произойдет, в противном случае все посчитают, что он умничает.
– Возвращается на круги своя, – опять повторяет Джейкоб. – Что возвращается?
– Улика, которая убедит присяжных в твоей виновности.
– Но это место происшествия, – упрямо твердит Джейкоб. – Я, как обычно, записал улики.
– Это не вымышленное место происшествия, – возражаю я.
– Разве? – удивляется Джейкоб. – Но я сам его создал.
– Боже! – восклицает Эмма. – Присяжные решат, что ты чудовище.
Мне хочется положить руку ей на плечо и пообещать, что подобного не произойдет, но таких обещаний я раздавать не могу. Даже после целого месяца, проведенного бок о бок с Джейкобом, он не перестает меня пугать, как, например, сейчас, когда его мать на грани истерики, а он без всяких угрызений совести отворачивается и врубает на всю громкость свой сериал. Присяжные, которые должны слушаться разума, на самом деле слушают свое сердце. Присяжная, которая увидит, как Джейкоб безучастно просматривает вещественные доказательства смерти Джесс Огилви, будет в дальнейшем неизменно связывать его с образом, который запечатлелся у нее в памяти, и это впечатление о Джейкобе не сможет не повлиять на ее решение.
Джейкоба не изменишь, а это значит, что я должен изменить систему. Поэтому я и подал ходатайство, поэтому завтра мы едем в суд, хотя об этом я Эмме еще не сообщил.
– Я должен кое‑что тебе сказать, – говорю я, когда часы на руке у Эммы подают звуковой сигнал.
– Подожди, – отвечает она, – я засекаю время, пока Тео делает тест по математике. – Она поворачивается к кухне лицом. – Тео? Отложи карандаш. Джейкоб, сделай тише. Тео, ты меня слышишь?
Не получив ответа, Эмма заходит в кухню. Снова окликает сына, потом я слышу ее шаги наверху, в комнате у Тео. Через секунду она возвращается в гостиную.
– Он не сделал математику. Исчезли его пальто, кроссовки и рюкзак, – перечисляет она в ужасе. – Тео ушел.
ТЕО
Давайте просто скажем, что чистое безумие пятнадцатилетнему подростку, такому как я, совершить перелет в другой конец страны одному, без родителей. Самое сложное – достать билет, что в конечном счете оказалось совсем плевым делом. Мама не делала тайны из того, где хранит в своей картотеке кредитную карту на всякий пожарный случай, – а если быть откровенным, разве этот случай не наступил? Мне необходимо было лишь достать карточку, ввести номер с лицевой части карты и код с оборотной стороны и зарезервировать себе билет на сайте Orbitz.com.
Паспорт у меня был (однажды на каникулах мы поехали в Канаду, путешествие длилась почти шесть часов, пока Джейкоб не отказался спать в номере мотеля из‑за того, что там лежал оранжевый ковер), он хранился тут же (через одну папку от той, где лежала карточка). А добраться до аэропорта вообще оказалось парой пустяков: два раза поймал попутку, и вот я на месте.
Жаль, что я не могу похвастаться наличием плана. Я знаю одно: прямо ли, косвенно, но во всем виноват я. Джесс Огилви я не убивал, но видел ее в день смерти и не сообщил об этом ни полиции, ни маме, никому. А теперь Джейкоба судят за убийство. На мой взгляд, все это напоминает цепную реакцию. Если бы я тогда не вломился в дом, если бы в доме не жила Джесс, если бы я не встретился с ней взглядом – вероятно, это «недостающее звено» разорвало бы цепь последовавших событий. Не секрет, что мама вся издергалась, не зная, где раздобыть деньги на оплату судебных издержек. Я решил: если я собираюсь отдавать кармические долги, то с успехом могу начать с решения этой проблемы.
Следовательно, нужно ехать к отцу.
В самолете я сижу между предпринимателем, который пытается заснуть, и женщиной, похожей на мою бабушку. У нее короткие седые волосы, и одета она в ярко‑фиолетовую рубашку с изображением кота.
Предприниматель ерзает, потому что за ним сидит ребенок, постоянно лягающий спинку этого кресла.
– Господи всемилостивый! – то и дело восклицает он.
Я всегда удивлялся, почему люди поминают Господа? Почему всемилостивый? Я имею в виду, что если его второе имя – Стенли?
– Застряла на последнем, – говорит старушка.
Я вытаскиваю из ушей наушники новенького плеера.
– Простите?
– Нет, не подходит.
Она склонилась над кроссвордом, напечатанным на последней странице журнала «Американские Авиалинии». Кроссворд наполовину разгадан. Терпеть этого не могу: неужели сопляк, сидевший на этом месте до меня, полагал, что кто‑то захочет разгадать его до конца?
– Человек, которому сопутствует удача.
«Тео», – думаю я.
– Восемь букв.
Внезапно предприниматель встает и наклоняется через спинку.
– Мадам, – говорит он матери мальчика, – не могли бы вы унять своего невероятно балованного ребенка?
– Верно, – восклицает старушка. – Баловень!
Я наблюдаю, как она пишет карандашом.
– По‑моему, это слово пишется не так, – вмешиваюсь я. – Б‑А‑Л‑О‑В‑И‑Н‑Ь.
– Точно, – соглашается она и стирает написанное, чтобы исправить. – Признаюсь, с орфографией у меня беда. – Она улыбается мне. – Что заставило тебя отправиться в солнечную Калифорнию?
– Еду в гости.
– Я тоже. К человеку, которого еще не видела, к первому внуку.
– Класс! – восклицаю я. – Наверное, у вас башню снесло?
– Если это означает «восторг», то да, снесло. Меня зовут Эдит.
– А меня Пол.
Не знаю, почему я солгал. А чему удивляться? В конце концов, я скрыл от всех факт, что замешан в том кошмаре, который случился месяц назад. Я поднаторел в притворстве. Я уже не тот мальчик, каким был раньше. Стоило назваться чужим именем, как меня стало не унять. Я на каникулах. Единственный ребенок в семье. Мои родители в разводе. (Ха! Это правда!) Я еду к своему отцу. Мы собираемся познакомиться с колледжами в Стэнфорде.
Дома мы не говорим об отце. На уроках истории мы изучали культуры разных народностей, которые не упоминают имена умерших, – что ж, а мы не вспоминаем человека, который нас бросил в трудную минуту. Подробности разрыва между родителями мне неизвестны – я был еще младенцем, поэтому, разумеется, в глубине души считаю, что это я стал последней каплей. Но я точно знаю, что он пытается загладить свою вину, высылая маме каждый месяц алименты. Мне также известно, что вместо нас с Джейкобом он воспитывает двух девочек, похожих на фарфоровых куколок. Они‑то уж точно никогда за свою недолгую жизни не вторгались в чужие дома и не раскачивались целый день из стороны в сторону, чтобы успокоиться. Откуда я знаю? Он каждый год присылает нам рождественскую открытку, которую я, если успеваю просмотреть почту раньше мамы, тут же выбрасываю.
– У тебя есть братья или сестры? – спрашивает Эдит.
Я делаю глоток напитка «Севен‑ап», который купил за три доллара.
– Нет, – отвечаю. – Я единственный ребенок в семье.
– Хватит уже! – вскрикивает предприниматель, и на одну ужасную секунду мне кажется, что сейчас он расскажет всю правду обо мне. Но он поворачивается в кресле и обращается к матери ребенка: – Ради всего святого…
– Пол, – продолжает Эдит, – что ты хочешь изучать в Стэнфорде?
Мне пятнадцать. Я понятия не имею, чем хочу заниматься. У меня единственное желание – исправить то, что я натворил.
Вместо ответа я киваю на ее кроссворд.
– Кито, – говорю я, – сорок два по вертикали.
Она вдохновенно читает следующие вопросы вслух, а я думаю о том, как она обрадуется, если мы разгадаем весь кроссворд. Она сойдет с трапа и расскажет своему зятю – или кто там будет ее встречать – о приятном молодом человеке, с которым познакомилась в самолете. О том, как я ей помог. Мои родители могут мною гордиться.
ДЖЕЙКОБ
Мой брат не так умен, как я.
Говорю это не из вредности, а просто констатирую факт. Например, чтобы хорошо написать контрольную, ему необходимо выучить все слова из словаря, я же могу один раз взглянуть на страницу и потом с легкостью восстановить их по памяти. Он уходит из комнаты, если начинают обсуждать взрослые вещи, например новости, я же придвигаю стул и присоединяюсь к общему разговору. Он не заботится о том, чтобы накапливать информацию, как белка, делающая запасы орехов на зиму, – Тео интересует только то, что можно использовать в реальной жизни прямо сейчас.
Однако интуиция у меня развита хуже, чем у брата. Именно поэтому, когда накопленная информация льется из меня потоком – например, как Стив Джобс и Стив Возняк 1 апреля 1976 года представили компьютер «Эппл» первого поколения, – и мой собеседник начинает с остекленевшим взглядом искать предлог, чтобы уйти, я буду продолжать говорить, хотя Тео тут же поймет намек и заткнется.
Быть детективом – значит, обладать развитой интуицией. Тем не менее быть хорошим криминалистом означает быть предельно скрупулезным и умным. Именно поэтому, когда мама застыла неподвижно, обнаружив исчезновение Тео, а Оливер не придумал ничего глупее, чем похлопать ее по плечу, я иду в спальню Тео и влезаю в его компьютер.
В компьютерах я дока. Однажды я разобрал ноутбук школьного психолога, а потом собрал заново: материнскую плату и все остальное. Даже во сне я смог бы задать конфигурацию беспроводной сети. Именно поэтому я и люблю компьютеры: когда общаешься с человеком в сети, не нужно читать выражение его лица или следить за интонациями. Имеешь то, что видишь. А это означает, что мне не приходится сильно напрягаться, когда я общаюсь. Существуют чаты и форумы для таких аутистов, как я, но там я редкий гость. Одно из правил нашей семьи: не заходить на веб‑сайты, благонадежность которых не проверила мама. Когда я спросил «почему?», она усадила меня рядом с собой и мы вместе посмотрели телепередачу о сексуальных извращенцах. Я попытался ей объяснить, что веб‑сайты, где я хотел бы общаться, совершенно другое дело: это всего лишь группа таких, как я, людей, пытающихся общаться без наносной шелухи, которая является составной частью встреч тет‑а‑тет. Мама не вняла моим доводам. «Я не знаю, что это за люди, Джейкоб», – возразила она. На поверку, знал я. Не понимал я людей, живущих в реальном мире.
Несколько кликов, чтобы порыться в его компьютере – хотя Тео кажется, что он все удалил, в компьютере всегда остаются следы – и узнать, где он в последний раз бродил в Интернете. Obritz.com, рейс до Сан‑Хосе.
Я приношу вниз распечатку с веб‑страницы со сведениями о билете, и Оливер пытается убедить маму сообщить в полицию.
– Не могу, – говорит она. – Полиция не станет мне помогать.
– Полиция не вправе отказывать в помощи.
– Мама… – вклиниваюсь я.
– Джейкоб, не сейчас, – одергивает меня Оливер.
– Но…
Мама бросает на меня взгляд и начинает плакать. Я вижу, как слезинка скользит по ее щеке, «рисуя» букву S.
– Я хочу с тобой поговорить, – настаиваю я.
– Я беру трубку и звоню в 911, – говорит Оливер.
– Я знаю, где Тео, – сообщаю я.
Мама недоуменно моргает.
– Знаешь?
– Это было в его компьютере. – Я передаю им распечатанный лист.
– Бог мой! – прижимает мама ладони ко рту. – Он направляется к Генри!
– Кто такой Генри? – спрашивает Оливер.
– Мой отец, – отвечаю я. – Он нас бросил.
Оливер отступает назад и потирает подбородок.
– В Чикаго он делает пересадку, – добавляю я. – Через пятнадцать минут вылет его самолета.
– Ты не сможешь снять его с самолета, – говорит Оливер. – А Генри знает? О Джейкобе?
– Разумеется, знает. Каждый год на день рождения и на Рождество он присылает мне чеки.
– Я имел в виду, знает ли Генри, что Джейкоба обвиняют в убийстве?
Мама опускает глаза на подушки дивана.
– Не знаю. Может быть, прочел в газетах, но я ему ничего не говорила, – признается она. – Не знала, как сообщить.
Оливер протягивает ей телефон.
– Настало время найти слова, – говорит он.
Мне не нравится мысль о Тео в самолете – не люблю самолеты. Понимаю закон Бернулли, но, ради всего святого, неважно, какие физические силы оказывают давление на крылья, чтобы поднять самолет, эта махина весит несколько тысяч тонн. Как ни крути, а она должна падать с неба.
Мама берет телефон и начинает набирать длинный междугородный номер. Похоже на мелодию какого‑то игрового шоу, но не могу вспомнить какого.
– Боже! – восклицает Оливер и смотрит на меня.
Не знаю, что я должен ответить.
– «У нас всегда будет Париж», – отвечаю я словами Брэдбери.
Когда Тео было восемь лет, он был уверен, что под нашим домом живет чудовище. Он узнал об этом, потому что каждую ночь слышал его дыхание, когда просыпался из‑за гула батарей в спальне. Мне было одиннадцать, я в тот период увлекался динозаврами, и мне нравилось делать вид, что под фундамент нашего дома делает подкоп зауропод, хотя я знал, что это маловероятно:
1. Наш дом построен в 1973 году.
2. Чтобы возвести дом, рыли котлован.
3. Вероятность того, что единственный из давно вымерших динозавров выжил при рытье котлована и поселился в подвале нашего дома, практически равна нулю.
4. Даже если он и выжил, чем, черт побери, он питается?
– Скошенной травой, – ответил Тео, когда я привел ему вышеперечисленные доводы. – Тоже мне новость!
Одна из причин, по которой я рад, что у меня синдром Аспергера, – мне не хватает воображения. Многие – учителя и школьные психологи, даже психиатры – считают это дефектом. Я же считают отсутствие живого воображения счастьем. Логическое мышление не позволяет тратить время впустую на тревоги или надежды. Оно уберегает от разочарований. С другой стороны, воображение заставляет человека волноваться о том, чего в реальной жизни может никогда и не случиться.
Например, неожиданно столкнуться с гадрозавром по дороге в ванную в три часа ночи.
Тео две недели просыпался по ночам от гудящих батарей. Мама перепробовала все: от теплого молока перед сном и наглядной диаграммы отопительной системы дома до ударной дозы детского бенадрила по ночам, чтобы Тео отключился. Но он продолжал кричать по ночам, выбегать из своей комнаты, будить и маму, и меня.
Честно признаться, это стало надоедать, поэтому я и поступил так, а не иначе.
После того как мама пожелала мне спокойной ночи, я не стал засыпать, а читал при свете фонарика, который прятал под подушкой, пока мама не легла спать. Потом я взял подушку, одеяло, спальный мешок и расположился на полу у двери спальни брата. Той ночью Тео, когда с криком проснулся и бросился в мамину спальню, чтобы разбудить ее, споткнулся о меня.
Секунду он непонимающе хлопал глазами, пытаясь понять, неужели это слон.
– Возвращайся в кровать, – сказал я. – Здесь нет никаких дурацких динозавров.
И это сработало! Тео лег в кровать, мы оба заснули. На следующее утро мама обнаружила меня на полу.
Она всполошилась. Решила, что со мной случился приступ, принялась меня тормошить.
– Мама, перестань! – не вытерпел я. – Со мной все в порядке!
– Что ты здесь делаешь?
– Спал…
– В коридоре?
– Не в коридоре, – уточняю я, – а перед спальней Тео.
– Боже, Джейкоб, ты пытаешься внушить ему чувство защищенности, верно? – Она заключила меня в объятия и прижала так крепко, что я подумал, что со мной в конечном итоге случится приступ. – Я так и знала! Так и знала! Все эти книги, все эти глупые доктора, которые утверждают, что люди с синдромом Аспергера не мыслят предположениями, не могут сочувствовать… Ты все‑таки любишь своего брата. Ты хотел его защитить.
Я позволил ей меня обнять, потому что именно этого, похоже, она и жаждала. Я услышал, как за дверью заворочался Тео.
Домыслы мамы нельзя назвать абсолютно ошибочными. То, что говорят доктора и пишут в книгах о том, что такие, как я, аутисты не могут поставить себя на место другого человека, – совершеннейшая ерунда. Мы понимаем, когда другому больно, просто относимся к этому иначе, не как остальные люди. Я считаю это новым шагом эволюции: не могу развеять твою печаль, зачем тогда мне знать о ней?
К тому же я спал перед дверью в спальню Тео не потому, что хотел его защитить. Я спал там потому, что устал от ночного крика и просто хотел как следует выспаться. Действовал в собственных корыстных интересах.
Как ни удивительно, это явилось стимулом в том, что случилось с Джесс.
ОЛИВЕР
Эмма хочет позвонить в «Американские авиалинии» и заставить задержать рейс, но там вся система автоматизирована. Когда нам наконец удается пообщаться с живым оператором, самолет уже в Шарлотте, штат Северная Каролина, и нет возможности связаться с аэропортом Берлингтона.
– Вот оно! – восклицаю я. – Ты можешь перехватить его, если полетишь прямо в Сан‑Франциско. Из аэропорта Сан‑Хосе до Пало‑Альто – почти то же расстояние.
Она смотрит поверх моего плеча на экран компьютера, где высвечен рейс, который я нашел.
– Учитывая задержку рейса в Чикаго, ты прилетишь на час раньше Тео.
Она подается вперед, и я чувствую запах шампуня от ее волос. Она с надеждой пробегает глазами информацию о рейсе, потом смотрит вниз, на цену.
– Тысяча восемьдесят долларов? Это просто смешно!
– Срочные билеты дорогие.
– Для меня слишком дорогие, – признается Эмма.
Я щелкаю по кнопке «купить билеты».
– А для меня нет, – вру я.
– Что ты делаешь? Я не могу заплатить…
– Уже поздно, – пожимаю я плечами.
Дело в том, что с финансами у меня сейчас не ахти. У меня одна клиентка, и она не может со мной расплатиться, но хуже того – меня это устраивает. Я точно пропустил в университете курс «Выпей из клиента кровь», поскольку все улики указывают на то, что я являюсь образчиком «Разорившегося адвоката». Но я думаю о том, что могу продать седло, у меня есть отличное английское седло в кладовке под пиццерией. Зачем мне седло, если нет лошади?
– Я включу это в счет, – говорю я, но мы оба знаем, что я шучу.
Эмма на мгновение закрывает глаза.
– Не знаю, что сказать.
– Тогда просто промолчи.
– Я не должна была тебя во все это втягивать.
– Тебе повезло, что на сегодня у меня одно дело: разложить в ящике носки, – шучу я, но она не смеется.
– Прости, – говорит Эмма. – Мне просто… больше не к кому обратиться.
Очень медленно, очень неторопливо, чтобы она не испугалась и не отпрянула, я переплетаю ее пальцы со своими и пожимаю ей руку.
– У тебя есть я, – говорю я.
Если бы я был порядочнее, то не стал бы подслушивать разговор Эммы с бывшим супругом.
– Генри, – сказала она. – Это Эмма.
…
– На самом деле, нет. Я не могу перезвонить позже. Речь о Тео.
…
– С ним все в порядке. Я имею в виду, он думает, что в порядке. Он сбежал из дома.
…
– Разумеется, знаю. Он направляется к тебе.
…
– Да, в Калифорнию. Если только ты никуда не переехал.
…
– Нет, извини. Это не упрек…
…
– Я не знаю почему. Он просто сбежал.
…
– Воспользовался моей кредитной карточкой. Послушай, может быть, поговорим обо всем, когда я прилечу?
…
– Ой, разве я не сказала?
…
– Если ничего не случится, я приземлюсь раньше Тео.
…
– Мы оба летим «Американскими авиалиниями». Встретишь нас в аэропорту? Отлично!
Потом пауза.
– Джейкоб? – переспрашивает она. – Нет, он не летит со мной.
Решено, что я остаюсь на ночь в качестве взрослого старше двадцати пяти лет, чтобы присматривать за Джейкобом, пока Эмма притащит назад с другого конца страны задницу Тео. Сначала, после ее отъезда, задачка кажется ерундовой – мы можем поиграть в приставку. Можем посмотреть телевизор. И, слава богу, сегодня Коричневый четверг, что относительно легко: можно на обед приготовить Джейкобу гамбургер. Час спустя после отъезда Эммы я вспоминаю о завтрашнем слушании – о том, о котором не успел ей сказать, о том, куда я повезу Джейкоба один.
– Джейкоб, – отвлекаю я его от просмотра передачи о том, как делают шоколад «Милки Вей». – Мне нужно с тобой секунду поговорить.
Он молчит. Глаза от экрана не отрывает, поэтому я становлюсь перед ним и выключаю телевизор.
– Я просто хочу с тобой немного поболтать. – Джейкоб не отвечает, и я продолжаю: – Знаешь, через месяц у тебя суд.
– Через месяц и шесть дней.
– Верно. Я думал над тем, как… тяжело тебе будет целый день провести в суде, поэтому придумал, как помочь делу.
– Да? – Джейкоб качает головой. – Я не могу целый день провести в суде, мне нужно делать уроки. И к половине пятого я должен быть дома, чтобы смотреть «Блюстителей порядка».
– Похоже, ты не понял. От тебя это не зависит. Ты являешься в суд, когда тебе скажет судья, и возвращаешься домой, когда он готов тебя отпустить.
Джейкоб пережевывает полученную информацию.
– Мне так не подходит.
– Именно поэтому мы завтра с тобою поедем в суд.
– Но мама уехала.
– Знаю, Джейкоб. Я не хотел, чтобы она уезжала. Суть в том, что причина, по которой мы едем, заключается в твоих словах.
– В моих?
– Да. Помнишь, что ты мне сказал, когда решил, что я могу строить защиту на факте невменяемости?
Джейкоб кивает.
– «Закон о защите прав инвалидов и людей с ограниченными возможностями запрещает дискриминацию инвалидов федеральными и местными властями, включая суды», – цитирует Джейкоб. – Некоторые считают аутизм инвалидностью, хотя я так не считаю.
– Верно. Но если бы ты считал синдром Аспергера инвалидностью, тогда, согласно этому закону, ты мог бы претендовать на особые условия, которые облегчили бы для тебя сам процесс судебного разбирательства. – Я медленно растягиваю губы в улыбке, словно открывая карту, которую прижимал к груди. – Вот завтра и удостоверимся, получишь ли ты их.
ЭММА
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 124; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!