Киевская княгиня Ольга и ее истинная роль в истории гибели ее мужа князя Игоря 14 страница
Наряду со «скептиками» и учеными, занимавшими «промежуточную» позицию, немало авторов доказывало как добросовестность Татищева, так и реальность существования Иоакимовской летописи и возможность использовать отрывки из нее, помещенные в «Истории Российской», в качестве источника (Л. В. Черепнин, С. К. Шамбинаго, А. Г. Кузьмин, Б. А. Рыбаков, В. И. Вышегородцев и др.). В частности, А. Г. Кузьмин и Б. А. Рыбаков доказывали: то, что Татищев «подновлял язык», или его архаизировал, и вставлял свои суждения для объяснения того или иного источника или факта, а также ошибки в именах, которые, кстати, могли быть допущены и безграмотными переписчиками, нанятыми историком для изготовления копий своего труда, вряд ли говорит против добросовестности самого Татищева{346}. Как и в XIX веке, Иоакимовскую летопись делили на «баснословную» и «достоверную» половины и видели в ней памятник конца XVII или первой половины XVIII века, компиляцию, составленную на основе более ранних источников.
Сравнительно недавно были получены данные, свидетельствующие как о том, что Иоакимовская летопись действительно существовала, так и о том, что хотя бы часть содержащихся в ней сведений достоверна. Дело в том, что эта летопись более всего уделяет внимание истории борьбы христианства с язычеством. Из других летописей следует, что в 6497 (989) году киевский князь Владимир Святославич поручил крещение новгородцев архиепископу Иоакиму Корсунянину, который уничтожил языческие «требища» и сбросил идол Перуна в Волхов. Иоакимовская же летопись сообщает сведения, которых в других летописях нет: в Новгород вместе с Иоакимом Корсунянином был направлен Добрыня, дядя Владимира Святославича, во главе сильной дружины. Когда жители города узнали об их приближении, то созвали вече и поклялись все не пускать их в город и не дать сокрушить идолы языческих богов. Затем они укрепились на Софийской стороне, уничтожив мост, соединявший ее с Торговой стороной, где уже появились незваные гости. Посланцы Владимира начали крестить оставшихся жителей Торговой стороны, но обратить в новую веру им удалось немногих. А на Софийской стороне меж тем народ разграбил находившийся здесь дом Добрыни и убил его жену. Тогда княжеский тысяцкий Путята переправился ночью в ладьях с отрядом в 500 воинов на противоположный берег. Здесь на него напали 5 тысяч новгородцев-язычников. Начался бой, который, впрочем, не помешал язычникам разрушить церковь Преображения и разграбить дома христиан. На рассвете Добрыня подошел на помощь Путяте. Но перевес, судя по всему, оставался на стороне язычников. Тогда, чтобы отвлечь новгородцев от битвы, Добрыня приказал поджечь дома на берегу Волхова. Жители бросились тушить пожар, прекратив сражение. Добрыня победил, идолы были сокрушены, а новгородцы крещены{347}.
|
|
|
|
|
|
Повторяю, ни в одной летописи этих подробностей нет. Верить им или нет? Исследования археологов подтвердили достоверность рассказа Иоакимовской летописи. В ходе раскопок в Новогороде были обнаружены следы пожара береговых кварталов Софийской стороны, который уничтожил все сооружения на очень большой площади, превышающей только в пределах раскопанной территории 9 тысяч квадратных метров. Известный археолог, специалист по истории Новгорода В. Л. Янин пришел к следующим выводам: «До 989 года в Новгороде существовала христианская община, территориально локализуемая близ церкви Спас-Преображения на Разваже улице. В 989 году в Новгороде, несомненно, был большой пожар, уничтоживший береговые кварталы в Неревском и, возможно, в Людином конце. События этого года не были бескровными, так как владельцы сокровищ, припрятанных на усадьбах близ Преображенской церкви, не смогли вернуться к пепелищам своих домов». В. Л. Янин заключает: «Думаю, что эти наблюдения подтверждают реалистическое существо повести о насильственном крещении новгородцев»{348}.
|
|
|
Выходит, в копии с Иоакимовской летописи, которую отправлял Татищеву Мелхиседек Борщов, содержались достоверные известия, которых нет ни в одной из обнаруженных на сегодняшний день историками летописей. Значит, и летопись, с которой эта копия была снята, существовала. Хотя эта летопись была создана достаточно поздно, в XVII–XVIII веках, она, особенно ее вторая часть, посвященная истории IX–X веков, содержала достоверную информацию, почерпнутую ее авторами, вероятно, из более ранних источников. Вопрос в том, какие источники были использованы? Иоакимовская летопись — очень сложный памятник, в котором можно наблюдать смешение, иногда весьма грубоватое, традиций и источников, относящихся к различным эпохам. Исходя из этого нельзя определить Иоакимовскую летопись как однозначно достоверную или недостоверную. Часть известий, содержащихся в ней, может быть достоверна, а часть нет. При ее изучении необходимо обратиться к методу, предложенному еще в XIX веке К. Н. Бестужевым-Рюминым, а в XX веке поддержанному А. Г. Кузьминым и Б. А. Рыбаковым — методу анализа каждого отдельного ее известия ?{349}. В данном случае для нас важно определить степень достоверности вышеуказанного известия Иоакимовской летописи об убийстве Святославом его брата Глеба.
|
|
|
Известие о Глебе относится ко второй части Иоакимовской летописи, основанной на более ранних летописях и потому считающейся «достоверной». Если Глеб действительно существовал, то он, будучи членом семьи Игоря, должен был быть упомянут в договоре Руси с греками 944 года, как упомянут другой сын Игоря — Святослав. В договоре упоминается Сфандра, жена некоего Улеба, которая отправляет в Византию своего посла Шихберна. Кто этот Улеб? Может быть, Улеб — это посол Володислава, упомянутый за несколько имен до Сфандры. Но почему от Улеба нет посла, а от его жены есть? Более того, выходит, что Сфандра осчастливила браком человека более низкого социального статуса, чем она, — дружинника князя Володислава. В этом случае словосочетание «жена Улеба», которым обозначается положение Сфандры при заключении договора, унижает ее. Сфандра в договоре располагается очень близко к семье Игоря. Это свидетельствует о знатном происхождении. Вряд ли она жена посла. Но среди княжеских имен договора Улеба нет. Вряд ли это означает, что Улеб уже умер. Тогда незачем было бы на него ссылаться для пояснения, кто такая Сфандра. Улеб, муж Сфандры, — не посол, упомянутый в договоре, а знатный рус, живший во время заключения договора, но почему-то не упомянутый в нем. Может быть, Улеб находился в состоянии конфликта с Игорем? Однако в договоре упомянута его жена, что свидетельствует о его хороших отношениях с центром. Следовательно, предположение о конфликте Улеба с киевской властью, как причина умолчания о нем договора 944 года, не подходит. Летописец умолчал об Улебе потому, что он напоминал ему о событиях, которые не следовало вносить в летопись. Если признать тождество этого Улеба с Глебом Иоакимовской летописи, то станет понятно, о каких событиях не говорит Повесть временных лет.
Впрочем, если даже убитый Святославом Глеб и не являлся Улебом договора, сообщение о гонениях на христиан при Святославе выглядит вполне достоверным. Правда, в Повести временных лет ничего об этих гонениях не говорится. По мнению ее составителей, Святослав отвечал на все уговоры Ольги креститься отказом, но если кто-нибудь собирался принять крещение, то не запрещал, а только насмехался над обращенным в христианство. В повествовании же Иоакимовской летописи Святослав представлен грозным гонителем нового учения. И тот и другой источники признают, что Святослав был противником христианства, но по-разному изображают, как он обходился с христианами. И вновь археология подтверждает достоверность Иоакимовской летописи, в данном случае, ее сообщения о разрушении Святославом христианских храмов. Среди разрушенных храмов летопись упоминает и стоявшую на Угорской горе (в настоящее время — «Аскольдова могила») церковь Св. Николая, в которой был погребен «блаженный Оскольд»{350}, и о преследовании христиан. Дело в том, что под 6488 (980) годом Повесть временных лет сообщает о воздвижении Владимиром на холме близ теремного двора языческих кумиров. Сейчас установлено, что постаменты идолов киевских языческих богов, находившихся в самом центре княжеского Киева, были вымощены плинфой и фресками христианского храма, разрушенного до 980 года{351}. Выходит, разрушение церквей действительно имело место при Святославе. В своем рассказе о преследовании Святославом христиан Иоакимовская летопись отнюдь не одинока. В ряде летописей, которыми пользовался Ф. Гиляров, содержится следующее известие: «Великая же княгиня Елена, пришед во град Киев, повеле сыну своему Святославу креститися, оному же матери своей блаженные Елены не послушавшу, креститися не восхотешу и многих христиан изби»{352}.
Итак, сообщение Иоакимовской летописи, как мне кажется, смутно отражает какие-то реальные события. «Смутно», так как разрушение церквей в Киеве скорее всего произошло до окончательного ухода Святослава в Болгарию. Судя по сообщению Повести временных лет, ни Святослав, ни его единомышленники в Киев уже не вернулись. Предположить же, что некие посланцы Святослава опередили его и разрушили храмы, вряд ли возможно, так как обстановка, сложившаяся после ухода Святослава на Балканы в Киеве, как мы увидим чуть ниже, не позволила бы совершить ничего подобного. Значит, разрушение церквей и преследование христиан в Киеве имели место во время пребывания Святослава в городе. Учитывая то неравноправное положение, которое занимал язычник Святослав среди князей-сторонников Ольги, а также то, что в Киев в 968 году Святослава пригласили киевляне, мы можем предположить, что расправа Святослава с христианами была связана с борьбой группировок в Киеве, которой сопровождалось утверждение Святослава в «матери городов русских». Вскоре после прихода в Киев, Святослав, так ранее стремившийся, мчавшийся в него, неожиданно заявляет Ольге, что «не любо» ему жить в Киеве и что его землей является не Русь, а Переяславец на Дунае. Эти слова князя наводят на мысль, что его борьба с христианской партией, стоившая жизни многим сторонникам последней, все же не увенчалась успехом.
По-видимому, столкновение Святослава со своими противниками в Киеве привело к ослаблению контроля русов за славянскими землями и к распаду союза князей. Не случайно Владимиру Святому пришлось вновь приводить к покорности племена, которые платили дань русам еще в 40-х годах X века. Любопытно и сообщение Повести временных лет о княжении в это время в Полоцке Рогволда, который «пришел из-за моря». Кто был этот Рогволд, не ясно. Одни исследователи видят в нем потомка одного из дружинников Рюрика, получившего в управление Полоцк, другие считают, что он появился в Полоцке ближе к 60-м годам X века, третьи уверены, что Рогволд происходил из местной племенной знати, а некоторые убеждены, что Рогволд был связан тесными узами родства с киевской династией. Кем бы ни был этот Рогволд, он чувствовал себя хозяином Полоцка и держался по отношению к Киеву весьма независимо. Союза с ним искали и князь киевский Ярополк, и князь новгородский Владимир. Вероятно, и в Чернигове, Смоленске и других городах, которые не упомянуты Повестью временных лет в рассказе о распределении уделов между сыновьями Святослава, правили столь же независимые от Киева князья, как Рогволд. Сам эпизод с распределением волостей между сыновьями Святослава весьма показателен. Владения Ярополка (Киев) и Олега (Древлянская земля) Святославичей расположены на достаточно большом удалении от Новгорода, где правил Владимир Святославич. Вероятно, только эти земли и оказались подконтрольны Святославу. Киев признал Святославича потому, что сами киевляне пригласили Святослава к себе. Древляне, раздавленные Ольгой еще в 40-х годах X века, похоже, превратились в своеобразный придаток Киева. С Новгородом ситуация сложнее. Ольга обладала большим влиянием на этот город, а в 950-х годах Святослав сам правил в Новгороде. Однако за время походов на Восток и Балканы Святослав, скорее всего, потерял контроль над городом, а смерть Ольги еще более ослабила связь Севера и Юга. Согласно Повести временных лет, приход новгородцев с просьбой дать им князя оказался полнейшей неожиданностью для Святослава: «В то время пришли новгородцы, прося себе князя: «Если не пойдете к нам, то сами найдем себе князя». И сказал им Святослав: «А кто бы пошел к вам?» Ярополк и Олег отказались, а Владимир согласился. Разумеется, в этом известии летописи много легендарного, заметна и тенденциозность летописца в его отрицательном отношении к новгородцам. Однако атмосфера конца 60-х — начала 70-х годов X века передана верно — власть Святослава над русскими и славянскими областями очень слаба и зависит во многом от признания ее законной самими областями. «Очевидно, новгородцы обращаются к Святославу, как народ совершенно чужой, неподвластный, свободный. И Святослав в своем обращении к ним показывает, что признает их такими… В словах Святослава: «абы пошел кто к вам» — чувствуется какая-то досада, какое-то неудовольствие к новгородцам, но все-таки как к народу независимому, который ищет вновь сделки, союза, соединения, а не как к народу, который фактически находится в подданстве. На этом основании можно с большею вероятностью допустить, что киевские князья утратили свою власть над отдаленным Новгородом, не могли его возвратить, и, вероятно, занятые обращением деятельности с другой стороны, не хотели употреблять усилий к его возвращению; а теперь, когда утраченная власть сама собою возвращалась если не для киевского князя, то для его рода, киевский князь, по прежнему опыту не надеясь большой прочности, не слишком обрадовался предложению новгородцев»{353}.
По существу, появление Святослава в Киеве разрушило единство Русской земли. Подобные результаты деятельности князей всегда осуждались летописью. Можно вполне определенно утверждать, что оценка, данная Святославу летописцами, отрицательная. Прежде всего, следует вспомнить знаменитую фразу киевлян: «Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул». В этих словах отразилась оценка, которую давал деятельности Святослава сам летописец. В походах Святослава книжники видели одно разорение, ущерб земле и людям. Не случайно летописец особо подчеркивает, что Святослав совершал подвиги с помощью одной своей дружины, а не во главе объединенных сил всех подвластных Руси племен, как его предшественники и преемники, что свидетельствует об убежденности летописца в непричастности Святослава к жизни Руси и о неприятии русами его далеких предприятий. Чуть раньше, рассказывая о том, как Ольга уговаривала Святослава креститься, летописец пишет: «Он же не послушался матери, следуя обычаям языческим, не ведая, что кто матери не послушает — в беду попадет». Печальная судьба Святославу как бы предопределена заранее. Язычник, ругавший и, судя по всему, преследовавший христиан, грубивший матери, просто не мог кончить хорошо. Не последнюю роль в формировании отрицательного отношения к Святославу сыграла, наверное, и та резня, которую он учинил после возвращения в Киев. И даже рассказывая о героической смерти Святослава, летописцы не могли удержаться от того, чтобы напоследок не уколоть Святослава. Согласно Повести временных лет, после гибели Святослава печенежский князь Куря «взял голову его, и сделал чашу из черепа, оковав его, и пили из него». Специалист по фольклору Р. С. Липец, разбирая вышеуказанный эпизод, отмечала, что «из черепа Святослава печенежский князь вместе с княгиней пили перед соитием, чтобы зачатый ребенок получил свойства хотя поверженного, но могучего и славного врага… Сам обычай делать чашу из черепа противника был широко распространен и в исторической действительности, и в эпосе… Стремление подчеркнуть свою победу, воспользоваться посмертно свойствами врага и почитание его храбрости слились воедино в воинских обычаях и военной магии… При этом, так как ценилась голова именно храбрых воинов, то есть обладающих наиболее нужным в воинской среде качеством, нередко и пить из такой чаши давали только «хорошим воинам»{354}. Следует обратить внимание на известия, содержащиеся в Ермолинской летописи (вторая половина XV века), летописных сводах 1497 и 1518 годов, о черепе Святослава, согласно которым из черепа печенеги сделали чашу, оковали золотом и пили из нее, написав на чаше: «чужих ища, своя погуби»{355}. «Везде эти надписи делаются с целью поношения. В летописном сказании надпись на чаше также носит отпечаток жестокой иронии и мало гармонирует с магическим использование чаши Курей, как сакрального и благодательного сосуда»{356}. Летописцы явно не хотели простить Святославу его «деяний» и унижали его память даже в мелочах.
Глава 12
Тайна гибели Святослава
Расправа Святослава над христианской партией не только не усилила, но и ослабила его позиции в Киеве. В этой ситуации Святослав решает перебраться в Болгарию. На каких же условиях Святослав оставил сыновьям вверенные им области? Сохранил ли он какие-нибудь связи с Русью? Уже достаточно давно в науке существует точка зрения о том, что Святослав решил перенести столицу Руси на Балканы, а сыновей оставил в их областях в качестве своих наместников. Этой точки зрения противостоит другая, согласно которой Святослав ушел в Добруджу окончательно, сделав своих сыновей независимыми от него правителями. Последнее предположение кажется мне более убедительным. Еще А. А. Шахматов отмечал, что слова Святослава, обращенные к матери и боярам, о достоинствах Переяславца на Дунае («там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы») сводчик извлек из речи Святослава, сказанной им при взятии Переяславца{357}. Следовательно, Святослав, в более раннем летописном своде, давал оценку прилегающих к Добрудже земель, находясь в Болгарии и с точки зрения правителя Добруджи. Получается, что Святослав намерен торговать с Русью, как с любой другой соседней державой. Этой фразой он явно отделяет себя от Руси. Можно вполне согласиться с А. С. Деминым, что «Русь по отношению к земле Святослава представлена внешней, сопредельной страной, из которой блага текут в Переяславец, — наподобие Византии, Чехии, Венгрии. Из Руси в Переяславец поступает даже «челядь» (рабы. — А.К. ), которая в летописи упоминается только как объект внешних связей Руси (дары, трофеи и пр.). Такое отношение к Руси как загранице абсолютно необычно для русских персонажей летописи»{358}. Не случайно и более позднее признание Святослава в том, что «Русская земля далеко», то есть помощи он от нее не получает и связей с ней никаких не поддерживает.
Как известно, в Болгарии Святослав в конце концов потерпел неудачу и оказался осажденным византийской армией в Доростоле. Любопытно, что Повесть временных лет считает появление Святослава на Балканах целиком его инициативой и изображает его единственным предводителем воинства русов. Правда, В. Н. Татищев, опираясь на свои летописные материалы, сообщает, что во время поездки Святослава в Киев большая часть русской армии оставалась в Болгарии, а одним из русских отрядов командовал воевода Волк{359}. Данные В. Н. Татищева подтверждаются информацией византийских источников. Византийские авторы также считают Святослава главным из русских вождей, участвовавших в балканском походе. Главным, но не единственным. Известно, что весной 970 года отряды русов сражались с греками под Аркадиополем. Согласно Повести временных лет, в это время Святослав был в Киеве и появился в Болгарии только в 6479 (971) году. Получается, оставшиеся в Болгарии русы не только защищали захваченные территории, но и предпринимали рискованные, масштабные операции, не считаясь со Святославом. Правда, летописное время второго появления Святослава на Балканах оспаривается учеными. В сочинении Скилицы содержится сообщение о том, что русы «опять напали на Болгарию» на шестом году царствования Никифора Фоки{360}, что соответствует 969 году. Среди историков нет единого мнения по вопросу о том, присутствовал ли Святослав весной 970 года в Болгарии и участвовал ли он в битве под Аркадиополем? Вспомним высказанное уже выше предположение о том, что рассказ Скилицы о повторившемся нападении русов можно понимать и как сообщение о возобновившихся после некоторого перерыва боевых действиях. Любопытно, что Лев Диакон не сообщает о том, что русами в битве под Аркадиополем командовал Святослав{361}. В рассказе Скилицы имеется замечание, что Святослав участвовал в формировании армии, отправляющейся под Аркадиополь{362}. Логичным может показаться предположение, что он участвовал и в самой битве. Но не является ли это замечание умозаключением Скилицы, знавшего, что Святослав был предводителем русов и, следовательно, «обязан» был участвовать во всех крупных сражениях той войны. Описывая битву, Скилица подробно рассказывает о подвигах какого-то огромного «скифа», но о роли Святослава не упоминает вообще. Последнее замечание является очень важным. Несогласованность действий русов, отсутствие упоминания о едином командовании свидетельствуют о том, что, если даже Святослав участвовал в битве, единственным вождем русов он не был.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 152; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!