Киевская княгиня Ольга и ее истинная роль в истории гибели ее мужа князя Игоря 11 страница
Для того чтобы разобраться в возникшем противоречии, следует учесть, что в X веке в Византии были широко распространены представления о скором конце света. Исходя из того, что Византия считалась греками единственной «настоящей» империей, то есть центром Вселенной, они были убеждены, что их история — это история всего мира, своеобразное продолжение Ветхого Завета. Следовательно, именно с них и должен был начаться Апокалипсис. Лев Диакон разделял эти представления. В своей «Истории» он цитирует ветхозаветное пророчество из 39 главы «Книги пророка Иезекииля»: «Вот я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос», считая, что оно относится к русам{290}. В действительности же, в еврейском подлиннике, цитата из пророчества Иезекииля звучит так: «Вот я на тебя, Гог, верховный глава (неси рош) Мешеха и Фувала…»{291} Однако семьдесят александрийских толковников, переводчиков Библии на греческий язык, поняли «неси рош», как «князь Роша»{292}. Византийцы неизменно понимали это словосочетание как название народа, а начиная с V века прилагали к различным «варварским» племенам, реально угрожавшим империи. Когда в IX веке они столкнулись с русами, эсхатологическое сознание византийцев немедленно связало последних с библейским «Рош». Первым такое сближение произвел патриарх Фотий, но текст Иезекииля применительно к русам употреблен впервые в «Житии Василия Нового»{293}. В «Житии Георгия Амастридского», например, о русах сказано, что это «губительный и на деле и по имени народ»{294}. М. Я. Сюзюмов и А. В. Соловьев предполагали, что именно это отождествление побудило византийцев назвать Русь «Рос», тогда как латинские источники сохраняют правильное наименование «Russi». Таким образом, кстати, и родилось слово «Россия». Лев Диакон часто, особенно в деталях, показывая свою начитанность, рассказывал в «Истории» не о том, как происходило все на самом деле, а о том как, по его мнению, основанному на прочитанном им материале об обычаях того или иного народа, должно было бы быть. Он верил в пророчество Иезекииля и усматривал в столкновении русов с Византией дурное предзнаменование. А раз так, то и опасность, исходившая от русов, как от народа, несущего гибель, должна была быть велика. Лев Диакон ее и преувеличил. То же самое можно сказать и о стихотворениях Иоанна Геометра, и об эпитафии на гробнице Никифора Фоки. Лишь с принятием Киевской Русью христианства представление о русах, как о народе, с появлением которого связано начало конца света, было отброшено. Тот же Иоанн Геометр отразил в одном своем стихотворении изменения в отношении к русам, когда последние из недавних врагов Византии превратились при Владимире Святом в ее союзников и спасителей{295}.
|
|
|
Исходя из всего вышесказанного, следует признать, что отношения между русами и греками начали ухудшаться лишь после вступления на престол Иоанна Цимисхия, то есть уже после смерти Ольги. Виновниками ухудшения отношений были как русы, так и византийцы.
|
|
|
Изменения произошли не только в русско-византийских, но и в русско-болгарских отношениях. Еще П. Мутафчиев, на материале византийских источников, проанализировал положение, в котором находилась Болгария накануне вступления на ее землю войск Иоанна Цимисхия, и весьма аргументировано доказал, что отношения русов и болгар были скорее отношениями союзников, нежели врагов. По его мнению, антивизантийски настроенная болгарская знать, уставшая от смут, предложила Святославу заключить союзный договор, видя в нем возможного продолжателя дела Симеона Великого. Среди сторонников подобного решения был и новый болгарский царь Борис. В свою очередь, Святослав, желая заручиться поддержкой болгар, в условиях ухудшения отношений с греками, согласился уважать обычаи болгар и сохранить у них видимость государственности в лице царя Бориса{296}.
|
|
|
Действительно, достаточно прочесть описание Львом Диаконом войны Цимисхия со Святославом, чтобы заметить, что Болгария разделилась на сторонников и противников русов, а сами русы стремились склонить болгар на свою сторону. То, что в войне с Цимисхием русы опирались на болгар, следует и из сообщения Степаноса Таронского о том, что Иоанн Цимисхий «отправился войной в землю Булхаров, которые при помощи рузов вышли против Кир-Жана (Иоанна Цимисхия. — А.К. )»{297}. Однако П. Мутафчиев не прав, относя время заключения русско-болгарского союза к начальному периоду болгарской войны, то есть еще до отъезда Святослава в Киев. Потребность в этом союзе должна была возникнуть у русов лишь после смерти Никифора Фоки, да и болгары согласились на сближение с русами, вероятно, только после вступления на престол Бориса, разочаровавшись в возможности получения помощи от Византии. Та легкость, с которой болгары отвернулись от русов после вступления на территорию Болгарии войск Иоанна Цимисхия, свидетельствует о том, что русско-болгарский союз существовал непродолжительный период времени. Исходя из этого, заключение русско-болгарского соглашения относится ко времени возвращения Святослава из Киева.
|
|
|
Необходимо вспомнить и о том, что балканская война не была столкновением только Болгарии, Руси и, позднее, Византии. В событиях на Балканах принимали активное участие еще венгры и печенеги. Учитывая, что их отряды воевали совместно с русами, под Аркадиополем, их принято считать союзниками Святослава, приглашенными им в Болгарию. Косвенным подтверждением факта союза венгров и русов можно считать женитьбу Святослава на венгерской княжне, о чем сообщается в «Истории» В. Н. Татищева{298}. Однако соображения исследователей о союзе русов с венграми и печенегами нуждаются в некоторых уточнениях.
Как уже говорилось, венгры начали совершать набеги на Болгарию задолго до появления там Святослава и независимо от русов. В этой связи необходимо отметить сообщение Лиудпранда о венгерских набегах на византийские владения в 968 году: в марте этого года венгерский отряд захватил под Фессалоникой в плен значительное число греков и увел их в Венгрию. По свидетельству Лиудпранда, такие нападения не прекратились летом, так что его возвращению в конце июля препятствовали, по словам греков, венгры, прервавшие всякое сообщение по суше. Учитывая, что венгры проникали в Византию обычно через территорию Болгарии, становится ясно, что они напали на Болгарию еще до появления там русов в августе 968 года. Что же касается печенегов, то, судя по сообщениям Повести временных лет, их отношения с русами во второй половине 60-х годов X века оставляли желать лучшего. Вероятно, в Болгарии они появились также независимо от русов. Скорее всего, Византия, следуя установившимся традициям, все-таки наняла печенегов.
Даже в сражении под Аркадиополем, объединившись для совместного движения на греков, «варвары разделились на три части — в первой были болгары и русы, турки же (венгры. — А.К. ) и патцинаки (печенеги. — А.К. ) выступали отдельно»{299}. Судя по несогласованности действий, проявившейся в ходе битвы, «союзники» объединились недавно, не имели ни общего командования, ни совместного плана действий. Это подтверждает и рассказ Скилицы, который относит объединение русов, венгров и печенегов лишь ко времени вступления на престол Иоанна Цимисхия{300}. Та легкость, с которой кочевники позднее отвернулись от русов, еще раз свидетельствует о временности и непрочности этого объединения. Согласно сообщениям византийских авторов, когда Святослав и русы голодали в Доростоле, «соседние народы из числа варварских, боясь ромеев, отказывали им в поддержке»{301}. Итак, сближение венгров, печенегов и русов началось лишь после смерти Ольги.
Таким образом, проведенный анализ обстановки на Балканах во второй половине 60-х — начале 70-х годах X века приводит нас к выводу о том, что вплоть до смерти Ольги в Киеве и Никифора Фоки в Константинополе направления внешней политики Руси, намеченные после гибели Игоря, не претерпели изменений. И лишь в самом конце 960-х годов Русь по своему желанию и под влиянием обстоятельств пошла на разрыв с Византией, сближение с Болгарией, Венгрией и Германией. Следовательно, до конца 60-х годов X века никаких изменений в киевском правительстве не происходило, а это означает, что Ольга вплоть до своей смерти занимала киевский престол. Возможно, ее смерть и заставила Никифора Фоку забеспокоиться, начать укреплять византийскую столицу и вести переговоры с болгарами.
Наш вывод подтверждает Повесть временных лет, согласно которой Ольга находилась в Киеве в отсутствие Святослава. В Киеве она умерла и была похоронена там же при большом стечении народа. Что же касается статуса Святослава во время балканской войны, то Лев Диакон называет его «катархонтом» русов{302}. Известно, что официальным титулом киевского князя в Византии являлся «архонт Росии». Так Константин Багрянородный называет в своих сочинениях Игоря, а позже Ольгу{303}. Значение же термина «катархонт», используемого Львом Диаконом, весьма расплывчато. Так он называет и византийцев, и иноземцев, и военных, и гражданских. В данном случае, этот титул означает военного предводителя, но не киевского князя, «архонта».
Глава 10
«Люди той стороны Днепра»
Доказав, что Ольга сохраняла власть над Киевом вплоть до своей смерти, мы вновь столкнулись с противоречием. Ведь фактом остается и то, что в 971 году, по окончании войны на Балканах, Святослав заключил мирный договор с Византией только от своего имени. Где же остальные князья? Неужели они все были уничтожены за два года, прошедших со смерти Ольги? Если же нет, то как они согласились с приходом к власти князя-язычника, противника курса, который эти князья проводили вместе с Ольгой? Почему, будучи в унизительном положении в 957 году, Святослав, спустя чуть более 10 лет, нисколько не изменившись, сумел стать киевским князем? А не были ли русские князья уничтожены самой Ольгой, прочно державшей в своих руках бразды правления Русью в течение почти четверти века?
Из реформ, проведенных Ольгой во внутренней жизни Руси, кроме ее крещения, нам известно еще о ее поездке по Древлянской и Новгородской земле в 6455 (947) году, в ходе которой она «установила погосты и дани по Мсте и оброки и дани по Луге». Выше я уже писал о легендарности, по крайней мере, новгородской части ее маршрута. Но то, что какие-то изменения в отношениях русов со славянскими племенами после древлянского восстания произошли, несомненно. С. В. Юшков был убежден, что «одним из основных мероприятий княгини Ольги была ликвидация местных племенных и варяжских князей»{304}. Кажется, что ответ найден — Ольга, подавив восстание древлян, заодно поубивала и всех других князей, которые ей встретились по пути. Однако сколь ни соблазнительным может показаться построение С. В. Юшкова, согласиться мы с ним не можем. Возможно, в ходе реформ Ольги, земли славян были более крепко привязаны к Киеву, может быть, кто-нибудь из славянских князей, вроде Мала, и пострадал (как здесь не вспомнить псковское предание, отмечавшее, что «много она (то есть Ольга. — А.К. ) князей перевела: которого загубит, которого посадит в такое место…»{305}.) Но реформы эти не коснулись князей, упомянутых в договоре 944 года, то есть собственно русских князей. В 957 году Ольга отправилась в Царьград в сопровождении двух десятков послов, которые, как уже было сказано выше, представляли тех же князей, что и в 944 году. Но вот дальше мы уже не встречаем о них упоминаний в источниках.
Под 6476 (968) годом Повесть временных лет сообщает: «Пришли впервые печенеги на Русскую землю, а Святослав был тогда в Переяславце (в Болгарии. — А.К. ), и заперлась Ольга в городе Киеве со своими внуками — Ярополком, Олегом и Владимиром. И осадили печенеги город силой великой — было их бесчисленное множество вокруг города. И нельзя было ни выйти из города, ни вести послать. И изнемогли люди от голода и жажды. И собрались люди той стороны Днепра в ладьях, и стояли на том берегу. И нельзя было ни тем пробраться в Киев, ни этим из Киева к ним. И стали печалиться люди в городе, и сказали: «Нет ли кого, кто бы смог перебраться на ту сторону и передать им: если не подступите утром к городу — сдадимся печенегам». И сказал один отрок: «Я проберусь». И ответили ему: «Иди». Он же вышел из города, держа уздечку, и побежал через стоянку печенегов, спрашивая их: «Не видел ли кто-нибудь коня?» Ибо знал он по-печенежски, и его принимали за своего. И когда приблизился он к реке, то, скинув одежду, бросился в Днепр и поплыл. Увидев это, печенеги кинулись за ним, стреляли в него, но не смогли ничего с ним сделать. На том берегу заметили это, подплыли к нему в ладье, взяли его в ладью и привезли к дружине. И сказал им отрок: «Если не подойдете завтра к городу, то люди сдадутся печенегам». Воевода же их, по имени Претич, сказал на это: «Пойдем завтра в ладьях и, захватив княгиню и княжичей, умчим на этот берег. Если же не сделаем этого, то погубит нас Святослав». И на следующее утро, близко к рассвету, сели в ладьи и громко затрубили, а люди в городе закричали. Печенегам же показалось, что пришел сам князь, и побежали от города врассыпную. И вышла Ольга с внуками и людьми к ладьям. Печенежский же князь, увидев это, возвратился один и обратился к воеводе Претичу: «Кто это пришел?» А тот ответил ему: «Люди той стороны». Печенежский князь снова спросил: «А ты не князь ли?» Претич же ответил: «Я муж его, пришел с передовым отрядом, а за мною идет войско с самим князем — бесчисленное их множество». Так сказал он, чтобы напугать печенегов. Князь же печенежский сказал Претичу: «Будь мне другом». Тот ответил: «Будет так». И подали они друг другу руки, и дал печенежский князь Претичу коня, саблю и стрелы, а тот дал ему кольчугу, щит и меч. И отступили печенеги от города. И нельзя было вывести коня и напоить: стояли печенеги на Лыбеди. И послали киевляне к Святославу со словами: «Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул. А нас чуть было не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих. Если не придешь и не защитишь нас, то возьмут нас. Неужели не жаль тебе своей отчины, старой матери, детей своих?» Услышав эти слова, Святослав с дружиной быстро сел на коней и вернулся в Киев; приветствовал мать свою и детей и сожалел об ущербе, нанесенном печенегами. И собрав воинов, прогнал печенегов в поле, и наступил мир».
Летописный текст очень противоречив. Почему после заключения мира между Претичем и печенегами осада не была прекращена? Напротив, отступление печенегов от Киева как будто еще более ухудшило положение киевлян. Каким образом киевляне, которые ранее не могли послать весточку Претичу, стоявшему на другом берегу Днепра, умудрились связаться со Святославом, воевавшим в Болгарии? Наконец, куда подевался Претич после прихода Святослава? Почему Повесть временных лет ничего не сообщает о нем более? Складывается впечатление, что Киев был освобожден как бы два раза — сначала Претичем, а затем Святославом. П. В. Голубовский предположил, что Претич только отогнал печенегов от города, а разгромил их все-таки Святослав{306}. Однако это предположение — всего лишь натяжка. Впервые возникшее противоречие разрешил А. А. Шахматов, который пришел к выводу о том, что рассказ летописи об освобождении Киева от печенегов является компиляцией из двух независимых источников, один из которых считал спасителем Киева Претича, а другой — Святослава{307}. Рассматривая летописный текст лишь в плане его последовательного осложнения вставками, А. А. Шахматов пришел к выводу, что в Древнейшем своде (первая половина XI века) рассказ о Претиче отсутствовал и появился в Начальном своде (конец XI века) (оба свода предшествовали Повести временных лет). Более аргументированным нам кажется вывод А. Г. Кузьмина, который, проанализировав вышеуказанный эпизод в тексте летописи, отмечает, что «речь может идти о соединении в летописи двух разных версий, а не о последовательной редакции одного и того же предания»{308}.
Итак, в летописях отразились две версии рассказа о спасении Киева от печенегов. Более правдоподобной нам кажется версия о спасении Киева Претичем. Во-первых, потому, что, как уже было сказано выше, Святослав прискакал в Киев «быстро» с небольшой дружиной. Он явно не собирался воевать с печенегами, которые, согласно Повести временных лет, стояли под Киевом «силой великой — было их бесчисленное множество вокруг города». Кроме того, даже если гонцу и удалось бы вырваться из осажденного Киева, его путь в Болгарию, а затем путь Святослава из Болгарии в Киев заняли бы несколько месяцев. Могли ли рассчитывать киевляне, сильно страдавшие от голода и жажды, что помощь успеет подойти вовремя? Любопытно, что Святослав, прибыв на Русь, сначала свободно прошел в Киев, где удостоверился, что мать и дети живы, а затем только собрал воинов и «прогнал печенегов в поле, и наступил мир». Получается, что осада с Киева уже была кем-то снята до Святослава. Неясно также и что помешало Ольге самой собрать воев, не дожидаясь Святослава, и прогнать печенегов, если проход был свободен. Киев явно был спасен до прибытия Святослава и спасен Претичем. Кто же такой этот воевода «той стороны Днепра»?
Повесть временных лет сообщает, что на вопрос печенежского князя («А ты не князь ли?») Претич ответил: «Я муж его, пришел с передовым отрядом, а за мною идет войско с самим князем — бесчисленное их множество». Из этого диалога, как кажется, можно сделать вывод о том, что Претич выдавал себя за воеводу Святослава или даже был таковым на самом деле. Однако Претич стоял на левом берегу Днепра и, следовательно, князь, за воеводу которого он себя выдавал, должен был подойти к Киеву с востока, а Святослав в это время находился на Дунае, о чем печенеги, вероятно, прекрасно знали. Претич не мог быть и авангардом войск Святослава еще и потому, что тот сам спешил на Русь с малыми силами. Не следует забывать, что рассказы об освобождении Киева Претичем и Святославом были двумя параллельными версиями, не только не связанными между собой, но и противоречащими друг другу. Когда печенег спросил Претича о князе «той стороны» Днепра, то он имел в виду не Святослава, а какого-то князя, находившегося в это время к востоку от Киева, какого-то левобережного владетеля, возможно, черниговского князя.
Чернигов, как было сказано выше, входил в состав Русской земли в «узком» смысле. Еще в XIX веке ученым стали известны предания, связанные с основанием Чернигова и легендарным основателем этого города неким князем Черным, который воевал с древлянами, хазарами и погиб в сражении с последними. В Чернигове старожилы показывали курган Черную могилу и курган княжны Черны, считавшиеся соответственно могилами князя Черного и его дочери, которая якобы выбросилась из окна своего терема и лишилась таким образом жизни во время осады Чернигова князем древлянским, пленившимся ее красотой{309}. Предания о князе Черном позволили историкам предположить, что в Чернигове был княжеский стол. Однако впервые об этом предположении, как о серьезном научном умозаключении, стало возможно говорить лишь после детального изучения черниговских курганов, произведенного Б. А. Рыбаковым. Анализ находок привел Б. А. Рыбакова к выводу, что в Чернигове в X веке были свои князья{310}. Гипотеза Б. А. Рыбакова встретила поддержку среди специалистов. Однако нашлись и противники. А. Н. Насонов, а позднее А. К. Зайцев, Д. А. Мачинский, Г. С. Лебедев, А. Н. Кирпичников и другие высказали предположение, что в Чернигове не было княжеского стола, а городом управляли напрямую из Киева. Что же касается Черной могилы, то в ней мог быть похоронен какой-нибудь воевода или наместник киевского князя. В подтверждение приводится история появления левобережного воеводы Претича, пришедшего на помощь Ольге в 968 году, которая якобы свидетельствует о зависимости Левобережья от Святослава. Но главным «аргументом» противников гипотезы Б. А. Рыбакова является их уверенность в том, что к середине X веке на Руси уже была всего одна княжеская династия — Рюриковичи. Текст договора 944 года заставляет нас усомниться в том, что к середине X века князей на Руси было всего несколько человек. Не выдерживает критики и предположение о том, что в Черной могиле покоится какой-то воевода. Анализ сюжетов на оковке ритона из Черной могилы показывает, что они отражали славянские представления о княжеской власти и предметы могилы являются княжескими{311}. О существовании особого княжеского стола в Чернигове свидетельствует и наличие в городе детинца (крепости), и упоминание Чернигова в договоре русов с греками вместе с Киевом, что говорит об их равном статусе, и, наконец, то, что, согласно Повести временных лет, до второй четверти XI века в городе еще не правили Рюриковичи. Отметим, что сам Чернигов состоял из нескольких поселений, а вокруг него существовала система вторичных центров, городищ, которые, возможно, также были резиденциями знатных русов.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 150; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!