Теории стратегического взаимодействия (Б. Позен, Д. Шнайдер, Д. Лейк, Д. Ротшильд)

Еще одним новым направлением в современных комплекс­ных теориях причин этнополитического конфликта стали так называемые теории стратегического взаимодействия, разраба­тываемые на стыке, с одной стороны, конфликтологии, а с дру­гой — стратегических исследований и исследований по пробле­мам безопасности.

Теории стратегического взаимодействия предлагают «систем­ные» объяснения этнического конфликта, обращая внимание на природу систем безопасности, в которых действуют этниче­ские группы, и на социально-психологические механизмы груп­повой обеспокоенности за свою безопасность. Первая и самая очевидная системная предпосылка этнического конфликта со­стоит в самом факте того, что две или более этнические группы проживают друг с другом в рамках одной и той же политичес­кой общности (государства). Это условие присутствует в боль­шинстве стран мира, но далеко не во всех из них этнический конфликт приобретает острые, насильственные формы. Второй необходимой системной предпосылкой этнического конфликта является такое ослабление политической власти на националь­ном, региональном или международном уровне, которое более не позволяет ей эффективно обеспечивать безопасность отдель­ных групп граждан или подданных.

Одной из первых стратегических теорий причин этнического конфликта стала предложенная Барри Позеном теория «дилем-

мы этнической безопасности» (223). Как он пишет, в системах, где государственная власть утрачивает суверенитет (например, в распавшихся империях) и где в политических отношениях во­царяется анархия, отдельные этнические группы вынуждены сами обеспечивать собственную безопасность, которую ранее обес­печивала сильная государственная власть. Группы начинают испытывать коллективное беспокойство: представляют ли окру­жающие группы угрозу для их безопасности и будет ли со време­нем эта угроза расти или уменьшаться? Суть дилеммы безопас­ности, перед лицом которой оказываются этнические группы в условиях ослабления государственных институтов (например, в период демократического транзита), состоит в том, что, прини­мая меры к своей защите — мобилизуя военные формирования и наращивая объем находящихся под своим контролем средств насилия, — этническая группа тем самым создает угрозу безо­пасности других групп. Это, в свою очередь, заставляет другие группы принимать меры к тому, чтобы аналогичным образом снизить угрозу своей безопасности, которая исходит от первой группы. Этнические группы часто не отдают себе отчета, какое воздействие их превентивные действия могут оказать на других. Даже осознавая проблему, они все равно будут склонны рас­кручивать спираль военных приготовлений, так как чувствуют, что вынуждены реагировать на то, что они воспринимают как растущую угрозу собственной безопасности со стороны других групп в ситуации ослабления или коллапса центральной влас­ти. По мнению Позена, при распаде империй этническая гео­графия играет на руку наступлению, а не обороне, так как насе­ляемые одной этнической группой территории часто включают анклавы, на которых проживают представители других этниче­ских групп и которые ее центральная власть не в состоянии эф­фективно защитить в случае кризиса. Так было, например, в быв­шей Югославии.

Кроме того, Позен указывает еще на два обстоятельства, учет которых необходим при оценке перспектив этнической стабиль­ности. Во-первых, тенденция к открытию «окон возможностей» и «окон уязвимости» вследствие неравномерности развития го­сударственных структур в политических единицах, образовав­шихся на обломках империи. Те из них, которые выхолят впе­ред в строительстве государственных институтов и вооружен­ных сил, получают мощный стимул предпринять наступательные действия — изгнать этнические меньшинства со своей террито­рии, спасти проживающих в анклавах этнических братьев, начать превентивные атаки против потенциального противника, причем как можно быстрее — до того, как у соперничающих групп появится возможность защитить себя или начать собствен­ное наступление. Во-вторых, на региональную стабильность ре­шающее влияние может оказывать факт наличия ядерного ору­жия. Ядерное оружие снижает значение сухопутных сил, облег­чает защиту и может предотвратить открытие «окон уязвимости», тем самым упрочить стабильность в новом государстве. При помощи второго аргумента Позен пытается объяснить, почему в бывшей Югославии этнический конфликт приобрел особо ост­рые формы, которые не наблюдались на постсоветской терри­тории.

Другие стратегические теории этнического конфликта акцен­тируют внимание на факторах, которые действуют преимуще­ственно на внутригосударственном уровне, таких, как эффек­тивность государства, влияние идеологии национализма и по­пыток демократизации.

Джек Шнайдер утверждает, что люди ищут в государстве га­ранта своей безопасности и источник улучшения экономичес­кого благосостояния. Современный национализм отражает стремление этнической группы обрести такое государство, ко­торое способно отвечать этим стремлениям. Поэтому нет ни­чего удивительного в том, что национализм пышным цветом расцвел в тех частях Восточной Европы и постсоветского про­странства, где государственные структуры ослабели или об­рушились. Установившиеся на руинах социалистических федера­ций государственные структуры первоначально были неспособ­ны обеспечить безопасность и благосостояние всех этнических групп населения. Как известно, иногда этнические меньшин­ства испытывают притеснения или ущемления своих интересов со стороны новых этнократических государств, в которых они не получают удовлетворительного статуса. Так как политичес­кие трансформации в Восточной Европе и на постсоветском пространстве по времени совпали с экономическими реформа­ми, многие этнические меньшинства почувствовали свою недо­статочную защищенность от стихии неуправляемого рынка вку­пе с неуверенностью в политическом статусе. В ситуации быст­рорастущей инфляции и безработицы при неопределенности перспектив экономического роста велика вероятность того, что именно этнические меньшинства могут быть выбраны на роль «козла отпущения» и выставлены виновниками этих экономи­ческих трудностей (274).

Эти проблемы еще больше осложняются тем фактом, что в условиях институционально слабых государственных структур национализм чаще всего основывается на этнических различи­ях, а не на идее гражданского равенства (т.е. не на принципе, что каждый живущий в стране человек достоин равных с други­ми прав). Шнайдер поясняет это следующим образом: «По сво­ей природе национализм, основанный на равенстве и универ­сальности прав граждан на данной территории, зависит от сети законов, которые гарантируют эти права, а также от эффектив­ных институтов, которые позволяют гражданам выражать свое мнение. Этнический национализм, напротив, опирается не на институты, а на культуру. Он представляет собой как бы вари­ант "по умолчанию". Поэтому неудивительно, что сильные те­чения этнонациализма возникли в тех частях Восточной Евро­пы, где государственные структуры и политические институты снизили свои возможности, или в тех частях развивающегося мира, где они изначально являлись весьма хрупкими» (274, 85— 86). По мнению Шнайдера, возникновение этнического нацио­нализма делает этнический конфликт в той или иной форме практически неизбежным. Подъем этнонационализма у одной группы будет восприниматься как угроза среди других групп и вызовет аналогичное развитие событий. Это обостряет разли­чия между группами, повышает риск того, что этнические мень­шинства подвергнутся преследованиям, а также того, что они потребуют создания собственного государства. В результате воз­никают сецессионистские движения меньшинства и оппозиция им со стороны большинства. Этнонационализм облегчает мо­билизацию групп, в том числе их способность противопоста­вить противнику крупные, хорошо мотивированные армии. Это заставляет другие группы проявлять бдительность и наращивать собственный военный потенциал. В совокупности эти факторы делают превентивные удары или превентивную войну между соседями более вероятными.

Наиболее подробные объяснения причин этнополитическо-го конфликта с позиций теории стратегического взаимодействия этнических групп были даны в работах Дейвида Лейка и Донал-да Ротшильда (177; 236). Авторы исходят из того, что сама по себе этничность не является причиной конфликта. Как прави­ло, этнические группы стремятся реализовывать коллективные интересы мирными способами. Наиболее часто в основе остро­го этнического конфликта лежат испытываемые группами кол­лективные страхи по поводу своего будущего. В современном мире такие опасения могут проявляться в одной из двух форм. Одни этнические группы могут опасаться принудительной ассимиляции в господствующую культуру и в государство, находящееся под гегемонистским контролем груп­пы большинства. Этот вид коллективных страхов является дви­жущей силой современной межэтнической напряженности, ко­торая характеризует современную политику мультикультурализ-ма в развитых странах (например, споры о будущем Квебека). Вероятность того, что ассимиляционные конфликты примут насильственные формы, весьма невелика из-за того, что в раз­витых странах доминирующая культура и господствующие го­сударственные институты достаточно глубоко укоренены. По сравнению с культурно и политически доминирующим этни­ческим большинством группы этнических меньшинств слабее, но вместе с тем не находятся в положении загнанной в угол крысы.

Другой формой проявления коллективных опасений групп являются их коллективные страхи за физическую безопасность и возможность сохранения идентичности. Наиболее часто это встречается в ситуациях, когда между соперничающими группа­ми складывается определенное равновесие в силе, так что ни одна из них не может абсорбировать другую экономически, по­литически или культурно. Когда на такого рода коллективные опасения налагается ассимиляторское давление со стороны кон­тролирующей государство группы этнического большинства, ве­роятность насилия резко возрастает. Эта ситуация типична для многих развивающихся и посткоммунистических стран. Рассмат­ривая политическую историю разнузданного этнического наси­лия в Европе 90-х годов, Лейк и Ротшильд обращают внимание на то, что коллективные опасения за будущее чаше всего возни­кают там и тогда, где и когда государство как политический институт утрачивает способность выполнять функции посред­ника или арбитра в межэтнических спорах, а также предостав­лять вызывающие доверие гарантии физической безопасности групп и обеспечивать минимум условий, необходимых для со­хранения ими культурной идентичности. В ситуации внутрипо­литической анархии, складывающейся в ослабевшем государ­стве возникает упоминаемая Позеном «дилемма безопасности». В стремлении в одностороннем порядке преодолеть кризис цен­тральной власти группы начинают готовиться к возможному на­сильственному противостоянию, делая таким образом факти­ческое насилие возможным. Иными словами, слабость государ-

ственных институтов и внутриполитическая анархия являются необходимой предпосылкой возникновения насильственного этнического конфликта.

По мнению Лейка и Ротшильда, чреватая насилием анархия в этнополитических отношениях может возникать вследствие осо­бых синдромов стратегического взаимодействия, которые могут возникать как во внутриэтнических, так и в межэтнических от­ношениях. При этом авторы пытаются применить к сфере этно-политики традиционно используемыми в теории международных отношений уровни анализа проблем — межгосударственные (си­стемные) причины в случае межгрунпового взаимодействия и внутригосударственные причины в случае внутригруппового взаимодействия. Они утверждают, что факторы стратегического взаимодействия, которые действуют как между этническими группами, так и внутри каждой из них (так называемые дилем­мы межгруппового и внутригруппового стратегического взаи­модействия), тесно связаны между собой в рамках более широ­ко понимаемого стратегического расчета групп элит. Совокуп­ное действие этих двух групп факторов наиболее часто приводит к этническому насилию.

Дилеммы межгруппового стратегического взаимодействия. В основе этнического конфликта часто лежит соперничество групп за использование распределяемых государством ограни­ченных ресурсов, таких, как правительственные тендеры (го­сударственные заказы), программы ресурсной поддержки отста­ющим в развитии экономическим регионам, субвенции, места на государственной службе, право использования того или ино­го языка в преподавании и делопроизводстве и др. Возникаю­щие в связи с этим экономические интересы групп неизбежно политизируются, так как современное государство контролиру­ет доступ групп к ограниченным ресурсам и определяет прави­ла, по которым пойдет распределение прибыли от использова­ния этих ресурсов. Устанавливая правила экономического со­перничества между этническими группами, государство тем самым неизбежно само становится объектом острой межгруп­повой борьбы.

Перед группами, требующими большего доступа к ресурсам, открываются два варианта стратегии действий по реализации этнических интересов. Этническая группа, с одной стороны, мо­жет поддерживать такую национальную политику, которая была бы направлена на увеличение совокупного общественного бо­гатства («общего пирога»), с тем чтобы получить фиксированную долю в растущем «ресурсном пироге», с другой — может предъявить правительству требование предоставить ей «особые», приоритетные права (групповую ренту) на пользование уже име­ющимися ресурсами за счет других групп. Естественно, стрем­ление получить этническую ренту приводит к деформации эко­номики и сокращает совокупное национальное богатство в дол­госрочной перспективе. Тем не менее «особые права» этнической группы по доступу к распределяемым государством ресурсам могут увеличить ее благосостояние в краткосрочной перспекти­ве, которая может выглядеть особенно болезненной (например, в период проведения экономических реформ). Иными словами, группы могут стремиться либо к фиксированной доле в расту­щем «пироге», либо к большей доле в фиксированном по разме­ру (или даже сокращающемся) «ресурсном пироге». Политиче­ская статистика этнических требований в 1990-е гг. свидетель­ствует, что группы подчиненных меньшинств предпочитают, как правило, первую стратегию, а группы доминирующего большин­ства — вторую.

Вместе с тем, по мнению Лейка и Ротшильда, сам факт су­ществования соперничающих между собой этнических интере­сов и связанных с ними стратегий политического поведения сам по себе не может объяснить выбор в пользу насилия. Большин­ство этнических групп могут решить свои споры путем перего­воров, причем случаи достижения взаимоприемлемых компро­миссов отнюдь не редкость. В принципе насилие не способно решить проблемы межгруппового спора за ресурсы (как, впро­чем, и вообще ни одной проблемы в отношениях людей). Изве­стно, что, в отличие от грабительских межгосударственных войн, любой внутриполитический насильственный конфликт всегда лишь уменьшает, а не увеличивает совокупное количество ре­сурсов в государстве. Вся политическая история человечества, особенно «цивилизованной» Европы, свидетельствует, что ко­личество ресурсов, которые остаются в распоряжении (и, сле­довательно, могут быть поделены) по окончании оргии насилия и зверств, в которую оказались вовлечены какие-то социальные группы, проживающие в одном государстве, всегда меньше, чем их было до того, причем их никогда не бывает достаточно для остающихся в живых особей, какими бы сильными чувствами групповой идентичности (патриотической или националисти­ческой) они ни обладали. На этом основании Лейк и Ротшильд делают вывод, что основным катализатором любого межгруппо­вого насилия и смертоносной бойни являются, конечно, не

объективные ресурсные споры групп и рациональные сообра­жения участвующих в этих спорах этнических масс, а опасения этнических элит утратить имеющуюся власть по тем или иным причинам (например, из-за непредсказуемых результатов попы­ток демократизации или проведения рыночных реформ) и свя­занный с этим вполне рациональный расчет удержать власть путем экзальтации масс и повышения степени их лояльности независимо от того, сколько ресурсов придется потратить «эт­ническим сородичам» для достижения этой «благородной» цели, поставленной этноэлитой.

В результате анализа Лейк и Ротшильд приходят к выводу, что мирные переговоры по согласованию межгрупповых требо­ваний могут потерпеть крах и смениться межэтническим наси­лием в тех случаях, когда в межгрупповых отношениях возника­ет по крайней мере одна из трех стратегических дилемм: дилем­ма информационной несостоятельности, дилемма вызывающих доверие обязательств сторон и дилемма безопасности. В ситуа­ции наличия всех трех дилемм вероятность межгруппового на­силия резко возрастает.

Информационная несостоятельность (т/огтаМоп/аИиге). Как правило, группы заинтересованы в получении адекватной ин­формации друг о друге. Знание об интересах и предпочтениях этнических партнеров позволяет достичь с ними приемлемо­го соглашения путем переговоров, не прибегая к открытому конфликту. Однако в тех случаях, когда индивиды и группы обладают лишь частично верной информацией или когда дей­ствуют стимулы к ее искажению, расхождения в этнических интересах могут вызвать подозрения в отношении истинных намерений этнического партнера и стать причиной актуаль­ного конфликта. Если стороны начнут опасаться худшего в намерениях друг друга, это может привести к насилию. Этот феномен Лейк и Ротшильд называют дилеммой «информацион­ной несостоятельности». Информационная несостоятельность означает, что группы не в состоянии приобретать или делить­ся информацией, необходимой для преодоления расхождений в занимаемых ими позициях путем переговоров. Тем самым насилие становится возможным, несмотря на его разруши­тельные последствия. Под частично верной информацией по­нимается любое знание, которое есть у одной группы, но от­сутствует у другой. Стимулы к искажению информации (из-за опасения, что адекватная информация подорвет шансы группы реализовать свои интересы) возникают в трех типах обстоятельств: 1) если в ходе ведущихся переговоров группы убеждаются, что могут выиграть, блефуя; 2) если группы на­строены агрессивно, но не хотят, чтобы их определили в ка­честве агрессора; 3) если группы одновременно и ведут пере­говоры, и готовятся к насилию, и, следовательно, не хотят раскрывать, как именно они планируют победить на поле сра­жения. Так как стратегические стимулы исказить имеющую­ся информацию являются основным препятствием к дости­жению компромисса, особое значение для сохранения мира приобретает посредничество третьих сторон (государства или внешних акторов).

Вызывающие доверие обязательства (сгеаЧЫе соттИтешз). Часто этнические конфликты возникают из-за того, что одна этническая группа не может убедить другую в своей способ­ности выполнить взятые на себя обязательства по реализации условий достигнутого соглашения. Лейк и Ротшильд предла­гают называть дилеммой вызывающих доверие обязательств ситуации, когда, по крайней мере, одна из групп не может убедить другую, что она не проигнорирует достигнутое согла­шение и не постарается использовать его только в свою пользу. В связи с этим они предлагают рассматривать стабильность в этнополитических отношениях как такое их состояние, кото­рое основано на соблюдении сторонами условий межэтни­ческого контракта. Этнические контракты определяют взаи­моприемлемый баланс власти, объем прав и степень ответ­ственности сторон, политические привилегии, согласованные между группами правила получения доступа к ресурсам. Они могут быть формальными (конституционно закрепленными) или неформальными (на основе достигнутого между элитами взаимопонимания). Как правило, этнические контракты на­правляют этническую политику в мирное русло, так как со­держат определенные гарантии, систему сдержек и противо­весов, разработанных для того, чтобы соглашение стало рабо­тающим и исполнялось так, что ни одна из групп не смогла стать объектом эксплуатации со стороны другой. Таковыми, по мнению Лейка и Ротшильда, могут быть, например: 1) со­глашения об участии этнических групп во власти, т.е. особым образом сконструированные правила избирательной компа­нии с учетом реалий полиэтничного населения, например право на вето и другие меры, которые не позволяют одной из групп в одностороннем порядке диктовать государственную политику (как это принято в консоциальных системах); 2) при-

знание легитимности контроля меньшинства над имеющими ключевое значение экономическими активами (как это имеет место у белых в ЮАР, у китайцев в Малайзии); 3) поддержание приемлемого для сторон этнического баланса пропорций в во­оруженных силах и полиции, чем гарантируется безопасность от применения превосходящей силы (как это было в случае с хорватами в СФРЮ до ее крушения).

Условия этнического контракта отражают баланс политичес­кой власти между группами и их представлениями о вероятных намерениях и типе поведения каждой группы. Дилемма вызы­вающих доверие обязательств возникает вследствие эрозии эт­нических контрактов. Опосредующими причинами этого могут стать изменения либо в объективном балансе власти между эт­ническими группами, либо в представлениях групп друг о друге.

Дилемма безопасности. В трактовке стратегических стимулов к превентивному использованию группами силы Лейк и Рот­шильд опираются на рассмотренную выше трактовку Позеном дилеммы этнической безопасности и ее губительного механиз­ма. По их мнению, в отличие от дилеммы информационной несостоятельности (которая может быть решена умелым посред­ничеством третьей стороны) и дилеммы вызывающих доверие обязательств (которая, по крайней мере частично, может быть смягчена при помощи внешних гарантий соблюдения положе­ний этнического контракта), возможности снизить последствия стратегической дилеммы безопасности в условиях паралича го­сударственной власти и начатых этническими группами приго­товлений к насилию ради обеспечения собственной безопасно­сти практически ничтожны.

Дилеммы внутригруппового стратегического взаимодействия. В трактовке дилемм стратегического взаимодействия, действу­ющих на внутриэтническом уровне Лейк и Ротшильд обращают внимание на роль, которую играет в эскалации конфликта внут-риэтническая конкуренция лидеров и контрэлит. Этнические активисты и политические антрепренеры от этничности могут попытаться мобилизовать сторонников и расширить социальную базу поддержки, играя на повышение цены этнополитического действия, чтобы таким образом оттеснить умеренных лидеров от властных позиций внутри собственной этнической группы. Используемые для этого средства могут включать выступления с агрессивными лозунгами и этническими призывами, раздува­ние разделяемых массами опасений, а также раскрутку ирраци­ональных компонентов этнического сознания (исторической памяти о чувствах «попранной справедливости», «гласа мщения», «особой миссии нашего народа» и иных националистических мифов). При наличии ряда условий (таких, как актуальная или потенциальная слабость государства в качестве политического института или снижение его легитимности) вероятно возникно­вение двух типов дилемм внутриэтнического взаимодействия, которые могут привести к быстрой и глубокой поляризации внут­ри полиэтничных обществ.

Первая дилемма связана с поведением этнических акти­вистов, которые могут быть заинтересованы подхлестнуть процесс этнической поляризации и раскола полиэтничного общества. Для этого они начинают убеждать других членов этнической группы увеличить поддержку деятельности эт­нического движения ресурсами и энергией, изменить пове­дение в сторону более этнически ориентированного, в част­ности смириться с необходимостью идти на жертвы ради на­ции (которая вот-вот должна стать на путь планируемого этническими активистами насилия). Таким образом, этни­ческие активисты могут стать причиной раскола ранее ин­тегрированной полиэтничной общности граждан по этничес­ким линиям.

Вторая дилемма связана с деятельностью так называемых политических антрепренеров от этничности. В отличие от этни­ческих активистов, которые испытывают особо сильную потреб­ность в идентификации со своей этнической группой и ее инте­ресами, политические предприниматели — это индивиды, ко­торые могут и не разделять экзальтированности этнических активистов, но страстно стремятся занять политически влия­тельные позиции и получить в руки как можно большую долю власти. Они могут быть заинтересованы использовать начавшийся в обществе процесс этнической поляризации как инструмент в борьбе за личную власть, усиливая его своими действиями еще более. Следует учитывать, что этничность не единственный по­литический маркер, который политические антрепренеры могут счесть выгодным инструментом для реализации политических амбиций, но это такой маркер, который отчетливо виден, а по­тому представляется наиболее легкодоступным средством мо­билизации. Таким образом, действия как этнических активи­стов, так и политических антрепренеров от этничности являются стратегическими факторами внутриэтнического взаимодействия, которые увеличивают возможность проявления этнического на­силия.

---

Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 468; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!