Психологические и социально-психологические теории
Психологические и социально-психологические теории отличаются от вышерассмотренных социологических и обшекон-фликтологических теорий прежде всего своим фокусом, который направлен не на социальную или политическую систему в целом, а на структурный уровень индивида или группы. Однако предлагаемые в психологических теориях объяснения причин конфликта связаны с анализом не структурных условий, а конкретных факторов индивидуального поведения, которые затем используются при объяснении повеления групп как совокупности индивидов. Их также иногда называют микросоциальными теориями. Эти теории уделяют основное внимание многочисленным источникам политической напряженности, которые базируются на определенных чертах агрессивности человека, чувствах страха, паники и других инстинктивных мотивациях его поведения. Применительно к анализу этнополитических конфликтов наиболее важное значение имеют три группы психологических и социально-психологических парадигм — теории фрустрации-агрессии, психоаналитические теории и теории рационального выбора.
2.3.1. Теории фрустрации-агрессии
Теория фрустрации-агрессии первоначально сформулирована на базе лабораторных экспериментов Д. Долларда и Л. Бер-ковица. В ней утверждается, что присущее человеку универсальное агрессивное побуждение перерастает в агрессивное поведение в случае фрустрации, под которой понимается любое условие, блокирующее достижение желаемой цели. Согласно Долларду, первичным источником способности человека к насилию выступает фрустрационно-агрессивный механизм на индивидуальном уровне (80). В работах Берковица, посвященных поведению групп, непосредственным источником агрессии и насилия является не фрустрация, а порождаемая ею промежуточная переменная — гнев. Индуктированный фрустрацией гнев создает мотивационную силу, которая предрасполагает человека к агрессии. На примере своего исследования расовых конфликтов в США Берковиц показал, что объектом агрессии может стать не только отдельная личность, оказывающая непосредственное фрустрирующее воздействие, но и те, кто в процессе социального сравнения по тем или иным признакам ассоциируется с фрустрацией как таковой. Одним из таких признаков является групповая принадлежность, в частности этническая (21).
|
|
В 1970— 1980-е гг. гипотеза фрустрации-агрессии получила развитие в бихевиористских теориях политического поведения. Эти теории обращают внимание на определенные социальные условия и психологические переживания, рассматривая их как источники неудовлетворенности субъектов сложившейся ситуацией и возникающей на этой основе социальной напряженности. Сторонники одного подхода обращают внимание на проблему депривации, представители второго исследуют вопросы статусных противоречий.
|
|
Теории депривации утверждают, что главным условием возникновения политического конфликта является относительная депривации, переживаемаи большими группами индивидов (классами или этническими группами). Психологическое идро депривации близко к понятию социальной зависти. Для состояния депривации характерно осознаваемое расхождение между потребностями людей и возможностями их удовлетворения. Групповая депривация может проявляться как неравенство группового доступа к социальным благам в различных областях публичной жизни (политическое участие, доход, образование, жилье, здоровье и др.). Как и индивиды, социальные группы испытывают состояние депривации главным образом на основании сравнения, соотнесения своих социальных условий с условиями жизни других индивидов или групп и их оценки в негативном для себя свете. Индивидуальная неудовлетворенность может перерасти в чувство коллективной неудовлетворенности (как основы возникновения и развития социальной напряженности) и, таким образом, стать одним из условий политической мобилизации и организации конфликтующих сторон, формирования ими соответствующих целей и путей их достижения. Усиление депривации порождает агрессивные реакции на фрустрацию, воспринимаемую как блокирование целенаправленного поведения группы. Реакция на фрустрацию реализуется обычно в выступлениях, направленных против источников разочарования, подлинных или придуманных виновников бедственного положения; она может реализовываться в поисках козлов отпущения, которыми могут стать представители меньшинств (68; 124)
|
|
Более подробно политико-психологические теории депривации рассматриваются ниже, в разд. 2.4.1. Помимо депривации другой распространенной детерминантой, провоцирующей неудовлетворенность и связанную с ней напряженность во взаимоотношениях социальных субъектов, является неравенство социальных позиций, которое можно конкретизировать понятием статусные противоречия. Они становятся источником ущемленных чувств в ситуациях, когда группа ощущает угрозу своему положению, когда есть претензии на более высокие ранги и т.д.
2.3.2. Психоаналитические теории
|
|
Для психоаналитического подхода к рассмотрению конфликта характерно утверждение первостепенного значения неосознанной мотивации, иррационального или импульсивного поведения как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. Психоаналитические теории утверждают приоритет аффективных детерминант поведения над когнитивными. По их мнению, власть подсознания над разумом особенно велика в тех общностях, в которых воля индивидов подчинена воле авторитарной личности фанатичного политического лидера.
Авторы выдвигают различные объяснения процессов образования групп, человеческой агрессивности и межгруппового конфликта на основе понимания роли подобных подсознательных факторов. Так, Теодор Адорно рассматривает факторы, относящиеся к расовым предрассудкам и антисемитизму, подчеркивая при этом важность стадии ранней социализации индивида и авторитарного воспитания (1). Эрик Фромм продемонстрировал связь между чувством унижения и поражения, экономической и личной неуверенности и «страхом свободы», которые привели многих немцев к принятию диктатуры нацизма и разделению агрессивного национализма, что, в свою очередь, стало одной из причин Второй мировой войны и холокоста евреев (101). В последующей своей работе Фромм специально анализирует явление человеческой агрессии и разрушительности. По аналогии с типами раковых опухолей он предлагает сделать различие между «доброкачественной агрессией» (которая является чисто защитной по природе и представляет собой адаптивный ответ на прямую угрозу) и «злокачественной агрессией» (которая является жестокой, деструктивной, биологически неадаптивной и производной от специфических социальных условий). В качестве рациональных реакций Фромм рассматривает те мысли и модели поведения, которые способствуют повышению функциональности и росту организованности всей системы, и, наоборот, в качестве иррациональных — реакции, ослабляющие или разрушающие систему, под которой в данном контексте он понимает общество в целом и весь человеческий род, а не какое-либо конкретное общество или нацию (101).
Несколько иной подход используется в психоаналитическом анализе агрессивного поведения этнических групп в работах Ф. Фанона, посвященных рассмотрению национально-освободительного движения алжирцев в послевоенный период. Фанон отмечает страстное по характеру чувство этнической ненависти, которое этнические угнетенные испытывают по отношению к своим угнетателям даже в тех случаях, когда целесообразность и выгода вынуждают их молчать. Впоследствии такая пассивность
может быть преобразована в разрушительный протест и агрессию против соседних этнических групп, если только это чувство не трансформируется харизматическим лидерством в систематическую оппозицию угнетающему режиму. По мнению Фанона, агрессия не является единственно возможным ответом на фрустрацию. Не является она и просто продуктом абсолютной депривации. Нереализованные ожидания и относительная деп-ривация также могут способствовать взрывам насилия, равно как и репрессивные действия, предпринимаемые колониальной администрацией против священных для этнической группы мест, символических объектов или почитаемых лидеров. Хотя при анализе многих случаев национализма важно учитывать способность этнических движений рационально рассчитывать эффект от применяемых политических средств, с точки зрения Фанона, следует также признать, что рациональные трансакции (такие, как обмен, торговля, переговоры, торг, уступки, примирение и компромиссы) могут быть неприемлемы в тех случаях, когда возникает коллективное ощущение угрозы целям или символам, ценностно значимым для членов группы. В таких ситуациях страсти могут легко возобладать над разумом, а страх превратиться в ненависть (94).
2.3.3. Теории рационального выбора
Рассматривая проявления этничности и связанных с ней конфликтов, теории рационального выбора обращают внимание в первую очередь на природу принятия политических решений и на мотивации индивида к участию в политическом действии. Их исходной посылкой является тезис о том, что поведение представляет собой сознательные, рассчитанные и целенаправленные действия индивида, который адекватно соотносит средства и цели. Люди действуют на основе рационального выбора среди альтернатив поведения, выбирая из них те или иные в соответствии со своими восприятиями практической ценности (утилитарной пользы) того или иного типа поведения (23- 138" 16; 17).
М. Бантон утверждает, что группы следует рассматривать как постоянно меняющиеся коалиции индивидов, так как люди постоянно учитывают, какие издержки и выгоды их ожидают от принадлежности к конкретным группам. В XIX в. ряд народов Европы сочли выгодным для себя принять этническую «национальность» в качестве организующего их политическую жизнь принципа. В XX в. этот принцип был принят народами в ряде стран как идея, наилучшим образом отвечающая цели реализации своих интересов. «Национальное сознание не является передаваемым по наследству чувством, оно стало выученным понятием и культивируемым чувством, которым выгодно пользоваться для достижения определенных целей» (16, 477). Бантон подчеркивает, что нации и этнические группы основываются на добровольной идентификации своих членов друг с другом. Рост этнического сознания идет тем же путем, только оно объединяет не всю нацию-государство, а лишь часть ее или же группу людей, которые принадлежат к более чем одной нации-государству. Признавая, что существуют пределы в применимости теорий рационального выбора, основанных на посылке, что индивиды стремятся максимизировать итоговую выгоду от своих действий в составе группы, Бантон в целом считает, что эта теория может объяснить некоторые важные аспекты расовых и этнических отношений.
Одни критики применения теорий рационального выбора для анализа сферы этнической политики и этнополитического конфликта справедливо отмечают их ограниченность. Например, трудно применить понятие «рациональный выбор» к реальной ситуации ежедневного насилия, которое можно оценивать как рассчитанное, но трудно назвать рациональным. Подобное нерациональное поведение может принимать формы от акций террористов-камикадзе до политических убийств, от спорадических бомбежек поселений невинных мирных жителей до тщательно спланированных повстанческих или, наоборот, карательных действий, от жестокости полиции и зверств армии до кампаний гражданского неповиновения, которые часто перерастают в массовые беспорядки, погромы, грабежи, убийства и месть (229). Другие критики применимости теорий рационального выбора к сфере этнополитического конфликта замечают, что, хотя некоторые конфликтные отношения между этническими группами могут объясняться рациональными правилами групповой конкуренции на рынке, все же на развертывание этнического конфликта слишком часто влияют не рациональные, а эмоциональные факторы. Как справедливо заметил Д. Горовиц, этнический конфликт, особенно затяжной, подпитывает передаваемые из поколения в поколения коллективные страсти, в том числе чувства обиды и ненависти, а поэтому невозможно адекватно понять явление этнического национализма и связанные с ним конфликты, не давая объяснения таким глубоким чувствам (151. 140).
Общеполитологические теории
В работах политологов объяснения, почему коллективное (в том числе и этническое) политическое действие приводит к конфликтам, даются с двух основных позиций, которые часто рассматриваются как противоположные. Одни политологи опираются на теории депривации и утверждают, что мотивацией политического действия служит глубоко укорененное недовольство людей своим коллективным статусом. Другие в качестве основного мотива коллективного политического действия рассматривают политический расчет, стремление групп воспользоваться условиями меняющегося социального контекста и реализовать в новой ситуации групповые интересы в том виде, как их формулируют этнические лидеры или политические антрепренеры от этничности. Эти две соперничающие парадигмы известны соответственно как теория относительной депривации и теория ресурсной мобилизации. Суть теоретического спора заключается в том, роль каких факторов следует признать решающей в процессах групповой политической мобилизации — негативных эмоциональных состояний (коллективное недовольство, воспринимаемые группой угрозы, на чем основывается чувство относительной депривации) или же позитивных рациональных стимулов (наличие под контролем группы определенных политических ресурсов и возникающих в новом контексте возможностей их эффективного вовлечения в политическое действие). Как замечает Т. Гурр, нетрудно заметить, что спор этих двух парадигм анализа причин политического конфликта накладывается на спор соперничающих подходов к природе этничности — примордиализма (который рассматривает этно-национализм как проявление устойчивой культурной традиции, основанной на прирожденном чувстве этнической идентичности), с одной стороны, и инструментализма (который интерпретирует этничность как инструмент политической борьбы для реализации интересов группы или элит) и конструктивизма (согласно которому этничность представляет собой социальный опыт по поддержанию границ) — с другой (125). Рассмотрим обе эти группы политологических теорий более подробно.
2.4.1. Политико-психологические (бихевиористские) теории депривации
В отличие от абсолютной депривации (под которой понимают коллективное недовольство из-за полной лишенности группы определенных благ) понятие относительной депривации используется для характеристики коллективных восприятий непривилегированности группы из-за разрыва между ее нынешним статусом и перспективой его изменения во времени, а также разницы между статусом и объемом ресурсов своей группы по сравнению со статусом и ресурсами, которыми обладают другие социальные группы. Политическая мобилизация может вызываться изменениями либо в коллективных групповых ожиданиях, либо в статусе и объеме ресурсов у референтной группы, с которой данная группа сравнивает свою нынешнюю ситуацию.
Наибольшую известность в политической науке получила теория относительной депривации Т. Гурра, который определяет ее как воспринимаемое расхождение между ценностными ожиданиями группы и ее нереализованными ценностными возможностями. Ценностные ожидания выступают необходимыми качествами и условиями жизни, на которые люди, по их убеждениям, имеют обоснованное право. Нереализованные ценностные возможности являются необходимыми качествами и условиями жизни, которых они могут достичь и поддерживать всеми доступными для них социальными средствами. Возникающая депривационно-индуктированная неудовлетворенность является главным стимулом к политическому действию. Исходной действующей причиной выступает развитие коллективного недовольства, которое впоследствии подвергается политизации, что в случае острого конфликта может приводить к политическому насилию (124).
Другие известные вариации политических теорий относительной депривации включают, например, теорию 1-образной кривой Д. Дэвиса, которая объясняет революционные взрывы фрустрацией из-за внезапного спада растущих ожиданий после длительного периода улучшения (70); теорию социальных изменений и системной фрустрации И. Фейерабенда и Б. Несволд, объясняющую политическую агрессивность расхождениями между наличествующими социальными ожиданиями и стремлениями, с одной стороны, и социальными достижениями — с другой (95), а также теорию политической нестабильности в меняющихся обществах С. Хантингтона, которая объясняет внутриполитическое насилие разрывом между уровнем социальной мобилизации и достигнутым уровнем политической институцио-нализации (153).
Теория Сэмюаля Хантингтона имеет особое значение для понимания природы этнического конфликта в меняющихся обществах и до сих пор неоднократно воспроизводится современ-
ными теоретиками, в частности, в их попытках понять причины этнополитической нестабильности в ситуации политических изменений, вызываемых процессами деколонизации или демократизации. Хантингтон утверждает, что причины насилия и нестабильности в развивающихся странах следует искать в разрыве между уровнем развития жизнеспособных политических институтов и процессами социальных и экономических изменений. Основываясь на разработанном социологами трехуровневом делении обществ на традиционные, переходные и современные, он считает, что первые и последние менее склонны к политическому насилию и нестабильности из-за силы их политических институтов. Общества переходного типа, напротив, в наибольшей степени характеризуются вероятностью проявления деструктивных форм политического поведения. Революционные перевороты, военные путчи, восстания, партизанские войны и терроризм являются обычной чертой их политического развития. Хантингтон отвергает так называемый тезис бедности, согласно которому бедность и отсталость порождают насилие и нестабильность. По его мнению, в модернизирующихся обществах социальным группам присуще стремление стать богатыми и современными в кратчайшие сроки. Это стремление и вызывает насильственные формы политической жизни. Беспорядки и экстремизм обнаруживаются куда чаще в более зажиточных частях страны и общества, чем в более бедных. Поэтому некоторые явные признаки экономического роста характерны при возникновении политической нестабильности.
Опираясь на результаты исследований Т. Гурра, И. Фейерабенда и Б. Несволд, Хантингтон доказывает, что социальная мобилизация в большей степени способствует вероятности политической дестабилизации, чем экономическое развитие. Связанные с социальной мобилизацией процессы урбанизации, рост массового образования и деятельность СМИ подвергают индивида традиционного общества соблазну поиска новых путей реализации своих растущих потребностей. Однако институциональные возможности переходного общества удовлетворять эти новые стремления возрастают значительно медленнее, чем сами ожидания и стремления. В результате возникает разрыв между ожиданиями и устремлениями, с одной стороны, и достигнутым уровнем развития политических институтов — с другой. Этот разрыв генерирует социальную фрустрацию и недовольство, которые вызывают эскалацию групповых требований к правительству, подъем политической мобилизации и распространение таких форм политического участия (действия), которые ставят целью оказание политического давления для выполнения этих требований. Отсутствие адекватно развитых политических институтов затрудняет процесс выражения этих требований с помощью легитимных средств политического участия и, кроме того, конструктивное агрегирование политической системой интересов модернизирующихся групп. На этом основании Хантингтон приходит к выводу о том, что быстрый рост политического участия модернизирующихся групп в переходных обществах приводит чаще всего к политическому насилию (153).
2.4.2. Теории ресурсной мобилизации
Теории ресурсной мобилизации исходят из анализа рационального расчета лидеров на мобилизацию групповых ресурсов в ответ на открывающиеся в политическом контексте возможности. Применительно к этнополитическому конфликту это означает особое внимание к социальным последствиям процесса модернизации. С одной стороны, процесс модернизации неизбежно вызывает рост этнической солидарности — необходимой предпосылки коллективного политического действия этнических групп. С другой стороны, любой этнополитический конфликт необходимо оценивать в контексте его институциональной сетки, образуемой современным государством, которое на протяжении последних двух столетий стало универсальной единицей макрополитики, облегчающей процесс социальной и экономической модернизации. Весь современный мир поделен на территориальные государства, притязания которых на суверенитет над всеми проживающими в пределах их границ народами признаны легитимными международным правом и практикой международных отношений. Поэтому в современную эпоху территориальное государство повсеместно превратилось в арену для утверждения, оспаривания и регулирования сталкивающихся групповых интересов этнических групп (34; 35; 237; 90).
В изучении причин этнических конфликтов большую роль сыграла теория этнополитической мобилизации Мильтона Эз-мана. М. Эзман рассматривает взаимодействие между этническими движениями и правительством как процесс, протекающий по модели «вызов—ответ». Так как вызов охраняющемуся в современном государстве статус-кво чаще всего возникает в результате деятельности этнополитических движений, прави-
тельства стоят перед необходимостью научиться эффективно управлять возникающими на основе требований этнических меньшинств политическими конфликтами таким образом, чтобы с наименьшими издержками сохранять существующий по-рядок вещей. Вместе с тем принимаемые центральным правительством меры и проводимая им политика фактически порождают новые этнические вызовы. Каждый раунд вызова—ответа закладывает основу для новых раундов этнической политики, в ходе которых стратегии и цели обеих сторон могут существенно измениться. Так как этнополитические конфликты редко разрешаются или окончательным образом улаживаются, правильнее говорить не о задачах по разрешению конфликта, а об искусстве управления им, которое, по мысли Эзмана, следует рассматривать как совместное (государства и этнических групп) обучение сосуществованию в более цивилизованных формах (88).
В своем анализе политической мобилизации как фактора этнического конфликта Эзман подробно останавливается на источниках ее возникновения и механизмах развертывания. Пытаясь ответить на вопрос, какие обстоятельства, условия или события предшествуют мобилизации во времени, он опирается на существующую политическую и социологическую литературу, которая рассматривает процессы коллективной мобилизации и социальных движений (113; 217; 285; 286). Очевидно, что самого факта существования коллективного недовольства еще недостаточно для превращения недовольных или воспринимающих угрозу своему существованию групп в политически активных субъектов, борющихся за коллективные интересы. По мнению Эзмана, развертывание масштабной этнической мобилизации является результатом действия не одного, а целого ряда факторов и стимулов. Выделенные им факторы этнополитической мобилизации уже рассматривались нами в гл. 4.2.
М. Эзман выдвигает несколько гипотез. Во-первых, групповая мобилизация, направленная на макрополитические цели, маловероятна при отсутствии либо сильного чувства коллективной депривании, либо четко воспринимаемой группой угрозы своему положению, интересам и ценностям. Во-вторых, коллективное недовольство и восприятие угрозы вызывают негативные стимулы. Они являются необходимыми, но недостаточными компонентами мотивации к участию в политическом действии. Еще одной необходимой составляющей такой мотивации следует считать политический расчет элит. К такого рода позитивным стимулам-мотиваторам относятся открывающиеся в меняющейся ситуации возможности получить большую долю политической власти, повысить групповую безопасность, статусные позиции или доступ этнической группы к материальным благам. Такие позитивные стимулы могут быть либо коллективными, либо селективными, причем последние обещают особые вознаграждения для наиболее активных участников. Иными словами, относительная деприваиия или угрозы объясняют мобилизацию не сами по себе, а в совокупности с возникающими в политическом контексте конфликта позитивными стимулами. В-третьих, можно ожидать, что в политической деятельности индивиды будут руководствоваться различными наборами стимулов, не все из которых будут непосредственно им выгодны. Одни члены этнического движения могут быть мотивированы чувством солидарности или индивидуальной моральной ответственности перед своей этнической общностью и поэтому не рассчитывают на личное вознаграждение за усилия или на компенсацию за риск. Другие индивиды могут участвовать в движении лишь потому, что ожидают выгод от такого участия.
После того как процесс этнической мобилизации начался, вытекающие из него политические конфликты могут приобрести собственную динамику, которая может выйти из-под контроля не только центрального правительства, но и этнических элит. Там, где этнические различия политизировались, участники движения будут склонны видеть этническую подоплеку даже в обычных, рутинных вопросах и воспринимать все решения как угрожающие или оскорбляющие этнические чувства и интересы, а потому требующие повышения степени мобилизации. В такой ситуации радикальная риторика и лозунги с призывами к насилию могут быть легко использованы политическими антрепренерами в качестве мобилизационной технологии. Вызывающие сомнения цифры переписи, реальные или надуманные случаи этнической дискриминации со стороны властей, споры о приоритетах государственной политики по отношению к интересам этнических групп, межэтнические споры о праве на владение землей, иной собственностью, о соблюдении условий торговых сделок, о доступе к образованию и к занятости на государственной службе — все это может стать инструментом в мобилизационной деятельности этнических элит и политических антрепренеров. Мобилизация не происходит спонтанно, но. раз начавшись, она может активизировать и радикализировать
нетерпеливые и нетерпимые, склонные к насилию элементы, действия которых, как правило, находятся вне сферы контроля или дисциплинирующего воздействия лидеров этнических групп или фракций внутри их. В процессе эскалации конфликта насилие может стать самооправдывающим и самоподдерживающим образом жизни масс и стилем мышления элит. Таким образом, этническая мобилизация может вызвать к жизни формы поведения, способные выйти из-под контроля мобилизаторов и послужить «спусковым крючком», который запускает механизмы межэтнической конфронтации.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 598; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!