КРУЗЕНШТЕРН И ЛИСЯНСКИЙ - КТО ЖЕ БЫЛ ПЕРВЫМ? 6 страница
Капитан-лейтенант Василий Степанович Хромченко возвратился в Кронштадт 13 сентября 1833 года, завершив таким образом свое третье кругосветное плавание.
Отмечая “хрестоматийный” характер плаваний Хромченко, их прекрасную подготовку и четкое выполнение, несмотря на все трудности и опасности, нельзя не отметить типичную для российского мореплавателя тех лет вообще их исследовательскую нацеленность даже в условиях разового, коммерческого вояжа. Сам же Василий Степанович с полным правом может быть отнесен к числу лучших русских штурманов и гидрографов того времени. Он прекрасно понимал важность глубокой профессиональной подготовки, особенно в области практической навигации и гидрографии. Поэтому в кругосветные плавания на «Елене» и «Америке» с ним ходил один их лучших в то время навигаторов - Александр Филиппович Кашеваров, который тоже оставил заметный след в истории РАК и российского мореплавания. Коренной уроженец Русской Америки, креол, он внес значительный вклад в деятельность Компании, как пытливый исследователь и деятельный администратор.
И еще один моряк шел тогда на «Америке». Был это молодой штурманский помощник - кондуктор Александр Халезов, ставший впоследствии генералом Корпуса флотских штурманов и единственным нашим моряком - участником четырех кругосветных плаваний.
Скончался Василий Степанович Хромченко сравнительно молодым, в 1849 году, отдав отечественному флоту 37 лет своей жизни, каждый из которых был заполнен плаваниями и исследовательскими трудами. Талантливый и блестящий мореплаватель и навигатор, он имел самую высокую репутацию и бесспорный авторитет на нашем флоте. Очень немногим удавалось обойти вокруг света, а ему под парусами удалось сделать это трижды.
|
|
|
Его именем на географической карте названы залив и мыс на Новой Земле, а также бухта и остров в Беринговом море. Труды Василия Степановича Хромченко, его заслуги перед Отечеством и Флотом, не подлежат забвению. Мы на это просто не имеем права.
“НЕВЕЗУЧИЙ” ПАНАФИДИН.
В иерархии именитых российский мореплавателей он занимал отнюдь не последнее место. Тогда на флоте знали, кто есть кто и в своих кругах судили о людях сугубо по их делам и способностям. К тому же в свое время такой знаменитый мореход, как Леонтий Андрианович Гагемейстер, немец проницательный, педантичный и придирчивый, знал, кого выбирать себе помощником командира компанейского корабля “Суворов”. И в том не обманулся - он выбрал лейтенанта Захара Ивановича Панафидина.
А был лейтенант из числа известных на Балтике четырех братьев Панафидиных: Захара, Павла, Николая и Всеволода, которые как-то кучно в начале 1800-х годов окончили Морской корпус и служили в офицерских должностях на Балтийском флоте. И нельзя сказать, что их служба была простой и карьеру они делали легко. Все братья, как и старший Захар, тянули флотскую лямку исправно и добросовестно.
|
|
|
Уже вскоре после выпуска троим из них - Захару, Павлу и Николаю - довелось послужить на кораблях Архипелагской экспедиции 1806-1809 годов под командованием знаменитого Дмитрия Николаевича Сенявина.
Лучшей боевой школы в те времена русскому морскому офицеру было не сыскать, а мичман Захар Панафидин к тому же был адъютантом командира линейного корабля «Рафаил», знаменитого на флоте феноменального силача и добрейшего человека, капитана 1 ранга Дмитрия Александровича Лукина. Здесь же, на «Рафаиле», служил и его младший брат Николай. И оба они приняли участие в знаменитом Афонском морском сражении, когда адмирал Сенявин в очередной раз учинил полный разгром турецкой эскадре. В этом славном сражении наш флот потерял одного из лучших и любимых своих командиров на шканцах «Рафаила» неприятельским ядром был убит капитан 1 ранга Лукин. Кровью командира залило стоящего рядом мичмана Панафидина, который только что по команде Лукина поднял на место сбитый турецким ядром кормовой Андреевский флаг.
|
|
|
И после войны, и после наград, служба братьев Панафидиных - а Захар Иванович исключения не составлял - шла туговато. Так, он сам в мичманах проходил 8 лет, а в лейтенантах - и все 10. О какой уж тут быстрой карьере можно было думать флотскому офицеру - трудяге. Вот в это время и присмотрел его на командирскую должность один из способнейших и авторитетнейших тогда моряков - капитан-лейтенант Гагемейстер, решив тем самым его дальнейшую морскую судьбу.
Первая же трудность для новоназначенного командира «Суворова» состояла в совершенно невообразимой нехватке времени. «Суворов» под командой Михаила Лазарева вернулся из кругосветного плавания 15 июля 1816 года, а в море снова надо было выходить уже в начале сентября, так что времени на подготовку практически не было. Тем более, что сам командир отряда Гагемейстер уже подготовил свой «Кутузов» к дальнему плаванию и ждал. А он-то лучше других понимал ситуацию, ибо ровно 10 лет назад побывал точно в таком же положении, когда в конце лета 1806 года готовил к плаванию только что принятую у знаменитого Лисянского «Неву». Кстати, такие ситуации для наших военных моряков их тогдашний “работодатель” - Российско-Американская компания - создавала не один раз. Но новый командир «Суворова» лейтенант Захар Панафидин со всеми трудностями справился, и буквально в полтора месяца все было готово к ответственному вояжу.
|
|
|
С Кронштадтского рейда «Суворов» и «Кутузов» снялись вместе 8 сентября 1816 года и под командой многоопытного Гагемейстера, зайдя в Копенгаген и Рио, без особых происшествий обогнули грозный мыс Горн. Далее после некоторой перегрузки в перуанском порту Кальяо командир отправил «Суворов» с грузами для колоний прямиком в Новоархангельск. У самого Гагемейстера, назначенного к тому же главным правителем колоний, были и другие дела в американских портах; таким образом, после 27 мая 1817 года «Суворов» оказался в самостоятельном плавании. Лейтенант Захар Панафидин остальную часть своего первого самостоятельного океанского перехода выполнил профессионально и успешно. На Ситкинском рейде «Суворов» бросил якорь 20 июля.
Разгрузку выполнили быстро и осталось время даже на ремонт. «Суворов» поставили на кильблоки и обили медью его совсем уже прохудившееся днище, видавшее многие океанские напасти. И тут произошло нечто, никак не входившее в командирские прикидки и планы - его старший офицер, “почтенный и неустанно деятельный”, лейтенант Семен Иванович Яновский... влюбился. Причем жестоко и серьезно в красавицу-креолку Ирину, родную дочь “самого” - главного правителя колоний Александра Андреевича Баранова. Решительный лейтенант увел ее под венец 8 января 1818 года. Ввиду такого вот немаловажного обстоятельства прибывший к этому времени и Ситку и принявший с 11 января должность главного правителя Гагемейстер оставил его своим помощником.
А промозглым утром 14 января «Суворов» покинул гавань Ситки, имея на борту груз пушнины, различных колониальных товаров и донесение Гагемейстера правлению РАК о приеме от Баранова должности главного правителя колоний. На борту «Суворова» был порядок обязанности старшего офицера принял лейтенант Валериан Новосильцев, а навигационной частью заправлял молодой, энергичный и талантливый штурман Дионисий Заремба, совсем еще недавно, в 1814 году, выпущенный из Кронштадтского штурманского училища.
Обратный путь командир Панафидин проделал самостоятельно и уверенно. Зайдя на короткое время на рейд острова Нука-Хива, он в сложных погодных условиях быстро обогнул мыс Горн и через 5 месяцев после выхода из Ситки бросил якорь на рейде Рио. Здесь команда отдохнула и подлечилась, так как традиционная спутница дальних плаваний - цинга в конце перехода уже дала себя знать. Далее идти на север было уже проще, и 19 октября 1818 года «Суворов» отдал якорь на Кронштадтском рейде, затратив на переход от Ситки 277 суток.
В те годы РАК активно наращивала снабжение Русской Америки и укрепляла транспортные связи с ней, так что ей были очень нужны знающие и дельные моряки. А потому как несомненные командирские качества и способности Захара Ивановича Панафидина были уже замечены, то и было ему предложено командовать большим по тем временам 600-тонным компанейским судном “Бородино”, нагруженным предметами судового такелажа, дельными вещами и другими морскими припасами на сумму 800 тыс. рублей.
Снялись с Кронштадтского рейда поздновато - 29 сентября 1819 года, что практически исключало использование “западного” маршрута вокруг мыса Горн. Поэтому пришлось следовать более длинным гагемейстерским “восточным” путем. Но пройдя Атлантику и обогнув мыс Доброй Надежды, Панафидин первым из наших мореплавателей решил идти через Зондский пролив. Вот здесь и началась та вереница несчастий, которая в конечном счете привела к драматическому исходу всего путешествия. Для исправления полученных в плавании повреждений и чтобы запастись водой подошли к острову Ява и стали на якорь у селения Анжер. Этот злосчастный рейд в те времена фактически служил портом для Батавии - столицы тогдашней Голландской Индии: ныне там по живописному побережью расположены тихие селения Аньер-Лор и Аньер-Кидул.
Вскоре среди команды судна стали появляться признаки тяжелого инфекционного заболевания. По словам очевидцев болезнь была похожа на холеру, но, скорее всего, это был брюшной тиф, тогда еще почти не знакомый нашим врачам. Во время перехода в Манилу, в условиях жаркого и влажного тропического климата болезнь быстро распространялась. Больных насчитывалось уже 20 человек и, что самое ужасное, первым заболел и умер корабельный врач Карл Шпигельберг. Во время стоянки в Маниле положение, вроде бы, удалось несколько поправить с помощью нанятого там доктора - француза Плантена. Но не более...
Заключительный этап перехода до Новоархангельска был нелегким из-за штормов и переменных ветров. При всех невзгодах и трудностях плавания недалеко от архипелага Рюкю были открыты два неизвестных доселе каменных острова, названные “Островами Бородино”, а также каменистый остров, получивший имя Панафидина (30°32 N, 140°24 О). Но окончательно не выведенная в команде болезнь продолжала терзать людей в условиях и без того трудного плавания; за 70 суток перехода к Новоархангельску из двадцати больных умерли еще пять.
На ситкинский рейд прибыли 11 октября и бросили якорь рядом с кораблями Северной дивизии - шлюпами «Открытие» и «Благонамеренный». Разгрузка и погрузка шли долго - почти три месяца. Ныне, задним числом, трудно гадать, почему за это время под карантинным флагом береговыми компанейскими властями не было принято существенных мер по ликвидации инфекционного заболевания на своем же судне Возможно, где-нибудь в архивах и содержится разгадка этого случая, как, впрочем, и некоторых других фактов, имевших место в сложных отношениях РАК и военных.
Но как бы там ни было, из Новоархангельска «Бородино» был отправлен 20 января 1821 года, имея на борту 25 больных, к которым прибавилось еще и 22 пассажира. Неизбежные трудности океанского плавания, частые бури и штормы, привели к тому, что при проходе мыса Горн болели уже 45 человек, а к приходу в Рио многие из них умерли. Всего же в этом самом трагическом российском кругосветном плавании потери умершими составили 41 человек.
Тогда же после двухмесячной стоянки в Рио здоровье людей было совершенно восстановлено - а что же помешало сделать это немного раньше в Ситке. Далее все завершилось без происшествий, и 16 сентября 1821 года «Бородино» бросил якорь на Кронштадтском рейде.
Трагические обстоятельства этого кругосветного плавания, естественно, не могли пройти мимо внимания широких кругов флотской общественности. Как свидетельствует П.А.Тихменев: “По высочайшему повелению была создана комиссия, которая по рассмотрении в подробности всех обстоятельств подобной болезненности и смертности донесла, что со стороны командира и доктора не было сделано никаких упущений для сохранения здоровья команды, и что болезнь происходила, вероятно, от местных причин”.
И все же есть веские основания считать, что правление РАК здесь, в этой ситуации, уж постаралось обелить себя совершенно, а всю вину за потери в людях полностью переложить на командира - капитан-лейтенанта Захара Панафидина. По сути, этим и была сломана и без того трудная флотская карьера талантливого и мужественного мореплавателя. Пока шло разбирательство в различных канцеляриях, его, дважды обошедшего вокруг света, назначили командиром брандвахтенного судна на Кронштадтском рейде, а вскоре и вообще он был на два года откомандирован в Архангельск.
Только в 1827 году о нем, наконец, вспомнили и с присвоением чина капитана 2 ранга назначили командиром З6-пушечного фрегата «Кастор». Но, судя по всему, к этому времени он был уже надломленным человеком: тяготело обвинение, хотя и косвенно, в несбережении людей во время кругосветного плавания. Резко сдало здоровье, да и к вину, видимо, влечение появилось, что у русского человека в горе и невзгодах иногда происходит. По этим всем причинам уже в июне того же 1827 года Захар Иванович был переаттестован в подполковники Корпуса флотских штурманов “из капитан-лейтенанта” (так занесено в штат КПТУ) и назначен на незначительную береговую должность инспектора классов 1-го штурманского полуэкипажа в Кронштадте.
Скончался подполковник Корпуса флотских штурманов Захар Иванович Панафидин в возрасте 44 лет 11 августа 1830 года. От могилы на Кронштадтском православном кладбище ныне не осталось и следа.
Один из наиболее одаренных и мужественных российских мореплавателей, он не совершил много из того, на что был способен - судьба не очень благоволила ему в его трудной и недлинной жизни. Но имя его прочно осталось в истории отечественного мореплавания - на океанской карте о Панафидине напоминает остров в Тихом океане и открытые им там же острова Бородино.
ТРИ КРУГОСВЕТКИ БАРОНА ВРАНГЕЛЯ.
Почти 180 лет минуло с того августовского дня 1817 года, когда с Большого Кронштадтского рейда ушел в очередное кругосветное плавание большой военный шлюп «Камчатка» под командованием знаменитого русского мореплавателя Василия Михайловича Головнина, которому лично император Александр I повелел провести ревизию тихоокеанских владений России, выполнив попутно ряд иных важных заданий.
Но была и еще одна особенность у этого плавания - подбор Головниным своих офицеров и помощников. Кроме трех опытных лейтенантов в кают-компанию «Камчатки» входили еще два мичмана и пять гардемаринов, коим предстояло пройти на практике бесценную головнинскую мореплавательскую выучку. Так было положено начало традиции подобных “стажировок” в российских кругосветных плаваниях Эта традиция уже вскоре себя полностью оправдала - из тогдашней кают-компании «Камчатки» вышли восемь адмиралов и генералов. И, что весьма примечательно, трое из них - будущие главные правители российских колоний в Америке: лейтенант Матвей Муравьев, мичман барон Фердинанд Врангель и гардемарин Адольф Этолин.
Вот в таких условиях и таком достойном окружении начиналась мореплавательская эпопея одного из самых знаменитых российских моряков и исследователей - Фердинанда Петровича Врангеля, чье имя и поныне украшает страницы истории нашего флота.
В двадцать лет свой выбор жизненного пути он сделал решительно и верно. После окончания в 1815 году Морского корпуса, прослужив некоторое время на Балтике, он в начале 1817 года добился зачисления в экипаж шлюпа «Камчатка», готовившегося к кругосветному вояжу. Добился этого разрешения он лично у самого Василия Михайловича Головнина, который наметанным глазом проницательно разглядел в юном мичмане кроме “отменного прилежания и отличных способностей”, еще нечто такое, что впоследствии выдвинуло того в число наиболее выдающихся мореплавателей и ученых
Флотской молодежи на «Камчатке» было чему и у кого поучиться. Опытные лейтенанты Муравьев и Филатов дело свое знали отлично, старший штурман Григорий Никифоров (ставший впоследствии генералом Корпуса флотских штурманов) и его помощник Прокопий Козьмин днем и ночью обучали их премудростям навигационного искусства. А мичман Врангель и его напарник - такой же мичман Федор Литке, сдружились тогда с молодыми гардемаринами братьями Ардальоном и Феопемптом Лутковскими (родными братьями будущей жены Головнина) и, особенно, с юным коллежским секретарем Федором Матюшкиным, только что вместе с Пушкиным окончившим Царскосельский лицей.
Экипаж шлюпа возглавлял Василий Михайлович Головнин. Блестящий моряк, человек редкого мужества, обаяния и работоспособности, пользовавшийся на флоте безграничным уважением и авторитетом. Требовательный, чуткий и внимательный воспитатель, он в те годы, по существу, основал “головнинскую” школу океанского мореплавания, из которой вышли десятки наших известных прославленных моряков.
И одним из первых в этот выдающийся ряд может быть поставлен уже с тех времен и молодой мичман Фердинанд Врангель. Вместе со своим другом Федором Литке они с величайшим усердием и трудолюбием впитывали в себя все великие ценности головнинской выучки, которую командир давал им прежде всего своим постоянным примером.
Шлюп «Камчатка» совершил переход до Петропавловска за 8 месяцев и 8 дней - и рекорд этот держался несколько десятков лет. Попутно Головнин нарочно прошел через ряд мест, где в океане по тогдашним навигационным картам якобы находились острова. Эти несуществующие земли он закрыл и с карт убрал. Исследования и картирование берегов были им проведены также на Алеутских островах и в Чиниатском заливе.
А кроме чисто корабельных наук и умений в этом плавании мичман Врангель почерпнул у своего учителя и другое прекрасное качество - научную любознательность, способность видеть вокруг себя и анализировать все новое и необычное. И это великое достоинство в сочетании с морским талантом, после “головнинской” школы на «Камчатке» смолоду сформировали у Фердинанда Петровича то, что впоследствии отличало его до конца жизни - он стал и мореплавателем и ученым-исследователем.
Это его качество было подмечено сразу. Как только «Камчатка» 5 сентября 1819 года вернулась в Кронштадт, мичману Врангелю было присвоено лейтенантское звание, он был удостоен ордена Св. Анны 3 степени и тут же, почти без передышки, назначен... начальником экспедиции по исследованию Северо- Восточной Сибири и берегов Ледовитого океана и Чукотки. В свои 24 года.
И здесь “головнинская” школа и океанская закалка не подвели лейтенанта Врангеля, позволив ему результативно и качественно осуществить четырехлетнюю экспедицию, одну из самых, пожалуй, трудных и продолжительных в истории русских географических исследований. Вместе со своим верным другом и помощником Федором Матюшкиным они исследовали и описали необозримые просторы Колымского края, побережья Северного Ледовитого океана. Даже в наше время в эти места не всякий отважится проникнуть, а в те далекие времена, и подавно попасть туда могли только люди поистине неустрашимые и беспредельно преданные науке. Таким в полную меру и показал себя всему миру российский лейтенант барон Фердинанд Врангель. Начал он делать свою блестящую карьеру не на дворцовых паркетах, а на промерзших скалах Чукотки и в дикой колымской тундре. И более чем заслуженно (“за отличие”) он стал капитан-лейтенантом и кавалером ордена Владимира 4 степени.
И снова совсем короткий перерыв - капитан-лейтенант Врангель весной 1825 года назначается командиром парусного военного транспорта «Кроткий» нового “пятисоттонника”, только что построенного на Охтинской верфи знаменитым корабельным мастером Вениамином Стоке. В экипаж к себе, по прежней головнинской традиции, он пригласил людей проверенных: Федора Матюшкина, уже тогда лейтенанта, и одного из своих учителей с «Камчатки» - штурмана Прокопия Козьмина.
Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 113; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!