КРУЗЕНШТЕРН И ЛИСЯНСКИЙ - КТО ЖЕ БЫЛ ПЕРВЫМ? 10 страница



В период его правления продолжалось активное исследование как побережья Русской Америки, так и внутренних ее областей, где как раз и отличилась экспедиция лейтенанта Лаврентия Загоскина. Тогда же колоссальную по своему объему и значению научно-исследовательскую работу провел представитель Российской академии наук Илья Вознесенский. Его материалы по исследованию флоры и фауны Русской Америки, этнографические, минералогические и иные коллекции и поныне занимают почетное место в российских музеях.

Нельзя не отметить и огромную просветительскую деятельность в Русской Америке и тамошнего главы русской православной церкви епископа Иннокентия (И.Е.Вениаминова), впоследствии Митрополита Московского.

И помощника себе Адольф Карлович в этот период подобрал весьма дельного. Капитан-лейтенант Дионисий Федорович Заремба еще смолоду был известен, как человек способный и деятельный. К этому времени у него за спиной были три нелегких кругосветных плавания: на кораблях “Суворов” и “Бородино” с Захаром Панафидиным, а также на “Наследнике Александре” - уже в качестве его командира. В делах колониальных он сразу показал себя энергичным и распорядительным начальником. А по старой штурманской привычке Заремба тяготел к исследованиям и описанию островов и побережий. Вдвоем же они - правитель и его помощник - выполняли поистине гигантскую работу по обустройству российских колоний, их дальнейшему исследованию и освоению.

Но не обходилось и без огорчений. Так, в 1841 году администрация РАК уступила некоему Сутгеру свой передовой южный форпост - Форт-Росс. Хотя сам правитель Этолин всегда определенно и жестко был против каких-либо территориальных уступок на землях Русской Америки. Позднее Этолин сугубо отрицательно отнесся и к продаже САСШ Русской Америки.

Но пятилетний срок правления Этолина подходил к концу. И летом 1845 года он со своей семьей в последний раз отплыл по знакомому маршруту в Охотск, где встретился со сменщиком Михаилом Дмитриевичем Тебеньковым - преемником достойным во всех отношениях и прямым продолжателем его дел. А сам капитан 1 ранга Этолин отправился дальше в Петербург, где принял члена главного правления РАК “по исполнительской части”. В столице сам он прослужил до 1852 года, в том числе с 1847 года - в чине контр-адмирала.

Выйдя в отставку по здоровью, Этолин в последующие годы жил в основном в Финляндии, активно и заинтересованно следя за всем, что происходило в России, на флоте и в Русской Америке, где прошла его такая трудная и интересная молодость.

Жизнь этого человека заслуживает уважения, интереса и памяти, ибо своими трудами и подвигами он многое сделал для пользы и славы Отечества.

Скончался Адольф Карлович Этолин в 1876 году, оставив после себя боль­шое количество дневников, писем и заметок, которые ныне большей частью хранятся в Финляндии или у его потомков, живущих в Швеции.

На пожалованном ему гербе короткий девиз: "Честно и самоотверженно”. Он лаконично и полно выражает самую суть этого человека - упорство, целеустремленность и трудолюбие. Отдадим ему в этом заслуженное и должное.

Память о моряке, исследователе и правителе Адольфе Карловиче Этолине увековечена на географических картах. Это мысы его имени на острове Уруп, в Бристольском заливе и Беринговом море. И тот самый туманный пролив, через который совсем юный “вольный мореход” Этолин летом 1821 года перебрался к неизвестному тогда острову Нунивак.

 

ЗАБЫТАЯ ЗНАМЕНИТОСТЬ.

 

В один из осенних дней 1820 года в Гельсингфорсском морском собрании заседала специальная комиссия по приему экзаменов у желающих поступить на российскую флотскую службу. Среди экзаменующихся выделялся рослый молодой человек плотного телосложения с обветренным загорелым лицом. Как ни странно, но русского языка он не знал вовсе, за исключением нескольких команд и палубных непереводимых выражений. Но при этом на все вопросы экзаменаторов отвечал блестяще, показав при этом свободное владение анг­лийским, немецким и шведским языками. Молодой человек, одетый к тому же в какой-то немыслимого фасона сюртук, настолько заинтересовал всех, что уже на второй день, когда он отвечал по практической навигации, возле его доски собралась чуть ли не толпа народа, дружно выражавшая свои симпатии столь необычному абитуриенту. А тот был в ударе, и с поразительным для его возраста знанием дела, отвечал на любой вопрос комиссии. На третий день было объявлено, что все экзамены сданы им весьма успешно, и его кандидатура одной из первых представляется в высочайший указ о зачислении на флотскую службу первым офицерским чином. Даже невзирая на весьма слабые познания в русском языке, ибо последнее исправимо.

Звали же этого молодого человека, поразившего своими знаниями даже многоопытных мореходов-экзаменаторов, Эбергард фон Шанц и принадлежал он к старинному дворянскому немецкому роду. Его дальний предок, выходец из Гессена, тоже Эбергард, еще в XVI веке перешел на службу к шведскому королю. При шведском королевском дворе фон Шанцы занимали высокие посты, но к концу XVIII века род обеднел, и его представителям пришлось заниматься делами прозаическими. Вот и очередной Эбергард фон Шанц, при такой аристократической родословной, к своим 18 годам уже успел провести 7 лет в море. К этому времени он начал задумываться и о своем будущем: то ли наняться за океан на американ­ские парусники, то ли поступить волонтером на русский военный флот, что было в те времена яв­лением достаточно распространенным. Решил попытать счастья здесь - благо Гельсингфорс рядом и знакомые там есть. И во­обще, Россия - не Америка.

Все сложилось самым удачным образом, и уже на Пасху 1821 года высочайшим указом “волонтер шведской нации” Эбергард фон Шанц был зачислен на Балтийский флот чином мичмана.

ИИ. фон Шанц
А вскоре после этого события к новоиспеченному мичману подошли флотские офицеры, квартировавшие в том же пансионе, что и он, и пригласили “любезного братца” в свою компанию. Первая встреча молодого офицера с коллегами прошла недурно, тепло и с полным взаимопониманием - не обошлось, надо думать, и без доброго флотского штофа. Ибо моряки в те времена, в отличие от гусаров, пили только водку. Из уважения к гостю беседовали на “англо-шведском”. Вскоре стали спотыкаться об его имя - выяснилось, что Эбергард Эбергардович для русского языка, даже после доброй чарки, произносится трудновато. С его согласия порешили тут же - быть ему Иваном Ивановичем, заметив притом, что “имя это доброе и вполне казенное”. Вот так на нашем флоте и появился мичман Иван Иванович фон Шанц, будущий адмирал, знаменитый мореплаватель и кораблестроитель. Далее же мы опустим аристократическую приставку “фон” как это у нас ранее было принято с Врангелем, Гагемейстером и другими известными моряками.

Отметим, кстати, что “новокрещенный” Иван Иванович был в этом деле не одинок - на флоте в те времена иностранцам, принятым на службу, был обычай давать такое вот “казенное имя”. Так в Иванов Ивановичей, к примеру, были переименованы: морской министр Жан-Батист Прево Сансак де Траверсе, знаменитый врач-кругосветчик Иоганн-Фридрих Эшшольц и другие.

Молодой мичман был тут же назначен для прохождения службы на голет “Аглая”, который занимался описью финских берегов от Аланд до Свеаборга. Командовал тогда голетом лейтенант Яков Подушкин, долгое время ранее плававший на Тихом океане и прославившийся своим “хладнокровием, достигавшем изумительных размеров”. Новый офицер на галете сразу же взялся за дело со знанием, рвением и дотошностью, чем вызвал даже и неудовольствие некоторых “засидевшихся” в чинах мичманов и лейтенантов. А упрямому шведу было наплевать на все эти мнения - он гнул свое и наводил должный порядок, вникая во все и не чураясь самой черной работы. Так и пошла его корабельная служба: русский язык и порядки он изучил быстро, а вскоре с “Аглаи” был переведен на тендер “Атис” (который к тому времени был в жалком состоянии и тонул прямо возле берега). У молодого командира он быстро приобрел образцовый вид и стал лучшим в отряде. И так каждый раз и на всякой должности. Начальство же быстро его приметило, и карьера трудолюбивого и дотошного “волонтера из шведов” пошла нормально: бриг “Ахиллес”, фрегат "Патрикий”. Командуя шхуной “Лизета”, он два года спустя уже самостоятельно делал опись Аландских островов.

Будучи лейтенантом, он приобрел и первый боевой опыт, служа на линейном корабле “Фер-Шампенуаз”, который в 1829-31 годах участвовал в Архипелагской экспедиции.

Вот так и было положено начало его долгой, почти шестидесятилетней служ­бы на флоте, от первого мичманского экзамена до эполет полного адмирала.

 

“О соблюдении порядка на берегу.

 

Строго приказать, чтобы нижние чины на улицах, набережных и гребных судах не занимались закусками. Также запретить им сидеть на лестницах кабаков, лавок или частных домов - держа в одной руке булку, а в другой целую селедку. Отвратительнее этого едва ли можно что-нибудь представить; и подобная нищенская поза военного матроса заставит непременно всех посторонних заключить, что нижние чины, отправленные на берег, были голодные; и что, вероятно, их на флоте кормят весьма скудно-” (Из приказа флагмана Балтийского флота вице-адмирала ИИ. Шанца)

Да, действительно, это был он - Иван Иванович Шанц, в далеком прошлом - “шведский волонтер”, а ныне вице-адмирал и флагман Балтийского флота.

В то время на Балтике, да, пожалуй, и на всем российском флоте, вряд ли нашелся бы моряк, который о нем бы не знал или не слышал.

Авторитетом он пользовался колоссальным, более популярной фигуры на Балтике было почти не сыскать. Все, что относилось морской профессии, Шанц знал до тонкостей, эрудиция его была поистине энциклопедической. И притом он все умел делать собственными руками - поставить его в тупик или подловить на чем-нибудь не удавалось никому и никогда.

И притом слыл Иван Иванович во флотских кругах великим оригиналом, его проницательности и острого языка побаивались многие. А многие его образные и весьма едкие высказывания ходили на флоте, как притчи и анекдо­ты. Стиль же и доходчивость шанцевских выражений хорошо видны из его приказа, приведенного ранее. Вот еще пример:

“Бодрость и здоровье команды, составляя главнейшуюзаботу командира, требуют кроме хорошего качества провизии, еще чистоты судна, коек и белья, а главное - хорошего обращения с нею офицеров и правильного распределения времени работ и отдыха.”

В истории нашего флота найдется, пожалуй, не так уж много командиров военных кораблей, кто бы так постоянно и твердо придерживался этого гуманного принципа и так целеустремленно заботился бы о бодрости и здоровье своих подчиненных. Корабельные офицеры и нижние чины всегда знали, что в этом Иван Иванович педантичен, дотошен и въедлив до невозможности. И что положенное его людям вырвет - хоть из-под земли. И что их требовательный и жесткий командир бескорыстен и заботится о людях непритворно, находя время интересоваться всем: и качеством принятого мяса, выдаваемого матросам табака и мыла, стиркой их подштанников, посещением бани и всем прочим. От его глаза не могло укрыться буквально ничего, он все примечал и тут же соображал, что и как надо делать наилучшим образом. И выдавал рекомендации, сформулированные четко, полно и конкретно. Особенно были ценными его советы-рекомендации при подготовке и проведении длительных плаваний.

“Перед отправлением в дальнее плавание следует подвергать команду добросовестному медицинскому осмотру, внимательно оценивая здоровье каждого человека, потому что это имеет очень большое влияние на результат плавания. Не советую брать нежелающих и, в особенности женатых. Брать преимущественно молодых, не избегать небывалых в море из опасения большого труда в их обучении.

Таким же образом конкретно и с полным знанием дела он давал рекомен­дации по экипировке людей, организации службы, вахт и распорядка, личной гигиены. Последней он всегда уделял самое пристальное внимание, считая ее первоосновой здоровья и бодрости команды.

“Господам вахтенным офицерам предписываю: иметь самый строгий присмотр за чистотою рук нижних чинов, их одежды, подвешиванием коек и раздеванием в ночное время, мытьем белья и т.д. Также наблюдать, чтобы по окончанию мытья палубы команда вымыла бы себе руки, ноги и лицо, для чего, налив в ушаты и ведра воды, можно дать им около 10 минут времени.”

В длительном плавании он обычно делил экипаж не на две, а на три вахты, дабы не так утомлять людей и дать им по возможности немного личного времени. Разрешал заводить на борту животных или птиц, но “чтобы не было с ними жестокого обращения и нарушения порядка на судне". И вникал Иван Иванович даже в то немаловажное обстоятельство, “где и какие кабаки на берегу есть, что и какой пропорции там пьют нижние чины и какие последствия от этого бывают”. Знал старый моряк и учитывал, что нет такой силы, которая бы не пустила русского матроса в кабак на берегу после долгого плавания.

Требуя четкости и налаженности службы от своих подчиненных, он эти же требования относил прежде всего к себе. А в них он всегда видел людей, a не предметы неодушевленные. Отсюда и необычные для того времени некоторые формулировки его приказов:

“Принять за правило, что когда я буду проезжать какое-либо из судов или пристану к борту в то время, когда нижним чинам производится выдача водки или они обедают или ужинают, то команды во фронт не ставить и караула не вызывать”.

Кстати, впоследствии это положение было официально введено в “Корабельный устав”. К подчиненным офицерам у Шанца были свои постоянные и жесткие требования, начиная с того, “что при любых обстоятельствах и при всякой погоде офицер должен быть всегда чисто выбрит, иметь чистое белье и одежду”. Предъявляя их, он лаконично формулировал главную цель:

“Главнейшей заботой командира должно быть, чтобы все офицеры, назначаемые на судно, идущее в дальнее плавание, были одарены нравственными и физическими способностями сделаться со временем хорошими командирами"

Эта шанцевская требовательная забота касалась всех сторон жизни и службы его подчиненных. Им иногда казалось, что командир видит людей насквозь, сразу выделяя недобросовестных и тяготящихся службой. И давал он иногда им нелицеприятные, но доходчивые уроки служебной этики:

“Господам офицерам надлежит подробно ознакомиться с именами ни жних чинов, дабы этим избегать странных окликов, как например: Эй, вы/ Идите сюда!. Эй ты, как тебя там..” и тому подобное”.

В основу его работы смолоду был положен неукоснительный принцип требовать от людей можно только то, что сам знаешь и умеешь, Л тем паче, ы я да учишь их сложной и трудной морской профессии. Энциклопедические знаний, техническая интуиция и практическая сметка изумляли всех, кто имев с ним дело.

Ловить же Ивана Ивановича на незнании какого либо ноп|и>< а, касающихся морского дела было опасно и неразумно. Подобные опыты были неизбежно чреваты великим конфузом для затеявшего это дело. Так, по его воспоминаниям, случилось и с капитаном мистером Туккером на английском пакетоботе “Ливерпуль”, когда тому пришло в голову проверить знания и умение русского моряка-инкогнито, и не без умысла - в обществе дам и джентльменов. Но очень скоро выяснилось, что с секстаном этот русский работает гораздо лучше самого капитана, а лот выметывает чище штатного матроса-лотового. Взамен капитан выслушал от пассажира на чистом английском мнение о его, капитана, мастерстве, неподобающем состоянии секстана и лотовой вьюшки. Финал капитанской затеи оказался несколько неожиданным - русскому достались аплодисменты, а изрядно сконфуженный мистер Туккер удалился в свою каюту.

И таким Иван Иванович Шанц оставался всю свою жизнь, вплоть до адмиральских “орлов” и до последнего своего часа.

Особенно много было сделано Иваном Ивановичем Шанцем на всех его флотских постах и должностях для воспитания и обучения флотской молодежи: кадетов, гардемаринов и офицеров. Эта работа органично сочеталась со всеми другими видами его неутомимой деятельности. Следил он за воспитанием людей всегда очень внимательно, особенно в бытность свою начальником практической эскадры и других крупных соединений.

Молодежь, попавшая под его начало, проходила жесткую и качественную школу истинно флотской выучки. Послаблений не давалось никому - даже лицам августейшей фамилии. Те, впрочем, обид потом не таили и глубоко уважали Ивана Ивановича за преданность делу, знания и справедливость. У него каждый гардемарин и кадет должен был знать и уметь делать всякую парусную, плотницкую и артиллерийскую работу. И каждый же должен был уметь летом и зимой, днем и ночью, на якоре и на ходу, в любую погоду управиться с любым парусом и снастью. И не приведи Бог, кого он приметит в лености и разгильдяйстве - тут уж пощады не жди.

“Внушить им (гардемаринам), что опрятность заключается не только в одном наружном виде, но и в чистоте идей, белья и всего, что им принадлежит: и что лукавый и неопрятный гардемарин подобно грязному неисправному гребному судну, всегда был и будет невыгодною вывескою корабля, на котором служит!’.

Сам Шанц не кончал ни Морского корпуса, ни иных учебных заведений, но за время своей службы выработал собственный кодекс правил воспитания и обучения людей, который является наглядной иллюстрацией его личных и деловых принципов и незаурядных человеческих качеств. Основой обучения и воспитания он считал практический показ, наглядность, тренировку и личный пример. И молодежь всегда наставлял конкретно и образно:

“Учить их поменьше толковать о пустяках и запретить им отданное ясным голосом приказание повторять понапрасну, т.к. этим только нарушается порядок.

Растолковывать им, что при отдавании приказаний, при разговоре с офицером и вообще при производстве работ не следует махать руками, ибо со стороны морскому глазу такая декламация кажется смешною.”

Предметными и достаточно жесткими были его требования к профессио­нальной выучке и практическим навыкам молодых офицеров:

“По моему мнению, каждый морской офицер, идущий в дальнее плавание, особенно носящий звание вахтенного начальника, должен быть знакам с практической частью навигации и астрономии. Под сим я подразумеваю:

- Иметь сделать в море во всякую погоду необходимые наблюдения и в полтора часа времени окончить безошибочно все вычисления, потребные для определения пункта корабля;

- В ночное время брать высоты и расстояния между светилами;

- Уметь сделать наблюдения как днем, так и ночью, в артифициальный горизонт, равно вычисления, потребные для проверки хронометров, и кроме того, уметь обходиться с ними".

И безусловно, каждый должен был уметь управлять самостоятельно пару­сами и маневрами своего судна в любой обстановке и при любой погоде.

Нелегко было офицерам под началом Шанца, но зато потом уж знали они свое дело по-настоящему и многие карьеру делали неплохую. К примеру, оба сто вахтенных офицера на “Америке” - лейтенанты Евгений Беренс и Василий Завойко - впоследствии стали известными на нашем флоте адмиралами.

Свои наблюдения и огромный многолетний педагогический опыт к концу службы Иван Иванович обобщил в одном весьма интересном документе, который он назвал “Соображения по устройству морского воспитания на новых началах”. В этом труде им были изложены интересные мысли и глубокие идеи во всех областях обучения и воспитания моряков: о главенстве принципов практического обучения, о выявлении способных к морской профессии, о различных методиках преподавания морского дела, об устройстве учебных заведений и т. д. Кое в чем здесь он даже опередил нашего военного педагога М.И.Драгомирова с его знаменитым девизом:”Учи не рассказом, а показом”. И по сей день многие мысли и педагогические идеи Шанца не утратили своей актуальности.


Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 109; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!