Жилищная ситуация в Петербурге перед революцией
Жилье в советском городе: историко-социологическое исследование (Ленинград, 1918-1991)[1] Катерина Герасимова Центр независимых социологических исследований Европейский университет в Санкт-Петербурге E-mail: katja@indepsocres.spb.ru Жилье являлось одним из основных социальных институтов, выполнявших функции социального и политического контроля, формирования социальной стратификации и конструирования идентичности советского гражданина. В этой работе будет государственная и партийная идеология (воплощающая легитимную символическую власть) и ее реализация (с помощью политической и экономической власти) в программах, постановлениях, инструкциях, конкретных решениях, законодательстве в столкновении с уже организованным пространством, предыдущим опытом людей, их привычками, логикой практики и тактиками выживания. Для анализа жилья как социального института американский историк Стивен Коткин, изучавший быт Магнитогорска в 30-е годы, использовал теорию современного французского философа М. де Серто о наличии двух типов действия: стратегического и тактического.[2] Стратегии присущи агентам, обладающим волей и властью, происходящей из принадлежности к институтам доминирующего порядка и/или владения «своим местом». Под «своим местом» понимается территория, находящаяся в распоряжении и под контролем агента, благодаря наличию которой он может отграничить вмешательство других агентов и внешних обстоятельств. Цель стратегического действия – увеличить доминирование агента над другими через техники социокультурного производства, и таким образом воспроизвести доминирующий социальный порядок. Тактически действующие агенты, наоборот, не имеют «своего» места и вынуждены действовать в пространстве, организованном доминирующим агентом и под его контролем. Цель тактического действия – не выходя за рамки предписанного социального порядка, используя «сильного», достичь своих целей, творчески трансформируя стратегию, создавая «антидисциплину». Институционализация тех или иных социальных практик происходит в борьбе стратегических и тактических маневров, совершаемых до достижения их относительного баланса. Один из видов тактик, описанных де Серто, – это тактики проживания (dwelling). Жилец, вселяясь в спланированную с учетом культурных традиций и (идеологических) представлений об использовании жилья квартиру, наполняет ее своими вещами, практиками, трансформируя изначально предоставленный ему продукт социокультурного производства.[3] Повседневные практики советских людей, представляющие реакцию на стратегию власти, Коткин назвал тактиками жилища (tactics of the habitat), т. к. именно в пространстве своего жилья советские граждане могли наиболее эффективно уходить от власти или использовать ее за счет создания слабо защищенного и часто иллюзорного, но все-таки «своего» места.[4] При этом власть стремилась использовать жилище (и пространство в целом) для более эффективной реализации своей стратегии. Реакции на стратегии государства были дифференцированными у разных групп. Для одних групп было выгоднее принять стратегию и адаптировать ее для своих стратегических действий, если это давало им увеличение капиталов. Другие группы, для которых стратегия власти являлась угрозой для их статуса или идентичности, сопротивлялись стратегии или уходили от нее.
|
|
|
|
|
|
Методы и материалы
В исследовании использовалось несколько основных методов сбора информации. Основными были: 1) анализ официальных документов и прессы, 2) анализ личных свидетельств, 3) анализ архивных материалов.
Как отмечает де Серто, обладающий «местом власти» агент имеет возможность производить «теоретические места» – системы и тотализирующие дискурсы. В них, в свою очередь, артикулируется определенным образом порядок физических мест и социальных позиций, т. е. конструируются физическое и социальное пространства.[5] Поэтому для реконструкции стратегий власти использовались официальные документы и материалы прессы. В них представлены идеологические дискурсы, которые делали возможным появление определенных практик.[6] Дискурс стратегии – официальный, идеологический, отражающий и выражающий позицию доминирующего агента.
|
|
|
Тактические ходы редко облекаются в форму логически связанных концепций, и часто артикулируются только тогда, когда уже стали рутиной. Тактические (по отношению к действиям государства) дискурсы представлены в дискурсе повседневности или «народном». В нашем материале этот дискурс представлен в лейтмотивных интервью, воспоминаниях, письмах в органы власти. Но даже в дискурсе повседневности некоторые практики остаются не артикулированными. В этом случае практики, отраженные в дискурсе, могут быть индикаторами «молчаливых» практик, и исследование последних требует реконструкции.[7]
Первый блок материалов состоит из текстов, посвященных жилищному вопросу, опубликованных в период с 1917 по 1991 год. Среди них различаются следующие типы документов: 1) нормативные акты государственной и местной власти, 2)материалы бюджетных и статистических исследований, 3) статьи в официальной прессе.
|
|
|
Использовались сборники «Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам», журналы «Бюллетень финансового и хозяйственного законодательства», «Жилец», «Жилищное дело», «Жилищное товарищество», «За социалистическую реконструкцию городов», «Архитектура Ленинграда», «Советская архитектура», «Красная газета», «Ленинградская правда», «Строительная газета» и т. д.
В этих документах представлены стратегии власти. Даже те «тексты», которые изначально принадлежали «народному» дискурсу, идеологический дискурс «осваивал» и использовал в своих целях. Тем не менее, и в этих материалах можно найти информацию о тактиках горожан или реконструировать ее. Например, многократное повторение постановлений по одному и тому же вопросу с уточнениями и усилением санкций говорит о наличии сопротивления или игнорирования политики власти.
Второй блок материалов состоит из личных свидетельств. Основную их часть составляют интервью с жителями Санкт-Петербурга, проведенные автором в 1997 – 99 гг. В процессе исследования было проанализировано 38 интервью с людьми разного возраста (24 – 85 лет с преобладанием информантов старшего и среднего возраста), разных образовательных и профессиональных статусов (с преобладанием информантов с высшим образованием).[8]
В исследовании использовались материалы Центрального государственного архива г. Санкт-Петербурга (ЦГА), содержащего документы послереволюционной истории города. Для реконструкции истории КК чрезвычайно важными были материалы из переписки Ленгорсовета с НКВД, НКЮ и СНК РСФСР, постановления Городского управления коммунального хозяйства, отчеты собраний жилищных работников, статистические материалы и материалы обследований жилищных условий, проведенных в 1926, 1928 и 1967 гг. Для реконструкции тактик решения жилищных проблем горожанами источниками служили материалы товарищеских судов, заседаний культурно-бытовых, наблюдательных комиссий, домоуправлений, заседаний ЖАКТов, жалобы, заявления письма жильцов в органы власти, домовые книги.
Анализ материалов проводился методом аналитического (насыщенного описания). Насыщенное описание предполагает, с одной стороны, внимание к социальному контексту (рассказа, документа, наблюдаемого события), с другой – к эмическим категориям, локальным смыслам, к которым апеллирует материал.[9] Это позволяет лучше интерпретировать практики, которые являются категорией анализа.
Петроград-Ленинград, хотя и разделяет судьбу многих крупных советских городов, представляет собой отдельный случай. Более подробно специфика городского развития, демографических и социальных процессов будет рассмотрена ниже. Сейчас мы отметим лишь наиболее значимые факты. Во-первых, Петербург был столицей до 1918 года, и обладал своеобразной социальной и пространственной структурой, а после перенесения столицы в Москву превратился во второй по величине и значимости город страны. Во-вторых, демографические процессы в Ленинграде также имели особенности: после революции население Петрограда сильно сократилось, а в середине 20-х стало стремительно расти, увеличившись за период первой пятилетки в полтора раза. На динамику городского развития повлияла блокада города и разрушения, причиненные войной 1941 – 45 гг., а в дальнейшем – восстановление города и новая волна мигрантов. Доля мигрантов в населении Петербурга-Ленинграда всегда была значительной, но при этом он обладал достаточно мощным символическим и культурным капиталом, чтобы сохранять свою особую городскую среду и культуру.
Наиболее распространенным типом жилья в довоенные годы в Ленинграде были коммунальные квартиры (КК), доля которых и в послевоенные годы была настолько велика, что позволяла называть город «коммунальной столицей». К сожалению, данные о жилищной ситуации в стране и в городе в советский период фрагментарны и плохо сопоставимы. Это объясняется тем, что «коммунальность» не фиксировалась в переписях населения и обследованиях, чтобы не демонстрировать недостаточную заботу партии и правительства о качестве жизни населения. Документы архивного фонда Жилищного управления по 1939 год были полностью утрачены во время блокады. Достаточно полное описание жилищных условий жителей города было представлено в переписи 1926 года, а уже в переписи 1937 (39) гг. раздел «Дома и квартиры» отсутствовал. В следующий раз раздел о жилищных условиях появился только во Всесоюзной переписи 1989 года.
В работах, посвященных 1930 – 50-м годам, коммунальная квартира описывается как самый распространенный тип городского жилья в СССР. Типичное утверждение: «К концу 50-х годов... в городских поселения СССР насчитывалось около 25 миллионов семей. Все или почти все они находились в крайне стесненных жилищных условиях, жили, как правило, в «коммунальных» квартирах, часто со многими соседями, в общежитиях, в бараках ...»[10] Л. Гордон и Э. Клопов пишут о 30 – 40-х годах: «В государственных домах массовое распространение получила так называемая коммунальная квартира, т. е. квартира, заселенная несколькими семьями, вынужденными жить, не имея минимальной бытовой изоляции...».[11] В подтверждение они приводят данные о том, что на каждые 100 жилищ (квартир и отдельных домов) в СССР в конце 30-х – начале 40-х приходилось чуть больше, а на рубеже 50 – 60-х – чуть меньше 150 семей.[12] Даже в работах, написанных в советское время, признавалось, что «[Д]о 1958 г. коммунальная квартира, в которой жило несколько семей, была основным типом городской квартиры».[13] По официальным данным, в начале 80-х около 20 % городского населения страны жило в «коммуналках».
В Ленинграде в 1926 году только 23, 81 % семей жили в отдельных квартирах.[14] О распространенности коммунальных квартир в 30-е годы можно только предполагать: поскольку темпы жилищного строительства в это время отставали от темпов роста населения города в 1,5 – 2 раза, доля коммунальных квартир должна была вырасти. Фрагментарные статистические данные косвенно подтверждают славу Ленинграда как «города коммунальных квартир» в послевоенный период. В 1951 году в Ленинграде в квартире в среднем проживали 3,3 семьи.[15] По переписи обобществленного жилищного фонда на 1 января 1960 г., на одну квартиру приходилось в среднем 2,75 съемщика.[16] Единовременное выборочное обследование доходов и жилищных условий семей рабочих и служащих города 1967 года содержит следующие данные: из 5960 обследованных семей (в 3377 из них главы семей – рабочие, в 2123 – служащие) 61,2 % жили в коммунальных квартирах; из 810 одиноких – 62,7 %.[17] Обследование на заводе «Электроаппарат» в 1967 году показало, что только 21,3% семей работников завода проживают в отдельных квартирах.[18] Для сравнения приведу данные по Москве: в 1960 году в коммунальных квартирах проживало 60 % москвичей, в 1970 году – 40 %.[19] По переписи 1989 года, доля проживающих в коммунальных квартирах в Петербурге составляла 23,8 % жителей и была в 4,8 раза больше, чем в целом по России, и в 2,6 раза больше, чем в Москве.[20] В материалах для служебного пользования городской мэрии (депутатском запросе) данные на 1990 год показывают другие соотношения: по городу в условиях коммунального расселения проживало 45 % семей или 34 % населения, а в центральных районах 80 % и 72 % соответственно.[21]
Любая жилищная политика – это осуществление пространственного господства: «манипулирование распределением групп в пространстве всегда служило манипулированию группами...».[22] Поэтому трансформация пространственных структур города и жилища являлась одним из важных направлений социалистических преобразований. В первое послереволюционное десятилетие «стратегии жилища», разрабатываемые государством, не отличались логической последовательностью. Сразу после установления диктатуры пролетариата, были предприняты первоочередные меры по разрешению жилищного кризиса в соответствии с идеологическими установками большевиков. Однако отсутствие программы жилищного строительства, экономический кризис, первостепенность других задач и недостаточная консолидация власти привели к тому, что в 20-е годы власть была вынуждена действовать тактически в сфере обращения с жильем, отвечая на вызовы ситуации и действия горожан, адаптируя предложенные ими практики. Тактические ходы государства, обретая легитимность и поддерживаемые ресурсами власти, обретали стратегические характеристики. В 30-е годы жилищная политика государства обрела внутреннюю логику и эффективные механизмы реализации, что связано с укреплением государства и стабилизацией социальной структуры.
Ниже будут рассмотрены стратегии и тактики, характерные для разных этапов жилищной политики. Основное внимание будет уделено тем стратегически-тактическим маневрам, которые вели к возникновению и воспроизводству КК как социального института.
Жилищная ситуация в Петербурге перед революцией
В начале века в Петербурге около 40 % квартир находилось в частной собственности, и действовала социально дифференцированная система квартиронайма.[23] В 1905 – 1915 годах начали образовываться товарищества собственников и квартиронанимателей (например, дом 74/76 по Каменноостровскому проспекту), строились большие дома для рабочих (знаменитый 26/28 там же). Некоторые из них предполагали коллективное пользование бытовым оснащением и общими кухнями и комнатами отдыха («Порт-Артур» и «Манчжурия» на Лиговском проспекте). На окраинах вокруг предприятий громоздились рабочие казармы, в которых в целом по России проживало около 60% рабочих.[24] В начале 90-х прошлого века из 1400 тысяч жителей Петербурга 400 тыс. жили в каморках, подвалах, мансардах, а 150 тысяч снимали углы и койки.[25]
Одной из значимых характеристик жилищного фонда в городе являлась разница в объеме и качестве жилищного фонда в центральной части города и на окраинах. Центр города был гораздо лучше благоустроен и оснащен технически, дома обладали высокими потребительскими характеристиками.[26] Центр города обладал большим фондом многокомнатных и достаточно просторных квартир, которые либо принадлежали богатым семьям, либо арендовались семьями для проживания или сдачи в субаренду (в доходных домах). Социальный состав центра города был социально неоднородным: в одном квартале находились дома различного качества и, следовательно, предназначенные для разных социальных слоев, и даже в одном доходном доме могли собираться представители почти всех страт российского городского общества, за исключением самого высшего слоя.[27] В домах, находящихся во вторых дворах, и квартирах фасадных домов, сдававшихся покомнатно, жили мелкие служащие, торговцы, прислуга, кустари.
Реформы 1860-х гг. и начало индустриализации в конце XIX века вызвали волну мигрантов из деревень, которые ехали либо на временные заработки (так называемые отходники), либо перебирались в город, надеясь обеспечить себе и семье сносное существование, получив работу на фабриках и заводах, и обостряя «городской вопрос». Перенаселенность и антисанитарное состояние рабочих квартир и казарм были в фокусе внимания санитарной полиции и гигиенистов. Но поскольку эти районы были под контролем полиции и достаточно изолированы от фешенебельной части города, состояние рабочих районов мало волновало власть.
Послереволюционная реконструкция города была направлена, главным образом, на трансформацию сложившейся «капиталистической» структуры города, отражавшей старую социальную структуру – богатый центр, бедные окраины.[28] Дебаты о социалистическом городе и типах социалистического расселения или даже шире – о конструировании пространства, являлись достаточно значимой частью социалистической утопии.[29] Город должен был стать инструментом внедрения новых ценностей, местом формирования нового человека, пространственным выражением социального равенства. Той же цели должна была служить жилищная политика советского государства.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 129; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!