ПОВЕСТЬ ОБ АЗОВСКОМ ОСАДНОМ СИДЕНИИ ДОНСКИХ КАЗАКОВ
В ряду исторических повестей XVII в. особенный литературный интерес представляют повести об Азове. Эти произведения возникли в демократической среде донского казачества — «великого Войска Донского», образовавшегося и пополнявшегося главным образом за счёт беглых крестьян, уходивших на «вольный тихий Дон» от тягчайшего крепостного гнёта со стороны боярства и дворянства. В 1637 г. Войско овладело мощной турецкой крепостью в устье Дона — Азовом, который в течение многих лет служил основным опорным пунктом турецко-татарской экспансии на окраины Русского государства. Сделано это было без ведома царя Михаила Фёдоровича, который был занят политической и военной борьбой на Западе (с Польшей и Швецией) и старался поддерживать мирные отношения с турецким султаном Мурадом IV. Мурад вскоре же после взятия Азова готовился к отвоеванию города у казаков, но в 1640 г., среди этих приготовлений, умер. Новый султан Ибрагим I летом 1641 г. послал под Азов огромную армию и флот. «Многособранные» войска турок осадили город. Несмотря, однако, на огромное превосходство турецких сил, четырёхмесячная осада Азова оказалась безуспешной; после 25 ожесточённых приступов она была снята, и турецко-татарские войска бесславно вернулись восвояси. Но и Войско Донское было совершенно истощено непосильной осадой, цвет казачества погиб в борьбе с врагом. Казаки спешно шлют своих лучших людей в Москву с просьбой к царю принять Азов к себе «в вотчину», укрепить его и снабдить новым гарнизоном. Вопрос о том, «Азов у казаков принимать ли?». обсуждался в 1642 г. на созванном для этой цели Земском соборе. Не только донские казаки, но и купечество и часть дворянства активно выступали за присоединение Азова к России, доказывая политическую и военную необходимость этого акта. Однако нерешительная политика царя, крупного боярства и духовенства одержала верх, и, уступая категорическим требованиям и угрозам турецкого султана, царь приказал казакам добровольно «Азов покинуть», что они и сделали, не имея сил для вторичной обороны этой, теперь уже разрушенной до основания крепости. С 1642 г. вплоть до эпохи Петра I Азов снова находился под властью Турции.
|
|
|
Азовские события вызвали к жизни ряд литературных произведений, создавшихся непосредственно вслед за самими событиями. Таковы «историческая» повесть о взятии Азова донскими казаками в 1637 г., «документальная» и «поэтическая» (по терминологии А. С. Орлова) повести об Азовском осадном сидении в 1641 г. «Поэтическая» повесть дошла до нас в четырёх редакциях и написана в форме войсковой казачьей отписки — донесения царю Михаилу Фёдоровичу,— облечённой в художественную форму, частично обусловленную влиянием былин, казачьих песен о «тихом Доне Ивановиче» и повестей о Мамаевом побоище'. В дальнейшем, в последней четверти XVII в., в той или иной мере на основе повести об Азовском взятии и осадном сидении, а также, как предполагает А. С. Орлов, под влиянием казачьих песен разинского цикла возникла «сказочная» (по терминологии А. С. Орлова) «История об Азовском взятии и осадном сидении от турского царя Брагима донских казаков».
|
|
|
Познакомимся с первоначальной редакцией «поэтической» повести об Азовском осадном сидении. Эта повесть является наиболее художественной во всём цикле Азовских повестей.
Повесть начинается с документального сообщения о том, что в 1641 г. к царю Михаилу Фёдоровичу приехали из Азова с письменным донесением («росписью») об осаде города атаман Наум Васильев, есаул Фёдор Иванов (лица исторические) и сидевшие с ними в осаде 25 человек казаков. Автор повести строит свой рассказ об «осадном сидении» в форме казачьих войсковых отписок, в которых изложение ведётся от лица всего Войска Донского, как бы устами самих казаков («мы, казаки...») 2.
Повесть точно описывает состав огромной турецко-татарской армии, посланной султаном под Азов. Враги окружают город. Автор такими образными словами описывает ужас нашествия: «Где у нас была степь чистая,— говорят казаки,— тут стала у нас однем часом, людми их многими, что великие и непроходимые леса тёмныя». Земля под Азовом будто бы подогнулась, и из Дону-реки вода выступила, шатры турецкие, что горы, забелелись, стрельба врага была так сильна, как будто разразилась «гроза небесная», крепости азовские потряслись, само солнце померкло, и наступила тьма.
|
|
|
Турецкое командование посылает к казакам своего представителя, который обращается к ним с «речью гладкою: «О люди божий, царя небесного! Никем вы в пустынях водими или посылаеми, яко орли парящие без страха по воздуху летаете и яко лви свирепый в пустынях рыскаете, казачество донское и волное и свирепое, соседи наши ближние и непостоянные нравы, лукавы пустынножители, неправии убийцы и разбойницы непощадны! Как от века не наполните своего чрева гладново? Кому приносите такие обиды великие и страшные грубости? Наступили есте вы на такую великую десницу высокую, на государя царя турсково. Не впрям вы ещё на Руси богатыри светоруские нарицаетесь...» Это своеобразное начало речи, в котором риторические похвалы казакам перемежаются упрёками по их адресу, продолжается укорами и бранью за взятие ими «любимой отчины» султана — Азова и заканчивается грозным требованием в эту же ночь очистить город. Турецкий посол подчёркивает, что от Московского царства помощи и выручки казакам ждать нечего. Но если казачество «вольное» захочет служить султану турецкому, то отпустит он им все их «казачьи грубости прежние... и взятье азовское». Пожалует он казаков честью великою и обогатит «неисчётным богатством».
|
|
|
Ответная речь казаков проникнута чувством патриотизма, рыцарского достоинства и презрения к какому бы то ни было компромиссу. В традиционном риторическом стиле казаки упрекают султана в сатанинской гордости, в том, что он «ровен... богу небесному у вас в титлах пишется», но за всё это опустит его бог «с высоты в бездну вовеки», и от казачьей «руки малыя» будет ему «срамота и стыд и укоризна вечная». Даже если турки и возьмут Азов, то и в этом случае султан не приобретёт чести победителя, так как возьмёт он город наёмными силами, «умом немецким и промыслом», а не своим умом. И далее, творчески используя стилистику повестей о Мамаевом побоище и фольклора, автор устами казаков говорит: «Где ево (султана) рати великия топере в полях у нас ревут и славятся, а завтра в том месте у вас будут вместо игор ваших горести лютые и плачи многие, лягут от рук наших ваши трупы многие. И давно у нас, в полях наших летаючи, хлехчют орлы сызыя и грают вороны чёрныя подле Дону тихова, всегда воют звери дивии, волцы серыя, по горам у нас брешут лисицы бурыя, а всё то скли-каючи, вашего бусурманского трупа ожидаючи».
Ориентируя своё произведение на московского читателя — современника азовских событий, автор повести, как мы видели, влагает в уста турецкого посла замечание о том, что Московское государство не поддержит казаков. В ответной речи казаки говорят: «И мы про то сами без вас, собак, ведаем, какие мы в Московском государстве на Руси люди дорогие, ни к чему мы там не надобны...» Но несмотря на обиды, которые причиняет казакам Московское государство, они чтут его, потому что оно «велико и пространно, сияет светло посреди паче всех иных государств... аки в небе солнце». Казаки знают, что их на Руси «не почитают и за пса смердящаго». Происходит это потому, что, как они говорят, «отбегаем мы ис того государьства Московского из работы вечныя, ис холопства неволнаго, от бояр и от дворян государевых... Кому об нас там потужить? Ради там все концу нашему». Таким образом, с одной стороны, казаки, подобно былинным богатырям, стоят «на заставе» родной страны и в борьбе с турецко-татарскими посягательствами на пределы Русской земли сознают себя представителями всего своего народа, государства и веры, а с другой — все они, в большинстве своём в прошлом беглые холопы, с горечью подчёркивают несправедливое отношение к ним на Руси со стороны их прежних хозяев — «бояр и дворян государевых».
На предложение турок перейти на службу к султану казаки иронически обещают побывать в Царьграде и послужить Ибрагиму, «пищалми казачими да своими сабелки вострыми». Они напоминают им ещё историческое событие 1453 г., завоевание турками Царь-града, когда убит был царь Константин и побиты тьмы тысяч христиан, кровью которых обагрены были церковные пороги. За это казаки теперь грозят освободить некогда христианский Царьград, убить султана Ибрагима. «Государевы люди руские», населяющие окраины Московского государства, «аки лви яростные и неукротимые, и хотят поясти вашу живую плоть босурманскую». При помощи их, будь на то только царская воля, «был бы за ним, великим государем, однем летом Ерусалим и Царьград по-прежнему, а в городех бы турецких во всех не стоял бы камень на камени от промыслу руского».
Казаки заканчивают свой ответ решительным отказом сдать Азов и, наговорив туркам немало колких и обидных слов, советуют впредь с такою «глупою речью» к ним не ездить.
Осадные действия турок возобновляются. Приступы турецких войск чередуются с вылазками казаков. Турки несут огромные потери. За выдачу трупов своих воинов они предлагают казакам большие деньги, но казаки отказываются от них: «Не продаём мы мёртваго трупу николи,— отвечают они.— Не дорого нам ваше серебро и злато, дорога нам слава вечная!»
Двадцать пять жесточайших приступов выдерживают казаки; уже почти лишились они сна, ноги у них подогнулись, руки оборонные служить не могут, уста безмолвствуют, и глаза порохом выжгло. В ожидании смерти они прощаются с царём Михаилом Фёдоровичем, духовенством и всеми православными христианами, а затем обращаются с трогательным прощальным словом, насквозь пронизанным образами народной поэзии, к окружающей природе: «Простите нас, леса тёмные и дубравы зелёныя. Простите нас, поля чистые и тихия заводи... Прости нас, государь наш тихой Дон Иванович, уже нам по тебе, атаману нашему, з грозным войском не ездить, дикова зверя в чистом поле не стреливать, в тихом Дону Ивановиче рыбы не лавливать».
Новая попытка турок решить дело подкупом терпит неудачу: казаки готовы скорее умереть, чем сдать Азов.
Во время осады к казакам, как говорится в повести, является сама богородица: «Мужайтеся, казаки, а не ужасайтеся!» — говорит она, ободряя осаждённых и вселяя в них веру в конечную победу. Во время вылазки казаки якобы видели «мужа храбра и младова» (ангела), посекающего турок.
Неожиданно в ночь на 26 сентября 1641 г. (дата историческая) «турские паши... со всеми своими силами побежали никем же гонимы с вечным позором». Казаки пошли в брошенные турками «таборы» и захватили там несколько «языков», которые и объяснили, что турки бежали из-под Азова, испугавшись страшного видения: «Над нашими полки бусурманскими,— говорят они,— шла великая и страшная туча от Русии, от вашего царства Московского».
Перед тучею двигались два «юноши» и грозились мечами, обнажёнными на «полки бусурманские». Весьма характерно, что эти традиционные для древнерусской литературы явления «небесных сил» в помощь христианским воинам автор повести искусно приурочивает к изображаемой обстановке. У него и страшная туча с юношами приходит не с востока, как обычно в литературной традиции, а именно от «царства Московского». Это как бы намекает читателю на то, что как раз Москве следовало поспешить на выручку осаждённым.
«Азовское сидение» окончилось полной победой казаков. Но и уцелевшие казаки были все «переранены». На протяжении всего рассказа об азовской осаде автор всей силой своего публицистического и поэтического таланта славил героизм казаков, отстаивал их интересы в борьбе за Азов. «Поэтическая» повесть, как и подлинные войсковые отписки этого премени, заключается основной мыслью, определяющей её идейное содержание и социальную функцию,— мыслью о необходимости присоединения Азова к Русскому государству. От лица всего казачества автор говорит: «А топер мы Войском всем Донским государя царя и великого князя Михаила Фёдоровича всея Росии просим милости... чтобы велел у нас принять с рук наших свою государеву вотчину Азов град». Сами же казаки, «увечные» и «перераненные», собираются, по словам повести, «приняти образ мнишеский», атамана своего сделать игуменом, а есаула — строителем казачьей «лавры Предтечевой».
«Поэтическая» повесть об Азове, как показывает один из недавно изученных её списков, была написана в Москве зимой 1641—1642 г., когда на Земском соборе шли ожесточённые споры по азовскому вопросу'. Эта повесть возникла как агитационное произведение, имевшее своей основной целью вызвать наибольшее сочувствие к героям-казакам у московских читателей, убедить их в необходимости присоединения Азова к Русскому государству.
В основу повести положен фактический материал, непосредственные наблюдения очевидца «осадного сидения». Правдивость и детальность передачи всех обстоятельств азовской осады в нашей повести полностью подтверждается мемуарами турецкого путешественника Эвлия-эфенди, находившегося под Азовом в свите турецкого главнокомандующего Дели-Гусейн паши2, свидетельствами очевидца осады астраханского стрельца Куземки Фёдорова и целым рядом русских исторических документов.
Форма войсковой казачьей отписки, избранная автором повести для своего рассказа, была привычна для современников, и в то же время, в обстановке горячего интереса москвичей-читателей к событиям в далёком Азове, именно эта форма оказывалась наиболее убедительной, так как создавала впечатление живого, взволнованного рассказа самих казаков, героев осады, о пережитом ими. Фактический материал повести окрашивается в высшей степени лирически, в соответствии с напряжённой драматической обстановкой, в которую поставлены были осаждённые казаки. Отвага, мужество, воинская доблесть азовских героев рисуются почти в легендарных чертах. Казаки — подлинные донские «рыцари», бесстрашные, крепкие духом и телом «богатыри святорусские», проявляющие чудеса храбрости, с малыми своими силами упорно отстаивающие Азов-город от неисчислимых вражеских войск. Величие и необычайность казачьего подвига определяют эпический склад самого повествования, сложившегося под влиянием народной песенной поэзии. Рисуя картину животного царства, автор повести использует типичные фольклорные эпитеты: «орлы сизыя» и «вороны чёрныя», «волцы серыя» и «лисицы бурыя»; в лирическом прощании казаков упоминаются «леса тёмныя», «дубравы зелёныя», «поля чистые», «тихия заводи», «море синее», «реки быстрые». Трогательное прощальное обращение казаков к «тихому Дону Ивановичу», которого они величают своим «государем» и «атаманом», особенно характерно для донского фольклора.
Легендарная исключительность события, как оно изображается в повести, диктует ей обращение к традиционным формам повествовательного воинского стиля с его сверхъестественными картинами батальной обстановки. Подчёркивание губительных опустошений, которые производит малочисленное казачье войско во вражеском лагере, изобилующем огромными силами,— знакомый нам приём старых воинских повестей. От них же идут и картины необычайного шума и грома, производимых неприятельскими трубами и барабанами, красочные описания сияющих, как небесные светила, доспехов воинов, уподобление битвы грозе небесной, жалобы осаждённых на крайнее изнеможение и усталость, при которых ноги подгибаются, теряется голос и слух. Наконец, оттуда же и картины помощи казакам со стороны «небесных сил» то в виде двух юношей с обнажёнными мечами или двух «младых мужиков» в белых ризах, то в образах двух старцев — Ивана Предтечи и Николы-чудотворца — или в образе «жены прекрасны и светлолеп-ны» — богородицы. Заступничество небесных сил обнаруживалось и в появлении слёз на иконе Ивана Предтечи, которые наполнили церковную лампаду. Все эти традиционные литературные образы свидетельствуют о широкой начитанности автора повести.
В повести обращает на себя внимание совмещение торжественной архаической стилистики с живым просторечием, как это позже , будет и в писаниях протопопа Аввакума. С одной стороны — традиционные патетически-восторженные фразы о величии и силе Московского государства, русского царя и православной веры, с другой — просторечные укоризны и выпады против московских бояр и дворян и особенно против турок, выпады, своей иронией и сарказмом предвосхищающие писательскую манеру того же Аввакума. Автор повести, несомненно, принадлежал к демократической среде донского казачества. Есть все основания предполагать, что это произведение было написано есаулом «станицы» казаков, приехавших в 1642 г. с отпиской о героической обороне Азова,— Фёдором Ивановым Порошиным '. Будучи канцеляристом, а в прошлом беглым холопом известного вельможи князя Н. И. Одоевского, Порошин занимал на Дону положение войскового дьяка (начальника войсковой канцелярии). Подлинные отписки Порошина, одна из которых вызвала даже гнев царя своим чрезмерно настойчивым требованием оказания помощи казакам в борьбе за Азов, оказываются очень близкими нашей повести и по содержанию своему и по стилю. После осады Порошин был выбран есаулом той станицы, которая отправилась в Москву к царю Михаилу для решения судьбы Азова. Здесь, в 1642 г., в пору, когда заседал Земский собор по азовскому вопросу и шли жаркие споры о том, удерживать ли России Азов или вернуть его туркам, и была написана Порошиным «поэтическая» повесть, пропагандировавшая закрепление Азова за Россией и обличавшая бояр и дворян, притеснявших казаков. Но литературная пропаганда Порошина оказалась безрезультатной: Азов был возвращён туркам, а Порошин, как упорный защитник планов, не нашедших себе поддержки у правительства, был сослан в Сибирь, очевидно, для того, чтобы по возвращении на Дон не мутить казаков и не восстанавливать их против московского правительства2.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 415; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!