Любовные отношения и их нарушения

 

Чтобы полностью узнать человека, необходимо понять его также в его любовных отношениях… Мы должны сказать о нем, верно или неверно ведет он себя в вопросах любви, мы должны понять, почему в одном случае он поступает должным образом, а в другом случае – нет. Таким образом, сама собой добавляется еще одна задача: найти способ подступиться к тому, чтобы предотвратить те или иные неудачи в любовных отношениях. Если вспомнить, что от решения проблемы любви и брака, пожалуй, зависит прежде всего человеческое счастье, то нам сразу станет понятным, что мы имеем перед собой множество наисложнейших вопросов. Одна трудность возникает при обсуждении этих вопросов уже в самом начале – большинство людей говорят о ней сразу. Все люди разные, и, наверное, два человека в иных условиях могли бы быть более счастливы, если бы, например, каждый из них нашел другого партнера. С этой возможностью можно легко согласиться, но она свидетельствует только о том, что данные люди сделали плохой выбор. Ищем ли мы причину неудачи в вопросах любви в плохом, неправильном выборе или рассматриваем случаи, в которых человек все равно бы потерпел неудачу, потому что он должен был потерпеть ее в силу более глубоких причин, – во многих случаях знание человеческой души и ее движущих сил способно уберечь нас от промахов. Вопрос о любовных отношениях является частным вопросом человеческой жизни. Его понимание возможно только в том случае, если мы будем учитывать его связь со всеми остальными жизненными вопросами. Жизнь ставит перед нами три комплекса важнейших задач, от решения которых зависит наше будущее, наше счастье.

Первая жизненная задача – это общественная задача в самом широком смысле. Жизнь требует от каждого определенного поведения и развитой способности к контактам с окружающими нас людьми, определенного поведения в семье и формулировки своей социальной позиции. Для судьбы человека небезразлично, какой, например, социальный порядок он выбирает как задающую направление цель, насколько в своих поступках он думает о собственном благе и насколько – о благе других. Нередко при этом его внутренний выбор трудно обнаружить во внешних решениях, часто он вообще не может прийти к решению в вопросе о социальной позиции, и часто его точку зрения следует понимать в ином смысле, нежели в том, который выражается внешне. То же самое относится и к политической позиции. Редко встретишь людей, довольных своей партией, но очень часто – тех, кого, собственно говоря, можно было бы причислить к другой партии. Их отношение к человеческому обществу, их отношение к ближним в самом широком смысле всегда играет огромную роль, но не ту, что им и другим людям кажется.

Следующая жизненная задача, которая ждет нашего решения, – профессиональный вопрос, то есть вопрос о том, каким образом человек хочет принести пользу обществу. Решение этого вопроса необычайно резко высвечивает сущность человека. Если мы, например, слышим от юноши, что ему претит любая профессия, то мы не будем пока его считать настоящим социальным человеком: либо потому, что он еще не созрел для общества, либо потому, что без наставлений, сам по себе он так и не станет зрелым. К выбору профессии ведут бессознательные связи, которые дают о себе знать у подавляющего большинства людей. Эти связи бессознательны потому, что никто, выбирая профессию, не думает, что он совершает шаг, приносящий благо обществу, что он ищет свое место в общественном распределении труда. Далее, однако, вопрос заключается в том, как он выполняет свою работу. Есть люди, которые выбрали профессию, но терпят неудачу или некоторое время спустя понимают, что им, собственно, нужно было что‑то другое. Из факта частой смены профессии мы заключаем, что перед нами люди, которые, в сущности, вообще не хотят иметь никакой профессии, которые, возможно, считают себя слишком хорошими или слишком плохими для любой профессии и ведут себя так, словно делают одолжение.

Третий жизненный вопрос, который должен решить любой человек, – это вопрос любви и брака, который мы хотим рассмотреть здесь особо. К этому вопросу ребенок готовится постепенно. Все его окружение исполнено отношениями любви и брака. Нельзя не признать, что уже в самые первые годы жизни ребенок пытается занять свою позицию по этому вопросу и выработать свое направление. То, что мы слышим на словах, не является важным, ибо как только заходит речь о вопросах любви, ребенком часто овладевает неимоверная робость. Есть дети, которые совершенно определенно высказываются, что не могут говорить на эту тему. Есть дети, которые очень привязаны к своим родителям, но не могут быть с ними нежными. Один четырехлетний мальчик, когда его хотели поцеловать, отвечал на это ударами по лицу, так как проявление нежных чувств было ему неприятно, вызывало у него тревогу и казалось прямо‑таки унизительным. Если окинуть мысленным взором нашу собственную жизнь, нельзя не заметить, что каждое проявление нежности сопровождается своего рода чувством стыда и впечатлением человека, что из‑за этого он становится слабее или менее ценным. Это кажется весьма странным и требует объяснения. Мы растем с такой установкой, как будто выражение нежных чувств является чем‑то постыдным. Эта установка соответствует общей направленности нашей культуры на мужской идеал. Соответственно, наши дети постоянно воспитываются школой, литературой и окружением в направлении, в котором любовь расценивается как своего рода отсутствие мужественности, и порой это выражается совершенно отчетливо. Некоторые заходят здесь настолько далеко, что о них можно говорить как о людях, боящихся чувств.

Первые нежные побуждения у ребенка проявляются уже в самом раннем возрасте. Проследив за их развитием, мы с легкостью можем установить, что все они являются побуждениями врожденного чувства общности. То, что чувство общности является врожденным, вытекает из постоянства, с которым оно каждый раз возникает. Степень его развития дает нам возможность увидеть отношение к жизни. В понятии «человек» уже заложено все наше понимание чувства общности, мы не могли бы представить себе человека, который бы его потерял и тем не менее продолжал бы называться человеком. В истории мы также не обнаруживаем изолированно живущих людей. Где бы мы ни встречали людей, мы видим, что они живут в группах, разве что только отдельные люди были, например, искусственно или по причине безумия изолированы от общества. Говоря о животном мире, Дарвин указывает, что в группах живут те живые существа, которые занимают менее благоприятную позицию по отношению к природе. Витальность, жизненная сила таких животных проявляется в том, что они объединяются в группы, бессознательно следуя принципу самосохранения. Мы можем далее понять, что все отдельно жившие животные, которым в их суровом развитии недоставало чувства общности, должны были погибнуть. Они пали жертвами естественного отбора. Принцип естественного отбора опасен также и для человека, потому что в физическом отношении природа обошлась с ним самым немилосердным образом.

Ситуация неполноценности и недостаточности человеческого рода является источником постоянного стремления и принуждения – стимула к достижению состояния покоя и постоянства. На этом пути мы находимся еще и сейчас, и лучшим утешением для человека является сегодня, пожалуй, сознание того, что наша нынешняя ситуация есть не что иное, как переходный момент, кратковременная фаза в человеческом развитии. Разумеется, легче ее пройдет тот, кто находится в согласии с реальными условиями, кто отвечает логике фактов, тогда как безжалостная судьба постигнет, естественно, тех, кто этой логике противоречит. В самом же глубоком смысле ощущение логики совместной человеческой жизни есть не что иное, как чувство общности.

Все развитие ребенка требует введения его в ситуацию, в которой имеется чувство общности. Его жизнь и здоровье гарантированы только в том случае, если существуют люди, которые за него заступаются. Новорожденный теленок уже вскоре после появления на свет может, например, различать ядовитые растения. Но новорожденный человек вследствие неполноценности своего организма предоставлен чувству общности взрослых; ребенка нужно долго выхаживать, учить и воспитывать, прежде чем он приобретет способность сам о себе заботиться.

Даже когда мы рассматриваем способности, составляющие нашу гордость и обеспечивающие нам преимущество перед другими живыми существами, как‑то: разум, логику, язык, понимание и предпочтение нами всего хорошего и прекрасного, то и в них тоже мы можем увидеть только те преимущества, которые отдельный человек никогда не смог бы создать, поскольку их могла породить только коллективная психика.

Поэтому мы удовлетворяем потребности, которые никогда бы не обременяли индивида, если бы не стали жизненными в человеческом обществе. Для отдельного человека, который не был бы связан с обществом, сознательная, сознательно отслеживаемая логика не имела бы никакого значения, ему не нужно было бы говорить, ему было бы все равно, добрый он или злой; более того, эти понятия из‑за отсутствия связи с человеческим обществом, с ближними, как у живущих порознь животных, утратили бы всякий смысл. Все качества душевной жизни человека, все достижения человеческого духа возможны лишь постольку, поскольку люди связаны между собой.

И об этой взаимосвязи печется не только нужда, не только настоятельные потребности дня, но и наша сексуальная организация. Разделение человечества на два пола отнюдь не приводит к обособлению; оно означает вечное стремление друг к другу. Оно порождает чувство взаимного родства, поскольку в венах каждого течет общая кровь, поскольку плоть каждого есть плоть другого. Брачные законы народов следует понимать только с той точки зрения, что любовь в них расценивается как общие узы группы. Они запрещали браки и половые отношения среди членов одной семьи потому, что это вело бы к изоляции семей. Поэты, религии, священные заветы выступают против инцеста и пытаются его искоренить. Самые образованные люди ломали себе голову над тем, в чем, собственно, причина естественного отстранения членов семьи друг от друга. Оно объясняется развитием в каждом ребенке чувства общности, исключающего все возможности, которые могли бы вести к изоляции человека.

То, что мы называем в собственном смысле любовью, отношением между полами, всегда неразрывно связано с чувством общности. Любовь как отношение двух людей и как составная часть чувства общности имеет свои собственные законы. Поскольку она является необходимым компонентом сохранения человеческого общества, ее нельзя понимать в отрыве от него. Кто позитивно относится к обществу, тот, безусловно, позитивно относится и к любви. Кто обладает чувством общности, тот будет выступать за брак или равноценную или превосходящую его форму любви. У того же, у кого чувство общности подавлено, кто не сумел прийти к свободному проявлению своей сущности в рамках человечества, любовные отношения будут иметь обособленный характер.

Оглядываясь назад, мы можем теперь сделать несколько заключений, которые облегчат нам рассмотрение огромной области любовных отношений и несколько рассеют темноту. Мы можем утверждать, что человек, социальное развитие которого пострадало, у которого нет друзей, который не стал подлинным социальным человеком, который называет своим мировоззрение, противоречащее чувству общности, который, наверное, также не смог благополучно решить свой профессиональный вопрос, то есть опять‑таки тот, кто полностью или почти полностью потерян для общества, должен испытывать трудности в своих любовных отношениях и даже едва ли будет способен решить эротический вопрос. Такие люди будут выбирать необычные пути, создавать трудности и хвататься за них как за защитную отговорку. Подобные трудности мы хотели бы рассмотреть здесь несколько ближе; при этом мы придем к более глубокому пониманию всей проблемы. Мы сможем утверждать: и в любовных отношениях человека проявляется вся его личность. С одной стороны, мы можем из его любовных отношений понять его личность, с другой стороны, из понимания всей его личности – догадаться о соответствующих ей особенностях эротических притязаний.

Очень часто в вопросе об эротических отношениях мы встречаем весьма распространенные, однако ошибочные предположения, что любовь одного налагает обязательства на другого.

Если чуть‑чуть прислушаться к жизни и при этом немного понаблюдать за собой, то мы сможем убедиться, что очень часто совершаем ошибку, полагая, что любимый человек обязан нам уже тем, что мы его любим. Похоже, что это заблуждение в той или иной степени содержится во всех наших проявлениях. Оно проистекает из детства и из отношений в семье, в которой и в самом деле любовь одного чуть ли не делает должником другого. Мы носим в себе только остаток этого детского представления, желая перенести подобные отношения в жизнь. Возникающие из этого заблуждения группируются вокруг следующего хода мыслей: «Раз я тебя люблю, ты должен делать то‑то и то‑то». Тем самым и отношения между людьми, которые действительно привязаны друг к другу, нередко приобретают гораздо более жесткий уклон, а потребность во власти индивида, который, подчеркивая собственную любовь, хочет втянуть другого в свою схему, в свой шаблон, требует, чтобы поступки, выражения лица, манеры, успехи и т. д. соответствовали его желаниям, только по той причине, «что он этого человека любит». Это с легкостью может переродиться в тиранию. Ее следы мы находим, пожалуй, во всех любовных отношениях.

Таким образом, мы видим фактор, пронизывающий любовную жизнь людей, который всегда ведет к нарушениям совместной жизни: стремление к власти и личному превосходству. В человеческом обществе необходимо уважать свободу индивидуальности и предоставлять ей право поступать по собственному усмотрению. Кто стремится к личному превосходству, тот препятствует своему присоединению к обществу. Он желает не включения себя в целое, а подчинения других. Тем самым, разумеется, он нарушает гармонию в жизни, в обществе, среди своих близких. Поскольку ни один человек не может долгое время терпеть кабалу другого, то те, кто даже в своих любовных отношениях стремятся к власти над другой стороной, неминуемо будут наталкиваться на серьезные трудности. Если они хотят привнести свою склонность к высокомерию и превосходству в эротические отношения, то они должны либо подыскать партнера, который внешне будет им подчиняться, либо вести борьбу с партнером, который также стремится в эротике к превосходству или победе. В первом случае мы наблюдаем превращение любви в рабство, во втором случае предвидим постоянную, изнуряющую борьбу за власть, которая никогда не ведет к гармонии.

Пути, которые здесь избираются, чрезвычайно разнообразны. Существуют властолюбивые натуры, которые настолько боятся за свое честолюбие, за свою власть, что ищут только такого партнера, в превосходстве над которым они уверены, который, похоже, всегда будет им подчиняться. При этом речь отнюдь не идет лишь о никчемных честолюбцах – в нашей культуре одержимость стремлением к власти является общераспространенной чертой, неизмеримый вред которой для развития всего человечества продемонстрировали исследования индивидуальной психологии. Если бы, например, захотели изучить в этом направлении любовную жизнь Гёте, то с удивлением натолкнулись бы на чрезвычайную неуверенность, которую этот честолюбивый человек проявлял в вопросах любви.

Подобным образом мы можем понять часто встречающиеся в нашей жизни странности, когда в результате своего любовного выбора люди опускаются на гораздо более низкий и не соответствующий их положению социальный уровень. Например, не так уж редко бывает, что мужчина, занимающийся исключительно высшими вопросами человечества, поражает окружающих тем, что женится, скажем, на поварихе. Нас, подчеркивающих равноценность людей, это не обескураживает, но мы видим здесь своего рода регрессивное поведение и хотим понять его с точки зрения действующего человека, исследуя его конечную цель. Нам представляется нормой, что существуют люди, которые в социальном отношении, по своей образованности и подготовленности к жизни наиболее подходят друг к другу. В большинстве случаев женихи, сделавшие не тот выбор, что от них ожидали, – это люди, которые крайне осторожно и с предубеждением относятся к проблеме любви, испытывают страх перед половым партнером и поэтому ищут партнера, обладающего, как им кажется, меньшей силой и энергией. Вполне возможно, что кто‑то отклоняется от существующих норм из чувства силы. Однако чаще всего мы видим, что это происходит из слабости.

Тем самым такой выбор представляется иным осторожным натурам чрезвычайно удачным приемом, хотя они и не понимают своей конечной цели – скрыть любовью и эротикой свои более глубокие мотивы – и убеждены, что это всего лишь проделки Амура. Однако подобные отношения, развиваются, как правило, неудачно. Выясняется, что этот способ уклонения от конкуренции полов имеет многочисленные изъяны. Изъяны возникают, например, не из‑за того, что интеллектуально более развитый или занимающий более высокое социальное положение человек разочаровывается, и не из‑за того, что появляются проблемы общественного характера, когда «более простой» партнер не отвечает определенным требованиям и тем самым привносит сложности в семейную и общественную жизнь. Эти и другие внешние факторы можно было бы устранить и преодолеть, если бы только удалось осуществить конечную цель «вышестоящего» партнера. Однако странный факт: стоящий на более низкой ступени партнер не может долго терпеть, видя, как злоупотребляют его слабостью. Даже если он не понимает, в чем тут дело, его все же не покидает чувство, что его недостатки использовались в корыстных целях. Из‑за этого чувства он начинает, так сказать, мстить; он постарается доказать, что не хуже другого.

Случаев подобного рода множество. Нередко молодая, утонченная, духовно богатая девушка отдается в руки ничтожного, часто даже порочного человека с возможной идеей спасти его, кого, как ей кажется, она любит, вырвать его из когтей алкоголизма, игорной страсти, апатии. Еще никогда не удавалось спасти таких людей любовью – подобная затея почти всегда обречена на провал. «Нижестоящий» человек в любом случае чувствует недовольство тем, что его считают ниже себя. Он не позволяет себя любить и спасать, поскольку движущие силы его жизненной позиции совершенно иные и обычному разуму, «common sense», непонятны. Возможно, он давно уже отказался от надежды, что из него еще может что‑нибудь выйти, и видит в каждой ситуации, предъявляющей ему требования как социальному человеку, новую опасность, в которой может отчетливо проявиться его предполагаемая неполноценность.

Нам известно также большое число людей, которые имеют необъяснимую при другом способе рассмотрения склонность исключительно к любовным партнерам с физическими недостатками. Существуют юные девушки, которые увлекаются только пожилыми мужчинами, и точно так же встречаются обратные варианты. Эти факты справедливо обращают на себя внимание и требуют нашего объяснения. Если в таком случае мы рассмотрим отдельных людей, то, наверное, обнаружим иногда обоснованное, естественное объяснение, однако подобная склонность всегда также соответствует стилю жизни этих людей – идти по линии наименьшего сопротивления.

Далее, мы встречаем людей, которые проявляют любовную склонность только к таким партнерам, которые уже несвободны. Этот странный факт может говорить о самых разных намерениях. При определенных обстоятельствах он может означать «нет» в ответ на требования любви, стремление к невозможному, иногда неисполнимый идеал. Но он может также говорить о такой черте, как «желание отнимать», привносимой некоторыми людьми в эротику и обусловленной их стилем жизни в целом. Сначала мы хотели бы рассмотреть то бесчисленное множество случаев, когда ухажеры хотят уклониться от эротической задачи жизни и пытаются сделать это подобным, в наше время не столь уж и необычным, способом.

Есть люди, которые увлекались созданным в их воображении образом. Эта позиция отчетливо выражает конечную цель: они вообще ничего не хотят знать о любви и браке и живут такими мечтаниями, которые, по всей вероятности, никогда не смогут осуществиться. То же самое относится к подавляющему большинству случаев несчастной любви. Чаще всего она является средством реализовать то, что изначально было жизненной целью: создав видимость правоты, отстраниться от жизни, от мира. В этих случаях несчастная любовь может быть не такой уж несчастной с точки зрения осуществления этой цели. Она находит тех людей, которые уже изначально были готовы пуститься наутек, столкнувшись с вопросами жизни и прежде всего любви. Благодаря этому трюку, этой уловке такая готовность к бегству получает иногда желанное усиление. Подобная уловка не всегда берется из воздуха – она прикрепляется к каким‑либо действительным жизненным отношениям и уже не выглядит уловкой, а становится похожей на естественный результат опыта. Очень многие люди еще не стали полностью зрелыми для общества, они видят в отношениях любви и брака опасную зону и выражают свои незрелые представления разнообразными, но зачастую внешне непонятными способами. Если послушать, что они говорят на эту постоянно угнетающую их тему, то можно услышать общие фразы, которые в определенной связи, пожалуй, могут быть верными и не кажутся легкомысленными. Если, например, в целом нерешительный человек полагает, что он не женится потому, «что жизнь сейчас так трудна», то каждое его слово, пожалуй, является верным для тех, кто женат, но вместе с тем и для тех, кто не женат. Однако подобные истины высказываются только теми, кто сказал бы «нет» и без этих истин; разве что они подхватили бы тогда другие «истины». Было бы недипломатично обосновывать предвзятое намерение плохими доводами, если повсюду можно найти хорошие. Кто имел возможность убедиться в ужасающей распространенности типа людей, которые пускаются наутек, оказавшись перед решением жизненно важных вопросов, не будет удивляться облачению этой черты в эротику. Для бегства особенно годится не раз уже испытанная уловка. Создается новая идея, особый идеал. По этому идеалу оцениваются теперь все люди, которые встречаются на жизненном пути. В результате оказывается, что никто не подходит. Все не соответствуют идеалу, и если мы их отвергаем и исключаем, то наше поведение выглядит лишь благоразумным и вполне обоснованным. И только если мы выхватываем и рассматриваем отдельный случай, то понимаем, что столь благоразумно выбирающие люди даже без своего идеала заранее были готовы сказать «нет». В идеале воплощаются открытость, правдолюбие, мужество и т. д. Они представляют собой понятия, которые мы можем по своему усмотрению расширять и растягивать до тех пор, пока они не превысят всякую человеческую меру. Поэтому мы можем желать чего‑то, что мы уже заранее «сделали» недостижимым.

Эта уловка – не любить никого, потому что любишь что‑то недостижимое – находит различные возможности конкретизации. Мы можем любить человека, который появился однажды на короткое время, произвел впечатление, исчез и теперь найти его уже невозможно. Потребовалось бы обойти весь мир, чтобы его найти. В первый момент мы оказываемся растроганными, услышав о такой искренней и верной любви. Однако условие, которое выдвигается здесь для осуществления любви на земле, а именно: обойти весь мир, чтобы его найти, – является сверхчеловеческим и подтверждает наши уже пробудившиеся подозрения.

Мы можем также и сами «сделать» человека недостижимым. Часто у поклонника уже с самого начала его ухаживаний создается впечатление, что у него здесь нет никаких шансов. Это обстоятельство тотчас становится исходным пунктом последующих действий. Он думает, что не сможет жить без любимого человека, ухаживает за ним, хотя всякому объективному наблюдателю кажется невероятным, что тот когда‑нибудь обретет взаимную любовь. Да и он сам об этом говорит. Часто можно также наблюдать, что такие ухаживания принимают форму, которая уже сама по себе способна вызвать протест другого, поскольку они, например, являются слишком настойчивыми или происходят в то время, когда нет и не может быть каких‑либо гарантий совместной жизни.

Целью подобных ухаживаний является несчастная любовь. Прямо‑таки поразительно, как много людей в своих ухаживаниях держат курс на цель несчастной любви. Но если взглянуть со стороны, то следовало бы подумать, что такое поведение отнюдь не в природе человека. Тем не менее по этим людям совершенно не видно, что здесь мы имеем перед собой сплошь «беглецов». В таких случаях индивидуально‑психологическое исследование делает очевидным, что несчастная любовь для такого рода людей означает прекрасное убежище. Ибо если человек пять или десять лет носится со своей несчастной любовью, то, собственно, на протяжении всего этого времени он оказывается защищенным от необходимости решать этот вопрос. Он много страдал, заплатив за осуществление своего намерения, но своей цели, которая для него самого оставалась бессознательной, которую он сам не понимал, а именно – отстраниться от решения вопросов любви и брака, он достиг полностью – с чистой совестью и имея оправдания. То, что эта цель и это его решение, которое, собственно говоря, решением не является, не уживаются с реалиями и логикой совместной человеческой жизни, является, по существу, его трагедией, и только благодаря такому глубочайшему пониманию здесь можно вмешаться и что‑то поправить.

Любовная склонность к людям, уже сделавшим свой эротический выбор, не всегда означает «нет» для своего чувства. История выдающихся людей может показать нам, что в нашей такой сложной культуре люди растут с ярко выраженным желанием отнимать, захватывать. Следствием стремления к замужним женщинам всегда являются действия, направленные на то, чтобы завладеть объектом любви, даже если внешне эти действия часто сохраняют самую благородную форму. Одним из этих типов, по всей видимости, является Рихард Вагнер, во многих художественных творениях которого существует конфликт: герой домогается женщины, которая уже принадлежит другому. Да и жизнь Рихарда Вагнера демонстрирует подобную линию поведения.

В целом чувство неуверенности определяет многие формы эротики. Существуют молодые мужчины, которые испытывают симпатию только к старшим женщинам, ошибочно предполагая, что здесь трудности совместной жизни будут менее значительными. Они также выдают свое чувство слабости известной потребностью в материнской опеке; чаще всего они относятся к изнеженным людям, испытывающим сильную потребность в опоре, о которых говорят, что им «все еще нужна нянька». Они дополняют тот тип, который по отношению к противоположному полу никогда не может иметь достаточной уверенности и, сталкиваясь с ним, впадает в величайшее беспокойство. В нашей культуре существует огромное число таких неуверенных людей; они отмечены серьезным изъяном современной фазы развития: страхом любви и брака. Это не исключение, а общая черта времени. Современное общество кишит беглецами. Вследствие какой‑то неудачной и ошибочной позиции они словно постоянно находятся в бегах, всегда ведут себя так, как будто за ними гонятся. Существуют мужчины, которые изолируются и скрываются, существуют девушки, которые не осмеливаются даже выйти на улицу, убежденные, что все мужчины их домогаются и что они всегда будут лишь объектом нападения. Здесь свою роль играет в чистом виде тщеславие, зачастую способное полностью испортить жизнь человека.

Опыту и знаниям можно найти хорошее или плохое применение. Среди плохих применений мы встречаем гипертрофированное исправление ошибки, которое само есть ошибка. Противоположностью сдержанности и замкнутости является открытость, и, таким образом, мы встречаем людей, которые открыто совершают ошибки. Существуют люди, которые всегда демонстрируют склонность навязываться другим. Как бы ни было прекрасно открыто заявлять о своей любви, тем не менее мы также глубоко убеждены, что в нашей далеко непростой культуре человек совершает таким образом серьезную ошибку. Собственно говоря, нет ни одного человека, который бы спокойно относился к таким признаниям, и тогда поступивший опрометчиво человек не только сам вынужден терпеть муки раскаяния и нести бремя возникающих проблем, но и мешает партнеру в естественном развитии его любовных побуждений, ибо при повсеместно распространенных злоупотреблениях, которые творятся с любовью, при существующем напряжении и борьбе полов никогда в точности неизвестно, было ли признание настоящим и искренним и не скрываются ли за ним какие‑нибудь дурные намерения. Здесь нет никаких твердых законов. Наша задача – учитывать особенности партнера и придерживаться реалий культуры. Сегодня, скорее, было бы лучше несколько обуздать свои склонности.

Особую роль играет любовь, как счастливая так и, еще в большей степени, несчастная, у художников. Мы можем, пожалуй, сказать, что несчастная любовь представляет собой настолько общее явление времени, что едва ли найдется хоть один человек, который не пострадал бы от нее. Однако среди людей, которые с особой чувствительностью относятся к жизни, особенно видную роль играют художники. Они будут обращать на себя внимание уже тем, что в своем искусстве стремятся найти жизнь «рядом с жизнью», не занимаются реальностью, а ищут замену миру, едва ли не отворачиваются от действительности, но, правда, только тогда становятся истинными художниками, когда создают такие творения, которые будут полезны реальному миру. Любое художественное произведение становится таковым лишь благодаря тому, что оно обладает всеобщей ценностью, благодаря тому, что художник в своем творении находит обратный путь к общности и действительности.

В уклонении от реальной жизни заключена тенденция воспринимать институт любви и брака, делающий акцент на реальности жизни, как враждебный и мешающий. Мы встречаем многих художников, понимающих узы жизни буквально как оковы, как препятствия и даже безмерно развивающих это представление в своей фантазии. Они едва ли могут преодолеть воспринимаемые как чрезмерные эти препятствия, оказываются в своих любовных отношениях перед неразрешимой задачей и демонстрируют при этом не только движения любящего человека, но – вместе с тем и в еще гораздо большей степени – движения человека, обращающегося перед любовью в бегство. Это выражается в мыслях и произведениях, которые отражают человеческие проблемы в гиперболизированной форме. Партнер противоположного пола так или иначе воспринимается как более сильный, и вскоре сфера любви приобретает характер опасности. Эту мысль, выраженную чуть ли не буквально, можно встретить в сочинениях поэтов и писателей. Все проблематичные натуры имеют одинаковую черту, поскольку все они чрезвычайно честолюбивы и чувствительны и воспринимают любой ущерб полноте своей власти как тяжелое оскорбление или опасность. Так, поэт Бодлер говорит: «Я не могу думать о красивой женщине, не ощущая при этом огромной опасности».

Человек, вступивший однажды в предполагаемую «опасную зону», демонстрирует нам последовательность защитных и оборонительных действий. Хеббель в письме, которое он, будучи юношей, посылает своему другу, описывает свои ощущения примерно следующим образом: «Конечно, я опять здесь живу напротив самой красивой девушки в городе и по уши в нее влюблен; но, надо надеяться, и здесь тоже рядом с ядом вскоре найдется противоядие… И если сегодня я еще раз увижу, как к ней через окно поднимается ее возлюбленный, то с моим чувством к ней будет покончено». Таков выход человека, от которого, собственно, следовало бы ожидать других действий.

Угроза, исходящая от женщины, является постоянным лейтмотивом в искусстве. Посмотрите на картины художника Ропса, где женщина изображается как опасность, как нечто внушающее страх или по меньшей мере как огромная власть. Искусство сегодня – это главным образом мужское искусство, оно несет в себе мужскую традицию, выражает преимущественно мужские проблемы и возвышает женщину до того магического или внушающего страх образа, каким она предстает в глазах многих мужчин. Женщины не могут идти вровень с этим мужским идеалом времени и сталкиваются, занимаясь искусством, с проблемами, но не потому, что они неспособны, а потому, что не могут быть подчинены гипертрофированному мужскому идеалу. Предисловие к «Тысяче и одной ночи» показывает нам, с каким страхом автор отмечает хитрость и лукавство женщины, которая благодаря невероятной по сравнению с мужчиной изобретательности спасает свою жизнь. Самые древние произведения искусства, например Библия, которая даже в детские годы увлекает читателей своим особым настроением, пронизана постоянными мыслями о том, что женщина представляет собой опасность, из‑за чего ребенок растет робким, нерешительным, неуравновешенным по отношению к женщине. Одно из величайших художественных произведений, «Илиада», с большой точностью изображает несчастье, которое принесла женщина. Во всех поэтических произведениях, во всех произведениях искусства звучит проблема времени: женщина как опасность. Грильпарцер говорит о себе: «От любви я спасался искусством».

Мы не в состоянии сразу предсказать, как отразится на человеке его склонность к несчастной любви. Вся его жизненная позиция, его линия жизни являются здесь крайне важными. Если перед нами человек, который при возникающих трудностях теряет мужество и перестает быть активным, то тогда и фиаско в любви может означать для него фиаско в жизни. В самой по себе несчастной любви эти последствия не содержатся. Тот, кого в соответствии с его жизненным планом трудности только подзадоривают, соберется с силами после несчастной любви и добьется больших успехов. Несчастная любовь не является ни трагедией, ни лекарством, следствием ее может быть и то и другое в зависимости от того, кем делается вывод – мужественным человеком или сокрушенным. Вульгарная психология часто указывает на большие достижения в результате несчастной любви. Иногда она рекомендует ее как лекарство. Мы знаем людей, которые многого добились и без несчастной любви. Истинное ядро этой полуправды состоит в том, что художники необычайно захвачены и увлечены проблемой любви.

Особенно поучительной в этом отношении является жизнь Гёте. Он всегда видел в женщине опасность, всегда избегал ее и любви. Лейтмотивом «Фауста» является вечный поиск решения проблемы любви.

Неудовлетворенный фактами жизни, он собственными силами, порывами и стремлениями строил свой мир и совершал перед нашими глазами волшебное превращение всего общечеловеческого. Величие его искусства состоит в том, что все, о чем он писал, находит в нас отклик, когда мы слышим вечно новую песню о напряженных отношениях между полами, в которых люди, заблуждаясь, боятся, что самоотдача равносильна потере личности, подчинению или рабству.

Упомянем здесь еще Шляйермахера, который в своей удивительной статье стремится показать, что любовь – совсем не простое дело и глупо считать, что человек, вступая в жизнь, уже что‑то понимает в любви. Каждый, по сути, должен пройти определенную предварительную тренировку, более простую подготовительную школу. Также и этот чистейшей воды идеалист, уважаемый самыми религиозными людьми, не может игнорировать убеждения, что людям в любви не так уж легко найти друг друга.

Во время моих лекций по психологии, которые постоянно посещают примерно пятьсот человек, мне в основном задают вопросы о любви, и это свидетельствует о том, насколько труднее людям разобраться в этом вопросе, чем, например, в вопросах профессии.

Почему существует так мало счастливых любовных отношений? Мы все еще не являемся настоящими людьми, мы по‑прежнему не зрелы в любви, потому что пока еще отстаем в социальности. Мы защищаемся всеми средствами, поскольку слишком боимся. Подумать только, на какие трудности наталкивается идея о совместном воспитании полов, которое нацелено только на то, чтобы оба пола заблаговременно утратили свою робость и страх и уже с юности имели возможность лучше познакомиться друг с другом.

Для проблем в любовных отношениях не существует лекарства в форме четкой инструкции. Повседневный опыт индивидуальной психологии снова и снова показывает, что обособление эротики человека является особенностью всей его личности, которую необходимо понимать в каждом отдельном случае. Мы должны понять связь всех проявлений человека, изменить его личность и его отношение к миру, чтобы изменить ложный путь его эротики. Линия поведения человека обязательно проявится и в любви. Она заставит его либо стремиться к несчастной любви и на ней застревать, либо позволит ему относиться к ней проще и приведет к подъему. Если это люди, которые, преисполнившись честолюбием, не способны выносить любого рода отказ, то из этой понятной в общем контексте ошибки покажется естественным самоубийство, и в нашем требующем подчинения обществе появится повод к крайне трагической ситуации, в которой уход из жизни связывается с местью обществу и отдельным людям.

Любовь культивируется, а отношения любви становятся прекраснее и утонченнее с культивацией и развитием охватывающего всех людей чувства общности. Отношения любви формируются не вдруг, а свидетельствуют о длительной подготовке. Эротическая связь всегда существует между людьми, однако чтобы она воспринималась и проявлялась как любовь, необходимы определенные условия. Начало любовных побуждений восходит к тем далеким дням, когда эти импульсы еще не являлись эротикой, еще не были сексуально окрашены, но когда широкий еще поток чувства общности выливался в формах нежности и привязанности и когда были очевидны только те общечеловеческие отношения, которые (подобно отношениям между матерью и ребенком) сразу связывают людей друг с другом, не образуя тех уз, которые служат вечности и прочности человечества – уз, которые мы называем любовью. Она является узами и одновременно делает человечество вечным. Эти отношения нельзя формировать по своему усмотрению, скорее следует допускать их воздействие. Знание об этом еще недостаточно, ибо человек способен обманываться относительно процессов, протекающих в собственной душе. Оба пола слишком легко попадают в вихрь политики престижа и играют роль, до которой не доросли и которая нарушает простоту и непринужденность их жизни и наполняет их предрассудками, из‑за которых исчезает всякий след подлинной радости и всякое ощущение счастья.

Тот, кто усвоил эти идеи, хотя, разумеется, и не будет безгрешен, но по крайней мере сознательно останется на верном пути и вместо того, чтобы множить ошибки, сможет постоянно их уменьшать.

 

Трудновоспитуемые дети

 

Когда сталкиваешься с дефектом у ребенка, то здесь надо остановиться и подумать, на чем этот дефект основан. В чем его главная причина? Нет ли каких‑нибудь других причин? Нет ли каких‑нибудь заманчивых моментов, из‑за которых дети оставили полезную сторону жизни и перешли на бесполезную сторону? И после того как мы четко установили причины, мы переходим к тому, чтобы их устранить. Но такую задачу можно решить только в том случае, если у нас хорошие отношения с ребенком, если мы настолько расположили его к себе, что он открывается нам, вверяет нам свою душу и мы можем понять в нем самое сокровенное. Только тогда мы можем плодотворно действовать.

На мой взгляд, совершенно исключено, чтобы кто‑нибудь сумел достичь того же, вступив в борьбу с ребенком. В затруднительном положении ребенок всегда будет совершать промахи. Нужно отказаться от использования закрытой системы наказаний и отвергнуть тезис, что ребенка, который обманывает и ворует, сразу нужно наказывать. Родители, имеющие трудного ребенка, часто говорят: «Мы пытались быть добрыми, но это не помогло. Мы пытались быть строгими, но и это не помогло. Что же нам делать?» Не надо думать, что я считаю доброту всеисцеляющим средством; но она необходима, чтобы настроить ребенка на то, чего мы от него ждем и что сводится к изменению всей его личности. Ибо ошибки ребенка, которые проявляются вначале и которые должны служить отправной точкой, – это всего лишь поверхность. Наказывая ребенка за ложь, ничего не добьешься – наказание сделает его лишь более осторожным; просто ему нужно быть теперь более осмотрительным и нелюдимым, еще более скрытным и, быть может, добиваться своего в другом месте с помощью хитрости и прочих непригодных мер.

Таким образом, я бы хотел приступить к разговору о детской душевной жизни.

Уже в первые дни жизни ребенка мы можем наблюдать проявления чувства нежности. Ребенок начинает интересоваться своим окружением, и здесь, разумеется, мать является первым человеком, на которого обращается этот интерес. Это очень важный процесс, ибо он означает, что ребенок пробуждается от своей изоляции и формирует свой мир, в котором определенные роли играют и другие люди, что он устанавливает и учится устанавливать контакты с ними. Функция матери не ограничивается одним лишь введением ребенка в мир; столь же важная ее задача состоит в том, чтобы стать ребенку близким человеком, на которого он может положиться и которому он может доверять, который оказывает ребенку помощь и поддержку. Таким образом, благодаря этой связи с матерью ребенок приходит к истокам своего чувства общности; он больше не остается наедине со своими потребностями, а вступает в связь, в новый круг отношений, который вначале включает в себя ребенка и мать.

Теперь мы уже можем видеть, где закладывается будущее развитие и возникают первые промахи. Первое единство может быть лишь подготовкой ко многим более крупным единствам семьи и внешнего мира. Это – начало общественного человека.

Человек не живет сам по себе, обособленно, а благодаря функции матери должен найти переход, чтобы оказаться связанным с человеческим обществом и ощущать себя его частью. После этого теперь должны развиться и установиться формы его жизни. Этот переход может оказаться неудачным, если у ребенка нет матери, если он, возможно, оказался передан людям, не выполняющим функцию матери, как, например, в случае детей при столовой, которых не любят и перекидывают с рук на руки; к ним никто не проявляет тепла, и в силу необходимости они пытаются найти форму жизни, в которой предоставлены самим себе, поскольку всегда считают, что другие к ним враждебно настроены. Мы можем уже догадаться, какими будут отдельные черты такого ребенка. Постоянно избитый, постоянно преследуемый, постоянно испытывающий жестокое обращение, такой ребенок будет расти словно в стране врага. И хотя я рассматриваю лишь этот крайний случай, мы очень часто можем сказать про большую группу детей и взрослых, выросших в этих условиях, что у них переход к чувству общности не удался.

Это означает чрезвычайно многое, ибо такой ребенок всегда находится в изоляции, не сближается с другими людьми, не вступает с ними в контакт, и он будет страдать от недостаточности всех тех функций, которые служат предпосылкой развитого чувства общности. Быть может, это неважные вещи? Это самые важные вещи, которые вообще могут быть у ребенка. Не только потому, что он ни с кем не будет поддерживать дружбы; все добродетели, как‑то: верность, самоотверженность и готовность прийти на помощь, снисходительность к промахам других – у него будут отсутствовать. Все, кто занимаются детьми, могут рассказать здесь про огромное число детей, выросших на «плохой» почве. Они хорошо знают таких детей, которые беспощадны к своим товарищам, родителям и учителям, которые никогда не могут договориться с другими, которые постоянно пререкаются и грубо себя ведут. И если посмотреть ближе, то обнаруживается недостаток матери, которая либо отсутствовала, либо по каким‑то причинам не выполняла свои естественные обязанности.

При этом мы не можем винить во всем одну только мать; возможно, из‑за работы, из‑за неудачно сложившейся жизни она была не в состоянии сделать больше, и ребенок лишился матери. Мать полностью разрушила основы воспитания. Проще всего добиться в мире ребенка ненависти, если его наказывать. Но где же та мера, когда ребенок перестает осуществлять эту связь с матерью? Мы знаем множество людей, не только детей, но и взрослых, жизнь которых оказалась испорчена именно из‑за того, что не была достигнута связь с матерью и с обществом. Для нас не является контрдоводом, что мать любит своего ребенка, но неправильно себя ведет. Ее тоже не в чем упрекнуть, ничего другого она не знала. Так и появляются эти одинокие дети, которые занимают воинственную позицию, являются некомпанейскими людьми, не могут объединиться для совместной работы с другими; в благоприятных условиях иногда они могут жить сами по себе, но будут терпеть неудачи из‑за того холода, который исходит от них. Возможно, не каждый это понимает, но каждый чувствует. Таким образом, дети оказываются очень плохо подготовленными к последующим важным функциям.

Например, развитие речи у человека предполагает контакт между людьми. Речь возникла из этого тесного контакта; более того, она является новыми узами, связывающими индивида с другими людьми. Мы постоянно будем обнаруживать нарушение развития речи, если у ребенка нет такой связи. Здесь часто встречаем детей с замедленным развитием речи, детей, страдающих заиканием, в отношении которых мы всегда можем установить, что их матери не были бессердечными, но которым не удался контакт с другими людьми. Я видел довольно много детей, зажатых из‑за своего заикания; подобные явления мы не сможем устранить, прежде чем не будут раскрыты причины. Мы должны укрепить контакты этих детей; но для этого необходимо «развернуть» весь жизненный путь ребенка, что удастся не тому, кто действует с помощью силы, а только тому, кто останавливается и размышляет и кто умеет увлечь ребенка своими планами. Я видел девятилетнего ребенка, который в раннем возрасте был разлучен с матерью и воспитывался крестьянкой, которая совершенно его не понимала. Когда он должен был пойти в школу, оказалось, что его речь была совершенно не развита. Он враждебно относился к людям и не умел вступать с ними в контакт с помощью речи. У него не было друзей, он ни к кому не проявлял симпатии; поэтому не оставалось ничего другого, как вырвать ребенка из его прежнего окружения и ввести его в общество, чтобы там установить его контакты с другими людьми.

Но не только речи грозит такое губительное развитие. Это относится также к развитию разума как функции, предполагающей общеупотребительность. Если я думаю или мне кажется, что я думаю верно, то я должен предполагать, что и другие благоразумные люди думают точно так же. Но как мне это проверить, если у меня нет контакта с людьми? Я не могу этого сделать, если отношусь к другим людям враждебно, как и они ко мне. Поэтому умственное развитие таких детей оказывается ниже нормы.

Для человека, который живет в одиночестве, мораль является самой ненужной вещью в мире. Одинокий человек не нуждается в морали. Это явление чувства общности, функция общества, форма жизни людей, которые друг с другом взаимосвязаны. Если мы обнаруживаем отсутствие морали у ребенка, то можем быть уверены, что связь с другими людьми нарушена. До тех пор пока она не налажена, воспитать ребенка моральным невозможно.

То же самое относится и ко всем эстетическим чувствам и т. п., словом, ко всему, что отличает человека, что связано с развитием его чувства общности.

Рассмотрим в высшей степени удивительное, но вместе с тем трагическое развитие такого ребенка, который чувствует себя словно в стране врага. Он ждет от будущего самого худшего, он задавлен ситуацией, в которой оказался. Он ощущает себя всегда самым слабым и самым маленьким и никогда не чувствует, что его любят. В результате он очень низко себя оценивает. Он будет испытывать тяжелое чувство неполноценности. Бросается в глаза, что он не включен в круг людей, иногда обнаруживает явные признаки боязливости; любой педагог легко может убедиться в том, что такой ребенок запущен и труслив. Трусости не противоречит то, что он лазит по деревьям. Это не смелость. Смелость возможна только на полезной стороне жизни.

Когда вы впервые приступаете к анализу ребенка, набросайте совершенно несложную схему, а именно проведите вертикальную линию, а затем скажите себе: с левой стороны расположены полезные поступки ребенка, а с правой стороны – бесполезные. На этой правой стороне нет мужества и нет добродетели, даже если внешне они таковыми и выглядят. Мы не можем рассматривать сплоченность детей, их рыцарское поведение в беспризорных бандах как нечто полезное, вся их позиция относится как раз к области бесполезного.

Если теперь такие дети выходят из семьи и, например, поступают в школу, которая охватывает сегодня всех без исключения детей и задача которой – выявить и исправить эти ошибки, посмотрим, как ведут себя дети. Они проявляют враждебность, тревожность, вечно боятся, что с ними несправедливо поступят, постоянно стремятся оставить школу и, по возможности, найти место, где будут считать себя до некоторой степени защищенными, все время стремятся прекратить контакты с другими. Это плохой материал для школы из‑за недостаточной подготовки к ней, поскольку она требует от детей развитого чувства общности и надежной веры в себя. Подобной веры в собственные силы и свое будущее нет у такого ребенка, что, разумеется, сразу бросается в глаза и, кроме того, мешает его успехам. С первых же дней его причисляют к худшим. Ему начинают ставить плохие оценки, и тем самым он получает подтверждение, что в школе он остался таким же, каким был до сих пор. Он укрепляется в своем убеждении, что жизнь – это юдоль печали, что многих неприятностей можно избежать только хитростью, изворотливостью и т. д. и что лучше всего было бы уйти из школы. Соответствующим является и все его поведение.

Ранее я уже говорил, что очень часто их способности и развитие оказываются существенно пострадавшими, но не по их вине. Они не научились соблюдать порядок, они не научились концентрироваться; теперь вдруг от них этого требуют, а если они не могут этого сделать, то следует наказание. Это похоже на то, как если бы из мелодии выхватили ноту или такт, и по ней судили о данной пьесе. Этот такт имеет свое значение лишь в общем контексте. Только в том случае, если мне стала известна мелодия ребенка, я могу понять, откуда ошибка. Необходимо действовать этим основательным способом, а не думать, что ребенка, взрослого, народ в целом можно воспитать, возложив на него то или иное бремя. Все имеет более глубокие причины и взаимосвязано с развитием ребенка.

В самых крайних случаях дальнейшая жизнь этих детей складывается, разумеется, чрезвычайно неблагоприятно. Их воспринимают в школе как инородное тело. Они переживают все то же самое, что переживали до сих пор. Мир, как им кажется, не имеет других форм выражения, кроме враждебности и плохого отношения к ним. Если затем кто‑нибудь из лучших побуждений наказывает такого ребенка, то как раз этого, собственно, он и ожидал, и его представление о мире в очередной раз подтверждается.

Я не буду прослеживать жизненный путь этих детей до конца, нас интересует только тот пункт, где они потеряли веру в будущее, надежду хоть чего‑то добиться в школе. Это и есть тот момент, где они становятся запущенными, поскольку невозможно, чтобы человек постоянно считал себя ни на что не годным, бесполезным; он должен найти какой‑нибудь выход. Поэтому мы видим, что дети «отклонились» в сторону бесполезного, и расцениваем их как запущенных. Процесс всегда один и тот же. Это очевидно. Я ни разу не видел запущенного ребенка школьного возраста, который бы окончательно не оставил надежды на успехи в школе. Что для нас из этого следует? То, что мы должны организовать школу так, чтобы ребенок не терял веру в себя. В конце концов эти дети выходят из школы с плохими отметками, опороченные, раскритикованные, наказанные, с растущим недоверием в собственные силы, а теперь они должны приносить пользу, своим трудом доказать, что могут быть полезны обществу. Эти дети уже утратили веру, что они могут чего‑то добиться. Если проверить, на что они, собственно, годны, то обнаружится, что они менее опытны и решительны, чем другие. Они сами не знают, кем хотят быть, и если что‑нибудь говорят, то это оказывается пустыми словами. Эти дети не выдерживают экзамена на профессиональную пригодность. Они нигде не могут устроиться, они полностью утратили веру в себя и настолько плохо подготовлены к любому экзамену, что у них постепенно зарождается мысль и пробуждается стремление тем или иным способом доказать другим, что они не являются последним ничтожеством.

Их стыдят, снова и снова вбивают в голову: «Ты кончишь на скамье преступников, ты ни на что не годен, ты есть ничто и ничего не можешь!» – и все это попадает на плодотворную почву. Ребенок и сам не думает, что он собой что‑нибудь представляет и что‑нибудь может. Это всегда и со всех сторон подкрепляется. Чтобы все же суметь прожить свою жизнь, чтобы избежать этого чувства пристыженности и униженности, теперь начинается их уход в сферу бесполезного. Они стараются избегать школы как злейшего врага. При всякой возможности они не ходят в школу, и дело доходит даже до того, что подделываются оправдательные документы и табели, о чем не всегда узнают родители и учителя. Когда родители и учителя говорят: «Меня не проведешь!», – ребенок уже знает: как бы часто ты ни докапывался, в чем тут дело, мне нужно лишь быть хитрее! Вместо того чтобы идти в школу, он отыскивает уединенные места. Здесь он находит других, которые уже до него прошли этот путь и проверили, что нужно делать, которые уже знают, как отличиться в сфере бесполезного, как поднять веру в себя и доказать, что ты – настоящий парень. Часто бывает так, что младших подбивают на дурные поступки, вожаки остаются в тени и подставляют новичков, которым затем приходится иметь дело с полицией. Там они снова приходят к мысли, что нужно быть еще более хитрыми. Поскольку путь на полезную сторону, похоже, для них закрыт, они остаются на бесполезной стороне. А вся беда случилась потому, что они не чувствовали себя своими среди других людей.

Лечение этих детей может состоять только в том, чтобы они снова ощутили контакт с людьми. Тот, кому хотя бы однажды удалось это сделать, знает, как воодушевляется такой ребенок, когда он испытывает новое переживание, когда он сталкивается с человеком, который к нему нормально относится, с тем, кто не жалеет своих сил и постоянно пытается помочь ребенку найти свое место и установить настоящий контакт. Нередко такому контакту могут мешать побочные обстоятельства, например, если ребенок недостаточно общается с другими детьми и редко бывает в человеческом обществе или если родители, любящие своего ребенка, не имеют на него времени и сами являются изолированными людьми. В таком случае они не способствуют установлению контакта с ребенком. В доме и в семейной жизни имеется множество мелочей, которые очень часто становятся упущениями и которые с легкостью можно было бы использовать с огромной выгодой для всех. Например, я считаю чем‑то чрезвычайно важным совместные обеды в семье. Их надо понимать как благоприятную возможность для установления более прочного контакта с детьми. Но не в том случае, когда делают кислую мину, кладут рядом с собой ремень и указывают детям на все их промахи. Там, где это удается хотя бы наполовину, я советую начинать день с совместного завтрака, а не так, чтобы каждый приступал к еде в разное время, когда один еще лежит в кровати, а другой уже идет в школу. Случаются здесь и другие ошибки. Например, чувство общности у ребенка подрывают нередко тем, что прямо за столом начинают обсуждать такие вещи, что ребенок думает: «Эх, скорее бы все это кончилось, и мне не нужно было бы больше видеть людей!» Разумеется, такой же дурной привычкой является чтение газет за столом. Это не годится, поскольку у ребенка легко возникает чувство: а зачем, собственно, я здесь сижу? Конечно, заботиться о контакте с детьми необходимо и помимо обедов, до тех пор, пока дети не смогут перейти также к контактам с другими. Поэтому мне кажется очень важным, чтобы трехлетний ребенок находился в обществе.

При установлении контакта, где мать играет важную роль, может быть совершена еще одна серьезная ошибка; она состоит в том, что мать устанавливает такой сильный контакт, что у ребенка уже не остается места для других людей. Здесь возникает жизненный круг мать‑ребенок, которым исключается все остальное. В данном случае речь идет об изнеженных детях. В силу своего превосходства такая мать, естественно, является опорой ребенку, все время готова ему помогать, всегда инициативна, и ребенок всегда также обращается к ней, она готова исполнить его волю, оберегает от всех возможных невзгод, постоянно тревожась, находится рядом с ним, не разрешает ребенку самостоятельно исполнять свои функции, действовать; и поскольку мать все делает за ребенка, ему самому ничего не остается. Такому ребенку не нужно ни думать, ни действовать, поскольку мать и так все обеспечивает. Мы видим здесь, что проблемы у такого ребенка почти такие же, что и у детей первого типа. Они также исключены из самой важной и самой обширной общности. Они воспринимали только мать, которая по возможности исключает всех остальных людей. Очень часто случается, что отец замечает это неправильное развитие и хочет компенсировать его, вводя, например, более строгие методы воспитания. Что происходит? Ребенок еще теснее примыкает к матери и еще больше исключает отца. Отец и мать должны обсудить между собой, как им себя вести, чтобы ребенок еще больше не отдалялся от отца. Отцу не так уж и сложно склонить ребенка на свою сторону, только он должен иметь при этом в виду, что тем самым он пока еще добьется немногого. Нужно заботиться о том, чтобы и другие люди приблизились к ребенку.

Боязливые дети относятся к этой группе изнеженных, поскольку страх есть не что иное, как зов о помощи, и мы можем увидеть его у таких детей повсюду. Более того, зачастую это настолько пронизывает всю телесность ребенка, что дети не могут сами стоять и всегда к чему‑нибудь прислоняются; если рядом находится мать, то они прислоняются к матери. Они плачут, если мать оставляет их одних. Это, естественно, становится для матери сложной проблемой; так ей приходится расплачиваться за ошибку, совершенную в воспитании. Ребенок приобрел неверные формы жизни, и увещеваниями здесь не поможешь. Равно как и в тех случаях, когда ребенок плохо себя ведет, не хочет ложиться спать, нарушает ночной покой с единственной целью – снова и снова привлекать к себе мать. Во сне чувство изоляции может быть настолько сильным, что дети вскрикивают, – при такой форме развития дети уже напоминают нервнобольных. Здесь должен вмешаться невропатолог. У детей, страдающих энурезом, нередко встречается та же ошибка воспитания. В таком случае энурез есть не что иное, как признак того, что ребенок всем своим телом, своим мочевым пузырем заявляет: меня нельзя оставлять одного, за мной нужно присматривать, меня всегда надо оберегать! Часто таких детей строго наказывают и всегда безуспешно. Если слышишь о действительно жестоком обращении с детьми, то тогда речь, как правило, идет о детях, страдающих энурезом. В окружении таких детей всегда находится кто‑то, кто ни в грош не ставит культуру и истязает ребенка. Однако проблему можно было бы решить гораздо проще и гуманнее. Ребенок становится другим не тогда, когда его наказывают, а только тогда, когда мы понимаем, что дети испытывают настолько тяжелое чувство неуверенности, что даже по ночам апеллируют к матери, что именно поэтому они, например, при отходе ко сну чинят препятствия: их нужно правильно накрыть одеялом, оставить включенным свет, оставить открытой дверь и т. д. В дальнейшем эти дети оказываются недостаточно подготовленными к школе. Можно ли тогда удивляться, что такие дети плохо учатся? Если их, дрожащих и плачущих, принудительно приводят в школу, и они встречают там дружелюбного учителя, более дружелюбного, чем они ожидали, и учитель занимается ими, то тогда все еще может наладиться. В противном случае дело будет обстоять еще хуже. Эти дети опаздывают, плохо выполняют задания, теряют книги, портфели, сидят безучастные. Если проверить их, то оказывается, что у них нет концентрации. Создается впечатление, что у них пострадала память; но это не так, просто они обладают памятью к совершенно иным вещам, на совершенно других вещах сконцентрированы. Они также находятся в плохих отношениях со своими товарищами и общаются только с тем, кто относится к ним с большой теплотой.

Здесь можно встретить детей, которые неожиданно из нежных существ превращаются в их противоположность. Дело в том, что требовательность таких изнеженных детей возрастает автоматически. Она становится все больше и больше, и требования, которые они предъявляют матери, часто оказываются неисполнимыми. Но они хотят, чтобы их требования были исполнены, и однажды наступает момент, когда они начинают тиранить мать, кричать на нее, топать ногами. Подготовка к этому происходит гораздо раньше, более того, нередко приходится видеть детей, про которых матери говорят: «Он же был таким ласковым ребенком». Стал ли этот ребенок другим? Отнюдь нет. Если бы все желания ребенка исполнялись, он бы тоже не стал кричать; только теперь сделать это уже не так‑то просто. В школе он приобретает тот же опыт, что и дети, относящиеся к другому типу. Ему нужно время, чтобы развиться и быть наравне с другими детьми. На это сегодня еще слишком мало обращают внимание.

Я убежден, что каждый, кто рассматривает этот вопрос с наших позиций, придет к аналогичному выводу, что таких детей нужно воспитывать постепенно, что нужно иметь терпение, всегда быть внимательным к их слабым местам и стремиться к тому, чтобы всеми средствами сделать таких детей независимыми. Они неопрятны, и если я слышу об этом, то всегда представляю воочию человека, который за него наводит порядок. Но я также представляю этого человека, когда рассказывают о лживом ребенке. Я словно всякий раз вижу возле головы ребенка тяжелую руку, от которой ребенок старается увернуться. Это движение проявляется затем во лжи.

Существует еще одна группа детей, которую мы должны отнести к трудновоспитуемым. Это дети, которые появляются на свет со слабыми, неполноценными органами. Они попадают в такую же ситуацию, что и другие. Они воспринимают все небольшие задачи как угнетающие, не чувствуют, что с ними справятся, недостаточно хорошо видят и слышат, не могут проявить свои лучшие способности. Уход за ними и воспитание доставляют особые трудности, они часто болеют, страдают спазмами, днем и ночью обеспокоены, их сон нарушен, легкие недостаточно развиты, и сохраняется чувство физической слабости. Также и здесь из‑за органической обусловленности чувство слабости у детей может стать очень выраженным. Однако все группы детей будут стремиться превозмочь эти трудности. Вы обнаружите очень многих художников, имеющих тот или иной дефект зрения, очень многих музыкантов, страдающих болезнями уха, причем не только случайными болезнями уха, но и врожденными. Известными примерами этого являются Бетховен, Брукнер и др. Но они преодолели трудности, стремились к поставленной цели и в этом стремлении не утратили мужества. То есть из борьбы с трудностями они черпали новые силы. Многие художники с большим трудом различают цвета или вообще их не различают, но все же стали великими. Если вы посмотрите на их живопись, то обнаружите, что они владеют тончайшими различиями, и все только потому, что они обладали мужеством сопротивляться и не сдаваться. При определенных обстоятельствах недостатки ребенка могут оказаться преимуществом, но только в том случае, если мы не подрываем его мужества. Но если мы подрываем его, то можем обречь этих людей на самую жестокую участь; и если подумать и представить себе, что все эти принципы применимы не только к детям, но и к взрослым, а также ко всем группам и народу в целом, то в этом обнаруживается удивительное единство.

Мы ожидаем от воспитателей и родителей, что они направят стремление ребенка в полезную сторону, что они не подорвут его мужества. Таковы два требования, которые мы должны выдвинуть воспитателям.

Этот мир пригоден только для мужественных, уверенных в себе людей. Он дает что‑то только тому, кто находится в ладах с собой и не боится возникающих трудностей во всех их разветвлениях, а старается их преодолеть. Из этих неразрывных связей между человеком и землей, между человеком и человеком, к которым добавляется еще третья связь – связь между двумя полами, – со всей очевидностью вытекают верные принципы нашей жизни, нашего поведения, нашего развития. Мы можем считать верными только те принципы, которые признают эти связи, которые пригодны для того, чтобы сделать из человека настоящего жителя Земли, настоящего общественного человека внутри социальной организации, и которые при правильном решении его жизненных проблем наделяют его мудрым смыслом.

В дискуссии, которая последовала за этим докладом, были поставлены следующие вопросы:

1. Могут ли причины запущенности заключаться также в наследственности ребенка?

2. Можем ли мы объединять наших детей с трудновоспитуемыми, не применяя телесного наказания? Правильно ли воспитывать трудных детей вместе с другими или их следует объединять в специальных классах?

3. Правильно ли мы поступаем, создавая классы для одаренных детей?

 

Ответ на первый вопрос: 

Если бы существовали дети с такой плохой наследственностью, что им нельзя уже было бы помочь и они непременно оказались бы запущенными, то вряд ли имело бы смысл заниматься педагогикой, во всяком случае с такими детьми. Но пока еще никто не определил меру плохой наследственности, которая бы оправдывала вывод, что это напрасный труд. Всегда происходило обратное: всякий раз, когда не удавалось наставить ребенка на верный путь, воспитатель ссылался на плохую наследственность. Я видел детей с очень плохой наследственностью, которые, однако, относились к лучшим, и я видел детей с очень хорошей наследственностью, которые относились к худшим. Даже если воспитатель считает, что из‑за наследственности он ничего не может исправить (при этом я не имею в виду дефектных детей), то тогда бы я посоветовал ему попробовать действовать с другой позиции, отстаиваемой мною.

Без сомнения, бывают трудные случаи, и мы нередко тратили много сил, прежде чем наступал прогресс. Если бы я придерживался мнения, что в определенных случаях ничего нельзя исправить из‑за наследственности, то все же еще больше я был бы убежден в том, что у всех детей с хорошей и плохой наследственностью мне бы удалось достичь приемлемого результата; говоря кратко, ребенка можно испортить независимо от того, хорошая у него наследственность или плохая. Следовательно, наследственность не может играть такую важную роль, какую ей сегодня еще обычно приписывают, особенно при медицинском подходе, где какое‑либо педагогическое понимание, как правило, отсутствует. Связь, разумеется, существует, и следует подчеркнуть: она заключается в том, что ребенку с неполноценными органами – это и есть плохая наследственность – проще, чем остальным, оказаться в условиях, в которых у него разовьется сильное чувство неполноценности. Констатация этого является достижением нашей науки и исходным пунктом всех наших воззрений. Очень легко увидеть, что эти условия относительные, что ребенок с плохой наследственностью в благоприятных условиях ведет себя по меньшей мере так, как ведет себя в неблагоприятных условиях ребенок с хорошей наследственностью. Если же такой слабо организованный ребенок попадает еще и в неблагоприятные условия, то для такого ребенка не находится абсолютно пригодный план воспитания; то есть вполне возможно, что воспитание здесь может не достичь своей цели, и результаты всегда будут плохими. Я считаю нецелесообразным придерживаться такого мнения педагогу, поскольку его задача состоит прежде всего в том, чтобы нести в себе активный оптимизм и передавать его детям. Прежде чем по причине наследственности отодвигать детей в сторону, сначала нужно испробовать наш метод.

 

Ответ на второй вопрос: 

Нужно или нет оставлять трудновоспитуемых детей в обычной школе? В семье помочь по‑другому нельзя. Решение зависит от степени дефекта. Особое внимание следует уделять тяжелым случаям. Для определенных видов дегенерации школа является неподходящим местом. Нередко таких детей следует изолировать также и от семьи.

 

Ответ на третий вопрос: 

Как вы почувствовали по тону моего выступления, я не верю в одаренность. Все является самостоятельно разработанной творческой силой. Гёте говорит: «Пожалуй, гениальность – просто прилежание!» Все, чего требует школа, все, чего требует жизнь, по силам каждому разумному ребенку. Когда распределяют по классам под прекрасным девизом «Дорогу способным», то есть разделяют на одаренных и неодаренных, возникают большие проблемы, которые проявляются даже в классах явно одаренных детей.

Я бы хотел обратить внимание на опасность, которой подвергаются воспитатели, если они чересчур уповают на одаренность. Когда вы даете ребенку понять, что он одарен, очень часто случается так, что ребенок перестает стараться и становится высокомерным. В социальном отношении это неправильно. Но это еще не самое худшее; когда затем такому ребенку на его жизненном пути встречаются трудности, может случиться так, что он начинает не столько стремиться к успеху, сколько бояться поражений; затем появляются сомнения и колебания, потом возникают нервные заболевания, и ребенок останавливается в своем развитии. Вспомним о вундеркиндах. Они часто плохо кончали. Существует еще и другая сторона. Речь идет о так называемых неодаренных детях, во что на самом деле я не верю. Поэтому я против того, чтобы делить детей на одаренных и неодаренных. Я не думаю, что это даст какой‑нибудь результат в будущем. Но я знаю, что это не принесет никакой пользы одаренному ребенку и навредит неодаренному.

Нужно учиться обращаться с ребенком как с равноценным человеком. Это проще удастся тому, кто склонен видеть в другом равноценного человека. У кого такой склонности нет, тому вряд ли удастся чувствовать себя по отношению к ребенку равноценным товарищем. Это должно быть предварительным условием. Все воспитание должно сводиться к тому, чтобы направить природное чувство неполноценности в полезную сторону и распространить его на то, что полезно. Для этого нужна равноценность. Я верю не в способность или неспособность ребенка, а только в способность или неспособность воспитателя.

 

Воспитание мужества

 

Когда встает вопрос о цели воспитания, то проблема заключается в том, чтобы верно определить предмет устремлений и тем самым исключить возможность недопонимания правильного в целом пути или самообмана. Следовательно, задача должна быть поставлена так, чтобы даже в трудных случаях идея, которой руководствуется воспитатель, оберегала и его, и ребенка от более серьезных заблуждений. И эта руководящая идея не может проистекать, например, из одной только традиции. Ибо изменение условий нашей жизни может вынуждать нас к изменению наших жизненных привычек и потребностей, что становится жизненно важной задачей. Она не может проистекать из одного только эмоционального порыва. Она не должна также служить другим ведущим идеям – религиозным, национальным, социальным, даже если они играют ключевую роль в идеале воспитателя. Ибо она слишком легко может оказаться догмой, оставаться непреложной истиной, а то, что должно играть ведущую роль, нуждается в развитии. Если смотреть с точки зрения воспитания, факторы религии, национальности, социального сознания всегда являются лишь вспомогательным средством, чтобы найти правильный в целом путь к наилучшему развитию ребенка; но ими волей‑неволей следует пренебречь, если они этой цели не достигли.

Сейчас, однако, идеал развития ребенка настолько оказался во власти предвзятой позиции воспитателя, что было бы полезно, прежде чем установить единую цель воспитания, сначала эту позицию проверить. Следует договориться между собой хотя бы по нескольким пунктам, которые в силу своей научной неоспоримости или во всяком случае соответствия здравому смыслу, должны занять подобающее место в цели воспитания.

Если исключить детей с неизлечимыми психическими дефектами, то сегодня нам кажутся наиболее значительными три требования. 1. Идеал воспитания должен быть всеобщим. 2. Он должен быть логически обоснованным. 3. Он должен обеспечивать пользу для общества.

 

---

Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 150; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!