Индивидуальная психология и теория неврозов
Наше сознательное мышление по поводу некой проблемы, пожалуй, всегда начинается с акта концентрации. Вместе с тем это означает: с исключения несущественных или побочных деталей, которые мы воспринимаем как помехи при решении неотложных задач. Тут мы, однако, с избытком наделены проблемами всякого рода. Соответственно и большим объемом нашего сознательного мышления. Если бы человек был полностью и всегда приспособлен к требованиям жизни – среди всех живых существ к человеческому индивиду это относится, пожалуй, в наименьшей степени, – то его жизнь могла бы протекать бессознательно, словно механический процесс в виде успешной полноценности. Но поскольку, к счастью, это не так, то мы всегда оказываемся перед проблемами, которые возникают словно контрольное испытание. Наш ответ свидетельствует о степени нашей готовности, демонстрирует приобретенное нами умение, дееспособность, мужество, разум, характер и мораль.
Сколько бы вопросов и проблем ни ставила перед индивидом жизнь, их было бы, наверное, просто решить, если бы мы были правильно подготовлены. В таком случае наши ответы и решения также оказались бы «правильными». Перед индивидуальной психологией были поставлены следующие вопросы: 1). В чем состоят жизненные проблемы? Не существует ли при всем их разнообразии некоторого обязательного условия? 2). Что происходит, если в готовности индивида это обязательное условие не выполняется?
|
|
|
Что касается первого вопроса, то здесь получилось неожиданное решение. В нашей жизни не существует иных вопросов, кроме вопроса о социальной позиции. Выполняет ли человек важную работу, трудится ли над каким‑либо изобретением, занимается ли наукой – ценным, хорошим, правильным будет только то дело, которое полезно для общества. В том, как один человек относится к другим, в товарищеских отношениях, в дружбе, в общении и во всех соответствующих чертах характера, добродетелях, любви к истине, открытости, интересе к другим, к своему народу, к человечеству ощущается степень его контактности, его готовности к жизни в обществе. Наши органы чувств, зрение, слух, осязание, нацелены на контакт. Их функция, которую часто упускают из виду, состоит в социальной взаимосвязи, восприимчивости. Речь, все выразительные движения, правильные и неправильные, «здоровые» и невротические, отражают степень контактности. Разум имеет всеобщее значение, любая мораль стремится установить «правила игры» ради пользы для общества, эстетические чувства и суждения проникнуты взглядом в будущее человечества; они устремлены к вечным ценностям и создают мечту о более прекрасном, более здоровом мире. Целью политики, религии является благо общества в целом или его части. Любовь и брак в своем естественном и поэтому высшем проявлении представляют собой социальную взаимосвязь полов, нацеленную на достижение счастья и сохранение людского рода. В систему сексуальных отношений между двумя полами входит также и чувство общности, нацеленное на упорядочивание этих отношений и принесение пользы обществу, а также накладывающее запрет на инцест и половые перверсии.
|
|
|
Физическая слабость человека перед природой, его чрезмерная ограниченность на этой бедной земле требуют от него чувства сплоченности ради сохранения жизни и приводят к развитию определенных форм культуры и к разделению труда. Необходимость заботиться о беременной женщине, о постепенно развивающемся младенце и сохраняющаяся долгое время несамостоятельность ребенка делают это чувство контакта более сильным. Вероятно, именно слабость и неполноценность человека в целом, его знание о смерти и грозящих опасностях и создают в качестве необходимого дополнения чувство общности, помогающее человечеству выжить.
Здесь я не могу не остановиться на беспочвенном, как мне кажется, возражении, что чувство общности является врожденным. Эти же проблемы многие авторы рассматривают в связи с вопросом о врожденных психических качествах. Мне представляется очевидным, что в душевной жизни человека ничего не могло бы развиться, не будь для этого задатков, возможностей, склонностей. Развитие черт характера, особенностей и способностей зависит, пожалуй, в первую очередь от их воспитания, тренировки и метода.
|
|
|
В своей ограниченной сфере ребенок уже в первые дни жизни приступает к тренировке своих психических возможностей. Отношение к матери, к старшим и младшим братьям и сестрам, к отцу и к посторонним людям, к задачам своей жизни, к помощи и препятствиям прививается тренировкой, которая вскоре приводит к механизации форм его жизни. В более или менее похожих жизненных ситуациях, как приятных, так и неприятных, он будет вести себя всегда сходным образом. Слабоумных детей и детей с болезнями головного мозга я должен исключить, поскольку в их умственной тренировке слишком мало учитываются факты жизни. Иначе, однако, действует окружение, которое задает направление своими наставлениями, примерами и еще больше своими не столь очевидными влияниями. Если уже здесь мы должны учитывать врожденные способности и среду, то наша область станет еще гораздо более сложной, поскольку в самом способе тренировки велика вероятность детских ошибок. По этой причине нельзя заранее предсказать, будет ли ребенок развиваться неправильно. Проблему души нельзя разрешить математически или используя причинный подход.
|
|
|
Возможности ошибиться при построении жизненного стиля, очевидно, лежат в основе более серьезных столкновений и напряжений, которые в последующей жизни человека, как только его задачи становятся заметными или ощутимыми, привлекают к себе внимание, превращаясь в симптомы. Уже здесь можно утверждать: если в жизни существуют только такие вопросы, для примерного решения которых требуется определенная степень чувства общности, если эта степень чувства общности уже заранее определена и расходуется в механическом образе жизни, то всякий раз, когда возникают насущные вопросы жизни, требующие именно этой степени интереса к другим, будет происходить столкновение ошибочно построенной формы жизни, которой слишком недостает чувства общности. Ибо тогда этому человеку нечем платить.
И наоборот, вопрос относительно врожденных психических свойств, вариантов плюсов или минусов, особенностей влечений, инстинктов, наследственности в целом представляется теперь совершенно бесполезным.
Если мы способны – а это, согласно опыту воспитания индивидуальной психологии, является вполне установленным фактом – развивать ребенка в направлении общественной жизни, то тогда также легко бы удалось наследственные задатки сделать полезными для общего блага, если таковые действительно должны были играть определенную роль в душевной жизни, сублимировать их, как это называет Ницше, сделать их целесообразными, как это описал Фурье в своей системе фаланстеров. То и другое означало бы – наполнить их чувством общности.
Биологи, занимающиеся наследственностью, психологи, изучающие влечения и инстинкты, относятся к этому слишком просто. Там, где становятся очевидными неудачи, они ищут наследственный или инстинктивный элемент. Те и другие не замечают, что в их расчетах основную роль всегда играет недостаточное чувство общности. Те и другие ошибочно полагают, что исследуют корень зла, полностью в глубине, не видя, что позднее – когда встают социальные вопросы – только разыгрывается то, что происходит вследствие недостатка человеческого интереса, где все затем принимает форму «неправильного», «нездорового», «ненормального», «аморального», где видят тогда, забывая про основной фактор, только влечения, наследственность, физиогномику и т. д. Подобно тому, как при наводнении потерпевшие пытаются найти причины бедствия в растаявших массах льда, сильном течении, его изгибах, а не в слабости дамб.
Sapienti sat![14] Здесь становится понятным, каковы были новые идеи, которыми стремилась обогатить индивидуальная психология психологию неврозов. Скромность может нравиться, бросаться в глаза и возникать из личного интереса, так же как из приверженности социальному поведению. Эротика может проистекать как из эгоистической наклонности, так и из привязанности. Дружбу можно изображать, чтобы властвовать над другими, страх и чувства слабости можно упражнять и тренировать, чтобы вынуждать других оказывать помощь. Тот, кто считает себя достаточно глубоким, постигая «клубок влечений», по‑прежнему пребывает на поверхности.
Во всех неудачах человеческой душевной жизни самым глубоким корнем всегда является недостаток совместной жизни, партнерства, сотрудничества, любви к ближним. Трудности воспитания, невроз, невропсихоз, самоубийство, преступление, мании всех видов, сексуальные перверсии, проституция – все это показывает нам, что течение жизни покинуло свое русло, потому что слишком слабы были дамбы.
Индивидуальная психология предприняла попытку укрепить дамбы. Этот путь, безусловно, отнюдь не новый. Наверное, это путь, который человечество всегда стремилось пройти в религии, воспитании, политике. Возможно, мы лишь лучше увидели взаимосвязи, поскольку в зловещем увеличении при неврозе мы увидели то, что предъявляет жизнь также и во всем остальном. И терапия индивидуальной психологии требовала укрепления дамб, связывания элементарных сил в возвышении до всеобщей пользы, тогда как другие в основном считали дамбу бесполезной или тайно или открыто хотели ее снести, быть может, с благими намерениями, полагая, что в этом случае будет лучше вращаться мельница.
Мы сумели увидеть: позднее обрушивается то, что с самого начала было слабым при построении, – действующий в рамках общества, но необщественный человек. То, что обнаруживается здесь при обвале, без сомнения, достойно рассмотрения. Но не ради самого явления, а поскольку становится очевидным, почему чувство общности не было полноценным. В симптомах страха мы видим чувство слабости и неуверенности, которое, как при панике, едва ли допускает интерес к другим. В навязчивых явлениях мы видим попытку малодушного человека добиться мастерства в бесполезных достижениях (не имеющих общественной ценности), поскольку доверие к общественно полезным достижениям оказалось слишком слабым. В меланхолии проявляется исполненное страхом нападение на других, которое переходит в терзание собственной персоны, точно так же, как при самоубийстве. В мании – мимолетный успех страстной, судорожной уверенности в себе, крик о самоутверждении сдающегося человека. В шизофрении на вершину возведено исключение другого. Общество, профессия, любовь – три основных жизненно важных вопроса – исключаются с ожесточением, а вместе с ними теряется весь смысл общественной жизни (см. выше: язык, разум, мораль, осмысленное стремление). Снова и снова мы находили в этих заболеваниях выражение утраты чувства общности и выражение малодушия в отношении сознательного стремления.
Очаг пожара никогда нельзя найти в прошлом. Всякий раз невроз разражается ввиду одного из насущных социальных вопросов, которые касаются общества, профессии или любви. Симптомы невроза всегда возникают вследствие напряжения, в котором оказывается несостоятельный пациент. Главными формами этого напряжения, когда оно конкретизируется, являются: страх, гнев и печаль. Заносчивость при мании, как я указывал, является судорожной попыткой превозмочь страх. По‑видимому, мы частично преодолели также и трудность в объяснении различных невротических форм выражения. На это напряжение, затрагивающее вегетативную систему, различные типы людей реагируют по‑разному, одни – прежде всего нарушением работы желудочно‑кишечного аппарата, другие – системы кровообращения, у третьих страдает мочевыделение или половая функция. Сокрушенный в своей душевной позиции, малодушный невротик ищет защитные пункты для отвержения социальных задач и подыскивает те или иные оправдания (например, власть над другими при страхе открытых пространств, неспособность сконцентрироваться и навязчивые чувства, фобии, чтобы уклониться от задач, перверсии с этой же целью). К чему бы ни приводило возбуждение симпатической и парасимпатической нервной системы эмоциями, мы, очевидно, стоим здесь перед последним неразрешимым вопросом. Мы знаем, что это происходит, но мы никогда не узнаем, как это происходит. Даже если подтвердится, что эмоции воздействуют на эндокринные железы (надпочечники, гипофиз, половые железы и т. д.), – больше чем об их повышенной уязвимости, возможно, вследствие их неполноценности, возможно, вследствие неполноценности подводящих путей вегетативной системы, мы никогда не узнаем.
Однако основную часть достигающих выражения нервных симптомов мы обнаруживаем укорененными, обозначенными в раннем механическом жизненном стиле. Один из первых выводов индивидуальной психологии состоял в том, что нервные нарушения, функциональные неврозы часто возникают в области наследственно неполноценных органов и их систем. Нам не раз удавалось показать, что картина невроза принимает в невротической функции форму изначально слабого органа, и таким образом мы пришли к выводу, получившему подтверждение лишь позднее (см. Adler, Studie über Minderwertigkeit von Organen, 1907), что наличие неполноценных органов, а также эндокринных желез создает диспозицию к неврозу. Ряд более поздних данных, в том числе Кречмера, указывал на тот же путь. Но мы смогли установить нечто более важное, а именно наличие неполноценных органов, из‑за которых нередко значительная и продолжительная перегрузка ребенка вследствие болезней, недугов, слабости и одностороннего интереса препятствует развитию интереса к другим людям, развитию чувства общности. Мы бы хотели только немного ослабить значение наследственности, которое, похоже, содержится в этом утверждении. Ведь легко понять, что леворукие дети, например, страдают от одного наследственного порока и подвергаются опасности утратить интерес к обществу. Но мы, используя пригодный метод, можем избежать опасностей такого порока. То же самое в известной степени относится и к нашим прежним медицинским знаниям о всех прочих неполноценных органах. И далее мы хотели бы подчеркнуть, что в целом нормальный ребенок при нерациональном питании будет испытывать те же проблемы, что и ребенок с неполноценным желудочно‑кишечным трактом. Здесь снова проявляется основная идея индивидуальной психологии, согласно которой ни сам по себе орган, ни сама по себе среда не могут быть причиной неудач, но только напряжение, создаваемое тем и другим, плюс ошибочные психические воздействия составляют существенный фактор.
Тем самым был определен дальнейший путь. Мы должны были исследовать душевную перегрузку невротиков в их детстве также и в других ситуациях, которые препятствуют развитию чувства общности. И обнаружили ее у двух других типов детей, где возможны различные вариации, – у «избалованных» и у «ненавистных» детей. И те и другие не могут присоединиться к обществу, а в их жизненном стиле, ставшем механистичным после четвертого‑пятого года жизни, в дальнейшем для этого уже нет свободного места. Только правильное понимание этого изъяна может сделать доступной новую тренировку чувства общности.
Идя дальше своим путем, мы пришли также к отрицанию травмы, в особенности сексуальной, которая, по мнению других, должна лежать в основе невроза. Все переживания оказывались ассимилированными жизненным стилем, который становился механистичным уже в раннем возрасте. Где бы мы ни обнаруживали сильные аффективные переживания, связанные с неврозом, они никогда не выступали в качестве причин – уже подготовленным жизненным стилем они вводились в пагубную связь.
Поэтому мы могли также существенно ограничить роль бессознательной сферы в неврозе. Все пробужденные впечатления, настроения, жизненные позиции – неизменно проявляющиеся и в сознании – оказывались фрагментами в построении жизненного стиля, всегда относящимися к усилившемуся чувству неполноценности, которое проистекало из неполноценности органов, избалованности и подавления. Мнимое противоречие между сознанием и бессознательным, мнимая амбивалентность чувств, тенденций, черт характера оказывались не существующими, как только становилось понятным единство жизненного стиля.
В сознательных выражениях, равно как и в «бессознательных», каким‑то образом вырвавшихся из темноты воспоминания, выявленных или разгаданных выразительных движениях, переживаниях, позициях и оценках всегда проявляется один и тот же жизненный стиль и – что особенно важно – то же самое существенно ограниченное при неврозе чувство общности. Этот минус и есть то, что – как подчеркивалось ранее – определяет недостаточную пригодность к решению социальных жизненно важных вопросов. Недостаточная же пригодность проявляется в повышенном напряжении, которое в свою очередь ведет к телесным и психическим «симптомам напряжения». В дальнейшем эти симптомы воздействуют непосредственно и создают в итоге заградительные приспособления, из‑за которых пациент, как велит ему его жизненный стиль, колеблется (заикание, тревога, навязчивые явления, фобии и т. д.), останавливается (эритрофобия, страх открытых пространств и т. д.) или уклоняется на бесполезную сторону жизни (сексуальные перверсии, психозы, самоубийство, преступление и т. д.). Одновременно в картине явлений очевидны малодушие и апелляция к признанию смягчающих обстоятельств. Во всех случаях невроза «вчувствование » в болезненную ситуацию как способ выражения боязливой установки играет важную роль, на которую слишком мало обращали внимания, равно как и частный интеллект, в различной степени лишенный common sense (общественного разума). (Особенно отчетливо при психозе.)
Лишь вкратце я хочу коснуться того, что сегодня чуть ли не всеми признано заслугой индивидуальной психологии, – строгого подчеркивания ею «финального апперцептивного подхода». Под этим понимается, что каждый индивид из чувства слабости и неполноценности, возникающего также в результате физического развития, стремится к цели, к «идеальной конечной форме», то есть к преодолению всех трудностей жизни. Достижение этой цели может принести удовлетворение и создать подлинное чувство собственной ценности только на полезной стороне жизни, в развитом чувстве общности, где индивид ощущает себя ценным (это может означать только одно: ценным для общества). Поэтому в неврозе всегда будет обнаруживаться проистекающее из самого раннего детства усилившееся чувство неполноценности, из‑за которого пациент всегда ищет поблажки (в общественной жизни, профессиональной, в сексуальности), существенно ограничивает радиус своих действий и нередко выражает это стремление к поблажкам в желании смерти. Но и на бесполезной, противной общности стороне жизни усилившееся чувство неполноценности подстегивает его к цели установления исключительно личного превосходства или к видимости превосходства, которая достигается чаще всего за счет других. Наиболее пригодные для этого настроения и аффекты, такие, как страх, ярость, печаль, чувство вины, в своей собственной динамике вновь обнаруживают судорожную попытку подняться «снизу» «вверх», избавиться от усилившегося чувства неполноценности и достичь превосходства над другими людьми, соперниками. Следовательно, в каждом психическом проявлении наряду с определенной степенью чувства общности можно выявить и подтвердить в другом месте индивидуальное стремление к превосходству. Таким образом, мы спокойно закроем дело только в том случае, если увидим эту двойную динамику в невротическом симптоме точно так же, как в каких‑либо других жизненных проявлениях.
Убежище «бессознательного» могло бы быть существенно потрясено этими установлениями. Поместить туда «инстинктивное» и изгнать его из «сознательного», противопоставить «сознательное» «комплексам» «бессознательного» представляется ложным путем. Для индивидуального психолога этого различия не существует, поскольку он должен понять все, что может быть осознано, во взаимосвязи. Тем самым разрушается также идея «амбивалентности», если воспринимаются параллельные линии и формы движения чувства общности и стремления к превосходству в двух или нескольких проявлениях. Во всяком случае можно утверждать, что через мнимую противоположность или противоречие (при неспособности принять решение, сомнении или безрезультатном желании) выражается боязливая установка. Чувство общности настолько пронизывает всю инстинктивную жизнь в первые дни после рождения, что изолированное рассмотрение инстинктивной жизни становится бессмысленным. Все, что кажется странным, патологическим, ненормальным, возникло из‑за недостаточного чувства общности. Последнее же и, кроме того, имманентное стремление к идеальной конечной форме являются самыми глубокими движущими силами душевной жизни человека.
Вместе с тем и важные изыскания Фрейда ничуть не утратили своего значения. Только то, что он обнаружил в бессознательном, является не движущей силой, а более поздним направившемся по ложному пути стремлением к власти, ассимилированным ошибочным, глубоко укоренившимся жизненным стилем. Если подойти с наших позиций к более сдержанным изображениям эдипова комплекса, к теориям вытеснения, трансформаций влечений, цензуры, сексуальных компонентов, травматического переживания, то без труда обнаружится, что «бессознательными» предпосылками авторов при иносказательном изложении своих воззрений всегда являются: усилившееся чувство неполноценности, стремление к личному превосходству, недостаток чувства общности.
Ссылка на архаические отношения также не может оправдать «инстинктивное зло в человеке». Все внушающие доверие результаты исследований демонстрируют нам образ «дикаря» как общественного существа, нацеленного на укрепление совместной человеческой жизни.
Если вкратце коснуться вклада индивидуальной психологии в понимание сновидений, то мы обобщим его следующим образом: задача сновидения состоит в том, чтобы, продуцируя чувства, ослабить или устранить влияние common sense. Поэтому оно должно быть «непонятным», чтобы тенденциозным образом утвердить жизненный стиль сновидца в связи со стоящей перед ним задачей, что достигается только через «обман чувств», а не через рациональное размышление.
Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 162; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!