Мы знаем ответ, мы просто его не приемлем

POSTED ON18. ИЮЛЬ, 2017

— Нормунд, в чем причина того, что людям обязательно нужно узнать смысл своей жизни? Может быть, мы просто стремимся максимально комфортно вписаться в эту жизнь? Может, мы просто не хотим на смертном одре сокрушаться, что не так жили, не то делали, не выполнили какое-то свое предназначение? (Собеседник)

— Предположим, у женщины есть такая постановка вопроса и, предположим, она завтра влюбится и забеременеет. У неё хоть что-то останется от интереса к этим вопросам о жизни, о смертном одре? Нет, это всё испарится. Если ты идешь по магазинам, медленно топаешь, разве тебе хоть на одном шагу твоей жизни важно получить ответы на эти вопросы, разве ты не вся в той ситуации, разве ты не смотришь, зеленый свет светофора или красный, разве не думаешь, будет в магазине свежая булка или вчерашняя, разве ты хоть где-то в своей жизни испытываешь нужду в этих самих же себе поставленных вопросах? То есть откуда вообще эти вопросы появились в твоей жизни? Это гораздо важнее выяснить.

Человека не интересует, к сожалению, объективная реальность, его интересует его драма. Мы задаемся вопросами, только испытывая какие-то несчастья, потому что хотим от них избавиться. Мы не можем выйти из несчастья, как кошка из воды — выйти и отряхнуться, мы ходим мокрыми и задаемся вопросом, как от этого избавиться. Но ни один человек, поглощенный какой-то радостью, удовольствием, приятностью не то что не озабочен этими вопросами, он даже слышать их не хочет. Эти экзистенциальные вопросы о Боге, о жизни, о судьбе родились в определенных обстоятельствах, всегда и только в печальных обстоятельствах, никто не ищет объяснения радости. Поэтому тут важнее происхождение этих вопросов.

Наука внутреннего мира — она такая же, как наука внешнего мира, поэтому нужно правильно поставить вопрос, но обычно люди ставят его тенденциозно, потому что ожидают определенного ответа. Да, есть такие желаемые ответы. Если ты начинаешь что-то изучать внутри себя, ответы могут быть не желаемые, поэтому мы как бы туда не лезем. Мы, конечно, знаем всё внутри себя, мы в любой день можем ответить на вопрос, что есть такое мы, это на самом деле абсолютно просто, но нам не нравится этот ответ, мы будем ждать другие времена, когда, возможно, появится другой ответ. Мы знаем, что есть мир, мы знаем, что есть мы, просто нам это не нравится, вот в чем дело.

— Получается, что мы из-за страхов перед этими ответами интуитивно…

— Не интуитивно, а чисто по-человечески отрекаемся от этих ответов и ходим в таком вот якобы вакууме. Мы знаем ответ, мы просто его не приемлем.

Взять хотя бы этот вопрос современной адвайты: «Кто есть я?», он глуп, потому что ответ очевиден, мы его знаем, но мы его не проговариваем. Для себя мы из этого ответа сделали табу, он нам не нравится, и поэтому мы маемся, всю жизнь ища другие ответы. Мы знаем, почему влюбляемся и разлюбливаем, мы знаем, почему одних любим, а других ненавидим, мы знаем, почему люди рождаются и почему они умирают, мы знаем ответы на эти вещи, но нам не нравятся эти ответы, мы их отвергаем. И мы хотим придумать ответы вместо того, что есть на самом деле. А это невозможно, поэтому мы ходим по кругу.

— Если я знаю реальные ответы, как мне осмелиться увидеть их, какими бы они ни были?

— В твоем вопросе ключевое слово «осмелиться». Просто нет такого запроса — знать, как есть. Есть иллюзия ожидаемого, т.е. мы ожидаем узнать о себе и о мире определенные вещи высокого толка. Например, когда молодые люди едут в институты поступать, скажем, в Москву, они очень оторваны от реальности быта, у них очень высокие ожидания: как их примет Москва, как всё случиться, как счастливо у них жизнь изменится. Им на самом деле просто не нравиться то, как есть сейчас. Ведь всё просто, не помпезно, не хуже и не лучше, чем всё остальное, но они очень возбуждены в своем воображении, и родители часто за них беспокоятся, как они с такими облаками в голове будут жить. Молодые люди знают, отчего родители беспокоятся, они знают этот быт, от которого убегают, но он им не нравится, поэтому они убегают в грезы. Подростки, когда зачитываются фантастикой, знают факты своего быта, именно из-за того, что они им не нравятся, они убегают в фантастику. Когда человеку 50 лет, он знает правду себя и мира, она ему не нравится, и он зачитывается религиозной литературой. У нас есть искажение в функционировании, у нас образовалось неприятие того, что есть, это патология нашего вида — мы ненавидим себя таких, какие мы есть, и поэтому ходим с оправданием, что мы не знаем, какие мы есть: «Я буду себя любить, когда я узнаю, кто я есть на самом деле, ведь невозможно себя любить пока ты себя не познал. Я буду любить другого, когда узнаю, кто он есть на самом деле». Мы потеряли связь с реальностью, она не испарилась, она не ушла, она здесь, мы в ней, мы — представители реальности, поэтому мы абсолютно точно знаем, что есть такое реальность, мы сотканы из нее, но у нас странным образом образовалось ее неприятие, мы чувствуем себя, как нарыв на коже, мы не чувствуем себя дома, мы потеряли покой себя.

Что есть на самом деле покой, как ни согласие с тем, что есть. Это как натянутая скрипичная струна, если она в покое, оба кончика прикручены, где надо, и она гордо натянута, она в покое со скрипкой, а когда её дергают, она в беспокойстве, она потеряла свое место. Человек больше не чувствует покоя.

В раннем детстве человек чувствовал причастность себя к себе же, у него было абсолютнейшее приятие себя, своего тела. Ни один ребенок не может испытывать неприязнь к своему телу. У нас было абсолютнейшее приятие своих мыслей, у нас не было никакого внутреннего геноцида по отношению к мыслям определенного цвета, у нас не было этого внутреннего ку-клукс-клана, что твои — только белые мысли. Мы были детьми и у нас было абсолютнейшее согласие с любым переживанием и чувством: мы испытывали удары тока, нас кусали комары, мы падали, нам было больно, у нас зубчики резались, нас ругали, нас наказывали, мы любили и нас любили, мы радовались, мы плакали — мы были в абсолютном согласии с любым своим чувством. Мы в этом родились, мы в этом живем сейчас, и мы в этом же умрем. Мы никогда из этого знания не уходили, мы даже не можем из этого выйти, мы просто отвернулись от этого, нам больше это не нравится. Мы разделили мир на тот, который мы приемлем, и на тот, который не приемлем. Всё неприемлемое мы запрятали, мы закрыли на это глаза и таким образом дали символический знак, что этого не может быть в нашем мире, давай нам другой мир. Те люди, которые молятся Богу, они ведь молятся ему о другом мире. Человек, когда идет за советом, он идет оскорблять ту свою жизнь, какая у него есть. У нас просто случился выпад из жизни, мы вывалились. Не по-настоящему, а только в воображении.

То есть можно было бы сказать, что, когда мы родились, мы проснулись в этом мире, и этот мир нас обласкал и было всё хорошо, но потом с годами мы как будто заснули и очутились в дурном сне или, можно сказать, что со взрослением мы начали бредить наяву. Ведь всё, что мы говорим о других людях, всё, что мы говорим о мире и всё, что мы говорим о Боге, это абсолютно похоже на бред больного человека. Это язык ненависти, язык злобы, обиды, несправедливости: «Я хочу знать, как всё есть на самом деле, потому что я страдаю, а это несправедливо. Вот ты, гуру, дай мне ответ, а если не дашь ответ, я кину в тебя камень». Это ведь поведение психически больного человека. Так что мы просто находимся в состоянии горячки.

— А ты не допускаешь мысли, что человек может интересоваться всем этим просто из любопытства?

— Да, конечно, этому есть место. Сколько людей, столько и мотивов: почему человек едет в большой ашрам, почему он едет в обсерваторию, почему он читает научную книгу или почему он читает книгу о хиромантии — конечно, всякий наш шаг отмеривается каждый раз заново, но это не ответ. Конечно, любопытная сорока живет в нас, но если бы это было только любопытство, это был бы источник нашей радости. Если бы мы изучали древние верования и какие-то сакральные знания ради любопытства это было бы прекрасно, это бы нас радовало, мы бы не беспокоились о том, что там есть страшные противоречия, что одно учение говорит что-то совсем против другого, это был бы прекрасный мир. Если бы наш мотив был — простое любопытство, то мусульманин мог бы пить чай с христианином, и это был бы прекрасный мир, если это было бы правдой.

Мы распяли истину в себе

POSTED ON20. ИЮЛЬ, 2017

— Может, то, что мусульманин и христианин не пьют вместе чай, это не вражда, а просто необходимость доказать прежде всего самому себе, что твой дом — твоя вера — истинна, иначе как-то неуютно? (Собеседник)

— Образно говоря, правду в себе мы распяли и нам стыдно и страшно, что за это будет наказание, мы ищем оправдание своему поступку. Мы не ищем, как этого распятого снять с креста и воскресить, это не в наших силах, нам страшно за это преступление, и наши верования, наши изыскания, желания — в основном, чтобы оправдать себя. И когда я говорил, что мы распяли истину в себе, я говорил о том, что мы есть и хорошие, и плохие, мы есть и преступники, и добродетели, но одну часть себя мы отрезали, мы сделали это убийство, вот этот достоевский ад осуществился — бабушке кирдык, и мы ходим с чувством вины, мы преступники.

Жизнь она такая, какая есть, она тогда живая, когда есть обе части, добро и зло всегда вместе. Нет птицы с одним крылом, нет половины косули, но мы не любим одну часть жизни, мы ее рассекли, мы ее распяли, мы ее убили. Мы придумали другой мир, которого не существует, и книжные миры такие красочные, чтобы заглушить боль за убийство этого настоящего мира. Мы рисуем новые миры, потому что нам страшно от трупного запаха внутри себя. Мы восхваляем любовь, потому что такой любви нет, мы убили то, что есть любовь. Мы убили дружбу и живем другой дружбой, которая ненастоящая. Мы настоящего Бога убили и придумали вместо него другого. Понимаешь? Мы совершили преступление, мы вскрыли пузо жизни и живем с этим чувством преступления. Поэтому так бесимся, поэтому дергаем мудрецов за бороду и требуем: «Дай нам истину». Но мы ждем, чтобы мудрец сказал то, что мы хотим услышать, потому что под истиной подразумеваем оправдание себя. А у нас нет оправдания и быть не может, мы идем по жизни, словно с ножом в руке. Мы есть источник страдания нашего мира и мира других. И никто, конечно, не хочет этого видеть.

— Я хочу стать птицей с двумя крыльями, я хочу разоблачить в себе этого убийцу.

— Ну, ты хочешь, чтобы эти два крыла были одинаковыми, чтобы они были белыми. Но у птицы жизни одно крыло белое, а второе – черное, Бог одной рукой дает, а другой — отнимает, ты именно из-за этого не можешь здесь найти покой. Да, мы все готовы лететь, но нам придется лететь с окровавленным клювом. Понимаешь, в чем трагедия нашего существования? Она очень глубокая — мы не хотим жить в этом мире, мы не хотим жить вообще, потому что жить — значит убивать. Жить — значит отказывать. Жить — значит каждый день говорить чему-то «нет». Жить — значит испытывать боль. Жить — значит причинять боль. Жить — это предавать и быть преданным. Мы не хотим жить той жизнью, какая есть. Поэтому мы уворачиваемся, поэтому мы ощущаем это чувство потерянной жизни, оно преследует любого взрослого человека. Да, летать можно, но в твоем клюве будут кишки. Понимаешь? Поэтому мы придумываем такой мир, где лев пасется вместе с овцой. Мы его придумываем, потому что такого мира никогда не было, мы в таком мире не живем и на такой мир не надеемся.

Все надежды нашего религиозного сообщества находятся за чертой жизни. Мы стремимся к смерти, мы все свои высшие надежды переложили туда — за черту жизни. Нирвана — она там, за этой жизнью. Любая религия дает обещания только там, после этой жизни, она уводит человека из этой жизни. Человек придумал эти религии, чтобы не жить этой жизнью, ему эта жизнь невыносима. Он стыдится этого окровавленного клюва. Он летит, как добрая белая птица, ему это нравится — это порхание, это широта, эта бездонная глубина неба, но, когда он хочет есть, он опускается на землю и рассекает голову какому-нибудь доброму Бэмби. Просветление — это знать вот эту абсолютную истину обо всём.

В тебе есть зло и в тебе есть добро, и это правда тебя. В тебе есть хорошее и есть плохое, и это будет тебя преследовать с рождения до смерти. Ты кому-то будешь говорить «да» и кому-то «нет», и вот это «нет» для тебя неприемлемо. Это и есть то, о чем я сказал, что мы себя распяли. Мы ненавидим себя такими, какие мы есть, мы правду себя пригвоздили, чтобы она не шевелилась, чтобы она замолкла. Ведь нам почему-то стыдно за наш страх, нам стыдно за наши желания, нам стыдно жить и это непреодолимо теми путями, которые человек выбрал. Человек из-за этой боли рассек мир, отделил внешний мир от внутреннего и ушел во внутренний, ушел в мир воображения, где торжествует доброта — этот «вышний град», «небесный град». А земной град он бросил. Мы рождаемся в земном граде, но он заброшен, как старый нелюбимый амбар.

Я к чему призываю? Я для чего указываю на истину и всё остальное? Чтобы отвлечь человека от грез и обратить его внимание на исток его же поиска, на исток его проблем. Нет смысла предлагать ему решения, если он даже не знает, в чем его проблема. Тут все эти вопросы: «Истину познать можно или нет?» — это всё пилатовские вопросы. «Сознание таких свойств или других?» — это всё отвлечение. Мы таким образом отвлекаем свои чувства от того, что они переживают.

Наши чувства каждый день говорят нам правду, наши мысли говорят нам правду, но мы их заглушаем и уводим в другую сторону: «Давай-ка будем думать о природе абсолюта, его свойства объективны или иллюзорны?» Но не это есть правда нашей жизни. То, что испытывает наша клетка, то, что испытывает наше сердце, то, что испытывает наш мозг — вот наша правда, а мы оттуда убежали. Поэтому я говорю о религии быта, т.е. необходимости искать ответы в том, где ты находишься, ведь там появилась проблема и значит, там нужно искать ответы. У нас на кухне не может образоваться вопрос о реальности вселенной, это не настоящий вопрос, это отвлекающий вопрос. Внутри мы носим массу боли, мы носим с собой тысячи вопросов, у нас внутри ад — ад вот этих вопросов, на которые не даны ответы, и мы этот ад ненавидим, мы его забросили.

Вот эта образная религиозная картина, что на небе поют ангелы, там получают добрые призы, а внизу орут грешники и на них повелители света не обращают внимания — это не есть география космоса, это география нас. Мы это не придумали, мы описали то, что у нас внутри. И вот нам нужно спуститься с небес на землю, а потом спуститься в ад. Иначе любое научное открытие, любой религиозный опыт — всё это будет всего лишь играми разума, чтобы заглушить эту правду себя. Поэтому я и говорю, что, если бы мотивами было простое любопытство, это было бы здорово, но наши мотивы более трагичны, они более «достоевские», у нас на чердачке труп, мы убили в себе правду. А под правдой я подразумеваю то, что есть.

Он со своей темной стороной танцевал…

POSTED ON23. ИЮЛЬ, 2017

— Правильно ли я поняла: тот человек, который искренен в своей ненависти к кому-то и эмоционально не сдерживается, хотя в другой ситуации может так же искренне последнюю рубашку ближнему отдать, он меньший убийца, чем тот, который сдерживается и неискренне улыбается? (Собеседник)

— Нет, он убил в себе хорошее, это то же самое. То, что ты описываешь, не есть правда тебя, это то, что ты не контролируешь себя. Но сам факт, что появляется такая задача судить или контролировать, говорит о нецелостности. Тут не важно, какой фрагмент проскакивает наружу, какой демон из ада выбежит или какой ангел спустится с неба, именно это показывает, что всё разделено на ад и рай. Поэтому описывать какую-то отдельную ситуацию, какое-то отдельное частное событие — это и есть та безвыходность, чем в основном и занят человек, он обычно ищет ответы на такие вот частные ситуации.

— Я пытаюсь представить себе человека, который не убил в себе часть себя же. Как он может выглядеть в нашем мире?

— Ну, представить это, конечно, можно с хорошим воображением. То есть ты хочешь представить правильное поведение, а это частный вопрос, ты его не представишь в полной мере. Не увидев вот этот глубинный спектр темноты себя, тебе не хватит воображения представить все ситуации. Пока твое восприятие себя и других такое сегрегированное, ты не сможешь использовать этот научный подход, использовать воображение, у тебя нет достаточной информации для воображения.

Например, есть движение за вегетарианство — я так очень упрощенно расскажу — вегетарианцы описывают, как плохо есть других животных и основное объяснение, что это негуманно и жестоко. А расширь эту картину гуманности. Мало того, что ты почувствуешь себя виноватой, что ты ела хрюку, задайся вопросом дальше: убивать негуманно, ясное дело, значит, ни одним кожаным изделием нельзя пользоваться, ведь это как бы тоже подтверждение убийства, и я тоже соучастник. Значит, нельзя пользоваться лекарствами, где составные части из природы животных. Значит, всё то, что помазано яичным желтком тоже помазано мертвечиной. Значит, если я здороваюсь с человеком, а у него на руках кожаные перчатки, боже мой, так это ж мертвечина. Понимаешь, невозможно ответить на вопрос вегетарианства, если у тебя только долечка знания, ты должна понять картину жизни и убийства в целом.

Ты живешь за счет смерти всего другого, ты убиваешь помидор — он тоже есть обособленная жизнь, но в нашей культуре ценят жизнь хрюк, но не ценят жизнь помидоров. Я могу поднять и такой вопрос: это что за безобразие, это какая несправедливость, вы почему ходите по траве и что такого вам сделали комары, что вы их убиваете? Я могу поднять вопрос еще шире: почему вы расщепляете атомы кислорода, почему вы дышите этим добрым прекрасным газом и превращаете в вонючий метан? Понимаешь, если ты хочешь знать правду, ты должна настроить себя на то, чтобы знать весь спектр, чтобы знать всю себя, не просто расширять горизонты по одному дюйму, а потом усложнять, а не облегчать жизнь этим знанием. Если ты и правда хочешь знать себя, мир и других, ты должна быть готова узнать всё. И самое странное — потом жить с этим знанием, и это знание не будет облегчать твою жизнь, ты не получишь преимущества, возможно, ты будешь даже еще больше страдать.

Ты сказала, что готова полететь, ну тогда знай всё, знай всю правду. Знай, что люди врут и будут врать. Знай, что ты не сможешь говорить только правду. Знай, что ты будешь убивать в разной форме и где-то ты себя утешишь, а где-то — нет. Знай, что ты делаешь другим плохо своим присутствием, и только некоторым — хорошо. Знай, что мир вот таков. Понимаешь? И с этим ничего не поделаешь. Живи тогда в мире с этим миром. Но, чтобы жить с ним в мире, ты должна его познать, и поэтому так мало познавших, поэтому так мало мудрецов. Просто не сужай вопрос, не сужай задачу.

Вегетарианство — это не ответ на вопрос гуманности человека. Человек намного сложнее. Если он перестанет есть коров, он не станет духовным. У нас есть хороший пример — вся Индия, они не едят коров, ну и что? У них нет атомного оружия? Они не насилуют женщин? Они больше любят своих детей? Да ничего подобного! Я вот говорю о том, что поставить себе такую сложную задачу — это просто отвлекающий маневр. Поставить себе задачу: «Я ищу истину, я ищу Бога» — это просто обман, чтобы не испытывать правду жизни.

И поэтому я говорю, что правду жизни мы знаем. Мы знаем, кто есть мы, мы знаем, что есть такое этот мир, потому что мы это и есть, только по определенным, странным, трудно объяснимым причинам, мы не хотим его таким, каков он есть. Мы — боги этого мира — отвергли этот же мир, мы совершили это преступление, поэтому мы не можем найти виновного и не можем найти того, кто нам поможет. Мы — творцы этого мира — от него отвернулись, он нам не в милость.

— А если человек становится вегетарианцем потому, что не хочет принимать активное участие в массовых убийствах животных, мол, хотя бы такую лепту внесу?

— Это обман. Это, чтобы дотянуть до смерти без чувства вины. Это просто методика выиграть время. Человек планирует поездку в какую-нибудь добрую пустыньку для встречи с добрым старцем, ну и всё, год протянет, он уже год может не думать о том, из какой материи он состоит и какие черти и ангелы в нем танцуют, он отвлек себя на целый год жизни. Это просто побег из своей реальности. Это бегство Бога из им же созданного мира. Таким образом мир ввергается в страдания, когда оттуда уходит Бог. Наш честный взгляд — это взгляд Бога на мир. Когда мы не смотрим на себя, когда Бог отворачивается от мира — нет света сознания, нет сознания себя и ты ввергаешься в пучину страданий.

Мы совершаем это каждый день: когда мы просыпаемся утром, мы не любим эту жизнь, которая на нас накатывает, потому что мы не любим себя, которые в эту жизнь вкатываются, и мы быстро поднимаем волну мыслей и улетаем в грезы. Ни у одного человека поутру нет необходимости знать ответы на эти вопросы. Да, любопытство есть, но нам не нужны ответы ни о сознании, ни о чакрах, ни об энергиях, ни о чём этом нам ответы не нужны, у нас актуальность совсем другая. В мире ли мы с тем, в чем мы есть, или мы не в мире с тем, в чем мы есть? Мы утратили этот мир. Ребенок — он в мире, но с годами он этот мир теряет.

— Может быть, ребенок в мире, потому что он еще как следует не знает этот мир?

— Нет, он просто не убивал в себе ничего, он со своей темной стороной танцевал, он любил эту плохую девчонку в себе, этого чертенка в себе уважал, потому что вся жизнь зашевелилась только благодаря вот этому танцу между хорошим и плохим, между далеким и близким, между «да» и между «нет».

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 235; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!