XIV картина. «Граница литовская» 21 страница



( Вопрос кого - то из присутствующих : «Отсюда и купюры в музыке ? » )

Нет, в музыке купюр немного. Ария Елецкого оставлена, но это не Елецкий, а какой-то молодой человек на балу поет девицам романс, это нужно как couleur locale[26]. Есть купюра, которая задела сцену Летнего сада, там был квинтет или квартет, где одна группа стоит в одном боку, а в другом боку стоит Герман. Это выкинули потому, что это не нужно для завязки. А то, что нужно [сказать] о графине, мы передали офицеру; таким образом, в ухо Германа попадает все о графине, а когда поется баллада о графине, он наматывает на ус, все это вбирает в себя и вспоминает, когда попал на улицу перед ее домом. У него связываются «три карты» с чувством к Лизе, поэтому он не только принципиальный Дон Жуан — Лиза вызвала в нем страсть, поскольку у него другая страсть кипит. Детонация происходит. Когда артиллерийский склад взрывается, то за несколько километров взрываются другие склады. Одна страсть вызвала другую страсть, и он по линии этой страсти пошел, но потом он опять возвратился к первой страсти.

Лойтер. Когда вы составляли либретто, вы исходили из наличия имеющейся музыки. Вам приходилось либретто подгонять к музыке?

Мейерхольд. Например, я знал: не может быть, чтобы нельзя было кормилиц убрать. А когда появился повод их убрать, тогда я думал, чем заменить. Я был совершенно спокоен, что надо кормилиц убрать — там молоко нигде не течет из груди в музыке, а поскольку не течет молоко из груди, можно и чем-то другим заняться. И когда мы припаяли совершенно другой материал, мы увидели, что это ничуть не мешает. И потом мы пошли по этим следам, но конечно, мы постоянно консультировались с Асафьевым, которого мы спрашивали: не нарушена ли здесь концепция музыки Чайковского? Он задумывался иногда, иногда говорил, что безусловно можно, иногда говорил, что надо проработать, переделать и т. д. А в мизансценах и в обстановке, и в разных ракурсах и движениях мы старались дать то, что рассказано у Пушкина, мы шли по Пушкину. Например, у него сказано: «Герман сам не играл, а следил за оборотами игры» — вот уже предпосылка для режиссера поставить его вне карточного стола. Эти вещи в мизансценах выражены. И так мы все время старались дать атмосферу Пушкина — и дело в шляпе.

{181} Юбилей


1 декабря 1934 года[cviii]
Шипучин — Башкатов, Хирин — Зайчиков, Татьяна Алексеевна — Тяпкина, Мерчуткина — Говоркова[cix]


Мейерхольд ( Зайчикову .) «Один, два, шесть, ноль…» — я бы вычеркнул этот текст и эту игру, мы ему верим на слово, что он подсчитывает, тут не стоит этого разыгрывать, это задерживает ( показ интонации ; Вс . Эм . читает текст Хирина ) — такое скольжение и непрерывистость; тогда и темп можно взять, а темп очень важен для Хирина, он нервен. По-моему, надо взять Хирина именно таким дерганым, чтобы он все время дергался, все время конвульсивно двигался, тогда все последующее оправдается. Он такой старик, который руками все дергается, вроде дирижера, — он дирижирует в воздухе ( показ ).

( Башкатову .) Целоваться с Хириным не надо, нужно лучше показать его величайшее пренебрежение к Хирину, чтобы он на него смотрел как на собаку и не очень спускался до него. Этот поцелуй снижает взаимоотношения Хирина и Шипучина, это не стоит, не стоит… Надо ясно поставить Шипучина в положение конфликта с Хириным, а если они поцелуются, нам трудно будет потом перестроиться.

Начало все нужно вести мимоходом, а вот теперь — начало: «Если мною…»[cx] — чтобы показать самонаслаждение: он сам собой наслаждается, сам собой услаждается, он купается как рыба в воде, а остальное {182} все мимо него . «Мой дорогой , мой почтеннейший Кузьма Николаевич ! » — а сам на него не смотрит . И тогда положение Хирина будет удобнее : он как в стену стучится к , Шипучину . И тогда будет возникать ненависть друг к другу , — чтобы чувствовалось , что они друг к другу с ненавистью относятся . [ … ]

( Башкатову .) «… нервная дрожь» — должно начаться из темпа, а не на тихости, не на утомлении: утомления нет, наоборот, вы все время говорите об утомлении, а у вас страшная ажитация — он ждет этого обеда, он покупает вещи сам для себя, он страшно ажитирован.

( Говорковой .) У Татьяны Алексеевны самое характерное то, что она всегда запыхавшаяся, она ужасно быстро говорит, она темпераментная, она в секунду выпускает сто слов ( показ интонации ).

Татьяна Алексеевна все время смеется, она все время порхает по комнате, она все время в движении, в движении, в движении…

Шипучин [после прихода Т. А.] — он нервен, очень раздражен. «Она там мешает служащим…» — услышав ее голос там, [за кулисами]. Она там заливается смехом — первый раз смех там.

Здесь противоположность с «Предложением». Там все обмороки возникают из такого упадничества, а здесь все возникает из страшного кипения. Пьеса начинается со страшно нервной атмосферы. Шипучин раздражен Хириным, Хирин — Шипучиным, Шипучин [раздражен] на прибежавшую Татьяну Алексеевну, которая тараторит черт-те что, Мерчуткина входит со своей желчью и нервностью. Все время игра на нервности, что потом достигает апогея, в противоположность «Предложению»: там все возникает из тихого, а тут сразу есть кипение — тут надо написать доклад, в это время из магазина поступают вещи, все время нервные звонки в дверь. Тут страшно много работы, очень трудно здесь выкарабкаться из затеянного: тут и юбилей, тут и обед, наемные официанты хлопочут — все очень хлопотно, и это надо отразить.

Нужно так, чтобы Татьяна Алексеевна ворвалась и — «Андрей Андреевич!», а он ее выпроваживает. Из всех щелей люди вылезают к Шипучину — надо всех, всех выпроваживать.

( Читает текст Шипучина .)

( Зайчикову .) Хирин сразу встает ( показ ), он сразу идет [к Мерчуткиной] и начинает: «Что вам угодно?» — уже нетерпение, злоба, это иллюзия пляски святого Витта[cxi].

«У вас на плечах не голова, а вот что!» — сердито, сердито. Он подскакивает к ней и над ней пассы делает: «Вон отсюда!» Нужно, чтобы это «вон!» было последней степенью его напряжения в смысле пляски святого Витта, и после сразу: «Даже в голову ударило». Нужно, чтобы публика поверила, что он может совершить преступление.

Единственное место, когда Хирин и, Шипучин соединились, — это когда они в обмороке лежат, голова к голове. В этой сцене — падение, чтобы потом кавардак начался.

Шипучин говорит на ухо Хирину: «Прогоните, прогоните…» — и вот тогда-то Хирин опять начинает размахивать руками, начинает подходить к Татьяне Алексеевне, и тут-то и начинается кавардак.

 

Те вещи, которые принесли из магазина, они все убирают, а потом их приносят служащие, а впереди идет человек[cxii], который читает по листам [адрес], и вдруг один лист потерян… Он начинает искать свои {183} листы — чтобы на этом была игра : не запнулся , а потерял лист и не может продолжать своего слова . А , Шипучин все лежит , он в обморочном состоянии .

 

[«Юбилей»] труднее, чем «Предложение». Мне казалось, что легче, а оказалось, что труднее. Запутаешься в мизансценах.

8 декабря 1934 года
Шипучин — Башкатов, Хирин — Кельберер, Татьяна Алексеевна — [Говоркова и Тяпкина][cxiii]

Мейерхольд. «Если мною, пока я имею честь быть председателем правления…»[cxiv] — быстрее темп и не связывайте себя тут какой-нибудь позой: он в хлопотах, в хлопотах, а поза дает медлительность. Вы должны порывисто все проделывать, очень быстро.

( Кельбереру .) Он все время сердится, какая бы фраза ни была — он все время сердится. Они оба придираются друг к другу по каждому случаю, ищут, чем бы друг друга уколоть. Хирин злится, что ему доклад какой-то дали править, Шипучин возмущен, что тот медлит с этим докладом. ( Мейерхольд читает за обоих , показывая интонации .) Все это должно приводить к большому кавардаку в конце пьесы, а у вас идет слишком спокойно.

Тут во всем волнение, Шипучин все время бегает по сцене и волнуется, нетерпеливо говорит. ( Башкатов начинает снова эту сцену .) Скорее, скорее, скорее — все с приподнятостью. Большая часть текста мимоходом, быстро, он садится, опять вскакивает… Он бежит от Хирина, он боится, что начнется истерика, он кричит: «Невозможный у вас характер…» — чтобы было впечатление ссоры, впечатление, что два человека грызутся. Это грызня идет — вот что!

Каждой новой фразой, Шипучин лезет вверх, он лезет на вершину Монблана в смысле интонации, он все время подстегивает себя, все время как бы льется шампанское. Вся сцена на пружине, на очень натянутой пружине.

Слово «импонировать» произносит как иностранное слово ( показ интонации , произносит в нос ), так же, как и «en grand»[27].

«Серебряный жбан купил я себе сам» — Шипучин смеется страшно самодовольно, он Хирину признается, а сам восторгается этой гениальной выдумкой — ни один черт не догадается! Ну кто же догадается? У него к себе мефистофельское отношение, поэтому он легко рассказывает, он хвастается, гордясь сам перед собой: вот здорово! Он саркастически смеется: это очень хорошо! ( Показ интонации .) […]

( Башкатову .) «Ах, устал я адски…» ( показ ) — он не устал, это для публики все. С большой манерностью: «Ночью у меня был маленький припадочек подагры…» — чтобы это было façon de parler[28]. Это его манера говорить, не имеющая смысла. Мы не должны вас слушать — это ничтожество, {184} ничего в нем нет , это пустая шипучка , как продают : упаковка шампанского , а внутри ничего нет , только пустота . [ … ]

( Башкатову .) «Ах, устал…» — вы не можете сесть, пока не произнесете какого-нибудь «ух!», — и повалился. Чтобы у публики было впечатление, что это и есть обморок. Мы сочтем это как маленький зародыш обморока ( показ интонации ) — это только зародыш. Должно быть впечатление полуобморочного состояния. Все позы, позы, позы, играть только позы, а все остальное придет, и текст услышится хорошо, все остальное придет от этой позы. Он все время играет, он актер, это для него трибуна, он оратор. ( Показ .) Все время игра, игра, игра…

Можете в концовке еще раз сказать: «Фейерверк, фейерверк». И вдруг: «А‑а‑а!» — повернулся к публике и преображение — поза кривляки. Он позер, поэтому он принял такую позу, при которой очень удобно энергично сказать: «Ночью у меня был припадочек подагры». Тут он уже позер в дикции, дикцию поставил в позу, он берет эффект звучности слов — он не резонер, он позер.

Это «profession de foi»[29] — единственное французское слово, которое он знает, и больше ничего. Он выучил это слово и пускает его где надо и где не надо. Лучше произносить плохо «фейерверк», а «profession de foi» — хорошо произносить: выучил. […]

( Башкатову .) Шипучин не старый, а молодой, молодой. Тут важно само слово: «припадочек подагры» — ему нравится эта фраза. Это эффектная для вас болезнь.

Каждая новая фраза должна начинаться с новой энергией.

«Овации… ажитация…» — он мог бы произнести сто слов, оканчивающихся на «ация», это ему нравится, это эффектно, ему нравятся эффектные слова. Чехов недаром взял это все, это дает замечательную характеристику кривляки.

Каждый большой писатель старается создать мировой образ: Сервантес создал Дон Кихота, Шекспир — Гамлета, Гончаров — Обломова, Гоголь — Хлестакова, каждый драматург создает такой образ, в котором собрана тысяча черт. Вот так надо сыграть, Шипучина. На ходули не ставьте его, здесь все должно быть выпукло.

Как только появляется Татьяна Алексеевна, все молодые люди бегут к ней навстречу. Хирин сразу при ее появлении закопался в бюро. Молодые люди, окружив ее, стараются снять с нее одежду. Они все в нее влюблены, все стараются первыми подать ей руку, все ее окружили. На фоне их говорения она должна очень громко говорить.

Татьяна Алексеевна все время меняет мизансцены, в этом ее задача — тогда ей легко будет; ( Говорковой ) а как вы сели — так нельзя текст этот произнести. Она все время говорит и хохочет. Она целует Шипучина где бы ни попало. Он берет стул, садится, читает доклад — она садится к нему на колени. Тут, Шипучин объединяется с Хириным и все время посматривает на него. ( Показ игры Татьяны Алексеевны и Хирина — сцена залезания Хирина в шкаф[cxv].)

{185} 9 декабря 1934 года
Шипучий — Башкатов, Татьяна Алексеевна — Тяпкина, Хирин — Кельберер, Мерчуткина — Говоркова

( Репетиция велась в страшной тесноте , в уголке фойе , в том же месте , где находилась столовая , под шум и говор обедающих , под звон ножей и вилок , в доносившемся из кухни чаду[cxvi].)

Мейерхольд. ( Вс . Эм . зачеркивает текст Мерчуткиной за сценой и выводит ее со словами : «Честь имею , ваше превосходительство» .) Она выходит — и сразу к перилам. Татьяна Алексеевна выходила, но остановилась, потому что Мерчуткина возникла и что-то говорит Шипучину.

Мерчуткина держит в руках прошение, которое она в конце монолога ему втиснет. У Шипучина есть дальше фраза: «Позвольте, однако я ничего не понимаю» — ее нужно переставить ближе.

Татьяна Алексеевна: «Но нужно сначала…» — бежит к Хирину, тот убегает и прячется под конторку, а Татьяна Алексеевна подбегает все же к нему и, сев на корточки, продолжает рассказ. А, Шипучин тем временем читает прошение, очень долго читает, оно очень длинное; он читает и не видит всей сцены Татьяны Алексеевны.

( Кельбереру , который сразу , как к нему обратилась Татьяна Алексеевна , {186} залез под конторку .) Не сразу туда, под конторку, — сначала он стоит и пишет, к нему подходит Татьяна Алексеевна, и после ее такого наседания с рассказом он прячется. […]

( Башкатову .) Шипучин все время вспыхивает, как человек, который чем-то занят и которого отвлекают, — тогда больше чувствуется раздражение. Тут нельзя половинчатости, тут все время страшное напряжение. Ситуация очень выгодная, вы только усвойте себе: вы штудируете доклад, а вам все время мешают; вы ей уже сказали — «вы пришли не по адресу», а она опять возникает. Каждый раз голос Мерчуткиной усиливает ваше раздражение.

«Я женщина слабая…» — Мерчуткина становится на колени. Тут очень сильная экзажерация все время, Шипучин на минуточку пригнулся к перилам и опять вскочил.

Когда же она опять говорит: «Я женщина слабая…», Шипучин вскрикивает: «Я не могу с вами говорить» — убегает, и тогда Мерчуткина спокойно переходит. Нужно, чтобы чувствовалось, что Шипучину трудно от нее освободиться, — она пристала как банный лист.

( Говорковой .) Вы мизансцены берете, а слова у вас ждут, а тут нужно мизансцены тормозить, а слова выпаливать ( Вс . Эм . показывает , как произносить текст тараторя .)

( Мейерхольд предлагает Говорковой на этой репетиции , пока она еще не знает текста , делать только мизансцены , а суфлеру велит быстро - быстро читать за нее ее текст .) […]

( Башкатову . Обморок Шипучина .) Я вам делаю эту сцену для чего? Потом, дальше, вы говорите: «У меня головокружение» — там уже вы будете кипеть. А эта сцена — еще не обморок, сейчас вам надо дать здесь первый приступ.

( Повторение сцены обморока Шипучина , Мерчуткина на коленях . Вс . Эм . просит дать какую - нибудь музыку , объясняя , что на музыке легче делать .)

( Пианисту .) Ни одной грустной мелодии — опереточность, вальс, вальс из оперетки или канкан — тут грустное нельзя.

( Башкатову .) У него голова закружилась, а сам он вот какой ( показ движений ) — молодой, веселый. Это оперетка, водевиль — что хотите, но ничего серьезного. А вы делаете пантомиму головной боли — этого нет, все весело.

( Говорковой .) Мерчуткина — хозяйка положения, она их всех терроризирует, она всех крепче, всех выносливее.

( Некоторый период репетиции ничего не видно и ничего не слышно .)

( Говорковой .) Непоколебимость чтобы чувствовалась, никакой реакции на получение отпора — вы только немного отступили.

( Пианисту , предложившему музыку для следующего куска .) Эта музыка нехороша, она очень скучающая какая-то. ( Пианист предлагает другую музыку — Вс . Эм . опять отвергает , просит попробовать вальс .) Эта музыка должна выражать не Хирина, а беспечное состояние Татьяны Алексеевны. Хотелось бы здесь вальс с большим шиком. Штраусовский!

( Кельбереру .) Этот монолог — «Я тебя в порошок сотру…» — вы не будете кричать, а как бы в обморочном состоянии — совершенно спокойно говорите.

( Пианист предлагает еще какую - то музыку , какой - то вальс .) Это {187} слишком грациозно . Нужна большая размашистость , как во второй части куплета Ремизовой[cxvii]. ( И Мейерхольд напевает этот куплет , показывая нужную размашистость .)

10 декабря 1934 года
Шипучим — Башкатов, Хирин — Кельберер, Татьяна Алексеевна — Тяпкина, Мерчуткина — Говоркова

( Репетируют с момента прихода Мерчуткиной за барьер . Мейерхольд просит Мерчуткину произнести свою фамилию с буквой «с» на конце — Мерчуткина ‑ с .)

Мейерхольд ( Говорковой .) Нельзя лениво. Вся пьеса на страшной пружине, и ни одной ленивой интонации в пьесе нет, все интонации энергичные.

( Башкатову .) Хоть он на нее (Мерчуткину) не смотрит — он сидит и штудирует доклад ( показ ), — изредка он нервно посматривает на нее и все время от нее удаляется, как будто на него наваливается лавина: он в кошмаре, он слушает, раздражается, он сидит как на угольях, и публика должна ощущать, что это закипит, брожение в вине, и пробка должна вылететь. Нужно не бросать ее слушать, а в то же время штудировать доклад. Здесь два бытия: он не может никак свой доклад проштудировать, у него ничего в память не лезет — это уже трудно; да еще вам мешает {188} [ Мерчуткина ], зудит в ухо какие - то невероятные слова , потом к вам попадает прошение — вы ничего не понимаете : казалось , раз вы слышали , вы должны понять , а вы прошение получили и ничего не понимаете — оттого не понимаете , что ничего не слышали .

Вопрос «Что вам угодно?» — в какой-то рассеянности. […] ( Говорковой .) Вы подаете прошение в свернутом виде, в четыре раза сложенное. ( Говоркова небрежно складывает прошение , Вс . Эм . ее останавливает .) Нет, нет, нет, так не складывайте. ( Показ .)

( Башкатову .) Перед вами возникает бумага, вы машинально ее берете.

{189} ( Говорковой .) Она прошение четко дала, со звуком дала.

( Башкатову .) Он получил бумагу, встает и по привычке — знаете, как иногда, получив письмо, мы его распечатываем и [при этом] обязательно переменим место — на свет надо посмотреть, он тоже встал и машинально перешел к новому месту или к свету, я не знаю, но он должен переменить место.

«Ничего не понимаю» — значит, он ничего не слышал, что она говорила, только сейчас он в ней. Оттого я выпускаю ее как deus ex machina. Он настолько рассеян, что ему не пришло в голову даже спросить, откуда возникла какая-то фигура. Он ее увидит только сейчас. Откуда она явилась, как попала? А да этого — все рассеянно.

 

( Тяпкиной .) Очень богатая интонация монолога. «Ну, нужно сначала…» — потому что перебили ( показ интонации ). Не нужно торопиться, а то у вас получается заштампованная водевильная интонация, а здесь нужна деловитая интонация.


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 262; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!