Модальная интенсивность. Чудо и воздержание 46 страница
В центре хаптики – тоже искусство своего рода, но пренебрегаемое эстетикой даже больше, чем парфюмерия и кулинария, хотя оно выполняет цель продолжения человеческого рода и задает смысл всему телесному существованию человека. Это ars amori , искусство любви, осязательных переживаний и проникновений, область «плотского познания». Эпистемология и логика, как правило, игнорируют тот факт, что во многих европейских языках «познание», вслед за библейским употреблением этого слова, означает еще и соединение мужчины и женщины. Этот изъян и призвана восполнить хаптика, в центре которой – учение о прикосновении как способе познавательной и творческой деятельности.
Хаптика и этика . Аристотель склонен осуждать осязание как самое низменное из чувств: «Ко вкусу человек, кажется, прибегает мало… отнюдь не это доставляет наслаждение, по крайней мере распущенным, но смакование – а оно возникает всегда благодаря осязанию – как при еде, так и при питье и при так называемых любовных утехах. <…> Итак, распущенность проявляется в связи с тем чувством, которое, более чем все другие, является общим (всем живым существам), и ее с полным правом можно считать достойной порицания, потому что она присутствует в нас не постольку, поскольку мы люди, а постольку, поскольку мы животные» [319].
Однако у чувства осязания есть особая этика , которая может подвергнуть собственному суду те критерии, которые, начиная с греческих философов, наделяют зрение и слух высочайшим этическим достоинством. Эта этика исходит из древней библейской традиции, согласно которой именно зрение есть источник первородного греха. Положительная заповедь, данная человеку, – это «плодитесь и размножайтесь» и, как необходимое условие этого, – да «прилепится человек к жене своей, и будут два одна плоть». Соблазн же происходит через зрение – «и увидела жена, что дерево <познания добра и зла> хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно» (Бытие, 3: 6). Зрение – не только причина, но и последствие грехопадения: «и открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги» (3: 7). Не плотское знание как сближение жены с мужем, есть грех, но зрение как разрыв плотского знания, раскол дерева жизни на отношение субъекта к объекту. Зрение лежит в основе такой двойственности, поскольку четко разделяет видящего и видимое.
|
|
|
Eсли за этический критерий брать не отстраненность разума от сущего, не созерцание чистых идей, но слепленность с чужой плотью и любовь к ближнему как к самому себе, то осязание как способность ощутить и пережить меру близости получает этическую санкцию. Зрение определяет меру моей неслиянности с ближним, осязание – нераздельности с ним. Осязание дарит нам острое переживание любви, дружбы, семейственности, отцовства и материнства, братства, сплоченности всех живущих существ. Сам Аристотель замечает: «Хотя и остальные органы чувств воспринимают путем соприкосновения, но через иное. По-видимому, только осязание воспринимает непосредственно» [320]. Касание есть всегда акт встречный, это пребывание на той границе, которая разделяет и одновременно соединяет двоих или многих и которая не может принадлежать только одному. Чтобы воссоздать аналогичную ситуацию в зрительном восприятии, нужно предположить, что двое смотрят прямо в глаза друг другу. Осязающее всегда является осязаемым .
|
|
|
Тот факт, что западная цивилизация, вслед за античностью, строилась на метафизике зрения и слуха, в открытом поле которых множились знаковые системы, опосредующие восприятие и реальность, – заставляет более радикально подойти к возможности построения иной логики, этики, эстетики, ценностных систем на основе осязания .
*Воосязание , Реалогия, Секстуальность, Симтактия, Тактильное искусство, Упругость , Эротема, Эротология
Соловьев И. К теории соприкосновения / Публ. М. Эпштейна // Человек. 1991. № 1. С. 197–198.
|
|
|
Тело на перекрестке времен: К философии осязания // Вопросы философии. 2005. № 8. С. 66–81.
Тело (раздел «Хаптика»). С. 16–60.
ХИ ТРОСТЬ ЖЕЛА НИЯ
ХИ ТРОСТЬ ЖЕЛА НИЯ (cunning of desire). Способность эротического желания искать своего удовлетворения и вместе с тем отклоняться от прямой природной цели.
В сексологии общепринятой считается четырехфазовая схема коитуса, предложенная У. Мастерсом и В. Джонсон: возбуждение, плато, оргазм, разрядка [321]. Плато, на которое приходится основное время коитуса, единственная из фаз, изображаемая горизонтальной чертой (первая и третья – подъем, четвертая – спуск). Но в реальности это плато колеблется, состоит из множества подъемов и спусков, это волнистая линия, синусоида, порой острая, как зигзаг. Желание хочет и не хочет своего утоления, оно хочет утоления с оттяжкой, чтобы дольше сохранять себя в качестве желания.
К такому «желанию с отсрочкой» применимы идеи М. Бахтина о речевом поведении Ф. Достоевского и его героев: «По своему смыслу слово с лазейкой должно быть последним словом и выдает себя за таковое, но на самом деле оно является лишь предпоследним словом и ставит после себя лишь условную, не окончательную точку» [322]. Вот так и желание выдает себя за порыв к полному наслаждению, а между тем оставляет за собой путь к отступлению, чтобы избежать опустошительной разрядки. Желание выявляет свою интенцию, когда его порыв оказывается предпоследним , то есть ставит себя на самой грани усиления-неутоления, «ставит после себя лишь условную, не окончательную точку», сохраняет резерв для нового порыва, который опять-таки оказывается предпоследним.
|
|
|
Желание отличается от хотения тем, что обращено на невоплотимое, уходящее в бесконечность: славу, любовь, бессмертие, вечность, покой – в отличие от достижимых предметов хотения: еды, питья, собственности. У животного половой инстинкт не становится желанием, которое нуждается во все новых способах своего утоления и порождает множество иллюзий, фантазий, отсрочек, символических замен, выражающих его неутолимость. Хотение консервативно, желание революционно. Хотение – это жажда, которая ищет утоления. Желание, напротив, ищет утоления, чтобы больше жаждать. Желание не только стремится к недостижимому, но и от себя привносит недостижимость в свои цели. Этой хитростью желания и образуется область эроса, в его отличии от животной сексуальности. Удовлетворение достигается оргазмом, но желание превращает близость в длительную игру, которая торопит оргазм – и вместе с тем силится его отдалить, как награду и кару. Хитрое желание направлено одновременно и на предмет и на самого себя: оно себя знает и себя желает , оно саморефлективно подпитывает себя отдалением предмета, разглядыванием, новым поспешанием и новой задержкой. Такое желание создает соблазн , то есть противодействует своему немедленному утолению. Соблазн – это способ продлить и усилить желание через помехи, отсрочки, сокрытие и ускользание предмета, – это победа желания под маской его поражения и самоотказа.
Желание культурно , оно себя возделывает, и вся цивилизация происходит, возможно, от этой изначальной самокультивации желания , которое ставит себе преграды, чтобы их преодолевать и расти вместе с ними. Происходит не только (как полагал З. Фрейд) сублимация , «возгонка» желания, когда оно претворяется в произведения культуры, в поэмы и романы, в машины и симфонии, – но и взрывообразный рост самого желания. Цивилизация есть продукт иронии, заложенной в основании либидо , где знаки репрессии моментально превращаются в знаки дополнительного наслаждения и экстаза. Цивилизацию можно рассматривать как грандиозную игру либидо с самим собой , систему его возрастания через самоподавление . Вопреки ходячему фрейдистскому представлению, цивилизация – это не тюремные оковы, от которых желание хочет поскорее освободиться, а напротив, это золотые цепи, которыми желание украшает себя.
По отношению к отдельным личностям цивилизация может действовать как репрессивная сила, но в целом человечество само выращивает в себе неутолимость желания посредством запретов. Поэтому вряд ли можно принять обязательную для классического фрейдизма связь между цивилизацией и неврозом и определение человека как «невротического животного». Самоподавление желания – признак его здоровья, его владения собой. Только слабая эректильная функция (так называемый ejaculatio praecox ) требует скорейшей оргазмической разрядки, потому что не может выдержать долгого напряжения. Способность к многогранному и многоступенчатому наслаждению включает в себя и искусство воздержания, то есть саморазделение либидо на две силы, играющие между собой, торопящие и замедляющие кульминацию.
*Ирония бытийная , Микропсихология, Модальность, Модальные чувства и действия , Реверсивность, Селф-эмоция, Эротема , Эротология, Эротосфера
Эрос цивилизации: Ирония желания и конец истории // Вопросы философии. 2006. № 10. С. 55–68.
Любовь. С. 141–149.
ЭРОТЕ МА
ЭРОТЕ МА (eroteme; erotic + суффикс – eme; ср. фонема, мифологема). Элементарное эротическое событие, единица чувственного переживания и действия, то, из чего слагается динамика, «сюжет» эротических отношений. Если эротика есть особый язык, то эротема – структурно-тематическая единица этого языка.
При определении эротемы можно воспользоваться трактовкой событийности художественного текста у Ю. Лотмана. «Событием в тексте является перемещение персонажа через границу семантического поля… Движение сюжета, событие – это пересечение той запрещающей границы, которую утверждает бессюжетная структура… Сюжет – “революционный элемент” по отношению к “картине мира”» [323]. Эротема – это пересечение границы, которая в чувственной сфере определяется как открытое – закрытое, дозволенное – недозволенное, влекущее – отталкивающее, близкое – дальнее, касание – отстранение. Пересечением границы – и значит, эротическим событием – может быть прикосновение к руке, поцелуй, объятие; все зависит от того, какая граница определяет структуру отношений в данной ситуации. Пользуясь разграничением сюжетного и бессюжетного текста у Ю. Лотмана, можно сказать, что эротика – это «революционный элемент» по отношению к «картине мира», которая создается цивилизацией, распорядком жизни, условностями общественного этикета.
Поскольку эротическая граница связана с понятием нормы, чего-то «среднего», то пересекаться она может в двух направлениях: высокого и низкого, как возбудителях самых острых желаний. В героях Достоевского часто сочетаются оба типа эротизма: «идеал Мадонны» и «идеал Содома». Стыдливость, холодность, невинность, недоступность так же прельстительны, как и падшесть, грязность, бесстыдство, физическое убожество. Любое торможение и разрыв обычной, «животно-здоровой» сексуальности, как со стороны «ангельской чистоты», так и со стороны «скандального неприличия», становится эротически значимым и вызывающим. Самые прельстительные женщины у Достоевского, такие как Настасья Филипповна и Грушенька, являют собой «дважды остраненное» сочетание «невинности и неприличия». Они затянуты в глухие, темные платья и вместе с тем постоянно готовы к скандалу, к «выходке».
Структура остранения обнаруживается не только в выборе, точнее «конструкции», предмета влечения, но и в мельчайших деталях эротической игры, которая может быть описана на языке формальной и структуральной поэтики. Любое движение быстро автоматизируется, требуя столь же мгновенной дезавтоматизации. Эрос – непрерывное остранение, то есть поиск странности, незнакомости, чуждости в партнере в целях все нового овладения им как чуждым себе. Эрос есть не владение, а о-владение , то есть процесс, постоянно пересекающий границу чужой территории, а значит, вынужденный снова и снова превращать свое в чужое, чтобы затем превращать чужое в свое.
Поскольку «приличие» – это знаково определенная поза, конвенция, то и эротема – это своего рода «бесстыдство», смещение в системе знаков, которое материально может выразиться в длительном маршруте или в мельчайшем сдвиге. Бесстыдство, выраженное в откровенных жестах, неистовых телодвижениях и неприкрытой наготе, быстро притупляет свою остроту, поскольку оно не устанавливает для себя предела, за который могло бы двигаться дальше, и оказывается новой формой приличия, эротическим тупиком (ср. стихотворение Пушкина «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…»). Запасливый эрос всегда сужает для себя рамки конвенции, чтобы иметь воображаемый простор для все нового их раздвижения.
Таким образом, внутри *эротологии очерчивается особый раздел – поэтика соития (которая примерно так же относится к эротологии в целом, как поэтика конкретного произведения – к литературоведению). У каждого эпизода есть своя композиция, свои мотивы и лейтмотивы, свое сцепление предметных деталей. Чередуются страсть и отстранение, ускорение и замедление, отдаление и сближение, работа и лень, ритм и аритмичные паузы. При этом эротика создает свои типы условности, свои телесные гротески и фантазмы, гиперболы и литоты, для которых эротологии, с помощью теории искусства и словесности, еще предстоит выработать свой собственный язык.
*Вит, Корпора и корпорус, Любовь, Остранение остранения, Психема, Секстуальность , Событие, Хитрость желания, Эротология , Эротосфера
Тело. С. 76–80.
Любовь. С. 170–178.
ЭРОТОЛО ГИЯ
ЭРОТОЛО ГИЯ (erotology). Гуманитарная наука о любви, эросе, о культурных и созидательных аспектах полового влечения, о связанных с ним психо-социальных явлениях (желание, ревность, нежность, соблазн, наслаждение и т. д.). Если сексология изучает биологическую и психофизиологическую природу сексуального инстинкта, то эротология – духовно-телесную природу, психокультурную проблематику и условно-знаковые формы любовных отношений. Сексология вписывается в ряд биологических дисциплин, тогда как эротология сотрудничает с философией, этикой, эстетикой, психологией, лингвистикой, семиотикой, теорией искусства и другими гуманитарными дисциплинами. Еще одна существенная разница: как часть широкого комплекса биологических дисциплин, сексология изучает половую активность животных. Между тем эротология – это гуманитарная дисциплина, которая изучает не сексуальные отношения, а связанные с ними эмоции и взаимодействия: любовь и ревность, запрет и соблазн, страсть и игру как специфически человеческий феномен.
В отличие от сексологии, которая утвердилась как наука в начале ХХ века (в трудах Р. фон Крафта-Эбинга, З. Фрейда и др.), у эротологии еще нет самостоятельного дисциплинарного статуса. Чаще всего к эротологии относят старинные пособия по технике сексуальных отношений (индийская «Камасутра», персидская «Ветка персика», «Ars Amatoria» Овидия). В таком понимании, эротология – это «наука страсти нежной, которую воспел Назон» и которой увлекался пушкинский Онегин, пока не пресытился ею; точнее, не наука о половых взаимоотношениях, а искусство таких отношений как предмет дидактических описаний и практических инструкций. Это как бы древний, «донаучный» этап развития сексологии, когда она бытовала в формах (а) интуитивно-описательных, (б) наивно-назидательных и (в) художественно-повествовательных. Однако древние трактаты по «искусству любви», как правило, содержат в себе зачаточные элементы и сексологии, и эротологии, которые дифференцируются лишь много веков спустя. В этих трактатах есть физиологические наблюдения и практические наставления, близкие к медицине, – и одновременно поэтическое и философское постижение человеческой природы, феноменология влечения и наслаждения.
Сексология, как она установилась в ХХ веке, – это естественно-научная дисциплина, близкая к медицине и лежащая на биологическом основании. По замечанию Мишеля Фуко, «наше общество, порвав с традициями ars erotica , снабдило себя некой scientia sexualis … Сексуальность определила себя как то, что “по природе” своей является областью, проницаемой для патологических процессов и, следовательно, требующей вмешательства – терапевтического или нормализующего характера…» [324] С самого начала сексология руководствовалась медицинскими интересами, была направлена на изучение и исцеление болезней в развитии сексуальности. Эротология, напротив, обращается к норме, к желанному и должному, к радостным, творческим проявлениям эроса . Мифопоэтически вдохновляемая эротология, в отличие от медицински ориентированной сексологии, исходит из презумпции здоровья, а не болезни в изучаемых явлениях половой жизни. Разница между сексологией и эротологией – это разница не стадий, а типов науки, разница естествознания и человековедения.
Эротология как гуманитарная дисциплина уже имеет богатейшую традицию, от Платона («Пир») до Владимира Соловьева («Смысл любви»), Жоржа Батая («Эротизм»), Ролана Барта («Фрагменты речи влюбленного»), но ей еще предстоит защитить свое право на особую методологию. Не существует общепринятого разграничения терминов «сексуальное» и «эротическое», но первый чаще указывает на природные аспекты репродуктивного поведения организмов, а второй – на условно-культурные, искусственные, игровые формы половых взаимоотношений, цель которых – не размножение, а удовольствие, психическая разрядка, творческое возбуждение и т. д. Ж. Батай сопоставляет эротику с трудом и религией, двумя видами деятельности, выводящими человека из царства природы. «Эротизм отличается от животной сексуальной импульсивности тем, что он в принципе, так же как и труд, есть сознательное преследование цели; эротизм есть сознательное искание сладострастия» [325]. Если сексуальность – область первичных хотений, «половой жажды и голода», которые требуют скорейшего утоления, то эротика – область соблазнов, которые возникают на основе цивилизации (запретов, табу) и разыгрывают весь ее пафос, трагедию и героику в обратном порядке, как процесс медлительного, колеблющегося, «поступательно-возвратного» разоблачения ее покровов и преодоления запретов. Таким образом, имеет смысл различать «сексуальность» и «эротику» как половую энергию на входе и на выходе из цивилизации. Сексуальность первична, цивилизация вторична, а эротика третична, это уже не нагое и не прикрытое, а раздетое. По известному замечанию Ж. Лакана, невозможно просто обнажить женщину, то есть вернуться к первичной наготе. Раздетость – это уже минус-одетость , определенное отношение к одежде, которая в данном случае соблазняет свои значимым отсутствием.
Эрос, как продукт цивилизации, несравненно могущественнее полового инстинкта. Цивилизация есть самовозрастающий эрос , механизм его расширенного воспроизводства через преодоление. Традиции и табу – тот могучий пресс, под давлением которого натуральный сок здорового инстинкта превращается в хмельное вино, которое кружит головы поэтам и завоевателям. Двойственность цивилизации в ее отношении к либидо заложена в самом либидо. Такова уловка хитроумного инстинкта, хитрочувственность самой природы: уздой запретов круче себя взнуздать (*хитрость желания ). Если сексуальность нуждается в разрядке желаний, то эротика – в самом желании, которое уже несводимо ни к какому физическому акту удовлетворения.
Под сильнейшим воздействием сексологии как науки любовное вытесняется сексуальным в общественном сознании. Если в XIX веке было прилично говорить о любви и неприлично – о половой жизни, то к концу ХХ века произошла рокировка: приличнее говорить о гомосексуализме, мастурбации и оргазме, чем о чувствах романтических, возвышенных, «разоблаченных» наукой и потому спустившихся в разряд индивидуальных чудачеств и анахронизмов. Р. Барт пишет про современное интеллигентное общество, нечувствительное к любовным излияниям и разговорам:
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 254; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!