Модальная интенсивность. Чудо и воздержание 14 страница



Тривиальный пример: если старик нуждается в помощи при переходе через улицу, то роль «уникального дара» обычно играет простое местоположение: тот, кто ближе всех к старику, тот первым и бросается ему помочь. В этом смысле дар – это не обязательно какая-то выдающаяся артистическая или интеллектуальная способность. Это такая способность морального субъекта по отношению к объекту морального действия, которая в данной ситуации превосходит способность других субъектов.

Двойной, алмазно-золотой критерий нравственности предполагает свершение того, чего никто не мог бы совершить на моем месте, то есть меру индивидуального дара в сочетании с мерой всечеловеческой нужды. В «Архипелаге ГУЛАГе» (глава «Арест») А. Солженицын вспоминает с горечью, что при аресте у него не нашлось мужества сопротивляться, по крайней мере крикнуть, предупредить сограждан. «Почему же я молчу? почему ж я не просвещаю обманутую толпу в мою последнюю гласную минуту?» Оправдано ли было это молчание этически в данном единственном случае? Так закричать среди толпы в принципе мог всякий. А чтобы такой крик мог прозвучать на весь земной шар – для этого нужен был именно Солженицын, и не такой, каким он был в 1945 году, а каким он стал в 1960–1970-х годах, уже пройдя через 11 лет ГУЛАГа и годы литературного труда, в полную меру единственности своего литературного и гражданского дара…

Отсюда формулировка, отнюдь не отменяющая всеобщности золотого правила, но вставляющая в его «золотую оправу» драгоценный камень индивидуального дара, алмазный критерий единственности:

 

Делай то, чего на твоем месте могли бы желать другие, включая тебя, и чего не мог бы сделать никто, за исключением тебя.

 

Лучшее действие то, которое согласуется с потребностями наибольшего и возможностями наименьшего числа людей; действие, объектом которого хотел бы стать сам деятель, но субъектом которого не мог бы стать никто, кроме него самого. Первый критерий – универсальность морального действия, второй – уникальность.

 

Действуй так, чтобы ты сам желал стать объектом данного действия, но никто другой не мог стать его субъектом.

 

Алмазное правило не заменяет собой золотого, но вырастает из него, определяя более конкретно нравственный вектор действия во множестве ситуаций. Причем значимость алмазного правила возрастает, когда нравственная ситуация усложняется и золотое правило оказывается чересчур общим.

 

*Всеразличие, Противозовие, Самое-самое, Содобродетели, Стереоэтика, Этика дифференциальная

Стереоэтика: Двойственность добродетели и «алмазно-золотое правило» // Знак. С. 745–760.

Возможное. С. 246–255.

Humanities. Р. 217–224.

 

 

А ЛЬТЕР-ЭГОИ ЗМ

 

А ЛЬТЕР-ЭГОИ ЗМ  (alter-egoism; от лат. alter ego, второе «я»). Эгоизм с обратным знаком, когда переживаешь за другого столько же или даже больше, чем за себя, воспринимаешь чужие успехи и неудачи как свои собственные. Альтер-эгоизм снимает противоположность эгоизма и альтруизма. Эгоизм – это себялюбие, своекорыстие, сосредоточенность исключительно на своих интересах в ущерб интересам других. Альтруизм – готовность бескорыстно действовать на пользу другим, жертвуя личными интересами. Альтер-эгоизм – это избирательный альтруистический эгоизм  (или эгоистический альтруизм), это готовность действовать ради тех, кого воспринимаешь как свое второе, иногда лучшее «я».

Ольга Племянникова из чеховского рассказа «Душечка» – характерный пример альтер-эгоизма. Она настолько отдает себя возлюбленным: театральному антрепренеру, лесоторговцу, ветеринару, а затем мальчику Саше, что начинает целиком жить их интересами и вкладывает в чужие дела больше души, волнения, любви, чем в собственные.

Альтер-эгоизм может проявляться в семейных отношениях, в любви, в дружбе. Обычно мы бываем альтер-эгоистами в отношении своих детей, родителей, близких. Порой альтер-эгоизм связывает учителя и ученика, лидера и его последователей, кумира и его почитателей. Изредка бывает и так, что нашим альтер эго становится совсем чужой человек и на него посредством острой эмпатии распространяется совместная сила нашего эгоизма и альтруизма.

 

*Вочеловечение, Равнолюбие, Своечуждость

Дар.  Вып. 291. 21.11.2011.

 

 

АМБИПА ТИЯ

 

АМБИПА ТИЯ  (ambipathy). Сочетание симпатии и антипатии, влечения и отталкивания. Амбипат – человек, разрываемый противоположными чувствами и стремлениями. Одно из ранних выражений амбипатии как свойства самосознательной личности – у Г. В. Катулла:

 

Я ненавижу тебя и люблю. Почему же? – ты спросишь.

Сам я не знаю, но так происходит, и мучаюсь я.

 

Для Дмитрия Карамазова у Достоевского человек «слишком широк», его одинаково влекут две бездны: верхняя и нижняя, идеал Содома и идеал Мадонны. Персонажи Достоевского (возможно, и сам автор) – яркое проявление этой общечеловеческой амбипатии.

 

*Амби-, Двоечувствие

Дар.  Вып. 66. 19.5.2003.

 

 

БЛАГОПО ДЛОСТЬ

 

БЛАГОПО ДЛОСТЬ (benemalence [203]; по аналогии с «благоглупость»). Подлость, совершаемая с «благими намерениями», принимаемая или выдаваемая за нечто полезное и благотворное; «подлость во спасение» (как бывает «ложь во спасение»).

Как инструмент подмены понятий и морального насилия, казуистика благоподлости используется тоталитарными и фундаменталистскими идеологиями. К этой этической категории, превращающей добро в зло или оправдывающей зло добром, можно отнести призыв «железной рукой загнать человечество к счастью» и оруэлловские «министерство правды» и «министерство любви». Литературные образы благоподлости – Великий Инквизитор у Достоевского, Иудушка Головлев у М. Салтыкова-Щедрина. Подробнее см. Введение.

 

*Выверт, Злобро , Оксюмороним, Святобесие

Дар.  Вып. 112. 24.1.2005.

 

 

ВОССОЗНА НИЕ

 

ВОССОЗНА НИЕ (ecognition, ecological + cognition). Восстановление в сознании того, что предшествует сознанию и делает его возможным; этическая и экологическая процедура воссоздания изначальных условий культуры по мере исторического удаления от них.

Например, воссоздание внутри текста его чистого фона, выраженное знаком *«», –  это возврат языкового сознания к своему изначальному условию, долг, возвращенный пишущим той основе, на которую наносятся знаки. Этика включает в себя категорию возвратности : не буквальное возвращение к началу, а сознательное воссоздание начала по мере исторического удаления от него.

Этика взаимоотношений текста и «» может моделировать и другие аспекты нашей сознательной деятельности. Молчание – это воссознание истоков речи, той тишины, которая делает ее возможной. Пост, воздержание от пищи – воссознание истоков питания. Воздержание от дыхания и сознания в медитации, в йоге – воссознание условий нашего физического и ментального бытия. Особенность воссознания – избирательная соотнесенность каждого вида деятельности со своим собственным основанием, которое жертвенно устраняется в том, что основывает. Воссознание есть актуализация внутри сознания (письма, речи, действия…) предваряющих его и внеположных ему условий (чистоты, безмолвия, покоя, немыслия…).

Приставка «воз-» («вос-») имеет в русском языке два значения, одинаково важных для понимания термина «воссознание». «Воз-» – совершение действия заново, вос-становление начального условия (например, «возвращение», «возрождение», «воссоздание»); и направленность вверх, поступательное, восходящее действие («возведение», «возвышение», «вознесение»). В этом двойном значении «воз-» предполагает круговой ход, возвращательно-поступательное движение. Воссознание – вос-становление того, что предшествует сознанию и делает его возможным и одновременно вос-хождение на новую ступень сознания. В экологическом смысле воссознание – не возврат к природе (что было бы разрушительно для культуры), но поступательное движение самой культуры, сохраняющей, спасающей природу в себе и для себя.

 

*«», Вочеловечение , Воязыковление, Экология текста,

«: Наброски к экологии текста // Комментарии. М. – СПб., 1997. № 13. С. 3–41.

Знак. С. 214–216.

 

 

ДВОЕЧУ ВСТВИЕ

 

ДВОЕЧУ ВСТВИЕ  (doublefeel; ср. doublethink, двоемыслие). Раздвоение чувств, эмоциональная амбивалентность. Порой об опасности впервые узнают, когда она уже миновала, и тогда испытывают сразу и ужас, и радость. Такие «распялки чувств» не исключение, а скорее правило. Они постоянно сопровождают нашу жизнь: мы есть, а могли бы и не быть (не родиться, умереть в детстве, попасть вчера под автобус). Если постоянно «распяливать» себя на этом двоечувствии, вырастет субъективно переживаемая ценность жизни, но эмоциональная перегрузка оказывается слишком высока.

Двоечувствие приобретает философский характер, когда направлено на мироздание в целом. Научное открытие новых физических законов, параллельных вселенных и т. д. может вызывать у человека двойственное чувство: затерянности, одиночества, космической агорафобии – и вместе с тем радости познания, духовного овладения мирозданием. «С помощью пространства Вселенная охватывает и поглощает меня, а вот с помощью мысли я охватываю Вселенную» (Паскаль, «Мысли»). Эстетическое двоечувствие – слитное переживание радости и страдания при восприятии великих произведений искусства (*страдость ). Двоечувствие – схождение и взаимоуничтожение противоположных аффектов – отозвалось в аристотелевском понятии катарсиса, получившем дальнейшее развитие в психоанализе и в «Психологии искусства» Л. Выготского.

 

*Амби-, Амбипатия , Катарсис мысли, Противочувствие, Селф-эмоция, Страдость , Филофилия, Филофобия, Чувства философские

 

 

ДОБРОВЕ РИЕ, НРА ВСТВЕННИЧЕСТВО

 

ДОБРОВЕ РИЕ (good-belief), НРА ВСТВЕННИЧЕСТВО (ethicocentrism). Этически центрированное мировоззрение, которое верит в силу и необходимость добра, отвергая социальные или религиозные мотивы нравственного действия. С этой точки зрения добро не нуждается ни в каких оправданиях и не может быть «системным». Любые доктрины и идеологии, освобождая одних, закабаляют других; провозглашая добро, творят неизмеримо больше зла. Одна система клеймит верующих, другая – безбожников; одна превозносит нацию, другая – класс… Где система добра, там наибольшее зло. Добро всегда творится по частностям, вне системы, оно вспыхивает в слабом человеческом сердце и гаснет, когда его массово пытаются навязать людям. Человек выживет только благодаря неприметной, от сердца к сердцу вспыхивающей искорке добра: от одного к другому, минуя общности, союзы, партии, религии, классы.

Религия тоже делает невозможным подлинное добро, помещая его в цепь заслуг и воздаяний. Если человек знает, что за доброе дело ему положена будет награда, да еще вечная, то это уже не добро, а банковский вклад с процентами. Как работающие отчисляют себе от заработков в пенсионный фонд, так верующие от своих пожертвований – в фонд будущей жизни: религия – право на распоряжение посмертным капиталом. В потусторонних расчетах нуждаются только люди слабые, еще не имеющие сил совершать добро бескорыстно. Все религии мира – предыстория к подлинному добротолюбию. Человечество нуждалось в иллюзиях, чтобы закрепить в себе привычку к добру, сделать его душевной потребностью. По мере того как вера в добро созревает, она отпадает от религиозных корней.

Вместе с тем доброверие выступает и против атеизма. Атеисты, чтобы обосновать свою позицию, хотели соперничать с Богом и доказать свою власть над судьбой, убивали себя или других, как у Достоевского или Камю. Доброверие говорит: совершите добрый поступок без причин и без цели, без близкого расчета и дальнего умысла, без выгоды и без надежды – и вы подлинно начнете новое. У Бога, как считается в богословии, есть два главных атрибута: всемогущество и всеблагость. До сих пор атеизм опирался лишь на один атрибут, отнятый у Бога и присвоенный человеку, – всемогущество. Доброверие выбирает всеблагость и соглашается быть в немощи. Атеизм как система господства и насильственного «добра» изжил себя и оказался еще более враждебным человеку, чем предыдущие религии. Человек, взяв себе от Бога могущество, только и смог что понастроить концлагерей и систем для собственного порабощения.

Согласно доброверию, со временем кончается атеизм Силы – начинается атеизм Добра. Человек не приобретает прав Бога: казнить или миловать, карать или прощать, – но приобретает лишь милосердие Божие: всегда прощать. Он отказывается от наследия власти и приобретает лишь наследие милости. С точки зрения доброверов, в этом и только в этом Сын превосходит Отца; он взял у Отца Его милость и оставил Отцу Его власть. Все внешнее человеку: и силы небесные, и власти земные, и собственная плоть; и лишь добро – внутреннее человеку. Кончаются и гаснут религии, народы, партии, государства – и тогда остается Добро: вовек не уничтожимое, в себе самом пребывающее. В добре отдельный человек становится человечеством – в нем все, в нем другие.

Доброверие близко к движению «спонтанной доброты» (random acts of kindness), возникшему в США в 1990-е годы как практика «неумышленных» добрых дел в конкретных ситуациях повседневной жизни.

 

*Бедная вера , Вочеловечение, Всечеловечество, Злобро, Потенциальные сообщества, Соверие, Совестники , Трансконфессиональное и трансрелигиозное

Сектантство.  С. 98–104.

Cries.  Р. 105–112.

 

 

ДУШЕ ВНОСТЬ

 

ДУШЕ ВНОСТЬ  (soulfulness). Мера деятельности души, интенсивность ее проявления в личности и в межличностном общении.

«Душа» – едва ли не самое запретное слово в гуманитарных науках, да и в самой психологии начиная примерно с середины XIX века, когда восторжествовал дух «научности»: естественно-научный, физиологический медицинский подход к душе как иллюзорному проявлению нервных или мозговых процессов. Возникнув как наука о душе, психология пришла к забвению своего начального, наукообразующего предмета, оказавшегося «вненаучным». По словам В. П. Зинченко, «психологи не отрицают существования души, но воздерживаются от ее изучения, стараются избегать щекотливых вопросов о ее природе, передают душу и дух по ведомству философии, религии и искусства. Утрата души для психологии не проходит бесследно, она расплачивается за нее перманентным кризисом, доминантой которого является неизбывная тоска по целостности душевной жизни» [204]. На место души, как центральное объяснительное понятие, психологи попытались поставить «рефлекс», «реакцию», «гештальт», «ассоциацию», «бессознательное», но ни одно из них не может заменить целостного и по сути неразложимого понятия «душа».

Еще Аристотель полагал, что «добиться о душе чего-нибудь достоверного во всех отношениях и безусловно труднее всего» («О душе», кн. 1, гл. 1). Прежде всего, душевность нужно отличать от эмоциональности, когда человек живет, действует, говорит не рационально, а с полным вложением чувств (страдает от любви, бурно восхищается, негодует). Эмоции могут обжигать, если они голые, несдержанные – обжигать гневом, желанием, любовью, ненавистью. Но душевность, в отличие от страстности, не бывает обжигающей, она только согревает, сдерживает и укрощает внутренний огонь, превращает его в тепло, поскольку не просто выражает себя, но открывает в себе место для другого. Отсюда и такое свойство душевности, как участливость, участие в жизни другого хотя бы вниманием, но также и пониманием, сопереживанием, советом; способность воодушевлять и даже вдохновлять, то есть делиться с другим силами своей души и духа.

Нужно отличать душевность от доброты. Есть немало добрых людей, готовых многое сделать для ближнего, поделиться насущным, пустить беженцев, усыновить сирот, испортить себе жизнь этим соучастием в чужих бедах, подчиняясь чувству личного или гражданского долга, – и тем не менее душевностью они не отличаются, напротив, могут при всем этом быть сухими, замкнутыми, даже жесткими по характеру.

В душевном человеке ощутима его открытость душе другого, готовность вбирать ее состояния и делиться своими. Но душевность нельзя путать с общительностью, экстравертностью. Человек необщительный, замкнутый, погруженный в себя, интроверт тоже может быть душевным. Его часто посещают лирические состояния, которые уводят его далеко от реальности и от определенной внутренней темы. Он любит замечтаться, задуматься. Душевный интроверт часто входит во внутреннее общение с другим человеком, мысленно пребывает с ним в одном пространстве.

Таким образом, душевность может быть экстравертной и интровертной, причем сочетаясь в одном человеке. Душевность проявляется вовне как симпатия , способность сопереживать другим людям, принимать близко к сердцу их беды и радости и доверять им свои; а внутренне – как лиризм , способность сливаться с природой или искусством, выходить за границы своего «я», за пределы места и времени, уноситься к чему-то или кому-то дальнему. Душевность – это подвижность внутренней жизни, которая не ставит преграды между своим и чужим, между «я» и миром, которая склонна отвлекаться от дела, от понятия, от истины и пользы. По словам Новалиса, «место души там, где соприкасаются внешний и внутренний миры, где они проникают друг в друга. Оно в каждой точке проникновения». О том же и Гегель: «Душа есть нечто всепроникающее, а не что-то существующее только в отдельном индивиде» [205].

Наиболее наглядно, без декларативности и рефлексивности, выразилась душевность у А. Пушкина, в таком хрестоматийном его стихотворении, как «Зимний вечер»: «Выпьем, добрая подружка / Бедной юности моей, / Выпьем с горя; где же кружка? / Сердцу будет веселей». Переживание собственного горя, жалость к своей «бедной юности» – и вместе с тем жалость к няне, «доброй подружке», попытка ее развеселить – и, наконец, надежда на общее утешение и веселье. В одном этом четверостишии выразились все основные свойства душевности:

 

– лиризм: «моя бедная юность»;

– симпатия: «добрая подружка»;

– соединение того и другого, общительное соединение двоих в надежде преодолеть уныние и скорби, вместе обрести сердечное веселье: «выпьем с горя; где же кружка? сердцу будет веселей».

 

Душевность особенно оголяется в условиях экзистенциальных тревог, житейской неустроенности, социальных потрясений, когда индивид силой внешних или внутренних обстоятельств выбивается из ячейки своего замкнутого существования. Об этом говорит одна из самых душевных героинь русской литературы – Лара в «Докторе Живаго» Б. Пастернака: «Все бытовое опрокинуто и разрушено. Осталась одна небытовая, неприложенная сила голой, до нитки обобранной душевности, для которой ничего не изменилось, потому что она во все времена зябла, дрожала и тянулась к ближайшей рядом, такой же обнаженной и одинокой» (ч. 13, гл. 13).

Душевность нельзя путать с духовностью. Разница между ними ясно выражена в персонажах Л. Толстого: княжна Марья Болконская – духовна, Наташа Ростова – душевна. Князь Андрей Болонский – духовен, Николай Ростов – душевен. Вообще все семейство Болконских более духовное, а семейство Ростовых – душевное.


Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 148; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!