Модальная интенсивность. Чудо и воздержание 13 страница
*Бедная вера – характерный для российского постатеизма путь к объединению вер. На Западе эта тенденция проявляется как экуменическое движение внутри христианства или как унитарные и универсалистские сообщества, с их поиском всемирного религиозного синтеза, объединяющего иудаизм, христианство, ислам и бахаизм, а порой открытые и буддизму и индуизму.
*Бедная вера , Постатеизм
Пост-атеизм, или Бедная религия // Октябрь. 1996. № 9. С. 158–165.
Тезисы бедной веры // Звезда. 2014. № 8. С. 221–234.
Религия. С. 29–30.
ТЕОМОРФИ ЗМ
ТЕОМОРФИ ЗМ (theomorphism; от греч. theos, бог + греч. morphe, форма, буквально «богоподобие»). Представление о том, что многие явления в природе и особенно в человеческом мире имеют скрытую форму Творца, выступают как его образ. Теоморфизм отличается от пантеизма (всебожия, отождествления Бога с мирозданием): Бог не во всем, а в каждом , в различии всех вещей. Каждая вещь единична лишь потому, что единствен сам Бог, и она богоподобна (теоморфна) именно в своей уникальности. Бог задает меру и признак единичности, отделяет, ограничивает и освящает отделенное (ивритское «кадиш», «святой», буквально значит «отдельный»). В этом плане теология занимается сингулярным как своим специфическим предметом: говорит обо всем бесконечном многообразии явлений в модусе их единственности, а значит, Богоподобия. О любви к каждой вещи, заключающей в себе образ Творца, говорит старец Зосима в «Братьях Карамазовых» Достоевского: «Любите всё создание Божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите. <…> Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах».
|
|
|
Симона Вейль выделяет четыре формы «неявной любви к Богу»: 1) религиозные обряды, 2) красота мира, 3) любовь к ближнему, 4) дружба. Можно продлить этот ряд. Любовь ко всему живому в мире, включая растения (поскольку Бог тоже живой). Любовь ко всему страдающему и умирающему (поскольку Бог страдал и умер). Любовь ко всему великому, поскольку оно дает представление о величии Бога: к Вселенным, галактикам, космосу в целом (космофилия ). Любовь ко всему малому, к песчинкам, травинкам, поскольку сам Бог умалялся и ставил в пример «малых сих» (микрофилия, microphilia). По сути, нет ни одного существа, ни единой вещи, которые не являли бы в том или ином отношении образ Бога и, значит, не могли бы быть предметом неявной любви к Богу. Бога можно любить через труд и через недеяние, через красоту и через уродство, через пищу и через голод – любое явление может восприниматься как знак Его присутствия, Его обращенности к человеку. Теоморфизм – искусство постижения Бога во всем, что не есть Он.
|
|
|
Как пример древнего теоморфизма можно привести мандалу, восточный изобразительный символ, религиозно-бессознательная структура которого исследована К. Юнгом. «В мандале мы не находим и следа Божества… Мы находим механизм вместо Бога. <…> Это звезда, солнце, цветок, равносторонний крест, драгоценный камень, наполненная водой или вином чаша, свивающаяся змея, человек, но никогда не Бог». А между тем, «мандалы суть экспрессии определенной установки, которую нельзя не назвать “религиозной”. Религия – это отношение к высшим и сильнейшим по воздействию ценностям, будь они позитивными или негативными» [197].
Теоморфизм выражается также в ряде художественных направлений ХХ века – авангардных и постмодерных. Кризис традиционного гуманизма, отказ от центральной роли авторского «я» и творческого субъективизма теоретически обоснованы в трудах Х. Ортеги-и-Гасета («Дегуманизация искусства», 1925) и Ж. – Ф. Лиотара («Состояние Постмодерна», 1979). В культуре постмодерна вырабатываются строгие формы незнания Бога – не чувствия, не ведения, не экстаза, не просветленности, не благодати – столь же строгие, как позитивные формы богознания, богочувствия, богоозарения в эпоху Средневековья. Малейший намек на центр, на иерархию, на некое привилегированное место в культуре воспринимается как старомодность, риторика, досадный промах, нарушение правил приличия, проявление дурного вкуса. Но при этом точно указывается место отсутствия Бога, место Другого – бессознательного, языка, структуры, игры знаков. Поскольку Бог есть первый и последний Другой для человека, то своим отсутствием Он придает теоморфное качество всему, что человек воспринимает как чуждо-неподвластное в себе и своих созданиях: подсознание, грамматику, игру экономических сил, мир техники и т. д. В художественной практике это приводит, безотносительно к намерениям автора, к утверждению отчужденно-имперсональной, теоморфной образности, например в поэзии метареализма и концептуализма, где лирическое «я» вытесняется *лирическим «оно» .
|
|
|
*Апофатизация , Бедная вера, Всеразличие, *Лирическое «оно», Реизм, Самобытие, Своечуждость, Тэизм
Теоморфизм. «Другое» в культуре // Образ . С. 22–28.
Религия. С. 29, 61–86.
Поэзия. С. 175–184.
Postmodernism. Р. 451–458.
ТРАНСКОНФЕССИОНА ЛЬНОЕ, ТРАНСРЕЛИГИО ЗНОЕ
ТРАНСКОНФЕССИОНА ЛЬНОЕ (transconfessional) и ТРАНСРЕЛИГИО ЗНОЕ (transreligious). Выход веры за границы исторически сложившихся конфессий или религиозности как таковой. Религия – это вера в сверхъестественное, в иной мир и вместе с тем совокупность обрядов, культовых действий, институций и организаций, объединяющих людей по признакам вероисповедания. По мере того как религия освобождается от груза догм, институций и традиций, она вновь сближается с верой.
|
|
|
В религиозной жизни важна диалектика воцерковления и расцерковления, то есть вхождения в исторически-конфессиональное тело религии и выхождения из него. В этом смысле Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой, современники-противоборцы, воплощают полярные точки этого процесса, который никогда не прекращается в живой душе: поочередное опредмечивание и распредмечивание веры. Опредмеченная форма веры – это конфессия, церковь. Распредмеченная – это трансконфессиональное и трансрелигиозное как две ступени расцерковления. Не удовлетворяясь наличными конфессиями, религиозность пытается создавать новые, то есть оцерковлять опыт веры, переводить его в иные обрядовые формы, чему противится трансрелигиозная интуиция. Трансрелигиозное – это выход не только за границы исторически сложившихся религий, но и за пределы религиозно-культового и институционального как такового.
Рост надконфессионального сознания – тенденция общемировая. Согласно данным Pew Research Center (США, 2012), внеконфессиональное (религиозно не аффилированное) население мира составляет миллиард сто миллионов, то есть 16 %. В Китае это 52 % населения, или 700 миллионов, в США 20 %, или 46 миллионов. Их подчас называют «религиозно никакими» («religious nones»). В их число включены атеисты и агностики, но доля верующих среди «религиозно никаких» весьма значительна. В Китае – 7 %, во Франции 30 %, в США 68 % от числа «никаких» (31,5 миллиона) утверждают, что веруют в Бога (из них 10 миллионов молятся ежедневно). С 1990 по 2008 год число экуменистов, то есть внеконфессиональных христиан, выросло в США в 40 раз и достигло 8 миллионов, что примерно в 15–20 раз превышает темп роста верующих у самых быстро растущих конфессий (например, у евангелических христиан и буддистов, число которых за тот же период выросло в 2–3 раза) [198].
Самое общее обозначение трансрелигиозного сознания на Западе – духoвность, спиритуальность (spirituality). При этом внутри этой широкой категории важно различать трансконфессиональное, трансрелигиозное и чисто спиритуалистическое сознание. Первое сохраняет признаки религиозной веры, но свободной от конфессиональных различий; второе освобождается от любой догматики, институций, культовых форм; третье упраздняет трансцендентное измерение религиозности как таковой, веру в иной мир, признавая лишь имманентное, этическое наполнение духовного.
Если ограничиться российскими традициями, Л. Толстой, Д. Андреев и Г. Померанц представляют собой разные версии и стадии движения к трансрелигиозному. Толстой – открытие трансрелигиозного пространства в его чистоте и негодующее обличение всех исторических религий и церквей как подмен, извращений первичных ценностей любви, братства и смирения. Спиритуальность здесь выступает прежде всего как любовь к ближнему и непротивление злу насилием и предполагает отмену трансцендентного. Д. Андреев, в прямой противоположности Толстому, видит трансконфессиональность (в своем трактате «Роза мира», 1958) как способ объединения всех исторических религий в сверхисторическое братство, где каждая конфессия – лепесток расцветающего религиозного единства грядущего человечества. Для Г. Померанца трансрелигиозность – это индивидуальный и экзистенциальный опыт общения с разными религиями, это путь странника, путь сопереживаний и личных откровений. Таким образом, вырисовываются три пути в трансрелигиозное измерение: моральное очищение и отвержение всех оцерковленных вер; попытка их универсалистского синтеза; опыт экзистенциального общения с ними, путь экуменической открытости разным религиям и конфессиям.
Еще один путь – *бедная вера . Это минималистский, а не максималистский извод религиозной всеоткрытости. В ее основе – духовная апофатика, предстояние Богу вне «катафатических» признаков религии, таких как церковь, догматика, обряды. Бедная вера – феномен не только постатеистического, но и трансконфессионального и трансрелигиозного сознания, которое тем не менее отличается от чистой спиритуальности, поскольку сохраняет связь с верой в трансцендентное.
*Бедная вера , Постатеизм, Соверие, Теомонизм
Религия. С. 17–40, 61–87, 106–155, 345–369.
Тезисы бедной веры // Звезда. 2014. № 8. С. 221–234.
ХИ ТРОСТЬ БО ГА
ХИ ТРОСТЬ БО ГА (cunning of God). Высший промысел, скрытый от человека и ведущий его к цели обходным путем; одно из возможных решений вопроса теодицеи (богооправдания) о причинах зла в мире. Обычно хитрость ассоциируется с тайным умыслом, а значит, с чем-то недобрым, постыдным: нет ничего тайного, что не стало бы явным. Но и добро, по Евангелию, должно делаться не напоказ – втайне даже от самого себя. «Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая». Добрые люди бывают хитрыми, насмешливыми, уклончивыми, скрывают свои мысли за иронической или скептической улыбкой, но при этом готовы сделать для ближнего больше того, чего можно от них ожидать.
В «Современном патерике» Майи Кучерской есть образ американского епископа, которому прихожане дарят машины – а они неведомо куда исчезают: «Спрашивают его, а он как дурачок сразу сделается. Разбил, простите, братья и сестры, старика, разбил вашу красавицу, в металлоломе лежит. И на колени бух!.. Ясный, веселый, бодрый такой старичок. Хоть и с хитрецой». Здесь хитрость нужна именно для того, чтобы скрыть добрые дела, чтобы «милостыня была втайне» – машины или деньги с их продажи этот епископ отдавал нуждающимся.
Любое высшее знание включает в себя некое лукавство, уклончивость, потому что, открыв сразу все, можно навредить или запутать. Например, первоклассника учат, что из меньшего нельзя вычесть большее, из двух нельзя вычесть три. А в старшем классе, когда вводят отрицательные числа, объясняют, что так вычитать можно и что при вычитании трех из двух получается минус единица. Значит, первокласснику лгали? Но на том уровне понимания, который был ему доступен, это было единственно возможным и, по сути, правильным объяснением. Точно так же и родители прячут от ребенка лекарства, чтобы он не употребил их себе во зло.
Притча о том, как боролся Иаков с таинственным незнакомцем (Быт. 32: 22–30), представляет Бога своего рода спарринг-партнером. Он наносит человеку жестокие удары и проверяет, насколько он может их держать, насколько хватит у него силы и отваги, чтобы выстоять и перейти в ответную атаку, пересоздавать мир, Им созданный. Хочет ли Он от человека безропотной покорности или бойцовской злости? Такова воспитующая хитрость Тренера, Наставника, Испытателя. Недаром в «Книге Иова» Бог призывает на совет самого Лукавого и вместе с ним решает судьбу праведника Иова. Если родители хитрят с детьми для их же блага, то легко допустить, что небесный отец еще дальновиднее, а значит, и хитрее.
Добро – сложная система, которая начинающим, то есть большинству, преподносится не напрямую. Всевышний часто поступает с людьми не слишком заботливо. Болезни, войны, революции, катастрофы, землетрясения, ураганы… Минусовые величины, смысла которых мы не понимаем, подобно первоклассникам. Отсюда главный вопрос теодицеи: как может Бог допускать и даже насылать зло, болезни? Если он всесилен, значит, не всеблаг, а если всеблаг, значит, не всесилен. Для объяснения мирового зла обычно используется аргумент от свободы: Бог создал человека свободным, а значит, не может насильно навязать ему добро. Но в отношении безличного зла: стихийных бедствий, эпидемий – этот аргумент не действует, поскольку нельзя ураганам и цунами приписать свободу воли.
Тогда остается объяснять зло в мире не свободой человека, а хитростью Бога . Страдание, смерть – тайный, неисповедимый путь, которым высший промысел ведет человека к добру. Если добро может превращаться в зло (*злобро ), то возможен и обратный путь превращения – так сказать, доброзлобие , или хитрость самого добра. «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2: 9). С этой точки зрения Всевышний не только всеблагой и всесильный, но и всехитрый , каким и должен быть «ловец человеков» и «промыслитель судеб».
*Злобро, Космопоэзис , Реверсивность, Судьба, Теовитализм
Хитро-добрые: К вопросу о теодицее // Частный корреспондент. 8.2.2012.
Религия. С. 367–369.
ЭСХАТЕ МА
ЭСХАТЕ МА (eschateme; от греч. eskhatos, последний). Структурно-тематическая единица эсхатологического мышления; знамение конца мира в религиозном мировоззрении. Эсхатема обладает определенным набором дифференциальных признаков и сохраняет инвариантность в суждениях многих индивидов. Например, эсхатема «нарушение границы священного и мирского времени» может реализоваться в разных высказываниях о приметах конца света: «в праздники будут работать», «когда люди танцуют в ночь под воскресенье, черт смеется…», «церкви опустеют, превратятся в овощехранилища» и др. [199]
Основной закон эсхатологического мышления – перевертывание традиционных культурных оппозиций, характерных для «нормального» состояния бытия. Приведем ряд этих оппозиций, и против каждой из них отметим соответствующие эсхатемы – суждения о признаках конца мира:
С эсхатологической точки зрения в последнее время антиценность утвердится над ценностью, откуда и вытекает неизбежность прихода Антихриста, персонифицирующего этот перевернутый мир. В отличие от мифологического мышления, следующего закону стадиального опосредования (медиации) противоположностей в поиске устойчивой гармонии мироздания (К. Леви-Стросс, Е. Мелетинский и др.), эсхатологическое мышление ориентировано на катастрофический исход времен и потому переворачивает противоположности. При этом возможна либо односторонняя трансформация («родные станут как чужие»), либо двусторонняя («мужчины станут как женщины, женщины как мужчины»). Противоречия здесь не смягчаются путем стадиального опосредования крайних членов и нахождения промежуточных – но предельно заостряются: низшее становится высшим, чистое – нечистым, родное – чуждым, и т. п. Эсхатология, в отличие от мифологии, ориентирована не на вечное, пребывающее в мире, а на временное, имеющее свой предел, апокалиптический исход истории. Вместе с тем эсхатологическая модель резко отличается от карнавальной логики, которая переворачивает все общепринятые оппозиции в условно-ограниченном, игровом и смеховом пространстве, тогда как эсхатология распространяет эту структуру переворота на всю историю и видит в нем серьезнейшее и однократное событие конца мира.
*Исторема, Кенотип, Реверсивность, Событие, Сорванное сознание, Ухрония
Старообрядческий дневник // Символ. № 21. Париж: La bibliothèque Slave de Paris, 1989 (июль). С. 99–156.
ЛИЧНОСТЬ. ЭТИКА
Алмазное правило
Альтер-эгоизм
Амбипатия
Благоподлость
Воссознание
Двоечувствие
Доброверие, нравственничество
Душевность
Душеедство, душеядность
Злобро
Контекстные отношения
Метаморфейя
Метапрактика
Микропсихология
Мультивидуум
Обратная перспектива в этике
Противозовие
Противочувствие
Психема
Психонавтика
Равнолюбие
Саморевность
Своеправие
Своечуждость, своечужие
Селф-эмоция
Симпсихоз
Совестники
Содобродетели
Стереоэтика
Страдость
Судьба
Суечислие
Суечувствие
Счастица
Фатумология
Эгонавтика
Этика дифференциальная
АЛМА ЗНОЕ ПРА ВИЛО
АЛМА ЗНОЕ ПРА ВИЛО (diamond rule). Правило этики, согласно которому индивидуальность человека и уникальность его способностей определяют нравственный критерий поведения. Алмазное правило существует в нескольких формулировках: «Делай то, в чем нуждаются другие и чего на твоем месте не мог бы сделать никто другой ». «Лучший поступок тот, в котором наибольшая способность одного отзывается на наибольшую потребность других».
Алмазное правило определяется по контрасту с общеизвестным золотым правилом , которое независимо формулировалось Конфуцием, еврейским мудрецом Гиллелем и Иисусом в Нагорной проповеди. «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки» (Матф. 7: 12). В основе золотого правила лежит заменяемость нравственного субъекта: следует поставить себя на место кого-то другого; ты подлежишь как объект тем же самым действиям, которые производишь как субъект.
Однако все люди желают разного и способны к разному, а потому полная оборачиваемость субъекта и объекта не может составить единственное основание этики. Все настоятельнее потребность исходить из абсолютной единичности, незаменимости каждого нравственного субъекта. Таково учение апостола Павла о различии духовных даров: одному дается слово мудрости, другому – слово знания, третьему – вера, четвертому – дар исцеления, пятому – разные языки… «Служите друг другу, каждый тем даром, какой получил…» (1 Петра 4: 10) [200].
Именно это различие даров лежит в основании алмазного правила и *этики дифференциальной (разностной), которую можно выразить в следующем принципе:
Поступай так, чтобы твои наибольшие способности служили наибольшим потребностям других людей.
Высшую нравственную ценность представляет именно мое отличие от других людей, отличие каждого от каждого. Проблески алмазного правила есть у Ф. Ницше: «…я расположен к таким моралям, которые побуждают меня… сделать это хорошо , настолько хорошо, как один я и в состоянии это сделать!» [201] М. Бахтин в своей «Философии поступка» строит этику «долженствующей единственности»: «То, что мною может быть совершено, никем и никогда совершено быть не может. Единственность наличного бытия – нудительно обязательна. Этот факт моего не-алиби в бытии, лежащий в основе самого конкретного и единственного долженствования поступка…» [202] Нравственно – быть для других , но не как другие. Уникальность, а не только универсальность есть мера нравственного действия.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 172; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!