Глава I. Учение о физическом лице

 

Приобретение прав личности. - Простота учения в современных системах. - Порядок регистрации во Франции и Германии в особенности. - Положение вопроса в нашем праве. - Регистрация при Петре. - Разнообразие способов удостоверения событий, касающихся лица в действующей системе. - Метрики и закон 1874 года. - Метрические записи по различию ведомств и мест, где произошло событие. - Восточные окраины. - Царство Польское

 

Самостоятельная гражданская правоспособность, цивильная личность, может, на известных степенях социального развития, принадлежать отдельно взятому человеку.

Для того чтобы это положение человека, как личности, получило в практике гражданских правоотношений легчайшую применимость, необходимо дать юридическую известность не только составу прав, из коих слагается эта личность, но и способам определять связь отдельно взятого человека с отвлеченно указанной правоспособностью, установлять принадлежность ее отдельному человеку.

Как для всякого отдельного юридического отношения, так и для правоспособности человека в целом (его totum jus, status, universum jus) мы достигаем необходимой для ее осуществления юридической известности, определяя ее начальный момент и момент ее прекращения (das Werden des subjectiven Rechts). Когда началась правоспособность известного лица, здесь - отдельного человека? - вот существеннейший момент юридической известности, которой нам необходимо достигнуть. Раз начавшись, отдельная личность остается постоянно известной в сфере доступных ей юридических отношений, держится, как правоспособная сила, до момента ее прекращения. Обе кардинальные линии, коими определяется положение человека в гражданском быту, суть, стало быть, приобретение и потеря им прав личности.

Вам известно, что это учение в праве римском принадлежало к числу весьма сложных, ибо с представлением человека в этом праве не соединялись необходимо свойства самостоятельной личности, отдельной гражданской правоспособности.

Чтобы дать юридическую определенность вопросу о правоспособности отдельного человека, в разных исторических условиях, требовались далеко не одни и те же признаки. Следы различия людей в объеме их правоспособности удержались in multis articulis juris civilis и до сего времени. Но это сравнительно уже слабые остатки старой неравноправности отдельных людей. Мы будем иметь их в виду в дальнейшем изложении учения о гражданской правоспособности отдельных людей.

В вопросе, здесь нас занимающем, в учении о возникновении этой правоспособности, независимо от ее объема, современное учение несравненно проще римского. В нашем праве отпал целый ряд ограничений правоспособности людей, знакомых римскому праву и, главным образом, мы не знаем людей вовсе не правоспособных, людей - представляющих собой не субъектов права, а товар, рабов. С этим вместе масса определений, которые были нужны римскому юрисконсульту, чтоб установить связь человека с личностью, принадлежность ее ему, его status, для нас не существует.

В современном праве простым фактом рождения человека определяется необходимо и начало его личности, установляется юридически принадлежность ему, в той или другой мере, самостоятельной правоспособности (Art. 1. Нем. код. 1896 г.).

Процесс образования этой идеи личности всякого человека был отдельными признаками коротко намечен нами во Введении. Современные европейские кодексы, один за другим, выражают в более или менее категорической форме эту идею всеобщей, не для граждан только, а для всех людей, своих и чужих, установленной гражданской правоспособности. В противоположность старой территориальной максиме, по коей воздух господской земли делал чужого человека подвластным ее господину (l'air asservit), тот же воздух, в новое время, сперва в городах (l'air de ville fait libre), потом на территории целых государств стал действовать иначе и обращал всякого человека, каким бы ни было общественное его положение в другом месте, в свободного и цивильно-правоспособного в пределах данной территории.

Французы шли впереди в этом движении законодательства, и уже закон 5 июня 1891 года объявляет всякого пребывающего на французской территории свободным.

Медленно, но постоянно та же территориальная максима (Luft macht eigen) уступала место новой в отдельных немецких территориях, в Австрии в 1826 году, в Пруссии с 1857 г. (Luft macht frei).

Состояние неволи и неправоспособности гражданской выведено окончательно законодательными актами прошлого царствования и из русского действующего права. С этим вместе вопрос о правоспособности гражданской в этом общем смысле стал, как сказано, в высшей степени простым в теперешней нашей практике. Момент приобретения ее для человека юридически определяется событием его рождения*(216).

Установляя, однако, эту в высшей степени важную культурно-историческую черту современной европейской и русской жизни, мы получаем, для вопроса о правоспособности отдельных людей только, так сказать, отрицательный результат, людей неправоспособных нет.

Необходимо, вместе с этим, иметь еще целый ряд данных, которыми ближе и положительным образом осуществляется в известном законодательстве эта идея.

Правоспособность людей в старое время юридически определялась повсюду принадлежностью их к тому или другому союзу, племенному, территориальному, сословному, исповедному. С принадлежностью к тому или другому или ко многим из названных союзов вместе связана была положительным образом известность норм, коим подчиняется правоспособный субъект, подсудность его в деле защиты его прав, наконец, самая юридическая известность существования человека.

Что касается России, то еще весьма недавно громадная масса русского населения, к условиям крепостного быта, составляла частью простой инвентарь "населенного имения", частью податную и военно-служебную силу, наличность которой была важна для государства, частью, наконец, это было население православное, в коем союз семейный ограждался законами церкви. Отдельно взятый крепостной человек подлежал власти господской, и о самостоятельной гражданской личности этого зависимого класса людей не могло быть речи. Счет этого населения определялся в интересах государства мерами государственными, в особенности ревизиями*(217), которые обнимали классы податные и притом в составе отдельных семей, как они значились в метрических записях духовенства. Известность состава привилегированных сословий и их положение определялось также с помощью метрик, списками другого рода, в особенности сословными, но в интересах их же гражданской правоспособности.

Возможно найти и на Западе признаки тех же различий в подчинении лиц разным нормам, различным судам, сеньориальному, городскому, сословному, королевскому, церковному, того же самого различия в способах удостоверения наличности населения, какие знала и наша старина.

Что же произошло на Западе в законодательствах, в особенности французском и общегерманском, со времени появления новой идеи общей гражданской правоспособности?

В указанную выше periode intermediaire во Франции необычайно быстро разрушены были все основы старого быта, не только сеньориальные права, отношения властные господ к территории и населению, исключительные институты, рассчитанные на поддержку сословных интересов, но и юрисдикция церковного суда, со всеми последствиями устранения этих старых основ быта. Все старые источники права должны были вместе с этим иссякнуть и уступить место единому источнику всех прав - закону французского государства.

Отдельно взятый человек с гражданской правоспособностью, ему принадлежащей, стал в прямое и непосредственное отношение к единой государственной власти, мимо иных общественных союзов (о союзе семейном см. ниже). Правоспособность общая для всех и равная, без различия классов людей, ограждена новой судебной организацией, и известность прав личности, их приобретения, потери, содержания, установлена новым порядком регистрации событий рождения, брака, смерти людей, поставленным в тесную связь с организацией суда гражданского и совершенно выделенным из прежнего ведения церкви. В целом не только план обособления права частного от публичного (С. с. Art. 7)*(218), но и задача отделения церкви от государства для области права, секуляризация брака, уничтожение юрисдикции церкви, проведены вполне последовательно. В основе лежат законы 20-25 сентября 1892 года, sur le mode de constater I'etat civil des citoyens et sur le divorce, коими отменены все канонические законы, до того регулировавшие брачное право, и заменены законом государства. Характерные черты этого нового способа установлять известность правосостояния граждан суть следующие: 1) подчинение органов регистрации указанных событий государству (officier de l'etat civil; функцию эту выполняет мэр, его помощник, adjoint, или муниципальный советник) и постановка их деятельности в такую же связь со светской юрисдикцией гражданских судов, в какую поставлена деятельность нотариата; 2) приведение порядка регистрации, т.е. занесения записей в прямую и теснейшую связь с целью учреждения, т.е. с задачей удостоверять события, определяющие возникновение, прекращение, объем правоспособности отдельного человека; 3) ответственность всего круга соучаствующих в совершении актов гражданского состояния перед лицом закона*(219).

Нельзя не сказать, что с введением этого нового порядка нанесен был решительный удар разным формам союзной автономии, племенной, семейной, сословной, исповедной, и что в то же время интересы отдельного лица, с одной стороны, и государства - с другой, были несравненно лучше обеспечены. Вот положительный результат освобождения личности человека из старых форм союзной зависимости.

Мы имеем ныне еще другой, весьма близко подходящий по типу к этому закону, новый обширный законодательный акт немецкой империи, коим также определяется порядок ведения записей гражданского состояния и совершения брака. Это закон 6 февраля 1875 года. Судьба вопроса вообще любопытна. Введенный Бонапартом, вместе с Code civil, французский mode de constater l'etat civil des citoyens был вытеснен из многих немецких земель после того, как борьба за свободу (Freiheitskampf) достигла цели, и заменен старым способом ведения метрик духовными лицами. Теперь законом 1875 г. этот французский способ вводится опять повсюду с некоторыми несущественными видоизменениями. Как во многих других случаях, у немцев закон 1875 г. вызван не столько юридическими, сколько политическими соображениями. Он составляет результат борьбы с влиянием в особенности римской курии на дела гражданского суда (Kulturkampf). Вместе с тем это один из первых законодательных актов едва определившейся общей имперской компетенции по предметам гражданского права. Он предшествует не только общему гражданскому уложению, но даже общему уставу гражданского судопроизводства для империи. Поспешность руководящих людей в разрешении этой задачи совершенно понятна, ибо закон, коим прежде всего и самым надежным образом гарантируются интересы личной правоспособности граждан, несомненно, вернее всего другого привлечет население к точным показаниям его состава, а затем, натурально, центральная власть удобно может воспользоваться этим материалом для целей управления военного, финансового и т.д.*(220)

По существу, это такой же акт разграничения духовной и светской юрисдикции, каким во Франции был закон 1892 года. Брак перестает быть установлением церковным и совершается, независимо от исповедных различий брачующихся (между христианами разных исповеданий и между христианами и евреями), в формах гражданских. Согласно новому закону "документальное удостоверение рождений, браков и смертей совершается через занесение должностными лицами, назначенными для сего государством, этих событий в надлежащие реестры" (§ 1). Эти реестры (Standesregister) "доказывают те события, для удостоверения коих они назначены и кои в них занесены, до тех пор, пока будет противодоказан подлог, неправильная запись или неправильность показаний или утверждений, на основании коих запись произведена" (§ 15). "Государство не препятствует духовным лицам вести свои реестры, но таковые не пользуются публичным доверием (publica fides), которое присвояется актам гражданского состояния по закону 6 февраля 1875 года".

Вот практическое и положительное разрешение вопроса о пределах цивильной правоспособности отдельных людей (начало, конец) и о способах удостоверять ее во Франции и Германии.

Каким образом разрешает эту задачу русское законодательство?

Мы видели выше, что неправоспособных людей современный русский закон не знает. Для целей ограждения всех и каждого в его правах гражданских организована уставами 20 ноября 1864 года целая лестница судебных установлений, в коих задачи законодательства, управления, суда и ближе - юстиции гражданской и уголовной обособлены и поставлены в отличные от прежнего условия. В этом отношении русская государственная власть не только не отставала от соответствующего движения законодательства в Германии, но шла, в смысле объединения процессуальных форм, даже впереди немецких розных судебных уставов. Что же сказать о способах удостоверения событий, определяющих цивильную правоспособность отдельных лиц?

Мы показали выше тесную связь, в какой стояло разрешение этой задачи на Западе с устранением старинных союзных форм быта и с секуляризацией союза брачного в особенности. Государственная власть, однако, стояла у нас далеко не в той степени соревнующегося антагонизма с властью церкви, какую мы видим в истории западных государств. До Петра Вел. обширная область юрисдикции по делам семейным и наследственным в самой значительной степени принадлежала церкви и подверглась влиянию права канонического с его видоизменениями в практике русских духовных судов. При слабом развитии договорного права, за исключением этих институтов, для области права гражданского оставалась лишь сфера имущественных отношений по недвижимостям, носившим в ту пору характер далеко не цивильный. Она была, во всяком случае, далеко не обширной. Начиная с Петра, юрисдикция светского суда заметно расширяется, прежде всего на круг дел о наследовании, а затем, и в делах семейных, наряду со старыми источниками канонического права, развивается все более и более законодательная деятельность светской власти.

Не менее того суд по делам брачным удерживается в руках духовных властей до настоящего времени. Это составляет первое и существеннейшее препятствие для перехода нашего законодательства от прежней формы удостоверения событий рождения, брака, смерти, от старых взглядов на эти задачи к новым. В тех условиях, коими определяется положение русской церкви с Петра Вел. в особенности, государство не только не могло видеть опасности для своих целей в широком влиянии духовенства на эту сторону дела, а, наоборот, пользовалось записями указанных фактов через слуг церкви как подспорьем для производства переписей населения.

Тот порядок ведения так называемых метрик, который держится и до сего времени, введен был указом Петра в мае 1722 года. В прибавлении к Духовному регламенту (П. С. 3. N 4022) указано священникам иметь у себя книги, метрики, где отмечать своего прихода младенцев рождение и крещение, а також случаи смерти таких младенцев до крещения, с прописанием вины, коей ради младенец лишен св. крещения, да в тех же книгах записывать браком сочетающихся. Под N 4480 даны формуляры для ведения метрических записей. Первоначально этот порядок введен для православных приходов. Он, стало быть, не был общим. С другой стороны, любопытен вопрос, был ли этот порядок единственным удостоверяющим эти события?

В том же году (1722), в инструкции герольдмейстеру читаем: "Повинен он всего государства всех дворян списки иметь троякие". Указаны эти три рода списков и велено передать в Сенат все прежние из Разряда, да из Военной и Адмиралтейской коллегий. В это новое учреждение велено ежегодно сообщать рапортом, что у кого детей мужеска пола родится или умрет. Это дворянские списки. И здесь, как при ревизиях, записи метрические служили тоже важным подспорьем для точности отметок. Незадолго до этого (1718 г.), как мы видели выше, установлен порядок приведения в известность населения, тоже мужского, тоже по всей империи, названный ревизией (П. С. 3. N 3245).

Все это способы приводить в известность личный состав населения империи, но есть ли в числе их хотя один, который имел бы целью именно обеспечение прав отдельных людей? Возможно ли ожидать в этой эпохе деятельности законодателя, направленной на такую цель, на то, что французы называют mode de constater Vetat civil des citoyens? Натурально, всего менее. Между тремя категориями актов возможно различить такие, которые ближе подходили к этой цели, другие, которые далеко от нее отстояли; но, несомненно, ни один прямо на эту цель не был рассчитан. Ревизия отстояла всего дальше от личных интересов людей, подлежавших переписи. Тут цель была прямо военная и финансово-административная. Но совершенно так и ведомство герольдмейстера рассчитано (см. указ) на выполнение обязанностей дворян в отношении к государству. Наконец, и о метриках, в первоначальном их виде, закон вовсе не говорит как о средстве удостоверить именно гражд. правоспособность. Тут та же точка зрения обязанности, а не прав: по коей вине младенец лишен св. крещения, в покаянии ли преставился умирающий, и если не погребен, то по какой вине (причине) не получил христианского погребения. Мы убедимся в дальнейшем, особенно на образцах французского метода вести регистрации этих актов гражданского состояния в точном смысле, что вовсе не эти обстоятельства, а только события рождения, смерти и проч., нарочито, без всякой их квалификации, и составляют подлинную задачу современных actes de l'etat civil.

Все эти записи (мы их здесь не перечисляем, а только приводим в виде примера) в последующем законодательстве крайне развились. Образовалось множество отдельных видов и способов удостоверять наличность человека для самых разнообразных целей. Они связаны частью с положением человека в составе населенного имения, частью с положением человека в составе того или другого служебного ведомства, частью с принадлежностью к тому или другому государственному сословию, к тому или другому установлению, исповеданию, племени и т.д. Прямо отношение лица к государству обнаруживается лишь в вопросе о подданстве или иноземстве; засим во всем другом между отдельным человеком и государством стоит неизбежно та или другая союзная форма, которой разрешается весь вопрос о свойствах личности и правоспособности человека.

Только люди, произвольно уходящие из состава этих союзов, оставляющие произвольно место жительства, указанное им законом, исповедание господствующей церкви или христианское вообще, укрывающиеся от подлежащего ведомства (союза), ведаются прямо государством, но уже во всеоружии его карающей силы. Законодательство переполнено многочисленными определениями способов вступления и выхода из этих союзов. Союзные формы правоспособности преобладают, личные поглощены. Жизнь и развитие этих союзных форм составляют предмет изучения других юридических дисциплин, права государственного, церковного, полицейского, ибо характерные для них функции суть именно или политические, или религиозные, или социально-политические, всего менее чисто цивильные.

Мы укажем дальше, насколько эти союзные формы являлись сами цивильно-правоспособными и насколько принадлежность к той или другой из них видоизменяет и ныне в известной степени личную правоспособность. Здесь достаточно заметить, что государство не гарантировало никаких прав людям, стоящим вне признанных союзных форм. Это были люди гулящие, бродяги, беглые, отступники и пр. Для этих людей искать в ту пору удостоверения их личности, рождения, семьи, было бы совершенно противно их интересам, и лично они заявляли себя, нормально, не помнящими ни родства, ни племени, ни семьи, ни места, где родились, порвавшими всякие связи со своим прошлым. В редких случаях простая достоверность события рождения и смерти лиц, не состоящих в какой-либо из признанных общественных групп, могла представлять интерес, сколько-нибудь значительный для них.

Наиболее общим, хотя не рассчитанным первоначально на эту цель способом удостоверять личное правосостояние служили в этих условиях .метрики, какие велись обязательно духовенством, сперва только православным, затем других христианских исповеданий, иудейским, магометанским и проч.

Кодификация русского права произошла в таких условиях, когда правоспособность гражданская далеко еще не обособилась от старых союзных форм, определявших государственный и общественный строй старого времени. Таким образом, все то, что на этой основе действовало в практике, должно было найти место и в кодексе. Ввести в систему гражданских законов всю массу положений о разных родах состояния, в коих числились люди, не было правильного основания. Законы о состояниях составили особый том Свода, именно IX, и в него вошли не только определения различной правоспособности лиц, смотря по их принадлежности к тому или другому государственному состоянию, но и указания способов ведения актов состояния.

Как ни разнообразны эти указания, накопившиеся в теперешнем составе Свода Законов о состояниях, они, однако, далеко не исчерпывают этой важной материи с юридической стороны. При невозможности отделить вопрос о правоспособности гражданской от принадлежности лица к тому или другому состоянию закон разделил акты, коими удостоверяется состояние каждого лица, на I) общие для всех состояний: приходские (метрические) книги и ведомости; II) отдельные для некоторых состояний: 1) для дворянства - дворянские родословные книги, общий гербовник дворянских родов и списки дворянские, содержимые в департаменте герольдии, 2) для духовенства - монастырские записные книги и списки лицам духовного ведомства, 3) для городских обывателей - городовые обывательские книги и Бархатная книга знатных купеческих родов; III) особенные акты для состояния городских и сельских обывателей - ревизские сказки (Т. IX. ст. 1032, ныне, по изд. 1899 г., это ст. 858, в коей ревизские сказки отнесены к прошлому, а Бархатная книга для купеч. родов вовсе опущена).

Статья 123 Т. X (заменена правилами Уст. гр. суд., показ, ниже) указывает еще виды актов, коими доказывается рождение, при отсутствии метрических книг или сомнительности обстоятельств, в них показанных, - это формулярные списки родителей, исповедные росписи (см. Уст. гр. суд. ст. 1356, ныне т. 16. Ч. I и II, в посл. ст. 147; эти определения касаются законнорожденных) и иные, указанные в ст. 1032, ныне 858. Т. IX, документы.

Не подлежит никакому сомнению, что все это разнообразие способов удостоверения событий, определяющих правоспособность отдельного человека, очень осложняет задачи ограждения прав гражданских. Однако зло это было неизбежным до тех пор, пока характерное свойство самого быта заключалось именно в необособленности прав гражданских от публичных, и правоспособность гражданская определялась принадлежностью лица к той или другой союзной форме, из коих слагался строй русского государства.

Мы указали во Введении, что реформы императора Александра II поставили вопрос о гражданской правоспособности отдельных людей в значительную степень независимости от их сословной квалификации, от различия ступеней, ими занимаемых в смысле государственном. Выход лица из этих старых союзных форм по разным причинам не мог совершиться моментально. Если старая организация сословий быстро утрачивала свое прямое влияние на права гражданские, то интересы государственного управления, военного и финансового в особенности, еще долгое время удерживали массу населения в исключительных условиях частью приниженной правоспособности, частью не приноровленного для цивильных целей удостоверения ее. Лишь отмена старого порядка отбывания рекрутской повинности, подушной подати и постоянные успехи выкупной операции приводят эти массы населения в более свободное отношение к старым союзным формам быта и делают ненужными старые способы удостоверения личности, особенно посредством ревизских сказок.

Мы видели выше, что метрики введены без прямой цели удостоверять именно гражданскую правоспособность. Записи в них производятся "по исправлении каждой требы, как-то: молитве при рождении и крещении младенца, венчания и погребения" (ст. 1038, ныне 861). Согласно приложенному к ст. 1035, ныне 864, формуляру в книге обозначается год, месяц и день рождения. Так как записью удостоверяется церковное событие, то, натурально, присоединившийся к православию раскольник должен быть также занесен в метрику (Т. XIV. Уст. о пред. и преет. ст. 58).

Позже, чем для православных приходов, порядок ведения метрик был выработан и утвержден русской законодательной властью для исповеданий римско-католического, евангелич.-лютеранского, для магометан, евреев, караимов, для раскольников, баптистов. В этом процессе дальнейшего применения старой системы она сама существенно изменилась и утрачивала свой старинный характер. Для евангелич.-лютеранских записей требуется отметка года, месяца, числа и часа рождения и смерти, причем в списки (особ, графа) вносятся и мертворожденные, и умершие до крещения младенцы (Т. IX. ст. 1064 и 1070, ныне 892 и 898), а также в общем списке прихожан отмечается вступление и выбытие из прихода (1074 и 1075, ныне 902, 903). Правила действия для духовн. лиц иностран. исповеданий указываются частью в IX т., частью в XI, в Уставе иностранных исповеданий, как и самое ведомство дел этого рода сосредоточено в Министерстве внутренних дел, в департаменте духовных дел иностранных исповеданий.

Но как бы мы в будущем ни ушли далеко в определении правоспособности отдельных лиц от прежнего порядка удостоверения правосостояния, способы старинные удержат свое практическое значение для вопросов прав гражданских и позже, ибо основы этих прав покоятся часто на отношениях прошлого времени, иногда весьма отдаленного. И мы имеем ныне постоянные процессы, в особенности по вопросам наследования лиц в порядке преемства родственного, основанные на давно минувших отношениях близости лиц, удостоверением коей служат прежние, особые акты состояния.

Для классов, несших не одни тягости, а пользовавшихся правами и привилегиями особенно со времени новой организации сословий при Екатерине II, отдельные акты состояния стояли ближе к вопросу об их правах и они, натурально, еще дольше удержат свое значение в практике*(221).

Мы не остановимся в подробности на вопросах подчиненности, порядка выдачи книг, порядка записи, свидетельствования их, выдачи метрических свидетельств по всем указанным исповеданиям, ибо все это отличается значительным разнообразием по различию исповеданий, и сведения эти легко найти в указанных местах Св. Зак. Что касается метрических книг, содержимых священнослужителями и причетниками православных приходов, то они делятся на 3 части: а) о рождающихся, b) бракосочетавшихся и с) умерших. Для каждой части свои формуляры. В 1-й части нет показаний лиц, кои свидетельствуют о рождении, а так как запись касается собственно крещения младенца, то для обозначения восприемников существует особая графа; в другой графе показывается духовное лицо, совершившее таинство. Подпись священника и причетников удостоверяет событие, а рукоприкладство свидетелей записи (отца, матери) допускается по их желанию. Соучастие этих лиц в просмотре записанного есть факультативное: когда они сами пожелают поверить точность записи и когда, в предотвращение ошибок, их к тому приглашают члены церковного причта (ст. 872 изд. 1899 г.). С записями бракосочетаний в особенности мы встретимся в другом месте. В части 3-й, об умерших, отмечается событие смерти, но без особых, направленных на точное удостоверение именно события смерти мер, а с показанием месяца, дня смерти, звания, имени и проч. умершего, болезни, кто исповедовал, кто совершал погребение и где погребен, для чего и есть особые рубрики. Все вместе удостоверяется подписью причта.

При наступлении года из листов, указанным способом разграфленных, сшиваемых в тетради для каждой части (рождения, брака, смерти) отдельно, духовными консисториями или правлениями изготовляются книги и за скрепой одного из членов этих присутствий, с обозначением числа листов, выдаются по одной на каждую церковь, где и имеют быть хранимы (образцы указаны в Т. IX, прилож. к ст. 861 изд. 1899 г.). Записи делаются (без подчисток, погрешности оговариваются) совершившими соответствующую требу. Метрические книги ежемесячно должны быть свидетельствуемы и подписываемы причтом, причем должны быть показаны числа родившихся, сочетавшихся и умерших. При наступлении 1-го месяца следующего года причт, за общим подписанием, отсыпает веденные им книги в консисторию, удостоверяя, что списки с них, за общим же подписанием, оставлены при церквях для хранения в ризницах. Освидетельствованные и переплетенные книги хранятся, каждый год особо, в архивах консисторий, откуда заинтересованные лица и могут получать консисторские метрические свидетельства. Исправность ведения книг и своевременная отправка в консисторию лежит на ответственности священнослужителей и причетников и гарантируется, сверх сего, свидетельствованием оных пополугодно благочинным. С каждым новым годом консистория делает распоряжения о рассылке прошнурованных формуляров вновь для дальнейшего ведения записей. О целости хранимых в архивах книг и об исправности доставки епархиальные архиереи ежегодно доносят Святейшему Синоду. Метрические свидетельства из консисторий выдаются самому записанному, его поверенному, родителям и опекунам, причем выдача нового свидетельства допускается лишь ввиду утраты прежнего. Выданные по просьбе заинтересованных, немедленно по учинении записи приходским духовенством, выписи, тоже именуемые метрическими свидетельствами, не заменяют консисторского метрического свидетельства (там же, ст. 59, 880 для лиц правосл. испов.; в дальнейших статьях то же для иностр. и нехрист. исповед.). Мы видели до сих пор способ действия русской государственной власти там, где орудиями ее целей служили союзные организации признанных государством исповеданий. Известно, однако, что в разные эпохи народной жизни у нас возникали религиозные учения и толки, не пользовавшиеся таким признанием. К каким крайностям отрицания не только церковных догм и общих начал государственного быта, но и прямо земного существования человека приводили эти учения, об этом мы находим ужасающие свидетельства в памятниках нашего законодательства. Для примера достаточно взять случай, происшедший недалеко от Петербурга, в начале царствования Екатерины, в 1764 г., когда 18 человек раскольников обоего пола, Новгородской епархии, Обонежской пятины, собрались в ночь на 13 декабря в избу для самосожжения и 21-го ночью сгорели, что побудило правительство, ввиду повторения таких явлений, принять общие меры для их предупреждения (П. С. 3. N 12326, ср. еще Вые. утвержд. доклад воин, ком., там же, N 12422, ...дабы оные лесные жители в скитах и кельях ни под каким видом беглых крестьян и всякого звания людей в раскол принимать не осмеливались, также чтоб не жглись, - прибавляет собственноручно императрица Екатерина). Многочисленные последующие политические, административные, карательные и просветительные меры, принимавшиеся правительством для устранения разных толков, не имеют прямого отношения к занимающему нас вопросу. Из некоторых публикуемых Правит. Сенатом кассационных решений ясно, что по отношению к раскольникам принимались в старое время негласные меры, которые делают ныне вопрос о гражданской правоспособности членов этих общин и семей часто очень сомнительным. Отвергая все бытовые начала этих людей, государство, вместе с этим, лишало себя возможности постоянного и правильного ведения значительной части коренного русского населения.

Только в эпоху реформ прошлого царствования вопрос стал совершенно иначе. По духу этих реформ элементы права частного должны прийти для любого круга лиц к более или менее полному обособлению от прежних, стеснительных для развития личности, исторических форм союзного быта. Все население, независимо от принадлежности к разным сословиям и исповеданиям, должно быть поставлено в прямое и непосредственное отношение к государству и к органам его правосудия. Вместе с этим утрачиваются для отдельных лиц многие побуждения скрываться от органов власти. При этих условиях способы удостоверять личную правоспособность, и именно кардинальные, определяющие ее моменты, рождение, вступление в супружество, смерть, должны получить иной характер, чем прежде. Действительно, этот новый характер именно актов гражданского состояния успел уже определиться, и первоначально, как исключение из общего исповедного порядка ведения метрик, для раскольников. Там, где иерархия отклоняющегося исповедания не признана, рядом законодательных актов, начиная с 1874 года, указан способ ведения этих актов, тоже названных метриками, посредством органов власти государственной, а не церковной. Это волостные, уездные, городские местные полицейские управления, надзор за действиями коих, через губернские правления, сосредоточивается в Мин. внутр. дел (ст. 931 и след. Т. IX и ст. 950 и след.; жалобы в 1-й деп. Правит. Сената. т. 1 учр. Сената. ст. 19, 22 ч.). Заявления о рождении, для записи, делаются родителями и теми, кому они поручат, а также принявшими новорожденного на воспитание. Действительность происхождения детей от брака раскольников, равно как и правильность заявления о времени рождения должны быть подтверждены показаниями не менее 2-х свидетелей. По истечении года со дня рождения запись не может быть произведена, а законность рождения имеет быть доказываема судом (ст. 953 Т. IX). Для записи браков "предшествовавшее записи брака исполнение соблюдаемых между раскольниками брачных обрядов ведению полицейских чинов при сем не подлежит" (там же. ст. 947-948). Закон указывает, вместе с тем, различные меры для устранения записи таких браков, которые, независимо от исповедных особенностей, противоречат христианским воззрениям на существо этого союза (подробности там же. Т. IX изд. 1899 г. ст. 941). Запись о смерти отнесена здесь не к моменту погребения, а к самому событию (ст. 954, там же).

Если вопрос о гражданском состоянии раскольника относится к эпохе, предшествовавшей 19 апр. 1874 г., то законодатель указывает другие источники, кроме метрики, для удостоверения определяющих гражданские состояния событий (особенно ревизские сказки. См. Т. X. Ч. 1. ст. 78, примеч.).

Согласно позднейшему развитию законодательства метрические записи браков, рождения и смертей ведутся местными гражданскими властями и для баптистов (Т. IX. ст. 955).

Есть ряд случаев, где события рождения и смерти удостоверяются иначе, смотря по ведомству, в коем состоят родители (особ, метрич. книги по воен. ведомству, см. Т. IX. ст. 922 и след., для ссыльных там же, 927, 928) или по месту, где произошло событие (на мореход, судах 929; удостоверение через консулов, см. Уст. коне, и Т. IX. ст. 930).

Из сделанных нами кратких указаний легко прийти к заключению, какой сложностью отличается у нас этот порядок ведения метрик. Трудно найти какой-нибудь отдел законодательства, который так или иначе не касался бы этого вопроса. Всего менее он обработан в составе X т., ч. I, в Закон. Гражд. По способу ведения книг самая задача может казаться вовсе не связанной именно с правом гражданским. Это имеет свое историческое объяснение. Но в теперешнем состоянии русского права это анахронизм, утрачивающий с каждым годом связь с явлениями современного русского гражданского права. Нет сомнения, что этот порядок ведения актов гражданского состояния имеет скоро стать на очередь вопросов, подлежащих такой законодательной переработке, которая привела бы это важное условие известности гражданских прав в большее соответствие с нынешним состоянием общей гражданской правоспособности людей, уже признанной в принципе нашим законодательством.

Указанными здесь многообразными и в то же время недостаточными положениями далеко не исчерпывается задача, которая должна быть поставлена государством, ищущим действительного ограждения цивильной правоспособности всех граждан.

На восточных наших окраинах имеются массы населения, которое в своем быте или вовсе не носит признаков европейской культуры, или имеет их в самой слабой степени. В этих условиях там не может быть ни потребности, ни средств правильного ведения актов состояния. Законодатель не только не спешит обособить в инородческом населении отдельное лицо из сложившихся племенных форм быта, но, как увидим позже, ограждает отдельных людей, хотя и взрослых, от неудобств пользования гражданской свободой при недостатке зрелости суждения и характера*(222). Положения законодательства для калмыков, инородцев Восточной Сибири, для Туркестанского края вошли в общий свод*(223). Последний представляет собой обширно развитый законодательный акт, в коем начала общего права приведены в сочетание с нормами племенного быта.

Интереса при изучении русского гражданского права эти акты не представляют, но они очень любопытны, во-1-х, как свидетельства быта наших восточных окраин, во-2-х, и особенно последний акт, как попытка применить к быту даже кочевых инородцев многие формы управления и суда, не только уголовного, но и гражданского, выработанные жизнью культурных народов.

По отношению к калмыкам законодатель подчиняет дела брачные правилам буддийского исповедания и окончательным решениям ламы; а для вопроса о праве детей на имущества и воспитание указывает светскую юрисдикцию улусского зарго. Ныне эта светская юрисдикция ограничена введенными в Ставропольской губернии судебными установлениями (Т. XI. Ч. 1 Уст. иностр. исповед. ст. 1673, 1674 и след.).

Та же подсудность буддийской иерархии имеет место и для других кочевых инородцев Восточной Сибири, но в делах брачных русский законодатель допускает самое сильное влияние родовых управлений. В указанном выше обширном законодательном акте (Полож. об управл. Туркестанского края 12 июня 1886 г.) для оседлого туземного населения обязанность следить за убылью и прибылью этого населения возложена на волостного управителя (волость состоит из нескольких сельских обществ, у туземцев - аксакальств, для кочевого населения состав аульного общества и волости определяется кибитками, 200 и 2000 кибиток, а кибитка - отдельное, конечно, временное жилище, юрта, сакля, землянка или дом). См. ст. 99, 108, 109 указ. Положения. Судебные установления действуют или на основании общих законов империи, или, для туземцев в особенности, организована деятельность судов народных. Народные суды разрешают подсудные им дела на основании обычаев, существующих в той или другой части туземного населения.

Там, где сталкиваются не только разные племенные, но в то же время и различные исповедные группы, включая и язычество, законодательство выработало тоже и в этом смысле нормы, примиряющие общегосударственные начала с особыми бытовыми условиями этих групп (см. Уст. иностр. испов. Т. XI. Ч. 1. ст. 1697-1702).

Несомненно, что те явления быта, с коими мы встречаемся в Своде степных законов, составляют, в смысле культурном, формы, обращенные к очень отдаленному прошлому. В них всего менее гарантий личности и гражданских прав отдельного человека. Образцы форм, ближе достигающих этих целей, мы видели, говоря об актах состояния по общему своду. Но и тут много нерасчлененного, неприноровленного к этим именно целям. Ближе к этим целям подходит порядок ведения актов гражданского состояния в Царстве Польском. Вы находите в современном положении тамошнего права почти то же, что нашли бы в немецких землях, где действовал порядок Code Napoleon, впоследствии видоизмененный возобновлением записей прежнего исповедного характера и участием духовенства. При этом, однако, то, что заключал в себе Code в смысле точности записей, развитости их содержания, различных условий, гарантирующих их достоверность, было тщательно сохранено*(224). Позднейшее движение русского законодательства в этой окраине не могло внести в дело той простоты и целесообразности, какая желательна и которая достигнута в Германии законом 1875 года, ибо, как было видно выше, этих свойств не имеет отечественный способ ведения записей.

 

§ 17. Nascituras в старом праве. - "Неродившиеся дети" нашего Т. X, ч. I. - Рождение живым. - Доказанность. - Своевременность рождения. - Жизнеспособность. - Образ человека. - Вероятная продолжительность жизни. - Прекращение личности. - Presomption de survie. - Безвестное отсутствие. - Имперский кодекс 1896 г. - Смерть гражданская

 

Рождением и смертью установляются пределы гражданской правоспособности отдельных людей. Известность этих пределов необходима не только для ограждения интересов самих субъектов, но и в общих целях постоянного и правильного обмена юридических отношений. Ввиду этого цивильная юриспруденция, в особенности римская, подробно разрабатывает целый ряд детальных вопросов по этим кардинальным пунктам, определяющим правоспособность отдельного человека. В новых кодексах цивилистическая разработка этого предмета тесно связана с римскими традициями. У нас в Т. X и в указан, выше Полож. об актах состояния в IX т. найдется так же мало ответов на сомнения практики, как и в других сборниках чисто позитивного содержания.

Вопросы, важные для точного разумения начального и конечного моментов правоспособности отдельного человека, суть следующие: I. Как в цивильном смысле определить состояние человека в моменты, предшествующие отделению от утробы матери? II. Какие признаки рождения нужны для того, чтобы наличность правоспособного субъекта не возбуждала сомнений? III. Вероятная продолжительность жизни? IV. Прекращение личности отдельного человека. А. Вероятная последовательность смертей, когда достоверности достигнуть нельзя? В. Вероятность смерти, когда трудно предположить продолжение жизни (безвестно отсутствующего).

I. Как рассматривается состояние, предшествующее рождению, зачаточное, именно с точки зрения цивильной, для занимающего нас вопроса о начальном моменте личного существования? Мы ставим, таким образом, вопрос этот отдельно от другого, о мерах охранения плода, составляющего предмет иных, частью тоже юридических дисциплин. Имеем ли мы уже в этой фазе развития организма дело с личностью или нет? Определившиеся достаточно мнения римских юрисконсультов, принятые ныне западными цивилистами, дают нам ответ отрицательный. Согласно этим воззрениям, embryo, какова бы ни была степень зрелости плода, не может быть рассматриваем как отдельно правоспособный субъект. Однако предшествующее отделению от матери зародышное состояние человека, эвентуально, не есть безразличное для цивильного права. Если за беременностью последует рождение младенца живым, тогда и предшествующее состояние окажется для вопросов права не безразличным. Приобретение им права будет условливаться моментами, предшествующими его рождению. С этим эвентуалитетом, стало быть, nascituras рассматривается как бы уже рожденной (jam natus); но только в этом смысле и в этих пределах. Практические последствия могут иметь большой интерес для права.

Французская практика допускает в отношении к enfant naturel, к рождению внебрачному, признание (reconnaissance) со стороны отца в момент, предшествующей рождению, ст. 6., в период беременности (Planiol n° 2863, указ. практику).

Это состояние не есть решительное, определяющее, а только экспектативное, выжидательное, и если ожидания не приведут к цели, то вполне безразличное для права. Выкидыш не влияет ни на какие правоотношения, какие бы ожидания ни предшествовали этому результату. В подлинном, определяющем правоотношения, смысле, embryo в этом случае никогда не был субъектом прав.

Наш цивилист Д.И. Мейер держится близких к этому воззрений, указывая в подтверждение их в особенности ст. 1106 X т., ч. 1. Эта статья говорит: от права наследования не устраняются: ... 1) дети, хотя бы оные не были еще рождены (до рождения это, конечно, не дети)*(225), но токмо зачаты при жизни отца*(226). Это частный случай наследования послерожденного (postumus), дающий слабое освещение занимающему нас вопросу. Много содержательнее боярский приговор, помеченный думным дьяком, II. с. 3. N 14 (6 июня 1649 г.), который лег в основу указанного положения ст. 1106. Из него видно, что, при неизвестности исхода беременности, в классе поместном, беременная вдова получала долю "на беремя" противу дочерей умершего, получивших из поместья долю "на прожиток", а остальное шло в род. Указанным боярским приговором определено: "будет даны такие поместья дачи небольшие, а после родится сын, и те поместья из дачи поворотить и справить за сыном. А будет дачи большие, и о таковых делах докладывать государю..."*(227). Приговор боярский неизмеримо содержательнее статьи 1106, ибо в нем ясно различено состояние выжидательное для вопроса о правах "беремени" и смена его состоянием правоспособности родившегося. На основании этого приговора боярского можно безошибочно утверждать, что до рождения nasciturus не рассматривается как особо правоспособный субъект, как лицо; рождение же живого человека определяет окончательно его отдельную правоспособность, личность, с отнесением условий приобретения им прав к моменту, предшествующему его рождению (он приобретает впоследствии права так, как приобрел бы, если бы был рожден уже в ту пору).

Германское уложение 1896 г. признает силу договоров в пользу 3-го, когда таким 3-м будет nascituras (§ 331, 2-й абзац). Новые кодексы допускают попечителя к ожидаемому рождению (§ 1912, там же), но это не означает еще признания юрид. силы актов приобретения, напр., купли, совершенной для имеющего родиться.

II. Какие признаки рождения необходимы, чтоб определить отдельную правоспособность рожденного (status nativitatis)?

A. Не возбуждает сомнений ни в римском, ни в современном праве требование, чтобы отделившийся от утробы матери младенец был живым. Отдельная личность не признается существовавшей, если между рождением и смертью нельзя установить никакого промежутка времени, хотя бы самого краткого, для внеутробной жизни, если родившийся есть мертворожденный. События таких родов остаются без всяких последствий для цивильных правоотношений. Несомненно, что рождаемые без признаков жизни могут, в отдельных случаях, искусственно быть призваны к жизни и продолжать существование, как и рожденные живыми. Тогда, натурально, состояние младенца в минуту отделения от матери остается без последствий. Таким образом, чтоб получилась отдельная правоспособность, необходима жизнь родившегося, хотя бы самая непродолжительная, вне утробы матери. Это реквизит, общий для нашего права и для любой европейской системы (см. выше, в актах состояния, отметки мертворожденности еще в петровских формулярах для метрик).

B. Больше сомнений возбуждает вопрос о признаках рождения человека живым и о доказывании на суде этого важного момента. Контроверза существовала еще в римской юриспруденции, где прокулеянцы считали непременным признаком живого рождения крик новорожденного, который, правда, обыкновенно сопровождает появление на свет развившегося младенца, но которого нельзя рассматривать как необходимый признак живого рождения. Сабинианцы были против этого мнения, и Юстиниан принял их учение. Любопытно, что в новое время контроверза возобновляется в разных немецких системах. В саксонской группе источников германского права повторяется требование прокулеянцев, чтоб новорожденный огласил четыре стены дома своим криком (das Beschreien der vier Wande des Hauses); в других группах почитается достаточным признаком жизни раскрытие глаз. Несомненно, что такие критерии для определения свойств рождения живого могли иметь смысл при господстве способа доказывать через свидетелей. Это - признаки, которые и ныне могут, в массе случаев, особенно в простонародье, быть единственными удобоприменимыми в практике. В современных кодексах, однако, мы не находим такого ограничения признаков живого рождения, и с этим вместе вопрос о доказанности события становится весьма контроверзным.

Ряд современных кодексов ищет выхода из затруднений, встречаемых практикой, следующим способом. Если роды от здоровой матери суть своевременные, и плод, стало быть, достаточно развит, тогда презумпируется рождение живым (австр. и сакс. код.). Презумпция, натурально, не исключает доказывания на суде противного. Средства доказывать как живо- так и мертворожденность ничем не ограничены, никакими обязательными признаками, хотя прусский ландрехт удерживает крик ребенка, как наиболее надежный и обыденный признак живого рождения.

Если событие рождения младенца занесено в акты гражданского состояния, то для доказательства рождения живым достаточно ссылки на эти акты, хотя, опять, такая ссылка не исключает возможности противодоказывания в случае, напр., подлога.

С. Мы видели сейчас, что некоторые признаки родов (своевременность) служат основой для предположения живого рождения. Есть, несомненно, физиологически известный предел, ранее которого выделение плода дает необходимо выкидыш (abortus), а не жизнеспособного младенца. Юриспруденция, частью уже римская, стремилась широко воспользоваться для своих целей, - известности и постоянства признаков рождения, - этими физиологическими данными, чтобы точнее определить моменты возникновения отдельной личности. В этих же видах ставят ныне, кроме указанных требований, еще реквизит для правоспособности новорожденного - его жизнеспособность. Контроверза по этому вопросу для права римского представляется весьма любопытной. Савиньи не находил в римском праве именно выраженного реквизита жизнеспособности (Lebensfahigkeit, Vitalitat) для определения правоспособности родившегося живым. Вехтер, ближе к букве толкуя подходящие места источников, полагает, что для правоспособности требуется отделение не только живого младенца, но и зрелого, доношенного, что де и указывает на реквизит жизнеспособности. Рождение, наступившее 6 месяцев после зачатия, - жизнеспособно, раньше - нет, хотя бы ребенок и жил короткое время после рождения. Так думает Вехтер, основываясь на точном смысле текстов; иначе Савиньи. Мысль Савиньи долгое время господствовала в практике; это легче всего объяснить себе сравнительным удобством судить о правоспособности родившегося по одному признаку рождения живым, чем по этим двум критериям, рождения живым и сверх того рождения, своевременного после зачатия, тем более что последний момент часто совсем нельзя установить с точностью.

Если этому реквизиту (Vitalitat) дают этот тесный смысл (собственно perfecte natus, в противоположность с abortus), то различие мнений не ведет к серьезным недоумениям для практики. Но ему дают еще другой, более широкий смысл, рождения не только живого и своевременного, но еще и вообще надежного для продолжения жизни (vitae habilis). Старое германское право показывает несомненные признаки существовавшего в народном сознании взгляда, что одно событие рождения младенца еще ничего не решает окончательно в вопросах семейно-имущественных распорядков. По вестготскому праву влияние на отношения по наследованию новорожденный оказывал только тогда, когда он прожил 10 дней и был окрещен. По Саксонскому зерцалу, в такой же связи выражается требование, чтобы новорожденный был lifliaftich (ne viable способен жить). Испанский кодекс рассматривает как личность в цивильном смысле человека, прожившего 24 часа после полного отделения от утробы матери*(228).

Несомненно, что повсюду, где исповедный момент имел значительное влияние на правоспособность, одно рождение, не освященное еще приобщением новорожденного к тому или другому церковному союзу, не решало ничего в вопросах правоспособности.

Любопытно, что это старинное требование рождения не только живым, но и жизнеспособным, удержалось в одном из передовых нынешних кодексов, в Code civil, а оттуда, вместе с заимствованием Code'a, перешло в Польшу. Оно удержалось у французов не в виде общего реквизита для правоспособности человека, а в некоторых специальных применениях к вопросу о признании законности рождения (Art. 314. П. 3) и в особенности к праву наследования (Art. 725): sont incapables de succeder: a) celui qui n'est pas concu, и b) l'enfant qui n'est pas ne viable... Наш кодекс не знает этого реквизита.

D. Сверх указанных требований, в разное время мы встречаемся с требованием от рождаемого образа человеческого, как условия правоспособности. Но каким должен быть образ человека и где начинается безобразие, уродство, препятствующее признать рожденного за человеческое существо, об этом ни в старых, ни в новых кодексах мы не найдем ничего определенного. Здесь широкое поле для суеверий всякого рода*(229). Римские юристы допускали очень значительные уклонения от правильного образования человеческого тела без всяких последствий для правоспособности. Различение монстрозных рождений всегда интересовало больше криминалистов со стороны безнаказанности их истребления. Из нынешних кодексов прусский отвергает семейные и гражданские права за рождениями, не имеющими menschliche Form und Bildung, но не отказывает им в общих правах человеческих (allgemeine Rechte der Menschheit, I. 1. § 17, 18; то же для ungeborene Kinder, там же. § 10). Новый Саксонск. гражд. законник § 33 распространяет на рождения, настолько отклоняющиеся от образа человека, что их нельзя признать за людей, положения для мертворожденных. Испанский код. в указан, выше art. 30 требует для признания за родившимся личности в цивильн. смысле - человеческого образа (forme humaine) и 24 часов внеутробной жизни (см. там же).

В одном указе Петра находим укоры верованиям, что уроды родятся через ведовство и порчу от действа дьявольского, чему быть невозможно, ибо един Бог творец всея твари, а не дьявол. Если же найдутся где диковины в породе человечьей, зверской и птичьей, то предписывается таковых доставлять начальству. Показаны в виде примера младенцы о двух головах и сросшиеся телами, которые уже были доставлены согласно прежним указам. За живых человеческих уродов обещано 100 рублей, а ежели гораздо чудное встретится, то дадут и более. О положении таких уродов в праве этот указ не говорит ничего (П. С. З. N 3159); но в более раннем указе запрещено убивать младенцев, рождающихся особым некаким видом, или несущественным образом, или каким чудом (N 1964). Теперешнее наше гражданское право тоже не касается вопроса. Юридическая практика отклоняет от себя вовсе решение вопроса о нормальном человеческом образе, как условии правоспособности, и руководится в этом отношении исключительно данными физиологии и медицины, которые не допускают рождения от человека не людей.

III. Мы уже частью выше видели, что юриспруденции важно указать не только предельный момент жизни человека (начало ее), но также определить свойство жизнеспособности новорожденного, стало быть, его сил продолжать жизнь вне утробы матери. Это, собственно, был частный случай решения общего вопроса о вероятной продолжительности жизни человека, и мы лишь брали его в специальном приложении к только что родившемуся, иногда даже недоношенному ребенку. В этих случаях всегда нужно индивидуальное исследование данного субъекта. Вопрос о вероятной продолжительности жизни существует в юриспруденции не в этом только тесном применении. Та же проблема встречается там, где нужно ответить на вопрос, продолжает ли еще жить без вести пропавший. Итак, тут речь будет о вероятном пределе жизни в смысле ее окончания (Имп. код. 1896 г. ст. 14). С этим вопросом мы сейчас встретимся. Независимо от этих двух вопросов, жизнеспособности, длящейся или прекратившейся жизни безвестно отсутствующего для права может быть важен вопрос о вероятной продолжительности жизни людей, вполне жизнеспособных и находящихся налицо.

В отдельных случаях вероятную продолжительность жизни устанавливают для каждого отдельного лица путем медицинского исследования его сил и здоровья. Так, напр., в сделках по страхованию жизни. Результат изысканий служит основой для определения отношений сторон, установляемых собственно договором.

Но бывают случаи, когда для целей определения юридических отношений внедоговорных надо иметь готовую норму вероятной продолжительности жизни. В завещании назначены годовые выдачи лицу такого-то возраста. Вопрос в том, насколько они умаляют состав наследственного имущества. Надо вознаградить семью убитого при эксплуатации кого-либо предприятия рабочего-кормильца этой семьи (Остз. код. ст. 4557). В обоих случаях мы не получим искомой суммы, не определив вероятной продолжительности жизни там - легатария, здесь - потерпевшего. Чтоб найти эту сумму, возможно тоже индивидуальное изыскание и определение вероятной продолжительности жизни данного человека на этом основании. Метод определения может быть математическим, и точность изыскания будет зависеть от количества данных, принятых во внимание при вычислении. Такое изыскание хорошо само по себе, но оно очень сложно и в применении к судебным целям неудобно.

Менее совершенно вычисление вероятной продолжительности жизни по одному признаку, именно по возрасту данного лица, но зато оно имеет для юриспруденции преимущество известности и удобоприменимости. Некоторые законодательства, следуя этому методу, принимают раз навсегда данный шаблон для определения вероятной продолжительности жизни по признаку возраста. Таковы, напр., римское право и новое саксонское гражданское уложение. Римское право дает (для алиментов и узуфрукта в особенности) такую скалу: при возрасте лица до 20 лет вероятная продолжительность его жизни еще на 30 лет, при возрасте 20-25 вероятная продолжительность жизни еще на 28 лет, от 25 до 30 - 25 л., от 30 до 35 - 22 г., 35 до 40 - 20 л., при возрасте от 40 до 50 предполагается, что человек проживет до 59 л., при возрасте от 50 до 55 еще на 9 лет, 55 - 60 на 7, после 60 на 5 лет (1. 68 pr. D. ad leg. Falcidiam 35. 2). Это положение реципировано буквально в Своде гражд. узак. губ. Прибалт. ст. 2315. Сакс. гр. улож. в § 35 дает другую скалу: при возрасте до 1 года вероятная продолжительность жизни еще на 35 л., до 2-х на 41, до 10 еще на 44, до 15 - на 41, до 20 еще на 38, до 25 еще 35 лет, до 30 еще на 32, до 35 на 28, до 40 на 25, до 43 еще на 22, до 50 на 19, до 55 на 16, до 60 на 13, до 65 - 10, 70 - 8, 75 - 6, 80 - 5, 85 - 4, 90 - 3, до 100 - 2, после ста лет еще на 1 год. Наше законодательство не дает ответа на вопрос, и мы можем, стало быть, без конца спорить о пределах точности при вычислении вероятной продолжительности жизни в случаях необходимости ее определения для цивильных целей. Эти скалы заключают в себе тот же элемент произвольного, как и другие числовые измерения в праве, как определение зрелости по годам, 7, 14, 21, или как постановка давностного срока, в 3, 10, 20, 30 лет, но в них есть и значительная доля приближения к истине и, в особенности, существенное для юридической нормы начало предшествующей событию известности, легкой распознаваемости и общности применения.

IV. Прекращение личности отдельного человека связано с наступлением его смерти. Интерес формальной известности этого момента есть в смысле гражданского обмена такой же настоятельный, как и для момента рождения человека. Выше было показано, что действительное наступление смерти удостоверяется метрической записью, как и событие рождения (см. выше. с. 272). В нашей практике такое удостоверение приурочено к обряду погребения тела, совершаемого, по удостоверении времени и причины смерти (у православных дня, у лютеран дня и часа, а также и причины, у лютеран и рода смерти, ср. Т. IX. ст. 861 и 904 и Прилож.; подробности для разных групп населения в этой же связи) приходским духовенством, с записью в часть третью метрической книги прихода за данный год.

Имеющий удостоверить событие смерти берет метрическое свидетельство из консистории или же выпись слово в слово из метрической книги от священника за подписью членов причта (там же. ст. 873, 874, 878).

Французское законодательство ставит задачу удостоверения в ближайшую связь с самым событием смерти (deces), хотя и там, на практике, в общинах многолюдных, средством удостоверения события смерти для officier de l'etat civil служит нормально медицинское удостоверение врача, а не поверка события самим должностным лицом на месте (Planiol n° 535-537). При этом акты гражданского состояния имеют служить средством удостоверения лишь события смерти, а не обстоятельств, так или иначе квалифицирующих его (казнь, смерть в тюрьме, самоубийство, см. Code civ. Art. 85 и 79).

В отдельных случаях, натурально, событие смерти и особенно место, время, когда наступила смерть, не может быть удостоверено этим способом своевременной регистрации, и тогда вопрос подлежит особому судебному процессу исследования доказательств события или определения момента смерти с помощью презумпции.

По отношению к таким возможным осложнениям вопроса о прекратившемся существовании человека современные законодательства останавливаются на следующих проблемах.

А. Вероятная последовательность смерти лиц, когда достоверно нельзя ее установить. Возможны случаи, где вопрос о праве лица находится в самой тесной зависимости от точного решения другого вопроса, о последовательности нескольких событий, касающихся разных лиц. Я приобретаю такие-то притязания к имуществу В, если В умер после А. Я, заинтересованный, должен доказать эту последовательность смертей, если хочу обосновать мои притязания. Оба лица могли умереть при одном несчастном случае, пожаре театра, землетрясении, крушении поезда, судна, взрыве и проч. Один мог, однако, пережить другого, и если это может быть доказано, то фактическая доказанность последовательности двух смертей дает основу для решения вопроса; иначе предполагается одновременность смерти - pariter mortui будут simul mortui (тоже в Нем. к. 1896 г. Art. 20). Вам известно, однако, что при известной связи лиц, одновременно умерших, и известном их возрасте римское право допускало предположение, презумпцию предшествующей смерти одного из коммориентов, хотя бы доказать последовательность смертей не было никакой возможности. Цель очевидна. Неизвестность в области цивильных юридических отношений служит источником неисчислимых неудобств не только в личном, но и в социальном смысле. Если возможно, хотя бы с некоторой степенью приближения к истине, устранить такую неизвестность, она должна быть устранена. Мастерский выход из крайне трудной проблемы одновременной смерти ascendenfan descendent'a, зрелого или малолетнего, в римском праве - вы знаете (L. 9. § 1 и 4, 1. 22, 23 D. de reb. dub. 34. 5).

Один из современных кодексов, Code civil, стремился расширить сферу применения презумпций для таких же казусов, но, однако, так, что немногие юрисконсульты находят это расширение удачным. Римляне допускали предположение предшествующей смерти малолетнего десцендента его же асценденту, и такое же предположение предшествующей смерти асцендента совершеннолетнему десценденту, и в этом, по простым соображениям относительной способности сопротивления этих лиц, есть значительная мера внутреннего вероятия. Французы допускают la presomption de survie по соображениям прямо возраста погибших, хотя они и не связаны происхождением один от другого, а затем и их пола. До 15-летнего возраста старший предполагается пережившим, после 60-летнего - младший. Если одни моложе 15, другие старше 60, то первые суть пережившие. В возрасте от 15 до 60, при одинаковости его для 2-х лиц или при разнице меньше, чем на один год, мужчина переживает женщину. Произвольного здесь, несомненно, больше, чем можно допустить, а вероятного меньше, чем следует. Лишь общее заключительное положение этой theorie des comourants не лишено целесообразности, ибо для последовательности смертей предписано держаться той презумпции, которая открывает преемство (собственно, на это и рассчитана вся презумпция), в порядке, соответствующем естественному (старый умирает прежде молодого. Art. 720-722). X т. этих проблем не решает.

В. Весьма нередки в практике случаи, когда нельзя достоверно определить ни действительно последовавшей смерти, ни времени, в которое смерть последовала, ввиду продолжительного безвестного отсутствия лица. Если возможно крайне тяжелое для юридического быта положение неизвестности рождения лица, сокрытия, подлога в этом начальном моменте правоспособности, и государство вынуждено принимать стеснительные для масс меры определения известности рождений, то еще чаще возможны исчезновения лиц, невольные и произвольные, последствием коих бывает продолжительная неизвестность цивильных правоотношений без вести пропавшего. Мы сейчас допускали предположительное определение момента смерти у коммориентов. Возможно ли, для выхода из трудностей, которые дает нам безвестное отсутствие человека, допустить предположение длящейся его жизни или наступившей смерти? Степень неудобств, испытываемых в юридическом быту от этой неизвестности, тем значительнее, чем более личен самый обмен цивильный.

Человек безвестно отсутствующий состоит не только в имущественных, но в семейных и родственных отношениях, которые служат основой не только обладанию известной наличностью, но и возможности приобретать вновь права, напр., через наследование по закону. Что же, такая загадка, masque de fer, продолжает быть супругом, отцом семейства, добрым родственником, обладателем имуществ, должником, наследником? Современные законодательства в значительной степени самостоятельно, независимо от римских традиций, нашли выход из этих трудностей, хотя путь, коему они следуют, есть тоже метод презумпций, наиболее удачно применявшийся в праве римском. Лучшая ученая разработка вопроса принадлежит покойному берлинскому проф. Брунсу (Die Verschollenheit). Вопрос относится к числу весьма контроверзных. Разработка его на Западе любопытна и для русского не только потому, что безвестно отсутствующие составляют явление всеобщее, но и потому в особенности, что в последних своих фазах русское законодательство значительно приблизилось к одному из западных законодательных типов.

Скудость латинской традиции в этом вопросе (cura bonorum absentis) ставят в связь с господствующей у римлян материальной теорией доказательств, а нынешний формализм доказывания посредством презумпций и признания исчезнувшего умершим силой судебного определения ставят в связь с общими основами средневекового процессуального формализма, особенно с формальной теорией доказательств (см.: Словарь юрид. и госуд. наук под редакц. А.Ф. Волкова и Ю.Д. Филиппова. Т. I. Вып. II. "Безвестное отсутствие" Ю. Гамбарова). Любопытно, что и современное английское право не знает объявления лица умершим. Очевидно, практика может ограничиваться или доказыванием смерти отсутствующего в каждом данном случае без всяких общих легальных правил, или, конечно, в весьма редких случаях, выжидательным положением дела, которое в теперешних условиях общения и обмена вестей не может быть продолжительным.

Общая практика нового права образовалась первоначально в Италии и имела в основе не юридический, а библейский источник, именно псалом 90 (89), ст. 10, где псалмопевец принимает 70-летний возраст за обыденно предельный для жизни человека. Юриспруденция того времени имела все основание построить на этом предположение смерти безвестно отсутствующего. Но текст псалма вовсе не рассчитан на юридическое применение этой презумпции, потому, во-1-х, что продолжительность безвестного отсутствия и вероятие возврата совершенно не одинаковы, при этом термине, для пропавших людей разного возраста, и во-2-х, потому, что пропадают люди и перешедшие за предел 70-летнего возраста. Псалом послужил основой только для презумпции смерти. Практика юридическая, в случаях этого рода, выработала особый порядок вызова отсутствующего и при неявке объявляла его умершим.

Со временем, однако, уяснилась важность не только вопроса, жив или умер пропавший, но и двух других: а) в какой момент он умер и b) достаточно ли предположения смерти или необходимо допустить еще предположение, что до определенного срока человек продолжал жить. По отношению к вопросу а практика разделялась между двумя мнениями: 1) что наступление 70 лет составляет презумптивный момент смерти, 2) что момент презумптивной смерти обосновывается не этим сроком, а определением суда о применении презумпции к данному случаю (Todeserklarang - этот акт свойствен именно немецкой практике и удержан в новом код. 1896 г.). Преобладало первое мнение. Что касается вопроса b, то предположение смерти в срок такой-то, казалось бы, само собой дает основу для предположения жизни до этого срока. Но в случаях открывающегося для безвестно отсутствующего наследства заинтересованный должен обосновать судебное предположение длящейся жизни против возможных возражений о вероятности смерти. Поэтому эта презумпция и выделялась как особая.

Главнейшее неудобство в практике условливалось не этой методой презумпций, а свойством срока, не приноровленного к различию возрастов без вести пропадающих. При вялом средневековом обмене это неудобство мало чувствовалось. В новое время законодательства изменяют именно эту сторону дела. Прусский ландрехт принял 10 лет отсутствия без вести за достаточный срок для наступления последствий отсутствия. Счет идет, начиная с исчезновения или с наступления совершеннолетия пропавшему. При 65 годах вместо 10 лет принимается 5-летний срок для тех же последствий. У французов срок различен, смотря по условиям, от 4-10 лет. Пруссаки, как и саксонцы, сохраняют die Todeserklarang (см.: Landr. II. I. § 665 и Sachs. Ges. - buch § 37 и след.). Пруссаки считают презумпцию смерти, наступившей после вызовов (Edictalladung), силой судебного определения, саксонцы - силой наступившего срока. При сем, в вопросе о приобретении вновь доставшегося отсутствующему права, прусск. право презумпирует его прожившим 70, саксонское 90 лет. Близко к этим основам и остзейский свод (ср. ст. 524-528). По так назыв. силезской*(230) системе к вопросу о презумптивной смерти применялись общие положения о давности, истекшей со времени позднейших вестей (сперва 30-, потом 10-летней).

В вопросе о браке прусск. ландр. допускает вступление оставшегося в новый брак, а если он не воспользовался этим, то оставляет старый брак в силе (см. указ. § и след.). Оригинально саксонское уложение. Оно требует присяги оставшегося, что вестей о пропавшем нет, и допускает новый брак (§ 1708); если не вступил в брак, то при возврате пропадавшего брак продолжается (1709). В случае же вступления оставшегося супруга в другой брак и последовавшего возврата пропадавшего саксонское право допускает в течение полугода обремененному, таким образом, двойными узами супругу потребовать расторжения второго брака (1710).

Во 2-й половине истекшего столетия заметно в западных системах стремление приблизить, в определенных случаях, общие легальные термины предположительного наступления смерти к действительным событиям, угрожавшим жизни безвестно отсутствующих. Так, в Австрии закон 16 февр. 1883 г., вызванный пожаром Рингтеатра в Вене (8 дек. 1881 г.), стоившим жизни множеству людей, трупы коих нельзя было опознать, допускает доказывание на суде последовавшей при катастрофе смерти известных лиц независимо от общих сроков, допускающих только презумпцию смерти. То же видим во Франции, где закон 8 июня 1893 г. видоизменил ряд статей кодекса (86-92) в том же смысле, в особенности а) когда находящийся на борту судна утонул и труп не найден и b) когда жертвой катастрофы стало само судно с экипажем и пассажирами. В 1-м случае составляется протокол об исчезнувшем лице (proces-verbal de la disparition); во 2-м морской министр назначает следствие и объявляет о гибели судна и людей. То и другое представляется суду, и суд констатирует смерть названных лиц. Это декларативное определение суда служит основанием для записи события смерти в реестры гражданского состояния лица (см.: Art. 87 и 88 Code civ.)*(231).

Немецкое имперск. гражд. Улож. 1896 г. держится, с одной стороны, метода презумпций и основанного на них судебного объявления без вести пропавшего умершим (Todeserklarang), с другой, приходит к судебному признанию последовавшей, в известных условиях, смерти лица, о коем нет вестей. Для презумптивной смерти и Todeserklarung требуется возраст (не менее 31 г.) и 10 лет отсутствия без вестей; если же пропавшему 70 лет, то реквизит безвестности ограничивается 5 годами. Счет безвестного отсутствия идет с последнего дня того года, когда человек исчез. - Рядом с этим идет не особенно удачно разграниченный ряд случаев безвестности, связанных с особыми обстоятельствами. Тут впереди поставлено исчезновение лиц, участвующих так или иначе в военных операциях (не исключая фотографов, репортеров и проч., хотя бы война представляла собой только фактические неприятельские действия, без объявления, как в Китае), в плавании на погибшем судне, или подвергшихся катастрофе. Сроки, в которые возможно доказывать их смерть и требовать судебного объявления их умершими, сокращены до 3-х и даже до одного года, когда гибель судна произошла в ближайших водах. При этом и событие смерти может быть отнесено к случаю, с коим связано исчезновение лица, а не к исходу презумптивного срока или к последовавшему судебному определению (см. ст. 13-20; для последнего положения о времени смерти, см. особ. ст. 18. П. 3 и 4). До указанного срока безвестно пропавший предполагается жившим (ст. 19).

Объявлению о последовавшей смерти предшествует, по требованию заинтересованных, вызывное производство суда, в округе коего имел место жительства пропавший, за коим следует определение суда о последовавшей смерти в срок, какой по обстоятельствам дела и указанным нормам будет признан данному случаю соответствующим. Последствия для правоотношений подлежащего лица те же, что при несомненно наступившей смерти, разве бы предположения, на коих основано судебное определение, оказались не соответствующими впоследствии обнаруженным данным. В таком случае вернувшийся из безвестной отлучки восстановляется в своих семейных и имущественных правах. Однако вступлением супруга в другой брак прежний супружеский союз прекращается окончательно (ст. 1348; подробности в другом месте).

Русское законодательство в этом вопросе представляет собой наслоение разных эпох, мало согласованных внутренним образом. Старое законодательство разрабатывало вопрос нераздельно с цивильно-политической, административной и уголовной точек зрения, так что мы находим и ныне в составе действующего права положение об отлучке без паспорта, которая почитается безвестным отсутствием и в то же время побегом, произвольным оставлением отечества и проч. Все такие действия влекут за собой не только имущественные, но и тяжелые личные последствия (ср. Т. XIV. Уст. о пасп. ст. 41, замен. Положением о видах на жительство по Продолж. 1895 г. ст. 30. Т. IX. ст. 8, 7-я по изд. 1899 г. Улож. о наказ. ст. 325 и след. Также Уст. о наказ. ст. 58 и след.). В составе собственно гражданского законодательства удерживается двойственность норм по различию вопросов, подлежащих разрешению, по различию сословий и нахождения безвестно отсутствующих в военной службе. Для вопроса брачного права безвестное отсутствие служит поводом к расторжению брака и подлежит ведомству духовных судов (действовавшие до сего правила производства дел по Уст. дух. коне. ст. 230-236 заменены новыми на основ. Высоч. повел, от 14 января 1895 г.). Общий срок для ходатайства о расторжении брака 5-летний (54).

Новые законоположения, в составе Устава гражд. судопр., определеннее выделяют одну цивильную сторону вопроса и по руководящим началам ближе подходят к французскому, чем к немецкому типу норм. Объявления умершим, Todeserklarung, наш новый закон не знает. Французское право, однако, много полнее разрабатывает материальную сторону вопроса; наше же преимущественно имеет в виду, по свойству источника, его процессуальную сторону (ср.: Code civil, особ. Effets de l'absence. Art. 120-143). Ряд относящихся сюда положений коротко дает такие руководящие начала. Всякий имущественно заинтересованный, а также прокурорский надзор возбуждают перед компетентным окружным судом дело о разыскании безвестно отсутствующего и о хранении его имущества. При достаточной юридической обоснованности такого ходатайства суд постановляет, в порядке охранительного производства, публикацию для вызова (в 3-х номерах "Сенатских объявлений", в одной франц. и одной немецкой газете) отсутствующего и назначение опекуна для защиты прав и охранения имущества его. Опека, действуя в этих целях, повторяет публикации (в "Сенатск. объявлениях" и "Губерн. ведомостях") каждые полгода. Через 5 лет после 1-го вызова, по просьбе заинтересованных, окружной суд приступает к заключительному акту, т.е. публикует об истекшем сроке, удостоверяется, через своего члена, в ненахождении разыскиваемого, и, по выслушании заключения прокурора, постановляет признать такого-то безвестно отсутствующим с распубликованием этого постановления. До истечения 10-летнего срока со времени первого вызова это постановление не определяет окончательно, а лишь провизорно положение имущества отсутствующего, ибо, при появлении его ранее этого срока, имущество имеет быть ему возвращено со всеми доходами за вычетом издержек на сохранение, не выше 1 проц.*(232) (Уст. гражд. суд. ст. 1451-1460). Притязания безвестно отсутствующего к наследству, открывшемуся во время его отсутствия, несомненно, ограничены 10-летним сроком его отсутствия (1241 и 1246 ст. X т.). Есть ли истечение 10 лет со времени 1-го вызова термин, бесповоротный для прав отсутствующего к его собственному имуществу, - об этом не говорит наш гражданский кодекс. Французское законодательство, в указан, выше артиклях, дает подробные указания о положении имуществ безвестно отсутствующего, провизорном до той поры, когда уже нет вероятия ему вернуться (100-летний возраст), и когда, наконец, из состояния провизорного обладание наличных претендентов становится дефинитивным.

В цивилистике старой, частью и в современной, ставят вопрос, не следует ли, наряду с прекращением личности смертью человека естественной, признать такой же юридический эффект за гражданской смертью! Известно, что в связи с рецепцией, а частью и независимо от нее, такой юридический эффект действительно соединяли некогда с окончательным приговором уголовного суда, присуждавшим виновного к бессрочной потере всех прав состояния. Это была своего рода capitis deminutio maxima; и так как подобие этому низведению правоспособности могло служить положение раба, у которого nullum caput (§ 4. J. 1. 14), и рабство, в цивильном смысле, мы действительно, по выражению Ульниака, mortalitati fere comparamus (1. 209 de R. I.), то совершенно понятно, с этой точки зрения, допущение юристами идеи mort civile в применении к тягчайшим уголовным приговорам (см.: Сергеевский. Уголовн. пр. 3-е изд. 1896. с. 192). Эта идея выражена в Code Napoleon. Art. 25, где приговоренный к смертной казни (Code civ. Art. 23), к travaux forces a perpetuite (бессрочная каторга) и к deportation (ссылка в места удаленные, без права отлучки, Code penal. Art. 18) рассматривается как граждански умерший. Консеквенции этой идеи главнейшим образом следующие: открытие наследства, прекращение брака (свободный супруг рассматривался как вдовый, а если сожительство длилось, то оно было с точки зрения права незаконным и дети внебрачными), утрата всех гражданских и публичных прав (С. с. Art. 25). Это было действительное приближение к положению рабскому. Но дело в том, что институт рабства есть нам совершенно чуждый и что от этой фикции прижизненной, так сказать, смерти терпели ни в чем не повинные люди. Идея гражданской смерти заключала в себе несомненную фальшь и осуждалась не только в юридической литературе, но отвергалась даже самим первым консулом. Это не помешало ей продержаться, с некоторыми смягчениями, в практике французской юстиции до 1854 г., когда закон 31 мая провозгласил ее отмену. La mort civile est abolie (Art. 1 назв. закона, см.: Les codes francais par Tripier С. с. Art. 22, примеч. 1). Несмотря на глубокую деградацию гражданской правоспособности, которую влекут за собой окончательные уголовные приговоры для осужденного по отношению к прежнему его состоянию, действующее право не возбраняет ему в будущем гражданского правообщения абсолютным образом. Нам надлежит, стало быть, трактовать этот вопрос не в учении о прекращении личности, а в учении об умалении объема или о низведении правоспособности гражданской, хотя бы в отдельных моментах это и напоминало юридический эффект естественной смерти. После закона 31 мая 1854 г. экзаменаторы во Франции освещали новое положение дела вопросом, допустимо ли вступление в брак с собственной вдовой? Бельгия еще ранее этого, уже в 1851 г., отменила фиктивную гражданскую смерть осужденного (Planiol n° 384 и след.).

Тот же процесс устранения первоначально весьма развитой идеи гражданской смерти замечается и в немецких законодательствах, особенно с той эпохи, когда всякий след понятия рабства, возникшего хотя бы и на чужой почве, стал безусловно отвергаться в его применении на разных немецких территориях. Ныне гражданская правоспособность, согласно действующему кодексу 1896 г., прекращается только физической смертью человека.

Смерть политическая, которую мы находим со времени обильных заимствований, сделанных нами из западных систем в эпоху Петровских реформ, и в нашей практике, составляла, несомненно, совершенно чуждое и в силу этого не выдержанное в своих консеквенциях на практике понятие (Сергеевский. Указан, место). В теперешнем применении лишение всех прав состояния, хотя бы бессрочное, не может быть по своему юридическому эффекту уподоблено смерти, ибо оно не пресекает для осужденного возможности постепенного возрождения гражданского правообщения в будущем, и все понятие гораздо правильнее сопоставить с явлениями изменения, хотя бы очень глубокого, правоспособности человека, чем с физической смертью.

Точно так же нельзя уподоблять цивильного эффекта принятых на себя обетов иночества естественной смерти человека. Это отрицают ныне западные кодексы, которые в старину допускали это уподобление (ср.: Прусск. ландрехт Т. II. 11. § 1199 и след.), и, несмотря на обет нищеты, новое Уложение (§ 310) не допускает для монашествующих юридического действия принимаемого ими на себя обязательства уступить все будущее свое имущество монастырю. Сомнителен также вопрос, может ли, без особого разрешения государственной власти, иметь юридический эффект дарение с их стороны монастырю и наличного их имущества в размере, превышающем 5000 марок {Дернбург. Das burgerl. Recht. § 48. III. Пр. 8).

Соответственно этому и наши обеты иночества не могут быть точным образом отнесены к способам прекращения гражданской личности человека, хотя отдельные юридические последствия отречения от мира действительно уподобляются эффекту прекратившегося существования человека умершего. В чем заключается это подобие смерти и где оно кончается, об этом мы скажем именно в учении об изменениях гражданской правоспособности человека в разных случаях, к которому мы и переходим. Здесь заметим только, что и для инока наш действующий закон не возбраняет безусловно возврата в мир, хотя и сопровождает таковое тяжелыми последствиями (см.: Суворов Н.С. Учебник церковного права. 2-е изд. 1902. § 112, особ. с. 415).

 

Видоизменения право- и дееспособности отдельных людей по условиям физическим и общественным. - А. Пол. - В. Возраст, способы измерения. - Venia aetatis. - Цивильная незрелость инородцев. - С. Здоровье; средневековые воззрения. - Указ Петра о свидетельствовании дураков в Сенате. - Низведение гражд. дееспособности на Западе и в нашем праве. - Расточители

 

Мы принимали цивильную правоспособность как одинаковое достояние всех людей на известной степени культуры. Если бы, однако, гражданская правоспособность и, в особенности, дееспособность была действительно равной для всякого, без видоизменения и приноровления ее к фактическим различиям, существующим между людьми в действительности, то это было бы насилием над жизнью, часто прямо вредным для интересов самих правоспособных субъектов. Задача юридических норм заключается в приближении, а не в удалении от условий действительности.

Видоизменения право- и дееспособности отдельных людей, неравенство в праве, в этом смысле, допускаются во всякой развитой системе цивильных правоотношений. Некоторые из них связаны с физическими свойствами людей и никогда не изгладятся вполне ни из какой системы права; другие условлены успехами культуры в данном обществе и удерживаются в той или другой системе частью как остатки прошлых исторических судеб, частью соображениями политическими, религиозными, административными, системой карательных мер и проч.

Мы группируем эти разнообразные условия неравенства в две категории, условия физические (status naturalis) и условия общественные (status civilis), влияющие на видоизменения право- и дееспособности. Первые суть: пол, возраст, здоровье. Мы их рассмотрим впереди. Резкой грани провести между той и другой категорией условий нельзя. Положение женщины определяется так или иначе не по условиям только природным, но и по условиям общественности. Ограничение дееспособности расточителя составляет как бы переход от условий физических к общественным, ибо мотовство, хотя связано нередко с болезненным состоянием воли, и у римских юристов сближалось с сумасшествием, но в то же время в этом понятии мотовства есть, несомненно, и некоторая социальная окраска.

 

---

Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 193; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!