Борьба матери за особого ребенка
Ни один язык не может выразить силу, и красоту, и героизм материнской любви.
Эдвин Х. Чапин
Фрэнк и Ли поженились в 1948 году после службы в католической церкви. Он был студентом семинарии, а она – послушницей. Когда они завели семью, Ли решила, что хочет шестерых детей. Первый ребенок родился в 1951‑м, а остальные – в следующие одиннадцать лет. Но когда родился пятый, которого звали Том, Ли стала опасаться, что не сможет позаботиться еще об одном ребенке.
В шесть месяцев Том все еще не мог есть с ложечки и самостоятельно держать голову. Ли ощущала, что ее сын развивается слишком медленно. Поэтому она отвела его к педиатру, который велел ей не устраивать паники на пустом месте.
– Многим детям трудно есть с ложки, – сказал он ей. – Это нормально.
– У меня уже четверо детей. Думаю, я знаю, что нормально, а что – нет, – невозмутимо ответила она. – С ним что‑то не так.
Ли отнесла ребенка к другому доктору, который велел подождать годик и посмотреть, не «перерастет» ли он это состояние. Она стала ждать – и наблюдать.
За следующий год Том научился самостоятельно держать головку, но во многом ему стало только хуже. Он часто отказывался есть. Или ел одну только тыкву, пока его кожа не приобретала оранжевый оттенок. Но сильнее всего маму пугали его вспышки гнева. Он нападал на старших детей, когда они смотрели телевизор, или бил Ли с заднего сиденья машины, когда она была за рулем. Ли знала, что маленькие дети бывают вспыльчивы, но ярость Тома пугала ее.
|
|
|
Когда Тому было полтора года, Ли снова стала обходить специалистов. На этот раз никто не сказал ей, что с Томом все нормально. Один врач диагностировал ФКУ (фенилкетонурию) – метаболическое заболевание, которое вызывает задержку в развитии. Другой сказал, что это не ФКУ, а родовая травма, которая вызвала гипоксию мозга. Через год хождения по врачам Ли выяснила, что Том никогда не сможет жить обычной жизнью и подлежит переводу в психиатрическую больницу.
Лучшее орудие в борьбе за ребенка – это сильная вера и огромная любовь.
Ли пришла в ужас. Как отправить трехлетнего ребенка туда, где он уже никогда не станет нормальным? Ли и Фрэнк посетили клинику, которую рекомендовали им доктора. Все дети там были серьезно больны, многие не могли даже общаться с окружающими. Ли решила, что хоть у Тома и есть проблемы, но там ему не место.
Затем приходящая нянька рассказала Ли о больнице в Энн Арбор, где могут помочь Тому. Тамошние психиатры сообщили, что мальчик умственно отсталый и никогда не сможет окончить школу. Социальный работник в больнице предположила, что Фрэнку и Ли, как образованным людям, будет сложно с таким ограниченным ребенком.
|
|
|
– Он сможет разве что копать канавы, – сказала она.
– И что? – ответила Ли. – Послушайте‑ка. Мне все равно, чем он станет зарабатывать на жизнь. Я люблю всех своих детей. И люблю их не за ум. Если Тому не стать гением, я не буду любить его меньше.
Но Том не оправдал ожидания специалистов. Нехотя доктора разрешили ему ходить в обычную школу. И хотя временами ему было непросто, он не только доучился до конца, но даже провел два года в колледже. Выяснилось, что его умственное расстройство было эмоциональным, и его смогли вылечить.
Я рад, что Ли не отказалась от ребенка, которому так нелегко дались первые годы жизни, – ведь этим ребенком был я сам. Сегодня я принимаю лекарства, чтобы держать эмоции под контролем. И когда я думаю о своем детстве, я благодарю Бога за то, что у меня была упрямая мать, не слушавшая мрачных прогнозов докторов. Моя мама любила меня и слушала, что подсказывает ей сердце. А оно говорило ей, что лучшее орудие в борьбе за ребенка – это сильная вера и огромная любовь.
Том Маллиган
Добро пожаловать в Голландию
Меня часто просят рассказать о воспитании ребенка‑инвалида. Ведь людям, не имевшим такого необычного опыта, тяжело представить, каково это.
|
|
|
Когда вы готовитесь родить ребенка, это похоже на планирование великолепного путешествия, например в Италию. Вы покупаете множество путеводителей и строите потрясающие планы. Колизей. «Давид» Микеланджело. Гондолы Венеции. Вы учите несколько полезных фраз на итальянском. Все это очень увлекательно.
Через месяцы нетерпеливого ожидания наконец наступает долгожданный день отъезда. Вы собираете чемоданы и отправляетесь в путь. Через несколько часов самолет приземляется. Стюардесса говорит вам:
– Добро пожаловать в Голландию.
– В Голландию?! – переспрашиваете вы. – Как в Голландию?! Я собиралась в Италию! Я должна быть в Италии. Я всю жизнь мечтала об Италии.
Но маршрут самолета изменился. Он приземлился в Голландии, и теперь вам придется остаться здесь.
Поймите, вас привезли не в ужасное, мерзкое, грязное место, полное крыс и насекомых, снедаемое голодом и болезнями. Просто вы собирались не сюда.
Поэтому вам приходится покупать новые путеводители. И учить новый язык. И знакомиться с новыми людьми, которых иначе вы не встретили бы.
Это просто другое место. Здесь все медленнее, чем в Италии, не так ярко, как в Италии. Но, пробыв здесь некоторое время и переведя дух, вы оглядываетесь… и замечаете, что в Голландии есть ветряные мельницы… и в Голландии есть тюльпаны. В Голландии есть даже Рембрандт.
|
|
|
Но все, кого вы знаете, постоянно летают в Италию… И все хвастаются, как хорошо провели там время. И всю свою оставшуюся жизнь вы будете говорить:
– Да, мы должны были туда полететь. Мы все планировали именно так.
И боль от этого никогда, никогда, никогда, никогда не пройдет… потому что потеря мечты – это очень, очень серьезно.
Но… если вы все время будете оплакивать Италию, то вам, возможно, никогда не удастся насладиться необыкновенными, прекрасными вещами… которые есть в Голландии.
Эмили Перл Кингсли
Глава 4. О материнстве
Любовь матери подобна кругу, у нее нет ни начала, ни конца. Она все продолжается и продолжается, постоянно нарастая, касаясь всех, кто с ней взаимодействует. Укутывая их, как утренний туман, согревая их, как дневное солнце, и укрывая их, как одеяло из вечерних звезд. Любовь матери подобна кругу, у нее нет ни начала, ни конца.
Арт Урбан
«Мама» – главное слово
Мама – это имя Бога на устах и в сердцах маленьких детей.
Уильям Мейкпис Теккерей
– Мама, – звенит девчачий голос в суматошном «Уол‑Марте».
Я оборачиваюсь. То же делают несколько других женщин. Не важно, что я в магазине одна, что мои дочки, которые намного старше владелицы этого беспомощного голоска, спокойно сидят на уроках. Когда я слышу зов «мама», я готова бежать на выручку, как по команде.
Конечно, ее первое слово было «папа», но мы‑то, женщины, знаем, что ее ротик просто не смог правильно выговорить округлое и чудесное слово «мама». В эти четыре буквы вложено так много смысла. Слово «мама» – международное, как эсперанто: это азбука Морзе для передачи сообщений и пожеланий.
– Мама, мама.
Этот голос – как инверсионный след в моем беспокойном сне. Наверное, она уронила бутылочку, ее одеяльце соскользнуло. Я бреду в ее комнату, неся успокаивающий сосуд с молоком. Я укрываю ее шелковистым одеялом, склоняюсь над кроваткой, целую ее и шепчу слова любви. Я возвращаюсь в постель, не открывая глаз. Мне не нужен свет: я слишком хорошо знаю дорогу.
– Мама!
Этот голос вонзается в меня, даже если я уже уехала из лучшего в городе детского сада, где все воспитатели – доктора наук, щеголяющие дипломами о доброте, комнаты раскрашены в яркие цвета, дети разные, а классы – маленькие, и образовательный процесс развивает, но не утомляет. Но мое нутро плачет, когда я выхожу из этого кадиллака заботы, как будто я бросила ее одну в вонючей хибаре.
Моя машина взбрыкивает на дороге, желая вернуться и спасти ребенка из тюрьмы. Из офиса я звоню в детский сад, ожидая услышать на фоне дочкины пронзительные крики.
– Джессика перестала плакать, как только вы ушли, – убеждает меня воспитательница.
Слово «мама» в словаре объясняется как «родитель женского пола». Но мои дети вкладывают в него гораздо больше смысла. Саре четыре года, и она плачет:
– Мыыы‑ааааааам!
Я знаю, что она неправильно застегнула рубашку, не справилась с молнией.
Семилетняя Джессика нетерпеливо и обиженно вскрикивает:
– Ма‑хам.
Она не может найти парный носок, и ей почему‑то кажется, что в этом виновата я.
Тон Джессики меняется с возрастом. Она учится произносить это слово мило, нараспев: не поглажу ли я ей желтое платьице? Уже опаздывая в школу, тринадцатилетняя Сара резко бросает это слово голосом Сары Бернар:
– Мам!
Это расшифровывается как: «Мне срочно нужна новая одежда, поверить не могу, что хожу в этих обносках».
Теперь Джессика сама едет на машине в школу. И все же она «мамкает», если не может найти чистую вещь. «Мама» теперь означает: «Можно мне, пожалуйста‑пожалуйста‑пожалуйста, взять твою шелковую блузку?»
– Мама?
Джессика выросла и редко стала приходить ко мне в комнату по утрам. И все же в ее голосе я слышу нотки уязвимости.
– Помочь тебе напечатать доклад? – спрашиваю я, живо выбираясь из постели ей на помощь, как делала всегда.
Она кивает, сжимая в руках стопку книг по истории. И вдруг начинает рыдать:
– Мне разонравился Джон. – Ее слова трудно разобрать среди всхлипов. – Он сердится на меня, и я не знаю почему, и он со мной не разговаривает, и…
Я обнимаю ее, веду на кухню. Я завариваю чай, вручаю ей коробку салфеток и жду, что она все мне расскажет. Мне хочется защитить своих детей от бед, которые несут в себе отношения. И в то же время я знаю, что она становится сильнее, изучая мальчишек, которые приходят в ее жизнь.
– Мама, что мне делать?
Слово «мама» – международное, как эсперанто: это азбука Морзе для передачи сообщений и пожеланий.
Это слово пронзает мое сердце, как стрела. Я хотела бы, чтобы проблема была проще: отыскать носок, погладить юбку, одолжить блузку и снова стать ее кумиром.
Меня утомляет уйма работы и недостаток времени. Я чувствую психологическое истощение из‑за того, что несу ответственность за себя и моих дочерей. Я устала быть взрослой. Я разговариваю с друзьями, и они понимают меня. Я делюсь с братом, и он ищет решение моих проблем.
Тогда я набираю знакомый номер. Я звонила туда из колледжа, из моего трейлера в Алабаме, из дуплекса в Германии, из множества домов и квартир на Среднем Западе.
– Алло, – говорит голос, неуверенный, надтреснутый, многое повидавший голос.
– Мама? – говорю я.
– Милая, у тебя все хорошо? – спрашивает моя мама.
Почему‑то именно это мне нужно было услышать.
Дебора Шаус
Материнство – это викторина?
Мне часто казалось, что материнство похоже на викторину с вопросами для эрудитов. Большую часть времени мы путаемся в простых задачках, ощупью перемещаясь среди мелочей семейной жизни, никогда до конца не понимая, выигрываем мы или нет.
Я придумала свою собственную игру для мам. Правила просты – в начале у вас есть десять фишек, которые можно приумножить или потерять по ходу игры.
Готовы? Что ж, поехали…
Первый квадрат. Вы ждете первенца. Если вы смотрите на свою стремительно расплывающуюся талию и говорите: «Когда ребенок родится, я снова буду носить размер XS», вычтите у себя две фишки – за то, что принимаете желаемое за действительное.
Второй квадрат. Прошло два года, второй ребенок уже на подходе. Для того чтобы избежать соперничества между детьми, вы тщательно готовитесь к этому событию, уделяете первенцу много времени, дарите ему пупса, которого он сам может кормить, мыть и обнимать. Когда нового ребенка приносят домой, старший брат спокоен. Но одну фишку вы все равно теряете – собака ревнует.
Третий квадрат. Ваш старший сын только что заявил за обеденным столом, что завтра он будет играть дуб на детском утреннике и ему срочно нужен костюм. Если вы собираетесь мастерить оригинальный и новаторский наряд до трех часов ночи, вычтите три фишки за то, что высоко задираете планку. Однако если вы сунули ребенка в коричневый бумажный пакет с дырками для головы и рук и приклеили на скотч зеленые листья спереди и сзади, получите пять фишек. Вы только что дали нам всем перевести дух.
Четвертый квадрат. Детей теперь трое, и все они ходят в школу. Вы обнаружили, что «мама» – это такой личный водитель. По будням вы отвозите младшую на урок музыки, затем едете с мальчишками на бейсбол. Потом обратно за дочкой, затем развозите членов бейсбольной команды по их домам. Обедаете на лету, потому что кому‑то нужно на репетицию хора к семи часам вечера. Теперь пора спать, и вы обнаруживаете у себя лишнего ребенка. Но вы не паникуете… это случается не в первый раз, и вскоре позвонит другая мама, не досчитавшаяся ребенка. Возьмите пять фишек за стойкость.
Пятый квадрат. Ангелочки, которых вы много лет с любовью укладывали в кроватки, теперь обращаются с вами так, будто вы растеряли все мозги. Они вас стыдятся. Случилось вот что: вы стали мамой подростков – странных существ, которые считают, что в них три метра росту, а шкура у них пуленепробиваемая. Если переживете этот период, сохранив рассудок, получите восемь фишек за героизм на передовой. Пока этого не случилось, помните, что в ваших руках есть универсальное оружие – ключи от машины!
Шестой квадрат. Вы понимаете, что ваш старший ребенок приехал из колледжа, когда видите кучу грязного белья посреди коридора. Если вы собираете одежду, чтобы рассортировать ее, постирать и высушить, как в старые добрые времена… сдайте три фишки – как вам не стыдно! Если вместо этого вы возьмете его за руку и покажете место, где всю его жизнь стояла стиральная машина, получите пять фишек. Самым важным вещам в колледже не научат.
Седьмой квадрат. Дети каким‑то чудом выросли в ответственных взрослых. Вы случайно подслушиваете, как ваш теперь взрослый сын рассказывает своему первенцу на ночь те же сказки, что вы так давно рассказывали ему, и по вашим щекам тихо струятся слезы. Не отчаивайтесь – это драгоценный жизненный опыт, ради которого и затевалась вся игра.
* * *
Поздравляем. Вы дошли до финиша, и теперь пришла пора подсчитывать очки. Игра, в которую вы играли, называется «Материнство», и если у вас шарики не заехали за ролики – вы победили!
Жаклин Ли Линдстром
Введение в живопись
Я пошла на курс основ живописи общественного колледжа Мотлоу в штате Теннеси, когда мне было тридцать четыре и у меня было трое детей. Как‑то раз наш преподаватель заявил, что проект, который мы делали на первом занятии, нужно будет включить в портфолио, необходимое для сдачи экзамена.
– Можно мне сделать другой проект? – спросила я с тревогой. – У меня старого больше нет.
Преподаватель спросил, что я с ним сделала. Немного смущаясь, я ответила:
– Моя мама повесила его себе на холодильник.
Автор неизвестен
Прислала Яна Баррен
Письмо матери сыну‑первокласснику
Дорогой Джордж,
Когда мы с твоим старшим братом и маленькой собачкой вели тебя сегодня в школу, ты даже не представлял, что я чувствовала. Накануне ты был в таком восторге, что десять раз сложил и снова вынул фломастеры и безопасные ножницы из своего рюкзачка.
Я буду скучать по неспешным утренним часам, когда мы махали твоему брату и сестре, уходившим в школу. Я устраивалась пить кофе и читать газету, а тебе отдавала комиксы, которые ты раскрашивал под «Улицу Сезам».
Ты – мой младший, и я уже кое‑что знала к твоему появлению. Я знала, что бесконечные дни младенчества пролетят в мгновение ока. Не успела я моргнуть, как твой брат с сестрой ушли в школу так же стремительно, как и ты этим утром.
Мне повезло – я могла выбрать, работать мне или нет. К твоему появлению на свет меня перестала привлекать карьерная лестница и двойной доход. Мне было гораздо важнее топать по лужам с тобой в ярко‑красных сапожках и «еще разок» перечитывать твою любимую книжку «Как лягушка с жабой подружились».
Ты не ходил в подготовительную школу, а я была совсем не Марией Монтессори. Надеюсь, это не помешает тебе достичь жизненного успеха. Ты выучил цифры, помогая мне пересчитывать банки из‑под газировки, которые мы сдавали в магазин (обычно тебе удавалось уломать меня купить угощение на вырученные деньги).
Я не придерживалась метода Палмера, но ты научился писать свое имя мелом на тротуаре, большими буквами – ведь так выглядит солиднее. И ты понимаешь тонкости родного языка. Буквально на днях ты спросил, почему я зову тебя «милый», когда мы читаем сказки, и «дружок», когда ты помогаешь мне по дому. Кажется, ты остался доволен, когда я объяснила тебе разницу между ласковым и приятельским обращением.
Даже улыбаясь, ты почувствуешь теплую слезу на своей щеке…
Нужно признать, что теперь я по‑другому вижу свои дни, пока ты в школе. Я думаю, что буду разбирать фотоальбомы и писать роман, который давно задумала. Когда лето подходило к концу и вы с братом и сестрой все чаще ссорились, я очень ждала этого дня.
А сегодня утром я отвела тебя по крутому холму к твоему классу, где на одной стене нарисован президент, а на другой – олененок Бемби. Ты нашел крючок для пальто со своим именем и подарил мне свое коронное, яростное, слишком крепкое объятие. В этот раз ты охотнее отпустил меня, чем я – тебя.
Может быть, однажды и ты поведешь в школу первоклассника с твоими широко посаженными глазами и внезапными улыбками. Когда ты повернешься у дверей, чтобы помахать на прощание, он будет слишком увлечен беседой с новым другом, чтобы тебя заметить. Даже улыбаясь, ты почувствуешь теплую слезу на своей щеке…
И тогда ты меня поймешь.
С любовью, мама
Ребекка Кристиан
Рассказ мамы спортсмена
Стояла прохладная майская суббота. Я могла бы быть дома, выметать паутину из углов гостиной или читать хороший детектив, уютно устроившись на диване. Но вместо этого я сижу на холодной железной скамейке бейсбольного парка в Киркланде, Вашингтон. Ледяной ветер задувает под мою плотную зимнюю куртку. Я дышу себе на руки, жалея, что не захватила шерстяные варежки.
– Миссис Бодмер?
Это подошел тренер моего сына. Мэтью обожает его. Сын даже перестал пить газировку, чтобы поразить его своей прекрасной физической формой.
– Сегодня я поставлю вашего сына правым полевым игроком. Он очень старался в этом году и заслужил это.
– Спасибо, – говорю я, чувствуя гордость за сына, который все свои силы посвятил этому человеку и команде. Я знаю, как страстно он этого хотел. И я рада, что его труды вознаградятся.
Внезапно я начинаю переживать, потому что на поле выскакивает бейсбольная команда в белой форме в тонкую полоску. Я высматриваю номер сына. Но его среди них нет. Вместо него на правое поле бежит Эдди, самый неопытный игрок в команде. Я не верю своим глазам. Как так вышло?
Я хочу вскочить и спросить тренера, в чем дело, но я знаю: Мэтью был бы против. Я запомнила, как должна вести себя мама – нельзя разговаривать с тренером, если он не заговорил с тобой первым.
Мой сын стоит у сетки рядом со скамейкой запасных и кричит, подбадривая товарищей по команде. Я пытаюсь понять по его лицу, что он чувствует, но он, как и большинство мужчин, умело прячет эмоции. Это разбивает мне сердце: он так старался и так часто разочаровывался. Я не понимаю, что мальчишки находят в такой жизни.
– Молодец, Эдди! – кричит папа правого игрока, гордый тем, что его сын сделает первую подачу.
И тут я понимаю, для чего сижу на трибуне. Где еще я смогу увидеть, как мой сын становится мужчиной?
Я видела, как этот человек с отвращением уходил с матчей, когда его сын упускал мяч или плохо подавал. Но сейчас он гордится своим сыном, а мой сидит на скамейке запасных.
К четвертому иннингу мои пальцы сводит от холода, ноги немеют, но мне наплевать. Мэтью выходит на поле. Он с важным видом берет шлем и биту. Я хватаюсь за металлическое сиденье. Он делает пару взмахов для разогрева. Питчер выглядит чересчур взрослым. Я задаюсь вопросом, проверяет ли кто‑то свидетельства о рождении игроков.
Первый промах.
– Отличный замах! – кричу я.
Следующая подача – сын бьет по мячу.
– Зоркий глаз! Зоркий глаз!
Второй промах. Я молюсь. Я скрещиваю пальцы. Питчер замахивается. Я задерживаю дыхание. Третий промах. Мой сын, понурившись, медленно возвращается на скамейку. Я всем сердцем желаю помочь ему. Но я знаю, что это невозможно.
Я сижу здесь уже восемь лет. За это время я выпила галлоны ужасного кофе, съела тонну зеленых хот‑догов и соленого попкорна. Я вытерпела холод и жару, ветер и дождь.
Некоторые люди не понимают, зачем человеку в здравом уме идти на такое. Я не пытаюсь заставить детей реализовать мои несбывшиеся спортивные мечты. И я не пытаюсь получить эмоциональную разрядку. Да, это случается. Я видела, как двое моих сыновей забивают выигрышные голы, приносят очки команде по бейсболу и обманным маневром вырывают победу у баскетбольной команды соперника. Я видела, как они совершают потрясающие перехваты в американском футболе. Но чаще я вижу, как они страдают.
Вместе с ними я ждала звонка о зачислении в команду. Но никто так и не позвонил. Я видела, как на них кричит тренер. Я смотрела, как они матч за матчем сидят на скамейке запасных. Я сидела в травмпунктах, пока им вправляли кости и просвечивали распухшие лодыжки. Я наблюдала за ними годами и не понимала зачем.
Игра завершается. Я вытягиваю ноги и пытаюсь втоптать немного тепла обратно в околевшие ступни. Тренер собирает команду. Они скандируют победный лозунг, а потом разбредаются к своим родителям. Я замечаю широкую улыбку папы Эдди, который хлопает сына по спине. Мэтью хочет гамбургер. Пока я жду его, тренер подходит ко мне. Я не могу заставить себя посмотреть на него.
– Миссис Бодмер, я хочу, чтобы вы знали, что у вас растет прекрасный сын.
Я жду, что он объяснит, зачем разбил моему сыну сердце.
– Когда я разрешил Мэтью открыть игру, он поблагодарил меня и отказался. Он сказал, чтобы я выпустил Эдди вперед, потому что для него это важнее.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на сына. И тут я понимаю, для чего сижу на трибуне. Где еще я смогу увидеть, как мой сын становится мужчиной?
Джуди Бодмер
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 207; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!