Беспомощный перед лицом твоей красоты 38 страница
– Ясно, – неохотно сказала Сма, глядя на своего спутника.
Тот смотрел на усыпанную гравием дорожку, словно сосредоточивался на ходьбе – правая нога, левая, опять правая. Когда они проходили под рулем разбитого корабля, он закинул вверх голову и, прищурившись, обвел взглядом высокий нос – V-образный, со слегка изогнутыми сторонами. Сма не могла понять, что выражает его потное лицо: трепет, неверие или ужас.
Поезд быстро домчал их по бетонным туннелям до центра города. Центральный вокзал оказался многолюдным, высоким, гулким и чистым. На сводах стеклянной крыши поблескивали солнечные лучи. Скаффен-Амтискав проделал это путешествие в образе чемодана, не отягощая при этом руки Сма. Раненый человек с другой стороны был для нее куда более тяжелым грузом.
К платформе подъехал поезд на магнитной подвеске; из вагонов высыпала толпа людей. Они вошли внутрь вместе с другими пассажирами.
– Ты как, Чераденин, дотянешь? – спросила Сма.
Он рухнул на сиденье, положил руки на столик – со стороны могло показаться, будто они у него сломаны или парализованы, – и уставился на сиденье напротив, вовсе не замечая города за окном. Поезд набирал скорость на виадуках, несясь к окраинам и пригородам.
– Ничего, дотяну, – кивнул он.
– Да, но сколько вы еще сможете выдержать, Закалве? – сказал автономник, расположившийся на столике перед Сма. – Вид у вас ужасный.
– Все лучше, чем быть похожим на чемодан, – заявил он, посмотрев на Скаффен-Амтискава.
|
|
|
– Ах, как смешно, – отозвалась машина.
«Ну что, закончили со своими чертежами?» – спросил Скаффен-Амтискав у «Ксенофоба».
«Нет еще».
«Не могли бы вы направить хотя бы ничтожную часть своего, как считается, потрясающе быстрого Разума на выяснение того, что же такого интересного было на том корабле?»
«Пожалуй, мог бы, но…»
«Постойте-ка. Что это тут у нас происходит? Послушайте».
– …Думаю, ты все узнаешь. Я тебе уже говорил – это мое прошлое, – сказал он Сма, глядя при этом в окно.
Мимо проносился ярко освещенный город. Глаза у Закалве были широко раскрыты, зрачки увеличены. Сма показалось, что он смотрит на город, но видит что-то другое – или все же видит город, но таким, каким тот был прежде, словно в лучах поляризованного во времени света, улавливаемых лишь его страдающими, горячечными глазами.
– Это твоя родина?
– Все было так давно, – сказал он, кашляя и сгибаясь пополам, держа себя за бок одной рукой. Затем он сделал медленный, глубокий вдох. – Я здесь родился…
Женщина слушала. Слушал автономник. Слушал корабль.
А он рассказывал им историю – о большом доме, стоящем между горами и морем вверх по течению от большого города. Он рассказал о землях, окружавших дом, о прекрасном саде и о троих – позже четверых – детях, что росли в этом доме и играли в саду. Он рассказал о летних домиках, каменном корабле, лабиринте, фонтанах, лужках, развалинах и животных в лесу. Он рассказал о двух мальчиках и двух девочках, о строгом отце и о другом отце, которого никто не видел, потому что он был заточен в городскую тюрьму. Он рассказал о поездках в город, которые, на взгляд детей, слишком затягивались, и о том времени, когда им не разрешалось выходить в сад без охранников, и о том, как они украли ружье, собираясь пострелять в лесу, но добрались только до каменного корабля и застали врасплох отряд убийц, пришедших расправиться с семьей, а затем спасли всех, выстрелом предупредив об опасности. Он рассказал о пуле, которая попала в Даркенс, и об осколке кости, чуть не вонзившемся ему в сердце.
|
|
|
Во рту у него пересохло, голос осип. Сма увидела официанта, толкавшего свою тележку в дальнем конце вагона, и купила пару бутылок лимонаду. Он с жадностью принялся пить, но мучительно закашлялся и после этого лишь пригубливал из стакана.
– И вот началась война, – сказал он, невидяще глядя на пролетающие мимо городские окраины; поезд снова принялся набирать ход, и заоконный пейзаж сделался сплошным зеленым ковром. – И два мальчика, тогда уже ставшие мужчинами… оказались в разных лагерях.
|
|
|
«Великолепно, – сказал „Ксенофоб“ Скаффен-Амтискаву. – Я, пожалуй, предприму наскоро кое-какие изыскания».
«Давно пора», – ответил автономник, не прекращая слушать человека.
И еще он рассказал о войне, об осаде, в которую попал и «Стаберинде», о прорыве осажденной армии… и о мужчине, о мальчике, который играл в саду, а потом, во мраке одной страшной ночи, сделал то, из-за чего получил прозвание Стульщик, и о том раннем утре, когда брат и сестра Даркенс узнали, что сделал Элетиомель, и о том, как брат в эгоистическом отчаянии пытался покончить с собой, забыв о своих генеральских звездах, о подчиненных ему армиях и о собственной сестре.
И еще он рассказал о Ливуете, которая никогда не простила и последовала за ним (он тогда не знал об этом) на другой холодный корабль, целое столетие двигавшийся через неумолимо-спокойный, бескрайний космос туда, где вокруг континентального полюса кружились айсберги, вечно раскалываясь, сталкиваясь, уменьшаясь в размерах… Но потом она потеряла след брата и осталась там. Она искала его долгие годы и не знала, что тот начал совсем другую жизнь, уведенный высокой женщиной, как ни в чем не бывало шагавшей сквозь метель, с маленьким космическим кораблем – преданным зверьком – за спиной.
|
|
|
И тогда Ливуета Закалве сдалась и предприняла еще одно долгое путешествие, чтобы избавиться от груза воспоминаний. Там, где она оказалась после своего странствия (корабль запросил у автономника координаты; Скаффен-Амтискав сообщил ему название планеты и системы, лежащей в нескольких десятилетиях пути), ее и обнаружили, после того как Чераденин Закалве выполнил их последнее задание.
Скаффен-Амтискав помнил это: седоволосая женщина на пороге старости, работающая в больнице в трущобах, жалкий городок, убогие лачуги, разбросанные по земле, словно кучки мусора по грязи, обсаженные деревьями склоны над тропическим городом у сверкающих лагун и золотых песчаных отмелей, за которыми простирался бескрайний океан. Тощая, с кругами у глаз, двое детей с раздутыми животами прижимаются к ней с обоих боков: такой они увидели ее в первый раз. Она стояла посреди заполненной людьми комнаты, дети с воплями дергали ее за подол юбки.
Автономник научился разбираться во всем мимическом диапазоне пангуманоидных видов. По выражению лица Ливуеты Закалве в тот миг, когда она увидела Закалве, Скаффен-Амтискав понял, что является свидетелем чего-то совершенно необычного. Вот это удивление. Вот это ненависть!
– Чераденин… – нежно сказала Сма, прикасаясь к его ладони. Другой рукой она дотронулась сзади до его шеи и погладила ее.
Голова его склонялась все ниже и ниже. Он повернулся к окну и посмотрел, как проносятся мимо прерии, похожие на золотое море. Он поднял руку, медленно провел ею по лбу и по выбритому черепу – так, словно поглаживал длинные волосы.
Куразу довелось побывать и льдом, и огнем, и сушей, и водой. Широкий перешеек некогда был покрыт ледником и усеян камнями, потом планета и континенты изменили свое местоположение, климат стал другим, здесь выросли леса. Потом здесь образовалась пустыня. Потом произошло нечто такое, на что планета не была рассчитана: в перешеек врезался астероид размером с гору, как пуля входит в тело.
Астероид дошел до гранитного сердца планеты, ударив в нее, как в колокол. Впервые встретились два океана, пыль от взрыва застила солнце, начался короткий ледниковый период, исчезли тысячи видов. Предки того вида, который со временем стал господствовать на планете, воспользовались этим катаклизмом к своей выгоде.
По прошествии нескольких тысячелетий кратер стал куполом, океаны снова разделились; это случилось, когда породы (даже казавшиеся неподвижными пласты смещались и вздымались на этих огромных временных и пространственных дистанциях) вернулись на прежнее место, словно с опозданием – спустя века – на коже мира наконец затянулся шрам.
Сма обнаружила в кармане сиденья справочную брошюру и стала ее изучать, но оторвалась от книжки на мгновение, чтобы бросить взгляд на сидящего рядом. Он уснул. Лицо его было изможденным, серым и постаревшим. Никогда он не выглядел таким старым и больным. Черт побери, он выглядел лучше даже с отрубленной головой.
– Ах, Закалве, – прошептала она, покачивая головой. – Что с тобой такое?
– Желание умереть, – тихо пробормотал автономник. – С экстравертными осложнениями.
Сма покачала головой и вернулась к своей брошюре. За человеком, погруженным в беспокойный сон, наблюдал автономник.
Читая про Кураз, Сма вдруг вспомнила громадную крепость, из которой ее забирал модуль «Ксенофоба». Этот солнечный день казался теперь таким же далеким во времени, каким он был в пространстве. Вздохнув, она оторвала взгляд от фотографии перешейка, снятой из космоса, вернулась мыслями к электростанции под дамбой, и тоска по дому обуяла ее.
…Кураз был укрепленным поселком, потом тюрьмой, крепостью, городом, целью. И теперь (может быть, весьма кстати, подумала Сма, глядя на искалеченного, вздрагивающего человека рядом с собой) на огромном каменном куполе разместился городок, бóльшую часть которого занимала крупнейшая в мире больница.
Поезд загрохотал внутри туннеля, пробитого в скалах.
Они вышли на станцию, добрались на лифте до одного из приемных покоев и сели на диван, вокруг которого стояли растения в горшках. В помещении звучала тихая музыка. Автономник, стоя на полу у их ног, тем временем потрошил содержимое ближайшего компьютера в поисках сведений.
– Я нашел ее, – тихо сообщил он. – Подойдите к регистратору и сообщите ваше имя. Я заказал для вас пропуск. Никаких подтверждений не требуется.
– Идем, Закалве. – Сма поднялась, получила пропуск и помогла ему встать на ноги. Он споткнулся. – Послушай, Чераденин, позволь мне хотя бы…
– Проводи меня к ней.
– Давай я поговорю с ней, а потом уже ты.
– Нет. Проводи меня к ней. Сейчас.
Нужное им отделение располагалось еще несколькими уровнями выше и было залито солнечным светом, проникавшим сквозь чистые высокие окна. По небу стремительно бежали белые облачка, а вдалеке, за пестрыми полями и лесом, виднелся океан – линия голубой дымки под небом.
В большом отделении, полном перегородок, тихо лежали старики. Сма помогла ему пройти в дальний конец, где, по словам автономника, находилась Ливуета. Они вышли в короткий широкий коридор. Из боковой комнаты появилась Ливуета и остановилась, увидев их.
Ливуета Закалве постарела: перед ними стояла седоволосая женщина с морщинистым лицом. Глаза ее не потухли. Она слегка распрямила плечи. В руках у нее был глубокий поднос со множеством коробочек и пузырьков.
Ливуета посмотрела на них: мужчина, женщина и маленький светлый чемодан – автономник.
Сма скосила глаза и, прошептав: «Закалве!», подставила руку, помогая ему слегка разогнуться.
Веки его поднялись, он заморгал, а потом, прищурившись, уставился на женщину. Поначалу он, видимо, не узнал ее, потом его глаза медленно засветились пониманием.
– Лив? – сказал он, быстро моргая и косясь на нее. – Лив?
– Здравствуйте, госпожа Закалве, – поприветствовала Сма женщину, когда та не ответила.
Ливуета Закалве презрительно разглядывала человека, повисшего на правой руке посетительницы, затем посмотрела на Сма и покачала головой. Та даже подумала: сейчас все услышат от нее, что никакая она не Ливуета.
– Зачем вы продолжаете делать это? – тихо спросила Ливуета Закалве.
Автономник подумал, что голос у нее совсем молодой. Тут на связь вышел «Ксенофоб» с потрясающей информацией, почерпнутой из исторических хроник.
(«В самом деле? – просигнализировал автономник. – Мертв?»)
– Зачем вы это делаете? – настаивала она. – Зачем вы делаете это… с ним, со мной… зачем? Неужели вы не можете оставить нас в покое?
Сма чуть неловко пожала плечами.
– Лив… – проговорил он.
– Извините, госпожа Закалве, – сказала Сма. – Он просил об этом. Мы ему обещали.
– Лив, пожалуйста, поговори со мной. Дай мне объяс…
– Не надо было делать этого, – сказала Ливуета, глядя на Сма. Потом она перевела взгляд на мужчину, который одной рукой тер свой бритый череп, глупо ухмылялся и моргал. – Он, похоже, болен, – ровным голосом сказала она.
– Так оно и есть, – подтвердила Сма.
– Ведите его сюда.
Ливуета Закалве открыла другую дверь. Комната с кроватью. Скаффен-Амтискав в свете новой информации, только что полученной от корабля, пытался понять, что же именно происходит здесь, и несколько удивлялся тому, что женщина так спокойна. В прошлый раз она пыталась убить этого человека, и автономнику пришлось срочно вмешаться.
– Я не хочу ложиться, – возразил он, увидев кровать.
– Тогда просто посиди, Чераденин, – велела Сма.
Ливуета Закалве энергично тряхнула головой, пробормотав что-то такое, чего даже автономник не смог разобрать. Поставив поднос с лекарствами на столик, она встала в углу комнаты, скрестив руки на груди. Мужчина сел на кровать.
– Я оставлю вас вдвоем, – сказала женщине Сма. – Мы будем рядом, за дверью.
«Достаточно близко, чтобы я мог все слышать и остановить ее, если она вдруг снова захочет убить тебя», – подумал автономник.
– Нет, – сказала женщина, покачав головой и по-прежнему бесстрастно глядя на мужчину, сидящего на кровати. – Нет, не уходите. Я ничего не…
– Но я хочу, чтобы они вышли, – сказал он, закашлялся и согнулся почти пополам, едва не свалившись с кровати.
Сма подошла к нему и помогла отодвинуться от края.
– Почему ты не можешь говорить в их присутствии? – спросила Ливуета Закалве. – Чего они не знают?
– Я хочу поговорить с тобой… наедине. Лив, пожалуйста. – Он глядел на нее. – Пожалуйста…
– Мне нечего тебе сказать. А тебе нечего сказать мне.
Автономник услышал чей-то голос в коридоре. В дверь постучали, и Ливуета открыла ее. Вошла молодая женщина. Назвав Ливуету «сестрой», она сказала, что пора готовить одного из пациентов.
Ливуета Закалве посмотрела на часы.
– Мне нужно идти, – обратилась она к ним.
– Лив! Лив, пожалуйста! – Он подался вперед с кровати, упираясь локтями в колени и выставив перед собой ладони. – Пожалуйста!
В его глазах стояли слезы.
– Нет смысла. – Пожилая женщина покачала головой. – Ты просто глуп.
Она подняла глаза на Сма и проговорила:
– Не приводите больше его ко мне.
– ЛИВ!
Дрожа, он упал на кровать и свернулся калачиком. Автономник ощутил жар, исходящий от его бритой головы, увидел, как запульсировали сосуды на шее и руках.
– Чераденин, не надо, – сказала Сма, подойдя к кровати. Опустившись на колено, она взяла его за плечи.
Послышался стук – рука Ливуеты Закалве стукнула по столу. Мужчина заходился в рыданиях. Автономник почувствовал, как изменился характер волн, исходивших от его мозга. Сма посмотрела на женщину.
– Не называйте его так! – воскликнула Ливуета Закалве.
– Как не называть? – спросила Сма.
«Порой Сма соображает туговато», – подумал автономник.
– Чераденином.
– Почему?
– Это не его имя.
– Не его?
Сма недоуменно глядела на женщину. Автономник снял энцефалограмму, проверил кровообращение и пришел к выводу, что катастрофа близка.
– Нет, не его.
– Но… – начала Сма, потом решительно тряхнула головой. – Ведь это ваш брат, это Чераденин Закалве.
– Нет, госпожа Сма, – сказала Ливуета Закалве, снова подняла поднос и одной рукой открыла дверь. – Это не так.
– Аневризма! – быстро проговорил автономник и пронесся мимо Сма к кровати, где бился в судорогах человек. После новой энцефалограммы обнаружились обширный разрыв артерии головного мозга и утечка крови.
Автономник перевернул его, выпрямил и с помощью эффектора привел в бессознательное состояние. Кровь продолжала заполнять ткани мозга, проникая в кору.
– Дамы, прошу меня простить, – сказал автономник и, сгенерировав режущее поле, вскрыл череп.
Человек перестал дышать. При помощи другой составляющей своего поля Скаффен-Амтискав принялся делать ему искусственное дыхание, а эффектор тем временем мягко стимулировал мышцы, чтобы те снова принялись сокращаться. Автономник снял с черепной коробки макушку; слабый разряд излучателя когерентной радиации, отраженный другим компонентом поля, прижег все поврежденные сосуды. Затем он наклонил голову человека набок. Было уже видно, как кровь просачивается между серыми складками мозга. Сердце остановилось. Автономник принялся стимулировать его своим эффектором.
Женщины с ужасом и восхищением наблюдали за действиями машины.
С помощью своих сенсоров автономник проникал все глубже в человеческий мозг – кора, лимбическая доля, таламус/мозжечок, – пробираясь через защиту и вооружение, двигаясь по проходам и путям, через хранилища и области памяти, ища и сканируя, блокируя и прижигая.
– Что вы имеете в виду? – словно во сне спросила Сма, обращаясь к пожилой женщине, которая собиралась покинуть комнату. – Что это значит – «нет»? Почему вы сказали, что он вам не брат?
– Я имею в виду, что он не Чераденин Закалве, – вздохнула Ливуета, наблюдая за мудреными действиями автономника.
Она была… Она была… Она была…
Сма вдруг поняла, что сердито глядит женщине в лицо.
– И что? Значит…
Вернись, вернись назад. Что я должен был делать? Вернись. Главное – победить. Вернись! Все должно отступить перед этой истиной.
– Чераденин Закалве, мой брат, – продолжила Ливуета Закалве, – умер почти двести лет назад. Вскоре после того, как получил стул, сделанный из костей его сестры.
Автономник откачал кровь из мозга – протащил полую нить, сформированную полем, сквозь разрушенную ткань и собрал красную жидкость в прозрачную колбочку. Вторая такая нить залатала поврежденную ткань. Автономник выкачал еще немного крови, понижая кровяное давление, и, применив эффектор, настроил соответствующие железы, чтобы давление не шло резко вверх. Затем он просунул один конец трубочки в сливное отверстие под окном, слил туда излишки крови, потом открыл кран, и вода, булькая, смыла красную жидкость.
– Человек, которого вы знаете как Чераденина Закалве…
Идя к поставленной цели, идти к поставленной цели – ничего другого я в жизни не делал. Стаберинде, Закалве – эти имена причиняют мне боль, но как иначе мог я…
– …это человек, который взял имя моего брата, точно так же, как он взял жизнь моего брата и жизнь моей сестры…
Но она…
– …он был командиром «Стаберинде». Он – Стульщик. Он – Элетиомель.
Ливуета Закалве вышла и закрыла за собой дверь.
Сма повернулась – лицо ее было почти белым – и посмотрела на лежащего человека… над которым трудился Скаффен-Амтискав, поглощенный желанием творить добро.
Эпилог
За ними, как обычно, тянулся пыльный след, хотя молодой человек несколько раз повторил, что, кажется, пойдет дождь. Старик не согласился, сказав, что тучи над горами обманчивы. Они ехали по опустошенному краю, мимо черных полей, остовов домов, руин ферм, сожженных деревень и все еще дымящихся поселков. Наконец они добрались до брошенного города, наполнили шумом широкие пустые проспекты, стремительно промчались по узкой улочке с обгоревшими рыночными ларьками и хилыми шестами, на которых держались потрепанные тенты. Они мчались, дробя все это в щепки, разрывая бешено трепыхающуюся ткань.
Они решили, что бомбу лучше всего заложить в Королевском парке: там было где разместить армию, а высшее командование, скорее всего, заняло бы величественные парковые павильоны. Старик считал, что они расположатся во дворце, но его молодой спутник был убежден, что в глубине души захватчики остаются обитателями пустыни и предпочтут просторы парка тесным помещениям цитадели.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 219; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!