Беспомощный перед лицом твоей красоты 19 страница
– Нет, я против, – сказала Ливуета, пиная груду листьев.
– Да брось ты, Лив, – сказала Даркенс. – Что ты на всех нагоняешь тоску? Перестань. Мы должны все делать вместе.
– Нет, я против, – повторила Ливуета.
Элетиомель сжал губы и со всей силы пнул большую груду листьев: те разлетелись в желтом взрыве. Двое-трое охранников быстро развернулись, но тут же, успокоившись, пошли дальше.
– Надо что-то сделать, – сказал Элетиомель, глядя на охранников впереди себя и восхищаясь их большими автоматическими винтовками. Ему не разрешали прикасаться к настоящему, серьезному оружию – разве что давали иногда поиграть мелкокалиберным пистолетиком или легким карабином.
Он поймал лист, пролетавший рядом с его лицом.
– Листья… – Элетиомель покрутил лист перед глазами. – Деревья глупые, – сказал он остальным.
– Конечно, – подтвердила Ливуета. – У них ведь нет мозгов и нервов, правда?
– Я не об этом. – Элетиомель смял лист. – Деревья глупо устроены. Столько всего пропадает попусту осенью. Дереву, которое сохранило бы свои листья, не пришлось бы отращивать новые. Оно смогло бы вырасти выше всех других. И стало бы царем деревьев.
– Но листья так прекрасны! – воскликнула Даркенс.
Элетиомель покачал головой, заговорщицки переглянувшись с Чераденином.
– Девчонки! – с ухмылкой сказал он.
Он забыл другое слово для кратера. Было ведь и другое слово для кратера, большого вулканического кратера, совершенно точно было.
|
|
|
«Я только на секунду положил его сюда, и какая-то скотина его сперла… если бы я только мог его найти… Я положил его сюда секунду назад».
Где был вулкан?
Вулкан был на большом острове где-то посреди внутреннего моря.
Он окинул взглядом далекие стены кратера, пытаясь вспомнить, где же это «где-то». Движения болью отдавались в плече, куда ударил кинжалом один из грабителей. Он шикал на мух, слетавшихся тучами, но был уверен, что те уже отложили в рану свои яйца.
(Рана довольно далеко от сердца, где он все еще носит ее ; инфекция дойдет до сердца еще нескоро. К тому времени он уже умрет – они не успеют добраться до его сердца, а значит, и до нее.)
Но почему нет? Давайте, маленькие личинки, добро пожаловать, жрите, наедайтесь; к тому времени, как вы станете мухами, я, вероятно, буду уже мертв, а вы избавитесь от боли и мучений, ведь я не стану соскребать вас… Мои дорогие маленькие личинки, бедные маленькие личинки. (Бедный маленький я – ведь это меня пожирают.)
Он оставил эти мысли и вспомнил о прудике, о той маленькой лужице, вокруг которой он ползал, подобно камню на орбите. Лужица эта находилась на дне неглубокой впадины, и ему почудилось, что он все время пытается отползти подальше от вонючей воды, грязи и мух, которые роились вокруг нее… Ничего не выходило – он почему-то, казалось, неизменно возвращался к воде; но он много думал об этом.
|
|
|
Лужица была неглубокой, заиленной, вонючей и полной камней, грязной, омерзительной; она разлилась больше обычного от его рвоты и крови. Он хотел уйти, отползти подальше. Потом он направит сюда эскадрилью тяжелых бомбардировщиков.
Он снова пополз к озеру, принуждая себя огибать прудик, раскидывая по пути шарики помета и насекомых, – и все-таки вернулся, вернулся туда же, откуда начал свой путь, и остановился, глядя в изумлении на пруд и на камень.
Что он тут делал?
Как всегда, помогал аборигенам. Честный советник, который помогает держать психов на расстоянии, а народ – в довольстве. А потом он встал во главе маленькой армии. Но они решили, что он их предаст и использует обученное им войско для захвата власти. Поэтому накануне победы, в тот самый час, когда начался штурм Святилища, они схватили его.
Они притащили его в котельную и раздели. Ему удалось уйти, но внизу у лестницы топтались солдаты, и пришлось убегать от них. Его прижали к реке, снова загнав в угол. Он прыгнул в воду, чуть не потеряв сознание от удара, река подхватила и неторопливо закрутила его… Пришел он в себя утром, на большой речной барже, под лебедкой, не понимая, как здесь оказался. С кормы свисал канат, и он мог только предполагать, что забрался на судно по этому канату. Голова по-прежнему болела.
|
|
|
Он взял какую-то одежду, сушившуюся на бечевке за рулевой рубкой, но тут его заметили. С одеждой в руке он прыгнул в воду и поплыл к берегу. Его продолжали преследовать; приходилось все больше удаляться от города и от Святилища, где его могла искать Культура. Он часами ломал голову над тем, как связаться с ней.
На украденном скакуне он мчался по кромке заполненного водой кратера, и тут на него напали грабители. Они избили его, ограбили, перерезали сухожилия на ногах и швырнули в вонючее желтое озерцо на дне кратера, а когда он, работая одними руками – ноги стали бесполезным грузом, – попытался уплыть, стали закидывать его камнями.
Он знал, что один из камней рано или поздно попадет в цель, и попытался исполнить один из тех замечательных трюков, которым его научила Культура: набрал полные легкие воздуха и нырнул. Ждать пришлось всего несколько секунд. Огромный камень упал в воду в том месте, где после его нырка остались пузыри. Он обхватил камень, как любовницу, позволил увлечь себя в темные водные глубины и отключился, как его учили, не очень думая о том, выйдет ли из этого что-нибудь и придет ли он вообще в сознание.
|
|
|
Ныряя, он сказал себе: «Десять минут». Он пришел в сознание среди удушающей темноты, вспомнил обо всем и отпустил камень. Он попробовал дрыгнуть ногами и направиться к свету, но ничего не произошло. Он стал работать руками. Поверхность устремилась навстречу и наконец встретила его. Никогда еще воздух не казался ему таким сладким.
Стены кратера, окружавшие озеро, были отвесными. Оставалось лишь плыть к крохотному скалистому островку. Птицы с недовольными криками покинули островок, и он с трудом поплыл к этому кусочку суши.
«По крайней мере, – подумал он, выбираясь на берег, густо покрытый птичьим пометом, – меня нашли не жрецы. Иначе мне действительно пришлось бы худо».
Боли в ногах начались несколько минут спустя, словно кислота медленно просачивалась во все суставы, – и тогда он пожалел, что его не поймали жрецы.
«И все же, – говорил он себе (чтобы отвлечься от боли), – они придут за мной». Люди Культуры спустятся на большом прекрасном корабле, заберут его, вылечат.
Ну конечно. Им займутся врачи, поставят его на ноги, он будет в безопасности, полной безопасности, боль перестанет мучить его, он вернется в рай, словно… словно в детство, словно в тот самый сад. Вот только – напоминала ему непослушная часть разума – в том саду тоже случались всякие неприятности.
Даркенс попросила охранника, стоявшего у входа в арсенал, помочь ей с дверью за углом коридора: дверь заело, и открываться она не желала. Тем временем в арсенал проскользнул Чераденин, взял автоматическую винтовку, согласно описанию Элетиомеля, и вернулся, прикрывая ружье плащом. Даркенс в это время многословно благодарила охранника. Все четверо встретились в гардеробной малого зала. Вдыхая приятные запахи мокрой одежды и мастики для пола, они принялись передавать друг другу винтовку и возбужденно шептаться. Оружие было очень тяжелым.
– Тут всего один магазин!
– Больше я не нашел.
– Да ты просто слепой, Зак. Ну да ладно, думаю, нам хватит.
– Ой, она вся в масле, – сказала Даркенс.
– Это чтобы не ржавела, – объяснил Чераденин.
– И где мы будем стрелять?
– Пока спрячем винтовку здесь, а после обеда улизнем, прихватив ее, – сказал Элетиомель, беря оружие у Даркенс. – У нас занятие с Носатым, а он все равно всегда спит на уроках. Мама и папа будут развлекать этого полковника. Мы выберемся в лес и постреляем там.
– Нас могут убить, – сказала Ливуета. – Охрана решит, что это террористы.
Элетиомель терпеливо покачал головой.
– Лив, какая же ты глупая. – Он направил на нее ружье. – Здесь есть глушитель. Для чего, по-твоему, вот эта штуковина?
– Эй. – Ливуета отвела ствол в сторону. – Тут хоть предохранитель есть?
Элетиомель на секунду задумался.
– Конечно, – громко произнес он, затем чуть вздрогнул и бросил взгляд на закрытую дверь в зал. – Конечно, – прошептал он. – Давайте спрячем его здесь, а потом вернемся за ним и удерем от Носатого.
– Здесь его не спрячешь, – возразила Ливуета.
– А я вот спрячу.
– Слишком сильный запах, – заметила Ливуета. – Запах масла. Если кто зайдет сюда, то сразу почует. Что, если папа решит прогуляться?
На лице у Элетиомеля появилось озабоченное выражение. Ливуета прошла мимо него и открыла маленькое высокое окошко.
– А что, если спрятать винтовку на каменном корабле? – предложил Чераденин. – В это время года туда никто не заходит.
Элетиомель задумался, потом схватил плащ, в котором Чераденин вынес ружье, и снова завернул оружие в него.
– Хорошо. Бери.
Нет, это не слишком далеко во времени. Или слишком далеко… он не был уверен. То самое место. Именно его он и искал. То самое место. Место имело огромную важность, место значило все. Вот взять этот камень…
– Взять тебя, камень, – сказал он, скосившись на него.
О да: отвратительный здоровенный плоский камень бездельничает, безнравственный и тупой, торчит себе островком посреди грязной лужи. Лужа эта – крохотное озерцо вокруг островка, а островок находится в затопленном кратере. Кратер – вулканический, вулкан расположен на острове в большом внутреннем море. Внутреннее море похоже на гигантское озеро посреди континента, а континент – это что-то вроде острова в морях планеты. Планета – это что-то вроде острова в архипелаге планетной системы, а система плавает в Скоплении, похожем на остров в море галактики, которая напоминает остров в группе галактик, группа же есть остров во Вселенной. А Вселенная похожа на остров, плавающий в море Континуумов, которые плавают, как острова, в Реальности, а…
Но внутри Континуумов, Вселенной, группы галактик, галактики, Скопления, планетной системы, планеты, континента, острова, озера, острова… оставался камень. А ЗНАЧИТ, КАМЕНЬ, ПАРШИВЫЙ КАМЕНЬ, ЯВЛЯЕТСЯ ЦЕНТРОМ ВСЕЛЕННОЙ, КОНТИНУУМОВ, ВСЕЙ РЕАЛЬНОСТИ!
Он вспомнил это слово: «кальдера». Озеро образовалось, когда вода затопила кальдеру. Он поднял голову, поглядел на спокойную желтоватую воду и дальше – на скалы, и ему показалось, что он видит кораблик, вырезанный из камня.
– Кричи, – сказал он.
– Пошел в задницу, – услышал он неуверенный голос с неба.
Тучи затянули небо; темнеть уже начинало рано. Учителю языка на сей раз понадобилось больше времени, чтобы уснуть за высоким столом, и они уже решили было отложить задуманное на завтра, но не выдержали. Они осторожно выбрались из комнаты, изо всех сил стараясь держаться естественно, и спустились в малый зал, где надели сапоги и куртки.
– Я же говорила, – заметила Ливуета, – что все равно слегка пахнет маслом.
– А я ничего не чувствую, – солгал Элетиомель.
Банкетный зал, где в этот вечер трапезничали и пили вино заезжие военные – полковник со своим штабом, – выходил в парк со стороны фасада. Озеро с каменной лодкой было по другую сторону.
– Мы только прогуляемся вокруг озерца, сержант, – сказал Чераденин охраннику, остановившему их на щебенчатой тропинке, по пути к каменному кораблю.
Сержант кивнул и посоветовал торопиться – скоро будет темно. Они проскользнули в корабль. Винтовка лежала там, где ее спрятал Чераденин, – под каменной скамейкой на верхней палубе.
Поднимая винтовку с палубы, выложенной плиткой, Элетиомель задел стволом за кромку скамейки.
Раздалось клацанье, магазин отсоединился и упал. Потом послышался звук разжимающейся пружины, и по камням, позвякивая, посыпались пули.
– Идиот, – бросил Чераденин.
– Заткнись!
– Не надо, – сказала Ливуета, затем нагнулась и начала поднимать пули.
– Давайте вернемся, – прошептала Даркенс. – Мне страшно.
– Не бойся, – приободрил ее Чераденин, похлопав по руке. – Давай искать. Нужно найти все пули.
Они нашли пули, отерли их и засунули назад в магазин: казалось, на это ушло сто лет. Но не было уверенности, что все пули найдены. Когда они подсоединили наконец магазин, почти совсем стемнело.
– Слишком темно, – сказала Ливуета.
Они сидели на корточках у борта, глядя через озеро на дом. Элетиомель держал винтовку.
– Нет, – заявил он. – Еще видно!
– Ничего толком не видно, – сказал Чераденин.
– Давайте отложим до завтра, – предложила Ливуета.
– Они нас скоро хватятся, – прошептал Чераденин. – У нас нет времени!
– Нет! – отрезал Элетиомель, глядя на охранника, который прохаживался у конца мощеной дорожки; Ливуета тоже посмотрела туда: это был сержант, с которым они недавно говорили.
– Не валяй дурака! – сказал Чераденин и, протянув руку, схватил винтовку. Элетиомель потянул оружие на себя.
– Она моя. Не трогай.
– Ничего не твоя! – прошипел Чераденин. – Наша. Она принадлежит нашей семье, а не твоей!
И он ухватил винтовку обеими руками. Элетиомель снова потянул ее в свою сторону.
– Прекратите! – велела Даркенс тоненьким голоском.
– Не будьте вы такими… – начала было Ливуета, затем повернула голову в ту сторону, откуда вроде бы донесся какой-то шум.
– Давай сюда!
– Отпусти!
– Да прекратите же, пожалуйста, прекратите. Давайте вернемся домой, пожалуйста…
Ливуета не слышала их: во рту у нее пересохло, она смотрела поверх каменного фальшборта широко раскрытыми глазами. Одетый в черное человек поднял винтовку, уроненную охранником-сержантом. Сам сержант лежал на гравийной дорожке. Незнакомец держал что-то, сверкнувшее в свете, который лился из окна. Потом он столкнул неподвижное тело сержанта в озеро.
У Ливуеты перехватило дыхание, и она присела.
– Ти… – сказала она.
Мальчишки продолжали возню с винтовкой.
– Ти…
– Мое!
– Отпусти!
– Тише! – прошипела она и стукнула обоих по лбам. Мальчики уставились на нее. – Кто-то убил сержанта. Вон там.
– Что?
Чераденин и Элетиомель подняли голову и стали глядеть поверх борта. Винтовка так и осталась у Элетиомеля.
Даркенс присела и заплакала.
– Где?
– Вон там. Вон его тело! В воде!
– Вижу, – сказал Элетиомель протяжным шепотом. – А кто?…
И тут они втроем увидели темный силуэт – кто-то пробирался к дому, держась в тени кустов, что окаймляли дорожку. Еще с десяток человек – сгустки темноты – двигались вдоль озера по узкой, поросшей травой тропинке.
– Террористы! – возбужденно сказал Элетиомель. Они втроем нырнули за борт, где бесшумно рыдала Даркенс.
– Нужно предупредить всех в доме, – сказала Ливуета. – Стрельни из ружья.
– Сначала сними глушитель.
Элетиомель вцепился в глушитель на конце ствола.
– Его заело!
– Дай я попробую.
Попробовали все втроем.
– Все равно стреляй, – велел Чераденин.
– Да! – прошептал Элетиомель, встряхнул винтовку и взвесил ее в руке. – Да.
Он присел, положил винтовку на каменный фальшборт и стал целиться.
– Осторожнее, – предупредила Ливуета.
Элетиомель навел винтовку на группу людей, что пересекали тропинку, направляясь к дому, и нажал на спусковой крючок.
Винтовка словно взорвалась. Вся палуба каменного корабля осветилась. Звук был оглушительным. Элетиомеля отбросило назад, но винтовка продолжала стрелять; трассирующие пули пронзали черное небо. Он рухнул на скамью. Даркенс взвизгнула так громко, как могла, и подпрыгнула. Послышались звуки выстрелов где-то рядом с домом.
– Дарк, пригнись! – вскрикнула Ливуета.
Над каменным кораблем вспыхивали световые линии.
Даркенс стояла и визжала, а потом бросилась к лестнице. Элетиомель потряс головой и поднял взгляд, когда девочка пробегала мимо него. Ливуета попыталась ее схватить, но промахнулась. Чераденин попробовал опрокинуть ее.
Светящиеся линии снижались, откалывали куски камня вокруг них, поднимали облачка пыли, а Даркенс, крича и спотыкаясь, продвигалась к лестнице.
Пуля вошла ей в бедро. Чераденин, Ливуета и Элетиомель довольно отчетливо услышали, несмотря на стрельбу, свист той самой пули и вопль девочки.
Его тоже задело, хотя в тот момент он не знал этого.
Атаку на дом отбили. Даркенс выжила. Она чуть не умерла от потери крови и болевого шока, но все же выжила. Лучшие хирурги восстанавливали ее тазовый сустав, раздробленный пулей на десяток больших частей и сотни осколков.
Куски костей проникли в тело Даркенс – их нашли в ногах, в одной руке, во внутренних органах. Один даже застрял в подбородке. Армейские хирурги хорошо разбирались в такого рода ранениях. У них имелись время (война тогда еще не началась) и стимул (отец девочки был очень важной персоной), чтобы сделать все возможное. Но все же ходила она с трудом – по крайней мере, до совершеннолетия.
Один из осколков вылетел за пределы ее тела и проник в тело Чераденина. Чуть выше сердца.
Армейские хирурги решили, что извлекать его слишком опасно, и сказали, что со временем организм сам отторгнет инородное тело.
Но этого так и не случилось.
Он снова начал свой путь вокруг лужицы.
Кальдера! Вот оно, нужное слово, нужный термин.
(Такие сигналы были важны, и он получил тот, на который надеялся.)
«Победа! – сказал он себе, продолжая ползти, откидывая со своего пути остатки птичьего помета и извиняясь перед насекомыми. – Все будет хорошо».
Теперь он знал это – и еще он знал: в конце концов ты непременно выигрываешь, и даже если ты проиграл, никогда нельзя знать наперед, было только одно сражение, и он все равно оказался в центре этой дурацкой истории, а слово было – «кальдера», а еще было слово «Закалве», а еще – «Стаберинде» и…
Они нашли его. Спустились в большом прекрасном корабле, взяли его, снова вылечили, поставили на ноги.
– Они никогда не учатся, – отчетливо произнесло небо и вздохнуло.
– Пошло в задницу, – сказал он.
Много лет спустя Чераденин приехал из военной академии и стал искать Даркенс. Немногословный садовник указал ему, куда идти. Он прошел по мягкому ковру из опавших листьев к летнему домику.
Изнутри раздался крик. Даркенс.
Он ринулся вверх по ступенькам, вытаскивая на бегу пистолет, затем пинком распахнул дверь.
Испуганное лицо Даркенс, голова, повернутая к нему через плечо, уставленные на него глаза. Ее руки все еще были на шее Элетиомеля, который сидел, спустив брюки до щиколоток, держал руки на обнаженных – платье задрано – ягодицах Даркенс и спокойно смотрел на него.
Элетиомель сидел на маленьком стуле, который некогда соорудила Ливуета на уроках столярного дела.
– Привет, старина, – сказал он молодому человеку с пистолетом в руке.
Чераденин секунду-другую смотрел в глаза Элетиомеля, потом развернулся, сунул пистолет в кобуру, застегнул ее, вышел и закрыл за собой дверь.
За его спиной раздались плач Даркенс и смех Элетиомеля.
Островок в центре кальдеры снова стал безопасен. Часть птиц вернулась туда.
Островок изменился благодаря человеку. Вокруг центрального углубления все было теперь очищено от помета. Из центра этого светлого круга шел проделанный в птичьих испражнениях короткий отросток. Остров выглядел пиктограммой – белое на черном.
Это был местный знак – «Помогите!», и увидеть его можно было только с самолета или из космоса.
Несколько лет спустя после происшествия в летнем домике – ночью, когда горел лес и вдалеке грохотала артиллерия, – один молодой майор запрыгнул в танк из своего батальона и приказал водителю гнать его по лесной дорожке, извивавшейся между деревьями.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 154; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!