Уничтожение венгерских евреев
Никогда еще Освенцим не был настолько смертоносен для евреев, как весной и летом 1944 года. Среди умерших было много привезенных из Терезиенштадта[2508]. Однако подавляющее большинство жертв депортировали совсем недавно. Огромное количество евреев, гораздо больше, чем в течение двух предыдущих лет, хлынуло в Освенцим в мае – июле 1944 года. Почти все они были из Венгрии. Их убийство в Освенциме стало кульминацией холокоста. К тому времени большинство европейских евреев в оккупированных немцами странах были уже давно убиты[2509].
Уничтожением венгерских евреев в Освенциме руководил всем известный комендант лагеря Рудольф Хёсс. В конце апреля или в начале мая 1944 года, незадолго до начала депортации, Хёсс отправился в Венгрию, чтобы встретиться со своим другом Адольфом Эйхманом во временной резиденции того в Будапеште (Эйхман, в свою очередь, весной 1944 года несколько раз посетил Освенцим). Во время этой встречи они рассмотрели графики депортации, чтобы определить, сколько «составов потребуется для депортаций в Освенцим», как выразился Хёсс. Кроме того, он пожелал сообщить начальству из ВФХА, на сколько тысяч рабов они могут рассчитывать после селекций тех, кого признают непригодными и отравят газом. Хёсс уже провел пробную селекцию в Венгрии и пришел к выводу, что большинство евреев подлежит уничтожению. По его оценкам, для рабского труда отобрать удастся в лучшем случае лишь 25 %[2510].
|
|
|
После этого Хёсс отправился в Освенцим, то есть на место прежних преступлений. С 8 мая 1944 года он приступил к временному руководству Освенцимом в должности главного коменданта[2511]. Понимая масштабы грядущего геноцида, руководители ВФХА отправили туда своего самого опытного организатора массовых убийств[2512]. В их глазах повторное назначение Хёсса было делом неотложным, поскольку положение тогдашнего главного коменданта, Артура Либехеншеля, сделалось достаточно шатким. Либехеншель снискал себе репутацию либерала, хотя причиной его отставки была личная драма[2513]. Во время службы в ВФХА Либехеншель влюбился в секретаршу Рихарда Глюкса, которую после развода с женой забрал с собой в Освенцим. Но когда Либехеншель обратился за разрешением вступить в повторный брак, его начальство узнало темную тайну прошлого: на заре Третьего рейха его невеста подвергалась аресту за связь с евреем.
Освальд Поль пришел в ужас. Он отправил в Освенцим к Либехеншелю расторопного адъютанта Рихарда Баера убедить Либехеншеля разорвать отношения. После того как вечером 19 апреля 1944 года Баер объявил об этом в офицерской столовой, Либехеншель впал в истерику и крепко напился. Затем набросился на свою беременную невесту, твердившую, что она ни в чем не виновата. Два дня спустя убитый горем Либехеншель, с опухшими от слез глазами, сообщил Баеру, что не бросит свою возлюбленную, добавив, что гестапо, по всей видимости, вырвало у нее ложное признание силой. Так Либехеншель сжег за собой все мосты, нарушив расовый закон СС, вступив в связь с предполагаемой «осквернительницей расовой чистоты», а также неписаный кодекс «черного ордена» Гиммлера (обвинив гестапо в пытках) и общественных норм (поступив, по словам Баера, как угодно, «но не по-мужски»). Поль быстро сместил Либехеншеля с занимаемого поста. Побыв какое-то время в должности временно исполняющего обязанности куратора «осиротевшего» Майданека, озлобленный и униженный Либехеншель ушел из лагерных СС[2514].
|
|
|
Падение Либехеншеля облегчило возвращение Хёсса в Освенцим поздней весной 1944 года. Теперь во главе лагеря стоял человек, которому руководство СС могло доверить самую масштабную из когда-либо проводимых в системе нацистских лагерей программу уничтожения заключенных. Хёсс окружил себя горсткой подручных – специалистов по убийствам, с которыми был знаком уже много лет. Среди них был и ветеран СС Йозеф Крамер, служивший первым адъютантом Хёсса в Освенциме в 1940 году. Теперь его вернули из Нацвейлера и назначили комендантом Бжезинки (Биркенау). Еще одним знакомым лицом был Отто Молль, приобретший большой опыт, занимаясь газовыми камерами Бжезинки в 1942–1943 годах, и отозванный из филиала, чтобы снова надзирать за комплексом крематориев[2515]. После того как Хёсс и его подчиненные закончили последние приготовления, началась массовая депортация евреев из Венгрии. С середины мая по середину июля 1944 года составы прибывали почти ежедневно, и вскоре Освенцим был переполнен. В отдельные дни прибывало до пяти эшелонов, привозивших около 16 тысяч евреев. (В январе – апреле 1944 года, во времена Либехеншеля, в Освенцим депортировали всего 200 евреев.) В то время как Адольф Эйхман удивлялся «рекордной производительности» своих подчиненных, Хёсс умолял своего друга замедлить этот процесс. Но даже хорошая головомойка со стороны Освальда Поля не возымела действия, и Эйхман требовал от подручных все новых и новых эшелонов, ссылаясь на «форс-мажор военного времени» (как он рассказывал своим сторонникам после войны)[2516].
|
|
|
Выходя из вагонов поезда, венгерские евреи не представляли себе, что их ожидает. Лишь немногие слышали об Освенциме, и еще меньше знали о газовых камерах. Тем временем лагерь СС начал действовать. В отличие от других депортаций евреев 1944 года врачи-эсэсовцы сразу подвергали всех новоприбывших осмотру и селекции. В целом применялись те же критерии, что и раньше. Непригодными для труда считались беременные женщины, пожилые люди и малолетние дети с сопровождавшими их родителями. В конце каждого дня администрация Освенцима посылала статистику селекций в ВФХА, чтобы обновить сведения о поступлении новой массы доступных рабов. В общем и целом местные эсэсовцы подтвердили прогнозы Хёсса и отобрали для рабского труда каждого четвертого еврея из Венгрии. Судьбы этих приблизительно 110 тысяч заключенных отличались: кого-то официально регистрировали в Освенциме, кого-то отправляли в другие лагеря, кто-то умер в транзитных отстойниках Бжезинки. Остальные 320 тысяч венгерских евреев, признанных нетрудоспособными, были убиты сразу, в ходе безумной кровавой вакханалии, продолжавшейся до июля 1944 года, когда массовые депортации закончились[2517].
|
|
|
Рудольф Хёсс с присущим ему усердием энергично взялся за массовые убийства, зная, что он по завершении этой миссии вернется в ВФХА (29 июля 1944 года на посту главного коменданта Освенцима его сменил безжалостный Рихард Баер, любивший хвастаться своим боевым прошлым и носивший форму дивизии СС «Мертвая голова»)[2518]. А Хёсс делал все возможное, чтобы ускорить процесс уничтожения евреев. Теперь поезда из Венгрии останавливались не за территорией лагеря, а следовали по наспех проложенной узкоколейке, которая вела прямо в Бжезинку. Только что прибывших евреев выстраивали на плацу, чтобы они могли слышать мелодии лагерного оркестра, призванные усыпить их бдительность и внушить ложное чувство безопасности. После селекции подавляющее большинство новоприбывших отправлялось навстречу смерти, держа на руках детей и поддерживая стариков, следуя колонной по территории Бжезинки прямо к газовым камерам. Слева от узкоколейки, после того как поезд уезжал за новыми жертвами, оставались груды чемоданов, баулов, узелков с вещами, сбором которых занималась сильно увеличившаяся численно команда «Канады»[2519]. Печи крематориев Бжезинки пылали интенсивнее, чем когда-либо ранее. В работавшей круглосуточно местной зондеркоманде в то время насчитывалось около 900 заключенных. Эсэсовцы снова стали использовать бункер 2, устроив в нем газовые камеры, а также возобновили работу крематория V (закрытого осенью 1943 года). Но поскольку теперь они убивали евреев больше, чем могли сжечь в крематории, нацисты решили (как и прежде, в 1942 году) использовать для кремации ямы на открытом воздухе. Чтобы скрыть эти преступления от новых заключенных, Освальд Поль после инспекции лагеря, проведенной в самый разгар массовых убийств 16 июня 1944 года, приказал возвести вокруг крематория ограду[2520]. Эсэсовцы, находившиеся внутри этой фабрики смерти, давно утратили последние представления о добре и зле. Они убивали своих жертв в такой спешке, что, когда двери газовых камер открывались, некоторые несчастные еще дышали. Иногда убийцы решали, что газовые камеры работают слишком медленно, и расстреливали либо забивали венгерских евреев до смерти на краю ям для сжигания трупов либо бросали их в огонь живыми. Это был настоящий ад, которым руководил Отто Молль. По сравнению с ним даже доктор Менгеле выглядел гуманистом, как позднее выразился один из выживших узников[2521].
Летом 1944 года из-за огромного числа постоянно прибывавших поездов с евреями эсэсовцы иногда были не в состоянии проводить селекцию возле ведущей в Бжезинку узкоколейки. В таких случаях новых будущих жертв отправляли в транзитные зоны, где их дальнейшая судьба должна была решиться позже. Самой большой из них была огромная, но недостроенная зона Бжезинки, известная под названием «Мексика» (BIII), где в начале осени 1944 года содержалось приблизительно 17 тысяч еврейских женщин из Венгрии и других стран. Условия там были хуже, чем практически в любом другом лагере. Там не было водопровода и почти никакой еды. Туалетами служили огромные чаны. Вместо одежды многие заключенные носили наброшенные на плечи одеяла (видимо, напоминавшие пончо, отсюда и название – «Мексика»). В каждом бараке, где размещалось около тысячи женщин, не было никакой мебели, и узницы лежали прямо на грязной земле. Агнес Рожа, учительница из Надьяварада, о которой мы упоминали ранее, делила одну небольшую, влажную от мочи простыню с четырьмя другими женщинами. Часть заключенных, таких как Агнес, в конечном итоге была депортирована в другие лагеря для принудительного труда. Но многие узники умерли от голода или были отправлены в газовые камеры. Преступники, совершавшие эти злодеяния, предпочитали именно такое решение организованной ими гуманитарной катастрофы. Один бывший лагерный эсэсовец позже свидетельствовал о том, что его коллеги нередко говорили об убийстве заключенных, содержавшихся в «Мексике». Чаще всего так: «Пустить их через трубу»[2522].
Цыганский лагерь
В период холокоста Освенцим превратился в лагерь преимущественно для евреев, которые по численности обогнали поляков, ранее составлявших большинство заключенных. После резкого скачка численности еврейских заключенных вследствие венгерских депортаций, согласно некоторым оценкам, около 75 % всех содержавшихся в Освенциме в конце августа 1944 года мужчин, женщин и детей составляли евреи[2523]. В сознании широких масс превращение этого лагеря в эпицентр холокоста иногда заслоняло судьбу других групп заключенных. В первую очередь это касается цыган, третьей по величине категории заключенных Освенцима, с которыми обращались не лучше, чем с евреями[2524].
Так называемый цыганский лагерь в Освенциме-Бжезинке стал стремительно расти с конца февраля 1943 года одновременно с началом массовых депортаций цыган из рейха[2525]. В считаные недели туда доставили свыше 10 тысяч заключенных, и их число продолжало увеличиваться. Среди них были тысячи детей, составившие половину всех детей-заключенных, зарегистрированных в Освенциме. По слухам, старейшему заключенному было 110 лет. Цыган содержали в зоне BIIe, в дальнем секторе Бжезинки, немного южнее зоны лазаретов и в непосредственной близости от крематориев. Как и в большинстве других зон в Бжезинке, габариты цыганского лагеря составили около 600 метров в длину при ширине 120 метров. Здесь по обе стороны от грязной дорожки выстроились два ряда бараков. Внутри этих переоборудованных бывших конюшен было темно (окнами служили небольшие щелеобразные отверстия), полы были земляными (в основном глиняные). В этих бараках царила страшная скученность (случалось, что на одном спальном месте ютились целые семьи). Разделение по признаку пола игнорировалось, что было одним из немногих отличий от других зон Бжезинки. Кроме того, головы обривали не всем заключенным, а на одежду нашивались красные кресты (на спине). Когда весной 1943 года начались депортации цыган в Освенцим, решение относительно их дальнейшей судьбы «еще не было принято». Тем не менее сами условия содержания в Бжезинке обрекали подавляющее большинство цыган на смерть. В дополнение к обычным эсэсовским пыткам, таким как «Спорт», многим заключенным, отнесенным к категории «тунеядцев», приходилось выполнять чрезвычайно тяжелые виды работ. Семилетние дети, мальчики и девочки, таскали тяжелые кирпичи. Что касается санитарного состояния, оно в цыганском лагере было намного хуже, чем в других зонах Бжезинки. В первые месяцы, когда цыганский лагерь пребывал еще в стадии строительства, уборные и помещения для умывания отсутствовали. «Умывались мы под дождем, – вспоминал немецкий цыган Вальтер Винтер, – а стирали в лужах… Взрослые и дети справляли нужду за бараками». Условия заметно не улучшились и когда эсэсовцы все же соорудили примитивные уборные. Переполненные выгребные ямы чистили редко, воды не хватало, к тому же она всегда была грязной и непригодной для питья.
Вскоре в цыганском лагере стали свирепствовать болезни. Для больных и умирающих заключенных приходилось выделять все больше места. Осенью 1943 года лазарет невероятно разросся и занимал уже не два, а целых шесть бараков. Наверное, самое тяжелое зрелище представляли исхудавшие, с впавшими щеками дети, страдавшие стоматонекрозом – инфекцией ротовой полости, вызванной хроническим недоеданием и лишениями. Лечения узники практически не получали. Лучшим доктором эсэсовцы считали смерть. Когда по цыганскому лагерю распространилась эпидемия тифа, ежедневно умирало до 30 заключенных. Руководство лагеря объявило в цыганской зоне карантин, а тяжелых больных отправляли в газовые камеры. Некоторые из выживших пытались привлечь внимание внешнего мира к своим страданиям. В зашифрованном послании одного из узников содержалось всего три слова: «Baro Nasslepin», «Elenta» и «Marepin», что по-цыгански означает «мор», «страдания» и «убийство».
В цыганском лагере узники вымирали целыми семьями. Элизабет Гуттенбергер, депортированная из Германии весной 1943 года, позже свидетельствовала о том, что потеряла около 30 родственников. «Первыми гибли дети, – вспоминала она, – день и ночь они плакали, прося хлеба, и вскоре умирали от голода». Морг лазарета был завален трупами малолетних детей, по которым бегали крысы. Многие из этих умерших младенцев родились уже в цыганском лагере. В общей сложности сюда доставили около 370 детей, вытатуировав лагерные номера на их крошечных бедрах. За три месяца более половины детей умерло. Вскоре их участь разделили многие родители. Отец Элизабет Гуттенбергер умер в лагере от голода в первые дни. Вскоре ушли из жизни четверо ее братьев и сестер и ее мать. Выживание казалось почти немыслимым. В конце 1943 года умерло около 70 % заключенных цыганского лагеря[2526].
Окончательная ликвидация цыганского лагеря произошла в 1944 году, когда массовые убийства в Освенциме достигли апогея[2527]. Судьба выживших заключенных-цыган тесно переплелась с судьбой венгерских евреев. Несколько цыган работали на строительстве железнодорожной ветки, ведущей в Бжезинку. По завершении работ по ней пошли поезда из Венгрии, и тысячи евреев временно разместили в полупустом «цыганском лагере», превращенном немцами в перевалочный пункт. Одним из таких прибывших из Венгрии евреев был Йозеф Глюк, вспоминавший, как зону разгородили таким образом, что «евреи оказались с одной стороны, а цыгане – с другой». Позднее многих из этих евреев отправили в газовые камеры. Происходило это на глазах у находившихся по соседству цыган. «То, что я увидела, было настолько ужасно, что я потеряла сознание», – свидетельствовала Эрмина Хорват, вместе с семьей привезенная из Австрии в начале апреля 1943 года. Многие заключенные из цыганского лагеря боялись, что вслед за евреями настанет и их черед, и вскоре их худшие опасения оправдались[2528].
Вечером 2 августа 1944 года, когда над Бжезинкой опустилась тьма, цыганский лагерь окружили множество эсэсовцев в форме. Через несколько часов всех остававшихся 2897 цыган на грузовиках повезли в крематории II и V. Первыми были дети-сироты, окруженные пьяными эсэсовцами. Некоторые заключенные знали, что умрут; они сопротивлялись и кричали: «Убийцы!» Чтобы ввести в заблуждение своих жертв, грузовики поехали к крематориям окольным путем. Но когда заключенных заставили вылезти из машин, они поняли, что с ними собираются делать, и их крики оглашали Бжезинку всю ночь. Некоторые отчаянно сопротивлялись и боролись до конца. «Загнать их в [газовые] камеры, – писал впоследствии Рудольф Хёсс, – оказалось нелегко». Йохан Шварцхюбер, шуцхафтлагерфюрер Бжезинки, давний приятель Хёсса и его доверенное лицо, докладывал, что эта массовая акция уничтожения была самой трудной из всех[2529].
В кошмаре Бжезинки выжила лишь горстка цыган. К моменту ликвидации лагеря из него ушли считаные транспорты. С апреля по конец июля 1944 года эсэсовцы перевезли в центральную часть Германии не более 3200 заключенных. Это были в основном отобранные для рабского труда мужчины. Среди них несколько бывших солдат вермахта (и их ближайших родственников), некоторые из них до депортации в Бжезинку были награждены за храбрость, проявленную на Восточном фронте. Эти ветераны войны, оказавшись заключенными, не могли поверить в то, как с ними обращались. «Трус! – крикнул один из них эсэсовцу по прибытии в лагерь. – Вместо того чтобы сражаться на фронте, воюешь здесь с женщинами и детьми! Я был ранен в Сталинграде! Как ты смеешь меня оскорблять!» Некоторых выживших цыган отправили в Равенсбрюк. Еще больше попало в Дору. Многих перебросили дальше, в лагерь-филиал в Эльрихе. Это было далеко не случайно. Евреев и цыган часто отправляли в филиалы лагерей смерти, и Эльрих среди них был одним из самых ужасных[2530].
Филиалы концлагерей
В начале 1944 года Освальд Поль отправил Генриху Гиммлеру карту, на которой были отмечены концлагеря и их филиалы. Вся она была испещрена значками: оккупированные нацистами территории покрывала сеть лагерей – от Клооги на берегу Финского залива до лагеря Лойбльпасс в оккупированной Югославии, от Люблина в восточной Польше до занятого нацистами британского острова Олдерни в водах Ла-Манша. В сопроводительном письме Гиммлеру Поль не удержался от уколов в адрес своего давнего соперника Эйке. В написанном от руки комментарии на полях он сравнил свою собственную империю с империей предшественника: «Во времена Эйке лагерей было всего шесть!» Гиммлер был в достаточной мере впечатлен. Поблагодарив Поля, он с удовлетворением отметил то, «как выросло наше детище»[2531]. В исполнение желания СС всегда иметь как можно больше заключенных многие главные лагеря обросли сотнями филиалов, нередко находившихся довольно далеко от них. Кульминация пришлась на вторую половину 1944 года, когда стартовали гигантские проекты передислокации производств. Всего за шесть месяцев концлагерей построили столько же, сколько за предыдущие два с половиной года[2532]. В конце 1944 года у одного лишь Дахау возникло не менее 77 филиалов. Некоторые из них располагались на расстоянии свыше 200 километров от него[2533]. Система лагерей менялась настолько быстро, а филиалы появлялись и приходили в упадок настолько стремительно, что даже ВФХА не успевало их подсчитывать. В январе 1945 года, по оценкам его чиновников, существовало 500 филиалов, однако реальная цифра, скорее всего, составляла 560[2534].
Меняющийся облик
Типичного лагеря-филиала не существовало, как не существовало типичного главного лагеря[2535]. Подлагеря различались размерами, от малочисленных рабочих команд, состоявших из горстки заключенных, до огромных, где содержались тысячи узников[2536]. Созданные для осуществления 465 конкретных проектов и тесно связанные с другими организациями, вроде Организации Тодта, военными, государственными и частными компаниями – большинство филиалов занимались или строительством (где заключенные рыли тоннели и траншеи, разгребали завалы, строили бункеры и заводы), или производством (изготавливали аккумуляторы и боеприпасы, собирали танки и ракеты). Но не все подлагеря служили площадками для использования рабского труда. Некоторые функционировали как большие отстойники для умирающих заключенных или для временного содержания заключенных, недавно прибывших из эвакуированных лагерей[2537].
Единых стандартов не существовало. Многие филиалы повторяли структуру главных лагерей с их деревянными бараками, обнесенными колючей проволокой. Однако другие выглядели совсем иначе. Спешно обустраивая очередной новый лагерь, эсэсовцы использовали любое место, которое удавалось найти, – загоняли заключенных в сараи, палатки, пустовавшие фабричные здания, подвалы, танцевальные залы и заброшенные церкви[2538]. Не меньше импровизации проявляли и при размещении охраны. В Эльрихе многие охранники спали в залах популярного местного ресторана, причем продолжавшего действовать[2539]. Некоторые новые филиалы были мобильными. С лета 1944 по начало 1945 года эсэсовцы организовали восемь мобильных концлагерей (так называемых железнодорожных строительных бригад) для ремонта разрушенных железнодорожных путей. Каждый такой лагерь представлял собой поезд, в товарные вагоны которого загоняли до 500 заключенных[2540]. В 1944 году архитектурный образ концлагеря в том виде, в каком он сложился в конце 1930-х годов, уступил место полнейшему разнобою вариантов. Все это напоминало 1933 год, когда лагеря только возникали. В начале и конце Третьего рейха при создании концлагерей господствовал принцип импровизации. В 1933 году концлагерная система только формировались, а в 1944 году – разваливалась[2541].
Решение о создании очередного филиала главного лагеря обычно принималось в ВФХА. Однако, когда такой новый лагерь начинал работу, он редко отчитывался о своей деятельности перед Берлином. Вместо этого подобные лагеря часто согласовывали трудовые задания заключенных через специальные региональные инспекции СС (Sonderinspektionen), докладывавшие далее по инстанции в ведомство Каммлера в Берлине. Еще более тесные связи сложились между филиалами и соответствующими главными лагерями. Многие заключенные прибывали в филиалы, минуя главный лагерь. Кроме того, начальство в каждом главном лагере брало на себя решение административных задач своих филиалов, в том числе распределение одежды и медикаментов среди заключенных. Результатом этого стало появление слоя регионального надзора, по сути упразднявшего прямой контроль со стороны ВФХА[2542].
Главные лагеря стали напоминать огромные транзитные центры. Новые заключенные редко задерживались там надолго и, как правило, быстро распределялись по филиалам. В сентябре 1944 года в главном лагере Равенсбрюк было зарегистрировано 12 216 новых заключенных; в том же месяце 11 884 человека рассредоточили по филиалам[2543]. В 1944 году основную массу новых заключенных приняли разраставшиеся подобно раковой опухоли филиалы. В конце концов произошло смещение центра тяжести с главных лагерей на их филиалы. Рассмотрим, например, лагерный комплекс Бухенвальд. С началом войны в 1939 году за пределами главного лагеря постоянно содержался минимум заключенных – не более 10 %. В первые военные годы их численность росла, но достаточно медленно и даже летом 1943 года не превышала 15 %. Однако всего за год картина разительно изменилась. Доля заключенных Бухенвальда в лагерях-филиалах взлетела сначала до 34 % (1 октября 1943 года), потом до 46 % (1 декабря 1943 года) и, наконец, до 58 % (15 августа 1944 года)[2544]. Аналогичные сдвиги происходили и в других лагерях. В результате в конце 1944 года большинство заключенных содержались в филиалах[2545].
В 1944 году связи между основными лагерями и их филиалами еще не уподобились улице с односторонним движением. Как мы убеждаемся, немалое количество транспортов с заключенными отправлялось и в противоположном направлении, везя назад в главные лагеря больных, инвалидов и истощенных голодом узников. Большинство из них были строительными рабочими, и на них смотрели как на легкозаменяемый человеческий материал[2546]. Помимо умирающих, многие филиалы также возвращали для кремации в главный лагерь и тела умерших заключенных. Например, пока в апреле 1944 года Дора не обзавелась собственным крематорием, тысячи трупов приходилось отправлять почти за 100 километров в Бухенвальд. Впоследствии тела умерших стали кремировать и в самой Доре и даже свозить туда трупы из других, расположенных по соседству филиалов[2547]. В целом общая картина перемещения заключенных выглядела примерно так: из главных лагерей новых узников развозили для рабского труда по филиалам, а назад в главные лагеря возвращали умирающими или уже умершими.
Постепенное разрушение уже сложившихся лагерных структур находило отражение в административных составляющих филиалов, которые были плохой копией традиционной модели главного лагеря. В них было меньше эсэсовских охранников и должностей, а внутренняя организация сильно упростилась. Как правило, там отсутствовал политический или административный отдел, а в мелких филиалах не было даже врача, лазарета или кухни для заключенных. Самый могущественной фигурой был так называемый руководитель лагеря. Отвечая за ежедневное функционирование филиала, он де-факто являлся комендантом, опиравшимся на раппортфюрера. Эти местные эсэсовцы от души наслаждались предоставленной им немалой властью. Их назначали и контролировали офицеры СС из соответствующего главного лагеря или же опытные эсэсовские старшие чины из ВФХА, курировавшие тот или иной региональный куст филиалов. Но, несмотря на частые проверки и оживленную переписку, эти старшие офицеры не обладали всей полнотой власти над новыми лагерями. По мере расширения лагерей и резкого увеличения числа филиалов осуществлять централизованный контроль стало заметно труднее, в результате местное руководство получило большую самостоятельность[2548].
Из солдат в охранники
В 1944 году с приходом в лагеря СС десятков тысяч новых людей лик лагерей изменился почти до неузнаваемости. Потребность в кадрах охранников была огромной. Требовалось укомплектовывать все новые подлагеря, и, более того, для филиалов охранников требовалось больше, чем для главных лагерей, по причине повышенной опасности этих объектов[2549]. Потребность в новом лагерном персонале давила на руководство ВФХА, испытывавшее острую нехватку кадров еще с первых месяцев войны.
В 1944 году борьба за кадровый состав обострилась до предела, а система лагерей по-прежнему теряла молодых охранников на передовой[2550]. Тем не менее ВФХА удалось сплотить ряды. В апреле 1944 года в лагерях насчитывалось уже свыше 22 тысяч охранников, а в конце года их число предполагалось увеличить до 50 тысяч[2551]. Основная масса новых охранников стала приходить из вермахта. Поскольку концлагерные рабы трудились на благо вооруженных сил рейха, ВФХА настаивало на том, чтобы и командование вермахта выделяло солдат для охраны лагерной империи. ВФХА при поддержке Гитлера и Шпеера вело постоянные переговоры с военными, в результате которых с весны 1944 года начался массовый приток солдат в лагерную охрану. Уже летом в охранную армию концентрационных лагерей влилось более 20 тысяч солдат, их число продолжало расти и в последующие месяцы. Большую часть этих новобранцев после короткого обучения в главном лагере раскидывали по филиалам. В начале 1945 года свыше половины мужского персонала лагерей составляли бывшие солдаты вермахта. В филиалах их было даже больше, чем опытных кадровых эсэсовцев[2552]. Служили они в основном охранниками, вступая с заключенными в более тесные контакты, чем прежде. Они не только сопровождали заключенных на строительные площадки, но и охраняли их там. Этих новых охранников также чаще можно было видеть на территории лагеря, и разница между ними и сотрудниками комендатуры размывалась[2553].
Большинство этих солдат были резервистами, призванными на действительную военную службу совсем недавно. В основном этот контингент состоял из мужчин 40–50 лет, которых кое-кто из заключенных называл «дедушками», а потому физические требования лагерной службы давались им с трудом. Первоначальное обучение было «очень суровым и весьма тяжелым для человека моего возраста», писал 56-летний Уго Бенке о своей службе в лагере Нойенгамме. Люди вроде него прибыли в лагерь не с поля боя, а с тыловых промышленных предприятий. Бенке работал служащим в большой гамбургской фирме, когда в июне 1944 года его призвали в вермахт. Еще один новобранец, 55-летний Вильгельм Фирке, работал садовником, когда в ноябре 1944 года ему приказали прибыть в Заксенхаузен. Эти новобранцы, в отличие от добровольцев-эсэсовцев, не прошли массированной идео логической обработки – Фирке даже не состоял в НСДАП – и часто выполняли свои обязанности спустя рукава. Конец войны приближался, и они опасались, что понесут наказания за творимые в концлагерях преступления[2554].
По мнению эсэсовцев-ветеранов, изменения контингента охраны не в лучшую сторону усугублялись и массовым притоком в лагеря надзирательниц. В январе 1945 года их было 3500. Вызвано это было появлением в лагерях множества узниц. Как и большинство новых охранников-мужчин, эти женщины отличались от своих предшественниц. В первые военные годы многие надзирательницы шли на охранную службу в концлагеря добровольно. Но начиная с 1943 года власти все чаще стали обращаться к разным формам морального давления и принуждения, направляя женщин в лагерную охрану с биржи труда или непосредственно с заводов и фабрик, где работали узницы[2555]. Хотя некоторых из этих охранниц эсэсовцы считали неподходящими (равно как и солдат, которых отправляли обратно на фронт), слишком привередничать уже не приходилось. Например, подтверждение верности идеям национал-социализма уже не являлось обязательным требованием, и лишь малая часть надзирательниц состояла в нацистской партии[2556].
Массовый приток в 1944 году новых кадров нанес невосполнимый урон самооценке всей лагерной системы. Пропагандистский образ элитного отряда солдат политического воинства окончательно рухнул под напором реалий тотальной войны. От заложенных Теодором Эйке принципов отбора и идеологической подготовки эсэсовцев стали постепенно отказываться еще в 1939 году, а к концу 1944-го они полностью отошли в прошлое. Вместо молодых ясноглазых эсэсовцев-добровольцев роль охранников стали исполнять пожилые солдаты, которых призвали на службу в лагеря. Вместо проверенных фанатиков-нацистов за заключенными надзирали тысячи женщин, не имевших даже права на членство в СС. И вместо гордых арийцев появились массы охранников-иностранцев. Ветераны гвардии Эйке теперь оказались в меньшинстве, особенно в лагерях-филиалах[2557].
Новобранцы часто ворчали, недовольные преимущественно тяготами службы, а не судьбами заключенных. Они жаловались на скуку и служебные ограничения, на тесноту и необустроенность жилых помещений, на долгую караульную смену. СС – это «клуб садистов», написал в письме, отправленном из Эльриха в январе 1945 года, бывший летчик Штефан Паулер, разъяренный тем, что начальство отказало ему в отпуске. В нарушение субординации несколько надзирательниц даже подали высокому эсэсовскому начальству официальную жалобу о неудовлетворительных условиях службы. Однако чаще всего новобранцы молчали и искали себе развлечения сами. «По воскресеньям мы получали бутылку вина за 3 марки 80 пфеннигов, – писал в ноябре 1944 года Штефан Паулер, – я ее сразу выхлебывал до дна»[2558].
На бумаге большинство новобранцев за некоторыми существенными исключениями (главным образом женщины и военные моряки) вступали в ряды СС. Но на практике между новичками и более опытными охранниками сохранялись острые разногласия. Все бывшие солдаты вермахта не выражали особого желания сменить мундир вермахта на черную форму СС. Когда в Эльрихе в конце концов выдали эсэсовскую форму старого образца, Штефан Паулер жаловался, что бывших солдат «превратили в клоунов». И Паулер, и другие военные по-прежнему отличались от эсэсовцев, поскольку им приходилось носить на форме специальные знаки различия, чтобы их не путали с лагерными эсэсовцами. Даже такие сторонники нацистского режима, как Уго Бенке, считали себя в первую очередь солдатами и держали дистанцию, признаваясь своим товарищам, что сослуживцы-эсэсовцы «временами весьма неприятны»[2559].
Недоверие между бывшими солдатами вермахта и лагерными эсэсовцами было взаимным. Ветераны СС издевались над новичками, обзывая их неженками и бестолочью, и были обеспокоены тем, что слабая дисциплина бывших армейцев может привести к побегам заключенных или восстаниям в лагере. Но солдаты не только вступали в разговоры с заключенными, негодовал Рихард Глюкс, но даже жалели их, не понимая, что «каждый заключенный является врагом государства и непременно должен рассматриваться как таковой»[2560]. В деле искоренения таких опасных тенденций Глюкс опирался на местных эсэсовцев из VI управления. Они были введены в 1941–1942 годах в штат комендатуры лагерей, а в 1944 году выделены в отдельное подразделение, занимавшееся подготовкой и обучением охранников. Однако вместо идеологического воспитания акцент в большей мере делался на обучении основным должностным обязанностям, но даже от таких практических занятий нередко отказывались в пользу развлечений, чтобы отвлечь охранников от монотонной повседневности и мрачных мыслей о будущем[2561].
В громогласных жалобах эсэсовцев на новобранцев было и зерно истины. По сравнению с опытными лагерными эсэсовцами некоторые бывшие солдаты вермахта действительно обращались с заключенными немного лучше и гуманнее[2562]. Аббат Жак Бока, находившийся в заключении в лагере Вольфсбург-Лааберг, филиале Нойенгамме, отметил в своем тайном дневнике, что его жизнь улучшилась при новом коменданте лагеря, бывшем гауптмане вермахта, приказавшем выделить отдельный барак для выздоравливающих заключенных. «Я провел там отличные дни, – писал он. – Я больше не мерзну. Мне не приходится работать»[2563]. Даже обращение с евреями, этими париями нацистских концлагерей, могло быть совершенно иным. Еще долгие годы после войны Ефим К. вспоминал граничившее с шоком удивление, когда в Азери, филиале лагеря Вайвара, бывший полковник вермахта подвел его и других заключенных к ломившемуся от еды столу и сказал: «Ешьте, дети мои, думаю, вам это необходимо»[2564].
Несмотря на то что отдельные узники ощутили облегчение своей участи, в целом массовый приток в лагерную охрану бывших солдат в решающей степени не повлиял на жизнь большей части заключенных в филиалах. Как и в главных лагерях, в филиалах по большей части царили лишения и жестокое обращение с узниками. Возникает важный вопрос: как дух лагерей СС добирался и до мелких филиалов? Судя по всему, ключевую роль в этом играла небольшая группа опытных чинов СС, главным образом ветеранов лагерной охраны. Хотя их было намного меньше, чем новобранцев, в новых филиалах (как и в главных лагерях) именно они занимали большинство руководящих должностей. Опираясь на верных капо, эти ветераны контролировали жизнь внутри лагеря. Они давно и прочно усвоили духовные ценности СС и знали, что филиалы дают уникальные возможности для карьерного роста, широкие властные полномочия и большее жалованье. Комендантом лагеря мог стать даже унтер-офицер и, внушая заключенным страх, распоряжаться тысячами жизней.
В свои ряды лагерные ветераны посвящали новобранцев через ритуалы совершения насилия. Однако чаще всего процесс адаптации к насилию и «нравственной закалки» был пошаговым. В точности так же и предыдущие поколения охранников постепенно привыкали к извращенной морали, усваивая ее как нормативную. Прослужив охранником несколько месяцев, Уго Бенке, не часто писавший жене об узниках, однажды упомянул о транспорте с инвалидами, недавно отправленном из его филиала в лагерь Нойенгамме. Узников он описал как грязных, больных, напоминающих скелеты существ: «Все они идеально подходят для крематория Нойенгамме». Для противостояния разрушительному воздействию повседневной адаптации к злу требовалась немая работа над собой и человечность. «Хуже всего то, что здесь делаешься абсолютно равнодушным к любым человеческим страданиям», – с удивительной проницательностью отмечал Штефан Паулер в письме матери, отправленном в середине января 1945 года.
Для функционирования системы лагерей требовалось только одно – чтобы новые охранники добросовестно исполняли свои основные должностные обязанности. Возможно, иногда они не были так жестоки, как опытные толстокожие эсэсовцы, но так или иначе служебный долг они исполняли. В последнем длинном письме жене, написанном в начале апреля 1945 года, Уго Бенке объяснял, что остается лишь надеяться на победу Германии, «спрятать голову в песок» и «продолжать выполнять свой долг охранника»[2565]. Общий вывод ужасен: системе концлагерей не нужна огромная армия политических солдат, как некогда считал Теодор Эйке. В лагерях-филиалах небольшой группы стойко приверженных насилию эсэсовских ветеранов вполне хватало для подавления воли значительно превосходящей их численно группы обычных мужчин и женщин. Это подчеркивает один из наиболее поразительных аспектов лагерной жизни конца войны: террор не сдавал позиции даже тогда, когда число эсэсовцев сократилось.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 746; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!