В Главном административно-хозяйственном управлении СС
ВФХА представляло собой внушительную структуру, в его пяти главных отделах было занято до 1700 чиновников, надзиравших за десятками тысяч рабочих по всей Европе. Как следует уже из названия, сфера интересов этого учреждения выходила далеко за рамки системы лагерей. Фактически ВФХА занималось всеми аспектами хозяйственной деятельности и управления СС, начиная от приобретения недвижимости до размещения войсковых частей СС. И тем не менее все пять департаментов ВФХА имели самые тесные связи с системой концлагерей. Так, отдел А занимался вопросами личного состава, финансирования и заработной платы, а также перечислением денежных средств конкретным лагерям. В обязанности отдела В входила поставка продовольствия и одежды. Отдел С занимался строительными проектами, включая сооружение газовых камер и крематориев в Освенциме. Возглавлял его оберфюрер СС Ганс Каммлер, которому предстояло стать ключевой фигурой в системе концлагерей. Отдел W, возглавлявшийся лично Полем, курировал такие предприятия СС, как «Немецкие песчаные карьеры и каменоломни» (DESt), которые широко использовали принудительный труд заключенных. В момент своего наивысшего расцвета, в 1943–1944 годах, эсэсовская экономика включала около 30 различных фирм, эксплуатировавших труд свыше 40 тысяч узников[2189]. Административной сердцевиной лагерной системы был отдел D, или же бывшая Инспекция концентрационных лагерей, по-прежнему размещавшаяся в так называемом корпусе Т в Ораниенбурге.
|
|
|
По сравнению с другими отделами ВФХА отдел D был относительно небольшим[2190]. В начале сентября 1944 года его штат составлял не более 105 человек. Из них 19 офицеров, остальные – вспомогательный персонал: секретари, телеграфисты и телефонисты, уборщики, кухонный персонал и водители. (Машины лагерных эсэсовцев имели свои регистрационные номера, от SS-16000 до SS-16500)[2191].
Атмосфера внутри корпуса Т отражала воинственный дух лагерных СС. Служащие отдела являлись на работу в сапогах и военной форме. Считалось хорошим тоном засиживаться на работе допоздна, сверх положенного времени. Некоторые даже ночевали в комнатах там же, в «корпусе Т», предварительно поужинав и выпив в столовой ваффен СС. (Некоторые служащие жили в Ораниенбурге или же недалеко, в Берлине[2192].)
Как и большинство самих концлагерей, их штаб-квартира была практически абсолютным мужским царством. В сентябре 1944 года в списке сотрудников значилась лишь одна женщина, фрау Баде, личная секретарша руководителя и единственное гражданское лицо, не состоявшее в СС[2193].
В отделе D было четыре подотдела[2194]. Примерно раз в две недели их главы собирались в просторном кабинете Рихарда Глюкса на первом этаже корпуса Т. Его заместитель Артур Либехеншель возглавлял подотдел DI, или так называемый центральный отдел, через который проходила большая часть корреспонденции. Этот отдел занимался статистикой – вел учет контингента узников, включая переводы из лагеря в лагерь, количество выпущенных на свободу и умерших, а также выносил официальные решения по запросам комендантов лагерей о наказаниях тех или иных заключенных. Подотдел DI рассылал по лагерям и множество приказов – из отдела D, РХСА, Поля и Гиммлера, а также следил за исполнением казней и систематическим уничтожением узников[2195].
|
|
|
Так, например, в подотдел DI поступали цифры о количестве убитых в Освенциме евреев, причем жертвы были поделены на две категории – отправленные в газовые камеры по прибытии и умершие позднее. Глюкс регулярно представлял Полю сводный отчет[2196]. «Окончательное решение еврейского вопроса», равно как и другие преступления нацистов, не были тайной за семью печатями для сотрудников ВФХА. «Все до последнего писаря, – свидетельствовал после войны Поль, – были в курсе происходившего в концлагерях»[2197].
Подотдел DII ведал принудительным трудом узников. По мере усиления экономической значимости лагерей возрастала и важность этого подотдела. Сфера его компетенции была огромна: фактически весь контингент узников во всех конц лагерях. Подотдел DII поставлял рабочую силу на все предприятия СС, выступая, по выражению своего бывшего главы, в роли своеобразной «биржи труда» для эсэсовской экономики. Позднее администрация Ораниенбурга выделяла государственным и частным предприятиям сотни тысяч узников. Подотдел вел строгий учет количества имевшихся в его распоряжении трудовых резервов, регулярно запрашивая у лагерей данные о неспособных к труду – умерших, больных, истощенных и т. д., а также о текущем использовании рабочей силы. Составленные на основе этих данных сводки регулярно ложились на стол Глюксу и Полю[2198].
|
|
|
Вопросы гигиены и здоровья узников координировал подотдел DIII, державший связь с лагерными врачами, число которых доходило до нескольких сотен. Им отправлялись приказы, от них поступали отчеты. Ежемесячно Полю на стол ложился сводный отчет о заболеваемости узников и несчастных случаях в концлагерях[2199]. Энно Лоллинг, глава подотдела DIII, регулярно наезжал в лагеря с проверками. Он же был инициатором программ умерщвления, требовавших участия врачей[2200]. Несмотря на суровый нрав, особого веса Лоллинг не имел. В его распоряжении имелся минимальный штат, и другие его коллеги по Ораниенбургу неоднократно вторгались в его вотчину[2201]. Более того, подотдел Лоллинга был в некотором смысле инородным телом в ВФХА, ибо напрямую подчинялся медицинскому отделу ваффен СС (находившемуся в здании Главного управления СС), отвечавшему за поставку в лагеря медицинского оборудования и медикаментов[2202]. Более того, и без того нетвердое положение подотдела DIII подрывал и сам Лоллинг. В целом начальство ему благоволило, однако другие высокие чины из числа лагерных СС были низкого мнения о его способностях. Кроме того, скандальная репутация Лоллинга опережала его повсюду. Его пристрастие к морфину и алкоголю было легендой. Поговаривали также, что Лоллинг страдал сифилисом.
|
|
|
«Его легко было обвести вокруг пальца во время инспекций, – писал позднее Рудольф Хёсс, – особенно если предварительно подпоить, что обычно и делалось»[2203].
Четвертый, последний подотдел DIV занимался административными вопросами, включая бюджеты и размещение персонала. Совместно с отделом В он часто осуществлял поставки продовольствия и обмундирования для лагерных СС, а также для узников[2204]. Первоначально возглавляемый Антоном Кайндлем, позднее он перешел под начало Вильгельма Бургера[2205]. Бургер, 1904 года рождения, имел коммерческое образование. В ряды СС вступил в сентябре 1932 года. Вскоре Бургер уже был канцеляристом от СС, причем не где-нибудь, а в штабе дивизии «Мертвая голова». Что интересно, его взлету не помешало даже такое черное пятно в биографии, как брак с еврейкой, с которой, правда, он развелся в 1935 году. Прослужив в начале войны какое-то время в дивизии «Мертвая голова», Бургер перешел на службу в систему концлагерей. В июне 1942 года он стал главой администрации Освенцима – вскоре после того, как этот лагерь превратился в один из главных конвейеров смерти. Бургер неплохо зарекомендовал себя на новом месте – он был в числе немногих, кто удостоился высоких похвал Рудольфа Хёсса, отмечавшего «организационные способности», «рвение» и «твердую волю» Бургера. Менее чем через год, 1 мая 1943 года, Бургер получил назначение в Главное административно-хозяйственное управление СС[2206].
Нельзя сказать, что это было чем-то из ряда вон выходящим. Немало других офицеров СС также получили высокие посты в отделе D, первоначально отслужив в концлагерях. Самый известный среди них – сам Хёсс, который в ноябре 1943 года покинул Освенцим и возглавил подотдел DI. Известный среди коллег как Руди, он был из числа тех, кто целиком и полностью отдавался службе и частенько ночевал в корпусе Т.
С его богатым опытом по части террора, и не где-нибудь, а в самом крупном лагере системы, Хёсс был для ВФХА бесценным кадром. Неудивительно, что вскоре он уже был правой рукой Поля[2207].
И наоборот, многие чиновники отдела D двигались в противоположном направлении: покинув Ораниенбург, два старших чиновника заняли руководящие должности в лагерях. Артур Либехеншель в ноябре 1943 года стал комендантом Освенцима – фактически они с Хёссом поменялись местами, а Антон Кайндль – в сентябре 1942 года – комендантом Заксенхаузена, расположенного рядом с корпусом Т.
Старшие должности в самом Главном административно-хозяйственном управлении СС, возможно, оплачивались лучше, однако перевод на работу в лагерь ускорил продвижение Кайндля по карьерной лестнице. Уже год спустя его повысили до штандартенфюрера СС, то есть он поднялся на ступеньку выше Хёсса в иерархии СС[2208].
Были и чисто прагматические соображения для перемещения управленцев вроде Кайндля в лагеря. Кадров не хватало, так что внезапно возникавшие дыры затыкались опытными штабными офицерами[2209]. И все же ротация кадров – а она затронула более половины всех работавших в корпусе Т в Ораниенбурге – не сводилась лишь к этому[2210]. Освальд Поль мечтал о «чиновниках-солдатах», соединявших в себе бюрократические навыки с армейским и лагерным опытом. Поэтому он охотно назначал лагерных ветеранов на служебные должности. Многие из его ораниенбургских подчиненных имели за плечами опыт работы в лагерях[2211]. Что касается тех, кого, наоборот, переводили из ВФХА в лагеря, то считалось, что они докажут свою ценность как «солдаты политического фронта». Ибо, как однажды выразился Теодор Эйке, существовала опасность того, что со временем кабинетные служаки станут «чересчур изнеженными, разжиреют и постареют»[2212].
Как и спецы по части террора из РСХА, лагерное эсэсовское начальство видело себя в роли этаких «бойцов административного фронта», потрясавших во славу СС и вечным пером, и мечом[2213].
Управление концлагерями
Сразу же после крушения Третьего рейха могущественный Освальд Поль, чтобы не попасть в руки американцев, бежал из баварского поместья своей жены. Он пешком добрался на север Германии, где жили две его дочери от первого брака (обе замужем за эсэсовцами)[2214]. Целый год он скрывался у них, пока в мае 1946 года не был арестован британскими солдатами. На Нюрнбергском процессе Поль вновь попытался откреститься от своего нацистского прошлого. Понимая, что его ждет виселица, он заявил, что не несет ответственности за творившиеся в лагерях зверства. По его словам, он почти не имел к ним отношения даже после того, как лагеря были переданы под начало ВФХА. Мол, Гиммлер поручил ему распределение рабочей силы, чем он и занимался. Внутренней же жизнью концлагерей занимался Рихард Глюкс. Именно поэтому, добавлял Поль, Инспекция концлагерей практически не изменила своих функций, за исключением нового названия – отдел D[2215].
Хотя с тех пор многие историки повторяли утверждения Поля, пытаясь представить его периферийной, малозначимой фигурой, известные о нем факты заставляют в этом усомниться[2216].
Освальд Поль в системе концлагерей был фигурой далеко не периферийной. Безусловно, ответственность лежит не только на нем одном. Большая часть служащих его отдела прибыла из прежней Инспекции концентрационных лагерей, в том числе Рихард Глюкс и три из четырех начальников отделов, сохранивших свои посты после передачи лагерей под крыло ВФХА[2217].
Однако, если копнуть глубже, нам откроется совершенно иная картина. Смена таблички на корпусе Т с «Инспекции концентрационных лагерей» на «Отдел D» была отнюдь не пустой формальностью. Лагеря становились частью ВФХА, а Поль – их деятельным начальником. Да, возможно, текущие вопросы решали и Глюкс, и прочие работники в Ораниенбурге, однако все основополагающие решения исходили от Поля. И даже если он в первую очередь курировал вопросы труда узников, это вовсе не означает, что решение остальных вопросов прохо дило без его участия. В конце концов, особенно во второй половине войны, принудительный труд заключенных был так или иначе связан со всеми остальными аспектами лагерной жизни, что было вполне в духе рекомендаций Гиммлера, особо подчеркивавшего «первоочередную важность труда»[2218].
Таким образом, в ведении Поля находилось буквально все: от медицины до строительства и от привилегий отдельных категорий узников до их массового уничтожения. Помимо изучения бесконечных отчетов и статистических сводок, поступавших от служащих отдела D, Поль еженедельно встречался с Рихардом Глюксом, а также регулярно беседовал с начальством лагерных СС[2219]. Так, например, после вступления в должность в апреле 1942 года он пригласил к себе для личного знакомства комендантов лагерей. Затем они раз в несколько месяцев регулярно съезжались к нему в Берлин[2220]. При этом расстояние между штаб-квартирой Поля в Берлине-Лихтерфельде и корпусом Т в Ораниенбурге существенно сокращалось благодаря телефону и курьерской службе[2221]. Все эти контакты в той или иной мере способствовали постепенной интеграции лагерей в структуру ВФХА.
Хотя, сидя в Берлине, Поль был в курсе происходившего в лагерях, он отнюдь не был закоренелым кабинетным бюрократом. Напротив, в отличие от традиционного типажа, столь популярного у многих историков, эдакой канцелярской крысы, Поль да и многие другие его коллеги-эсэсовцы предпочитали получать сведения из первых рук[2222]. Видя в себе идеального «чиновника-бойца», он частенько отправлялся в «боевые походы» по лагерям, где решал многие вопросы внутренней лагерной жизни. Тем более что его непосредственный начальник, Генрих Гиммлер, постоянно требовал от Поля все большего рвения. Так, в марте 1943 года Гиммлер пожелал, чтобы Поль или Глюкс лично посещали один лагерь в неделю, подстегивая таким образом лагерное начальство. «Я полагаю, что в данный момент мы обязаны проводить как можно больше времени на тамошних предприятиях, – заявил Гиммлер Полю, – чтобы наши слова подхлестывали, а наша энергия подпитывала всех остальных»[2223].
Эти слова стали для Поля своего рода мантрой. Как прежде Эйке, Поль никогда подолгу не сидел на месте, и его знали в лицо во многих лагерях, начиная от небольших филиалов и кончая громадными комплексами, вроде Освенцима, который он с апреля 1942 по июнь 1944 года посетил как минимум четырежды[2224]. Местное лагерное начальство наверняка страшилось его приездов – как и Гиммлер, он мог нагрянуть в лагерь без предупреждения. Все знали: Полю трудно угодить, а вот получить от него нагоняй – раз плюнуть. Подобно своему предшественнику Эйке, он внушал подчиненным страх, а вот теплые чувства – почти никогда. Поль был злопамятен, а его усердию не было предела. Даже такой закоренелый служака, как Рудольф Хёсс, и тот иногда уставал от него. Во время совместных инспекционных поездок Поль, которому тогда уже было за пятьдесят, постоянно подгонял Хёсса, не давая ни минуты покоя. «Ездить с ним в командировки, – приходил к заключению измученный Хёсс, – удовольствие весьма сомнительное»[2225].
Своим возвышением Поль затмил и Рихарда Глюкса. Безусловно, как глава отдела D Глюкс по-прежнему оставался довольно влиятельной фигурой – отвечал за насущные вопросы лагерной жизни, участвовал в принятии кадровых решений. В ноябре 1943 года за свою долгую и верную службу в лагерных СС он был повышен до звания группенфюрера СС. Однако бразды правления системой в целом все же находились в руках Поля, что признавал и сам Глюкс[2226]. Немаловажно и то, что положение Глюкса подтачивалось и снизу – ставленником Поля Герхардом Маурером, пришедшим в отдел D весной 1942 года, где он возглавил подотдел DII (принудительный труд узников). Раньше чиновники Ораниенбурга почти не уделяли внимания труду заключенных[2227]. С приходом Маурера положение изменилось. Новый вверенный ему подотдел, который вскоре вырос как численно, так и с точки зрения своего влияния, курировал вопросы принудительного труда до самого конца войны. А Маурер, как его начальник, превратился во влиятельную фигуру в стенах корпуса Т[2228].
Протеже Поля, Герхард Маурер, во многих отношениях был типичным эсэсовским бюрократом из числа амбициозных молодых людей, умевших сочетать современный управленческий опыт с преданностью нацизму, что позволило им поставить экономическую деятельность СС на службу всему нацистскому режиму[2229].
Маурер родился в 1907 году. После окончания школы учился коммерции и работал бухгалтером. Как и многие другие представители его поколения, после крушения Веймарской республики прибился к правым радикалам. В декабре 1930 года за несколько дней до своего 23-летия Маурер вступил в нацистскую партию, а еще через год – в ряды СС. После прихода к власти нацистов Маурер объединил свои политические убеждения и профессиональные навыки – сначала как главный бухгалтер в нацистском издательстве, затем, в 1934 году, как чиновник-эсэсовец. Маурер ни разу не усомнился в верности своего выбора, неуклонно поднимаясь все выше и выше по карьерной лестнице СС. За эти годы он удостоился самых похвальных характеристик, и летом 1939 года Поль присмотрел его для своего недавно созданного ВФХА. К тому моменту, когда Маурер перебрался в Ораниенбург, чтобы занять новую должность, он уже успел дослужиться до высоких управленческих постов[2230].
Хотя Маурер пришел в Главное управление не из лагерных СС, назвать новичком его было трудно. На своей предыдущей работе он имел тесные контакты с лагерями. Когда же весной 1942 года Маурер, как ставленник Поля, пришел в Ораниенбург, он тотчас начал проявить свою железную волю.
Маурер еженедельно сопровождал Рихарда Глюкса во время его встреч с Полем, речь на которых обычно шла о распределении рабочей силы. Были у него и прямые контакты с главой ВФХА.
Несгибаемый, не ведавший компромиссов и усталости, Маурер вскоре снискал уважение среди других эсэсовцев Ораниенбурга, а также в концлагерях.
Случалось, что он неделями бывал в разъездах, перемещаясь из одного лагеря в другой, нередко в сопровождении старших коллег, таких как Вильгельм Бургер или Энно Лоллинг[2231]. В лагерях Маурер культивировал особо тесные отношения с начальниками трудовых отделов, превратившихся в весьма влиятельные фигуры. Эти люди были проводниками его политики на местах. Он регулярно вызывал их на совещания в Ораниенбург, чтобы обсудить новые инициативы[2232]. Маурер также поддерживал связь с министерством Шпеера и частными компаниями, что способствовало укреплению его статуса как главного управленца лагерными трудовыми ресурсами. Когда в октябре 1942 года Шпеер запланировал крупное деловое совещание, Поль, вместо того чтобы направить на это совещание кого-нибудь из своих представителей, тут же отозвал из инспекционной поездки в Освенцим своего любимчика Маурера[2233].
Чем сильнее становилась зависимость СС от принудительного труда заключенных концлагерей, тем выше восходила звезда Маурера. Осенью 1943 года, после того как Либехеншель отбыл на должность коменданта Освенцима, Маурера официально назначили заместителем Глюкса. Все работавшие в Ораниенбурге знали: Маурер – это реальная власть за троном Глюкса. По сравнению с динамичным Маурером – когда тот пришел в лагерные СС, ему было всего 34 года, – дородный Глюкс, на 20 лет старше Маурера, производил впечатление выдохшегося на службе. Даже такой прихлебатель Глюкса, как Либехеншель, понимал, что «старик», как он величал своего начальника, – отработанный материал. Со своей стороны, Глюкс был готов уступить пальму первенства, хотя в целом работа была ему по душе и он не торопился ее оставлять. Тем не менее многие ключевые решения теперь принимались через две двери от его роскошных апартаментов в корпусе Т, а именно в тесном кабинетике Маурера[2234].
Коменданты Поля
Разъезжаясь из Берлина по своим лагерям в конце апреля 1942 года после совещания по случаю вступления Освальда Поля в должность, коменданты задавались вопросом: что принесет с собой смена начальника? По всей видимости, Поль произвел на них впечатление. По словам Рудольфа Хёсса, Поль был «грубой силой природы». Ни у кого не возникло сомнений, что с приходом Поля систему концлагерей ждут серьезные перемены[2235]. Чего не мог предвидеть ни один комендант, так это то, насколько они скажутся на них самих. Поль не удовлетворился одной лишь перетряской своей штаб-квартиры в Ораниенбурге. Он был полон решимости установить свои порядки в каждом лагере. Летом 1942 года Поль с одобрения Гиммлера поменял практически всех комендантов. После скандала, в котором был замешан ряд офицеров, на повестке дня уже стоял вопрос о незначительной реструктуризации. Однако амбиции Поля простирались гораздо дальше. Когда в октябре 1942 года пыль улеглась, лишь в четырех лагерях остались старые коменданты. Все остальные получили новых.
Затеянная Полем кадровая перетряска вскоре распространилась на всю иерархию лагерных СС. В начале мая 1942 года был издан приказ, предписывавший комендантам подготовить списки блокфюреров, долго прослуживших на одном месте, – для перевода в другие лагеря[2236]. Такая ротация кадров низшего звена рушила давно заведенную рутину и обрывала старые связи, что, наверно, и было целью данного приказа. Так, например, в Заксенхаузене карательный взвод был разделен пополам, после чего одну часть перевели в другой лагерь. Оставили лишь самые «ценные кадры» – тех, кто поднаторел в искусстве истязаний и расстрелов узников[2237]. Некоторых вообще вынудили уйти из системы лагерей. Чтобы подсластить пилюлю, эсэсовское начальство поощряло рапорты о переводе в дивизию «Мертвая голова», чьи ряды в 1942 году сильно поредели после кровавых сражений на Восточном фронте[2238].
Среди блокфюреров Заксенхаузена, отбывших на военную переподготовку, были Вильгельм Шуберт и Рихард Бугдалле. Позднее Шуберт воевал в Польше, Венгрии и Австрии. А вот Бугдалле задержался в солдатах недолго. Не в силах сдерживать порывы животной жестокости, верой и правдой служившей ему в лагере, он сам стал их жертвой и был брошен в тюремный лагерь СС за то, что поднял руку на командира, которому не понравилось, как он отдал ему честь[2239].
Под началом Поля лагерные СС выступили в полосу крупных перемен. Старые опытные кадры уходили, им на смену приходили молодые амбициозные новички. Хотя перетряска затронула все уровни лагерных СС, самыми радикальными стали кадровые перестановки в верхнем эшелоне, произошедшие летом 1942 года. Из четырнадцати комендантов пятерых вообще выставили из лагерных СС. Помимо Пиорковски (Дахау), Лорица (Заксенхаузен), Коха (Майданек), Поль также уволил Кюнстлера (Флоссенбюрг) и Артура Рёделя (Гросс-Розен). Шестой комендант, Вильгельм Шутль, ушел после закрытия лагеря Арбейтсдорф. Из оставшихся восьми четверо сохранили свои посты – Герман Пистер (Бухенвальд), Франц Цирайс (Маутхаузен), Рудольф Хёсс (Освенцим) и Адольф Хаас (Нидерхаген). Еще четырех перевели в другие лагеря. Мартин Вайс из Нойенгамме получил назначение в Дахау, Макс Паули – из Штуттгофа в Нойенгамме, Эгон Цилль из Нацвейлера – во Флоссенбюрг и Макс Кёгель – из Равенсбрюка в Майданек. И наконец, пять офицеров СС были назначены комендантами лагерей впервые: Фриц Зурен (Равенсбрюк), Вильгельм Гидеон (Гросс-Розен), Антон Кайндль (Заксенхаузен) и Йозеф Крамер (Нацвейлер)[2240].
Когда коменданты лагерей съехались в Берлин на очередное совещание, Полю хватило взгляда, чтобы понять, насколько изменился их кадровый состав с апреля 1942 года.
Масштабы затеянной Полем реорганизации не вызывают сомнений. Но каков был ее смысл? После войны Поль утверждал, что причиной всему была его добросердечность – мол, он всего лишь стремился установить в лагерях «гуманный дух», для чего и был вынужден устранить «грубиянов» старой закалки, прошедших школу у его предшественника Эйке[2241]. Ни один уважающий себя историк не поверит сказке про «добросердечного эсэсовца» Поля. Тем не менее трактовка устроенной им перетряски системы лагерей – мол, стремился избавиться от наследия Эйке – имеет своих сторонников, как и аргумент о том, что Поль, дескать, стремился по максимуму задействовать подневольный труд узников, для чего в лагерях ему и потребовались толковые коменданты[2242].
Поль явно возлагал на новых комендантов большие надежды. Все пятеро были относительно молоды, средний их возраст не превышал 37 лет, и до нового назначения они служили в лагерных СС. Например, Йозеф Крамер накопил изрядный профессиональный опыт, отслужив с 1934 по 1942 год в комендатурах шести разных лагерей[2243]. Трое из вновь назначенных комендантов ранее служили в дивизии «Мертвая голова», а Хоппе и Гидеон в 1942 году получили ранения под Демянском[2244]. Если они и могли похвастать зачаточными административными навыками, то им все равно было далеко до вновь назначенного коменданта Заксенхаузена Антона Кайндля, в прошлом администратора лагерных СС, главы подотдела DIV ВФХА. Кайндль был управленцем до мозга костей. В круглых очках в роговой оправе, он был совершенно не похож на мускулистых громил довоенных лет, таких как Ганс Лориц. 1902 года рождения, Кайндль 12 лет прослужил в рейхсвере Веймарской республики счетоводом и казначеем. В Третьем рейхе он поставил свои бухгалтерские таланты на службу сначала СА, а затем ВФХА СС Поля. В 1936 году Кайндль был включен в штаб Эйке, а затем стал старшим офицером административно-хозяйственной службы дивизии «Мертвая голова» (сформированной в октябре 1939 года). Этот пост он занял осенью 1939 года, а два года спустя вернулся в лагерный инспекторат. Поль давно восхищался административными талантами Кайндля и в 1942 году рассчитывал по максимуму задействовать их на новом посту коменданта Заксенхаузена[2245].
Решение Поля заменить часть комендантов было обусловлено и его стремлением превратить лагеря в экономически эффективные предприятия[2246]. Теперь, когда скорая победа Германии была не столь очевидна, некомпетентность лагерного начальства стала угрозой делу победы. Так, например, Кох подписал себе приговор, фактически развалив Майданек. Был вынужден уйти и Кюнстлер. Запойный пьяница, он не собирался ничего менять в своем поведении. Когда же до Берлина дошел слух об очередной вакханалии во Флоссенбюрге, терпение начальства лопнуло. Кюнстлера с треском вышибли, враз избавившись от инородного тела в лагерном организме, этом детище Поля[2247].
И все же, несмотря на проведенную Полем в 1942 году перетряску системы, не следует переоценивать ее значимость. Во-первых, как и его предшественники, Поль так и не сумел воплотить в жизнь внятную кадровую политику. Да, некоторые из вновь назначенных комендантов, вроде Кайндля, соответствовали его идеалу «управленца-солдата», чего никак нельзя было сказать о большинстве. Многие назначения были поспешными, их результатом была случайность, или же сыграли свою роль связи[2248]. Как и в предыдущие годы, среди лагерных СС наблюдалась страшная текучка кадров. Некоторые из вновь назначенных комендантов оказались ничуть не лучше своих предшественников. Так, например, Вильгельм Гидеон продержался комендантом лагеря Гросс-Розен всего год. Это было, пожалуй, самое странное назначение. До своего повышения Гидеон был старшим административным офицером в Нойенгамме и стал первым представителем этой категории, дослужившимся до коменданта. Впрочем, и последним тоже. Преданный не столько делу, сколько алкоголю, Гидеон был снят с этой должности осенью 1943 года[2249]. Потерпел неудачу Поль и с другими назначениями. В частности, его доверия не оправдали еще три коменданта – Карл Хмелевски, Герман Флорштедт и Адам Грюневальд. Всех их пришлось арестовать за превышение полномочий и коррупцию[2250].
Поль отнюдь не порывал связей с эпохой Эйке. Наоборот, активно «черпал» таланты, доставшиеся от противника и предшественника. Большинство комендантов, сохранивших свои посты – такие как Хёсс, Кёгель, Вайсс, Циренс и Цилль, – процветали под началом Эйке, будучи не столько экспертами по части хозяйственной деятельности, сколько террора. То же самое верно и в отношении новых комендантов. Даже Антон Кайндль попал под крыло Эйке в 1936 году и оставался в числе его приближенных вплоть до 1941 года[2251].
Таким образом, затеянная Полем перетасовка кадров ставила своей целью не столько тотальное обновление лагерей, сколько их подпитку энергией. Безусловно, Поль поставил перед лагерным руководством задачу эффективного использования труда узников. В то же время он стремился сохранить дух лагерных СС и потому продолжал доверять ветеранам насилия и террора. Как и многие другие «реформаторы», Поль задумал провести радикальные изменения, не прибегая к радикальным изменениям. В целом можно сказать, что его перетасовка не столько ставила своей целью решение хозяйственных вопросов, сколько была демонстрацией власти[2252].
Поль был мастер политических жестов и намеревался доказать Гиммлеру, что способен побороть коррупцию и некомпетентность. Одновременно он намекнул лагерным СС, что он не Глюкс. Намек был понят. К осени 1942 года власть Поля над лагерями была безоговорочной. Политический спектакль под названием «перетасовка» принес свои плоды. А вот как экономическая инициатива он с треском провалился. Лагеря так и не стали движущей силой германской экономики[2253].
Военные заводы СС
Освальд Поль надеялся задействовать как можно больше узников во имя победы Германии. До этого в умах эсэсовского начальства преобладали грандиозные картины заселения восточных земель, однако уже в 1942 году, когда лагерную систему возглавил Поль, эти видения начали стремительно меркнуть. Суровая реальность оказалась иной: на скорое завершение войны рассчитывать не приходилось.
Конечно, расставаться с мечтами – дело нелегкое, в том числе и для главарей СС. На Третий рейх неуклонно надвигался мрак затяжной войны, и призрачная надежда победы давала пусть слабую, но моральную поддержку. Сам Гитлер продолжал строить иллюзорные планы даже тогда, когда большая часть Германии уже лежала в руинах[2254]. Задача строительства новых лагерей на Востоке утрачивала свою актуальность. В конце концов многие планы так и остались на бумаге – жуткие напоминания о том, что могло бы быть, но чего, к счастью, не произошло.
Внимание верхушки СС переключилось с будущего на настоящее, с новых немецких колоний-поселений на Востоке на производство вооружений. В дни, когда вся экономика Германии работала на войну, ведомство Гиммлера не могло оставаться в стороне. Нацистская верхушка, в том числе и сам Гитлер, соглашалась с тем, что лагеря должны активнее включиться в производство вооружения и боеприпасов[2255]. Освальд Поль стал одним из главных проводников в жизнь этого нового курса. Как он подтвердил Гитлеру в конце апреля 1942 года, отныне приоритетной задачей лагерей СС станет не строительство гражданских объектов, а увеличение производства оружия[2256]. Но как этого добиться?
Для Гиммлера ответ был очевиден: настал момент превратить СС в главного производителя вооружений. Эта идея вскоре прочно завладела его сознанием. К лету 1942 года Гиммлер уже грезил о целых арсеналах современного, высокотехнологичного оружия, которое сходит с конвейеров эсэсовских военных заводов. Его энтузиазм был заразителен.
Поль, как проводник в жизнь политики рейхсфюрера, был также полон энтузиазма, ничуть не сомневаясь в том, что концлагеря смогут «производить вооружения в огромных количествах»[2257]. Впрочем, несмотря на всю свою близорукость, даже Гиммлер и Поль понимали, что в одиночку СС с этой задачей никак не справиться, по крайней мере поначалу. Придется призывать на подмогу частный сектор экономики.
Правда, Гиммлер надеялся сохранить контроль над такими совместными предприятиями в своих руках. Весной и летом 1942 года он настаивал на том, чтобы все производство сосредоточилось в лагерях. Хотя он был готов, пусть даже теоретически, согласиться с тем, что контроль над совместными предприятиями останется в руках частных компаний, его общая стратегия была предельно ясна: производители оружия должны строить предприятия на территории концлагерей[2258].
Не исключено, что это требование стало реакцией на первое крупное сотрудничество СС с военной промышленностью, которое вскоре зашло в тупик. 11 января 1942 года Гитлер дал согласие на участие СС в сооружении мощностей по литью изделий из легких сплавов на территории заводов «Фольксваген» в Вольфсбурге. На бумаге Гиммлер и СС отвечали за «завершение, расширение и эксплуатацию» литейных цехов, используя для этого «трудовые ресурсы концлагерей». На самом же деле «Фольксваген» не спешил уступать контроль, и эсэсовцы вскоре сдались. Было решено, что «Фольксваген» отвечает за производство, а СС всего лишь поставляет рабочую силу и обеспечивает ее охрану. Для этих целей на территории завода был даже создан новый концлагерь – Арбейтсдорф (рабочая деревня), куда в апреле 1942 года прибыли первые узники. Увы, их тяжкий труд оказался бессмысленным.
С момента назначения министром вооружений Альберт Шпеер ставил этому проекту палки в колеса в силу его малозначимости для производства оружия. Шпеер, ведавший планированием производства и распределением сырья, сделал все для того, чтобы поскорее его свернуть. Арбейтсдорф закрылся считаные месяцы спустя. В октябре 1942 года узников вывезли в другие лагеря; от самого же лагеря же остались лишь недостроенные корпуса[2259]. Впрочем, неудача с Арбейтсдорфом Гиммлера не обескуражила. Недовольный тем, что производство оружия в лагерях представляет собой, как он выразился в сентябре 1942 года, «сущие крохи», рейхсфюрер задумал провернуть еще ряд совместных проектов, на сей раз на базе уже существующих лагерей[2260].
У Гиммлера было четыре главных детища: производство винтовок в Бухенвальде (совместно с компанией Вильгельма Густлоффа), пистолетов в Нойенгамме (с компанией Карла Вальтера), зенитных орудий в Освенциме (совместно с компанией Круппа) и передатчиков в Равенсбрюке (совместно с компанией «Сименс и Хальске»). СС взяли на себя строительство производственных мощностей, которые должны были поставлять оружие для ваффен СС[2261]. Гиммлер также пытался произвести впечатление на Гитлера, скармливая фюреру байки о том, как во вверенных ему лагерях целые армии узников ежедневно производят тысячи единиц оружия. «Фюрер, – писал Гиммлер Полю в марте 1943 года, – полагается на наше производство и на нашу поддержку»[2262].
Увы, к этому моменту пар из производственных прожектов СС уже вышел. И все же Гиммлер и Поль по инерции продолжали толкать эту махину вперед, задавшись целью открыть в лагерях новые заводы по производству оружия. Во имя этого они были даже готовы перепрофилировать уже имевшиеся производства. Так, в некоторых лагерях Управления карьеров и каменоломен было поручено переключиться с выпуска кирпичей и камня на производство вооружений. Во Флоссенбюрге в 1943 году приступили к сборке военных самолетов, материалы для которых и техническую подготовку персонала обеспечивала фирма «Мессер шмитт». А вот работа узников в каменоломнях, визитная карточка лагеря с первых дней его существования, практически прекратилась. В кругах СС этот проект превозносился как великий триумф – Поль лично провел инспекцию производственных мощностей. В целом его успех действительно был близок к задумываемому Гиммлером: производство военной техники на базе концлагеря, под общим (пусть даже номинально) контролем СС. Готовая продукция продавалась фирме «Мессершмитт», принося лагерю доход[2263]. Такой неоспоримый успех еще больше укрепил Гиммлера в его вере в экономическую значимость лагерей, и он с завидным упорством продолжил воплощать ее в жизнь. Так, в октябре 1943 года он похвалялся перед верхушкой СС «гигантскими заводами по производству оружия», действующими на территории концлагерей[2264]. Увы, Поль выдавал желаемое за действительное. На самом деле СС так и не стали крупным производителем вооружений.
Из всех производственных структур СС в концлагерях к производству оружия была привлечена лишь одна – «Немецкие карьеры и каменоломни», и даже этот шаг был промежуточным и предполагал наличие лишь простейших технологий. Многие другие производства вообще не менялись, продолжая выпускать довоенную продукцию, несмотря на недвусмысленный приказ Гиммлера осени 1942 года о роспуске всех постоянных лагерных производственных бригад, если их работа не имеет прямого отношения к покрытию потребностей фронта. В некоторых лагерях «Немецкие карьеры и каменоломни» по-прежнему занимались производством стройматериалов и других «мирных» изделий. Так, например, завод в Берштедте, укомплектованный узниками из соседнего Бухенвальда, даже увеличил выпуск цветочных горшков – в одном только 1943 году их было произведено почти 1,7 миллиона штук. Лагерное руководство всячески пыталось оправдать выпуск подобных изделий. «Военной продукцией» объявили даже производство фарфора. На самом деле многое из того, что производилось силами узников, вообще не имело отношения к войне. Ни о каком высокотехнологичном оружии не было и речи[2265].
Все это было видно невооруженным глазом. В апреле 1943 года Гиммлер пережил момент унижения, когда Альберт Шпеер пожаловался на то, что СС лишь разбазаривают ценные ресурсы[2266].
Что же касалось более широкого взаимодействия СС с военной промышленностью, то ни один из четырех проектов Гиммлера не оправдал возлагаемых на него надежд: изменились приоритеты, сказался дефицит оборудования. В Равенсбрюке производство расширялось черепашьими темпами. Летом 1943 года, спустя год, в цехах фирмы «Сименс и Хальске» было занято не более 600 узниц. В других лагерях картина была еще безрадостнее. Производство винтовок в Бухенвальде удалось наладить лишь весной 1943 года, причем в гораздо меньшем объеме, чем планировалось. В Нойенгамме частичное производство пистолетов началось еще позже и в ничтожных объемах. Выпуск зенитных орудий в Освенциме так и не начался[2267]. Стремление СС подмять под себя деловых партнеров обернулось поражением. Вырвать контроль за производством из рук промышленников так и не удалось. Причины были просты, о чем и заявил Гиммлеру Шпеер: промышленники не горели желанием «заполучить в лице СС конкурента»[2268]. Со своей стороны, Шпеер, всегда поддерживавший экономические начинания лагерей, на этот раз принял сторону промышленности. Пока Гиммлер и Поль предавались мечтам о производстве оружия во вверенных СС лагерях, он нанес смертельный удар по их планам.
Война и лагеря-филиалы
Будущее трудовых ресурсов лагерей определилось не весной 1942 года, когда Освальд Поль получил их под свое начало, а осенью, когда в военном производстве были заняты лишь 5 % узников[2269].
Да и само это будущее определил не Поль, а Альберт Шпеер, быстро превращавшийся в одну из самых влиятельных фигур Третьего рейха.
На важном совещании в сентябре 1942 года Шпеер перехитрил Поля. Ослепленный льстивой (а на деле совершенно пустой) речью Шпеера о крупном военно-производственном комплексе СС, очарованный Поль пошел на крупную уступку: вопреки требованию Гиммлера о том, чтобы производственные мощности непременно располагались в лагерях, он дал согласие на работу заключенных за пределами лагеря. Шпеер ухватился за эту уступку и несколько дней спустя воспользовался ею на совещании у Гитлера. Убедив фюрера, что в лагерях невозможно наладить мало-мальски значимое производство оружия – Шпеер делал особенный упор на плохо развитую инфраструктуру, – он получил добро на использование узников лагерей на существующих военных заводах, фактически отстранив от дел СС[2270]. Вместо того чтобы размещать производство на территории лагерей, заключенных теперь все чаще прикрепляли к военным предприятиям – как частным, так и государственным. Вышло так, что назначенный для усиления лагерной экономики Освальд Поль, напротив, способствовал ее упадку, упустив неограниченную власть над контингентом узников концлагерей.
Принятое Гитлером в сентябре 1942 года решение послужило катализатором растущего сотрудничества между военной промышленностью и СС. Отныне эсэсовцы охраняли все больше и больше узников в новых лагерях-филиалах рядом с военными заводами или стройками. Ранее, как мы уже видели, ни СС, ни промышленность не горели желанием к сотрудничеству. СС использовали подневольный труд узников в собственных корыстных целях, в то время как промышленность полагалась на куда более гибкие трудовые ресурсы из числа свободных граждан. Амбициозные проекты типа Моновица («ИГ Фарбен») и Арбейтсдорфа («Фольксваген») были скорее исключением из правил. Все последующие совместные предприятия были спорадическими даже в первые месяцы пребывания Поля у кормила лагерной системы[2271].
Ситуация изменилась в конце 1942 года, а с ней и функции, распространение и размеры лагерей-филиалов. Хотя мелкие лагеря подобного типа существовали и в довоенный период, лишь теперь их количество стало расти на глазах. Официально считаясь отделениями крупных концлагерей, эти новые лагеря возникали рядом с заводами и фабриками. К лету 1943 года их насчитывалось уже свыше полутора сотен (хотя еще в начале года их число не превышало 80). Какая-то часть их узников работала на СС, однако подавляющее большинство – на военную промышленность, часто на предприятиях обрабатывающей промышленности[2272].
Многие из этих новых лагерей поставляли рабочую силу для авиастроения, особенно сильно страдавшее от нехватки рабочих рук. Узники двух самых больших лагерей были приписаны к прекрасно оборудованным заводам Хейнкеля и «БМВ». Эксплуатация узников Дахау на заводах «БМВ» началась еще в марте 1942 года на новом заводе по производству авиационных двигателей в мюнхенском районе Аллах. Поначалу число таких узников было небольшим, и каждый вечер их отводили обратно в расположенный примерно в 10 километрах лагерь. Однако в марте 1943 года открыли лагерь-филиал прямо у заводских ворот. Уже полгода спустя вместе с другими принудительно привлеченными рабочими в Аллахе трудились почти 2 тысячи узников концлагеря[2273]. Еще более крупный лагерь был построен рядом с заводом Хейнкеля в Ораниенбурге, буквально в двух шагах от Заксенхаузена – он был своего рода эталоном взаимодействия СС и промышленности.
И здесь местное лагерное начальство первоначально поставляло лишь небольшое число узников, которое, однако, быстро увеличилось с появлением в сентябре 1942 года постоянного лагеря-филиала. Спустя всего год вместо 150 узников на заводе трудилось около 6 тысяч человек, выпуская детали к самому крупному немецкому самолету «Хейнкель He 177»[2274].
Массовое использование принудительного труда узников для производства оружия требовало нового мышления и от верхушки СС, и от промышленников, что хорошо видно на примере компании «Аккумуляторен фабрик акциенгезельшафт» (AFA), крупнейшего в Германии производителя аккумуляторов (после войны переименованного в «Варту»). В 1941 году ведомство Гиммлера разродилось идеей использовать труд узников лагеря Нойенгамме на заводе AFA в Ганновере, выпускавшем аккумуляторы для подводных лодок и торпед. Однако чересчур строгие требования со стороны СС – например, полная изоляция узников от рабочих – оттолкнули руководство завода от этой затеи, тем более что имеющихся рабочих вполне хватало. К весне 1943 года ситуация изменилась. Число рабочих, направленных биржами труда, резко пошло на спад, и руководство компании AFA заинтересовалось заключенными лагерей. Да и СС стали куда сговорчивее, чем прежде.
Поставив во главу угла промышленное производство, СС решились на послабления внутреннего распорядка, позволив узникам трудиться бок о бок с дру гими иностранными рабочими. Обе стороны – шпееровское министерство и ВФХА – достигли компромисса, детищем которого летом 1943 года стал филиал лагеря Нойенгамме Ганновер-Штёккен. Расположенный примерно в 100 метрах от заводских ворот, к осени 1943 года он насчитывал около тысячи узников[2275].
В дополнение к лагерям при военных заводах СС также создали лагеря для устранения последствий войны. Начиная с 1940 года по приказу Гитлера узникам (концлагерей и тюрем) было поручено обезвреживание неразорвавшихся вражеских бомб. Многих при этом разрывало в клочья прямо на глазах у товарищей.
По мере усиления воздушных налетов противника германские власти привлекали для этих целей все больше узников. В конце лета 1942 года после инспекционной поездки по разрушенным немецким городам Генрих Гиммлер распорядился в срочном порядке отправить бригады узников на расчистку завалов. К середине октября ВФХА отрядило на эти работы 3 тысяч узников Нойенгамме, Заксенхаузена и Бухенвальда. В тесном сотрудничестве с министерством Шпеера и другими нацистскими организациями заключенных разместили в бараках и в специально приспособленных зданиях нескольких крупных немецких городов. Здесь им было поручено расчищать завалы, собирать кирпичи, дерево, продукты питания и черепицу, строить противовоздушные укрытия, хоронить мертвых и спасать живых. Работа была тяжелой и опасной, однако и СС, и городские власти считали ее весьма успешным начинанием. Логическим продолжением стало создание эсэсовских строительных бригад, на базе которых в начале 1943 года возникли самые крупные лагеря-филиалы[2276].
Хотя в 1942–1943 годах характер труда лагерных узников изменился, новации оставались на стадии эксперимента. Неправомерным было бы считать, что практически все узники были заняты на военных заводах или расчистке завалов. Это касалось лишь пилотных проектов, и отнюдь не они определяли лицо лагерной системы в целом. К лету 1943 года в лагерях-филиалах трудились не более 30 из 200 тысяч узников. Подавляющее большинство заключенных оставалось в главных лагерях, в безраздельной власти СС[2277].
Причина столь медленных перемен была проста: промышленность Германии отнюдь не торопилась задействовать труд заключенных. Промышленники сторонились сотрудничества с СС. Повышенные меры безопасности, мелочные правила могли легко нарушить производственный процесс. Что касается узников, то они воспринимались как враги, от которых можно было ожидать либо саботажа, либо подстрекательства к нему. Или же они были слишком истощены, чтобы производительно работать. Как выразился в октябре 1942 года один ведущий немецкий промышленник, когда Шпеер предложил ему использовать труд рабочих из каменоломен Маутхаузена: «Я уже видел их. В угольных шахтах им делать нечего». В общем, немецкая промышленность предпочитала черпать рабочую силу из других источников, например за счет иностранных рабочих. Лишь когда эти источники стали иссякать, заводы с осени 1943 года были вынуждены переключиться на узников концлагерей[2278].
Такое нововведение, как применение труда заключенных лагерей в военной промышленности, начало давать ощутимые результаты гораздо позднее. Но и в самом начале это был весьма важный сдвиг. Сотрудничество с промышленными гигантами «ИГ Фарбен», «Хейнкель», «БМВ», AFA и «Фольксваген» стало примером для дальнейшего сотрудничества СС и промышленности. Но что представлял собой этот пример? Выделение узников для нужд промышленности производилось централизованно, решением ВФХА. Это, пожалуй, было главной новацией Поля весны 1942 года, принятой после обсуждения данного вопроса с Гиммлером[2279].
Обычно компании направляли заявки на рабочую силу комендантам лагерей или же через министерства Шпеера, Заукеля или Геринга (правда, некоторые делали запросы напрямую в ВФХА). Герхард Маурер и его коллеги из подотдела DII часто проводили встречи с представителями заинтересованных фирм, оценивали заявки, после чего давали рекомендации Полю, который и принимал окончательное решение.
Если Поль давал добро, то местное лагерное начальство утрясало пункты контрактов с представителями компании. Как только вся подготовительная работа была завершена и договор получал одобрение ВФХА, приступали к отправке заключенных на новое место[2280].
Что же касается создания новых лагерей-филиалов, то здесь мы наблюдаем четкое разделение обязанностей между СС и промышленностью. Помимо ответственности за самих узников, снабжения их одеждой и продовольствием, СС также обеспечивали доставку, охрану, наказание заключенных и предоставление им медицинской помощи. Компании, в свою очередь, осуществляли технический контроль во время работы, а также финансировали строительство и эксплуатацию лагеря-филиала, который должен был отвечать всем требованиям СС[2281].
Компании ежедневно платили лагерю за труд узников, причем в октябре 1942 года ставки были пересмотрены. В Германии цена одного дня работы квалифицированного узника мужского пола равнялась 6 рейхсмаркам, неквалифицированного – 4. В оккупированной же Восточной Европе, включая Освенцим, – 4 и 3 рейхсмаркам соответственно. По всей видимости, потому, что от истощенных узников ожидалась меньшая производительность труда. В случае с женщинами-заключенными разница между квалифицированным и неквалифицированным трудом не устанавливалась. Все женщины рассматривались как работники второго сорта, стоившие ровно столько, сколько неквалифицированные узники-мужчины[2282]. Вопреки утверждениям ряда историков, СС наживались на этих взносах лишь косвенно. Поскольку все узники считались собственностью государства, большая часть доходов от их труда – в 1943 году составившие около 2, а в 1944 году возросшие до 4, а то и 5 миллионов рейхсмарок – официально поступала в казну рейха (из которой потом и осуществлялось финансирование лагерей)[2283].
Но если финансовая выгода для лагерных СС была невелика, зачем им понадобилось предоставлять заключенных промышленности? С одной стороны, на СС оказывалось давление извне (прежде всего со стороны Шпеера), усиливавшееся по мере роста потребности в рабочей силе. С другой – сами СС ожидали для себя выгоды от сотрудничества с промышленностью. Вдобавок к очевидным дивидендам, таким как первоочередное снабжение оружием ваффен СС, Гиммлер, никогда не расстававшийся с мечтой о военном комплексе СС, надеялся, что сотрудничество с промышленностью пойдет на пользу его собственным управленцам. Нельзя сбрасывать со счетов и такие вещи, как власть и престиж. Рабочая сила становилась все более ценным ресурсом, и СС всячески стремились представить себя незаменимым маховиком в механизме нацистской экономики: чем многочисленнее армия узников, тем выше потенциальное влияние их хозяев[2284].
Безусловно, это было одной из причин, почему Поль и его коллеги по ВФХА в 1942–1943 годах прилагали столько усилий, желая добиться как увеличения общей численности узников в лагерях, так и обеспечить рост производительности их труда.
РАБСКИЙ ТРУД
Можно ли называть узников лагерей рабами? Этот термин вошел в широкий обиход, однако многие историки оспаривают его правомерность. Рабовладельцы, утверждают они, заинтересованы в сохранении жизни рабов, ибо те представляют экономическую ценность. В отличие от рабовладельцев для СС узники не представляли никакой ценности, их намеренно сводили в могилу.
На наш взгляд, такой аргумент звучит неубедительно. Все-таки СС признавали за узниками некую ценность. Даже в самые ужасающие периоды, когда уничтожались целые группы узников, не известно ни единого случая уничтожения всего лагерного контингента. В конце концов, рабство может иметь самые разные определения. В широком смысле – как система, основанная на подавлении посредством силы и запугивания низших социальных слоев с целью извлечения экономической выгоды, – этот термин вполне применим ко многим узникам концлагерей в годы Второй мировой войны, особенно на заключительных ее этапах[2285].
Кстати, так думали и сами заключенные, пытаясь понять, за что им выпали такие мучения. В феврале 1943 года узник Дахау Эдгар Купфер описывал использование труда заключенных на военных заводах как «современную сдачу рабов в аренду»[2286].
Его мнение совпадало с мнением самих эсэсовцев. В марте 1942 года сам Гиммлер заявил Полю, что узников следует кормить дешево и просто, как «рабов в Египте»[2287]. Термин показался Гиммлеру столь удачным, что он не раз повторял его. Всего спустя несколько месяцев, в беседе с генералами СС, он упомянул «рабов» в лагерях, которые строят новую Германию, «невзирая ни на какие потери»[2288].
Гиммлер ожидал от своей армии рабов удивительных результатов, утверждая, что производительность их труда равна, если не превосходит, производительности труда простых немецких рабочих. «Это самый крупный источник рабочей силы», – наставлял он Поля[2289].
Одна из ранних инициатив СС по увеличению производительности труда заключалась в сокращении числа узников, занятых в обслуживании лагеря (на кухне, в прачечной, в бараках и т. д.). Чтобы высвободить узников для других работ, Рихард Глюкс в начале 1942 года заявил, что на таких работах должно быть занято не более 10 % пригодных к труду. (В начале 1944 года эта цифра сократится до 6 %.) Однако даже если коменданты и стремились соблюдать эти требования – а такое случалось не всегда, – это вряд ли бы удовлетворило амбиции их начальства, которое в 1942–1943 годах из кожи вон лезло, чтобы создать из узников мощную трудовую армию[2290].
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 377; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!