Освенцим и нацистская расовая наука

 

Гауптштурмфюрер СС Йозеф Менгеле прибыл в Освенцим (Аушвиц) в конце мая 1943 года в возрасте 32 лет, проведя предыдущие два года на Восточном фронте офицером в медицинском батальоне СС. В течение своего первого года в лагере он работал врачом цыганского барака. Позднее ему был поручен целиком весь лазарет, и он стал главврачом Бжезинки (Биркенау). Как и другие врачи Освенцима, Менгеле выполнял целый ряд палаческих обязанностей – надзирал над казнями узников и отправкой их в газовые камеры – и вскоре стал известен своим убийственным подходом к эпидемиям. Менгеле также часто присутствовал при селекции евреев. Элегантный, всегда в приподнятом настроении и с театральными манерами, он деловито делил узников на группы. Летом 1944 года главный врач Освенцима, Эдуард Виртс, похвально отозвался об «уме, упорстве и энергии», с которыми Менгеле относился к своей работе. Кроме того, Виртс был впечатлен тем, что все свое свободное время Менгеле посвящает «работе с имеющимся в его распоряжении научным материалом», с тем чтобы «внести ценный вклад в антропологическую науку»[2422].

То, что Виртс изображает скорее как хобби, было на самом деле навязчивой идеей Менгеле, а именно издевательства над узниками во имя нацистской «расовой науки», которая занимала второе место в проводимых в лагерях опытах. Эти опыты отличались от военных экспериментов, а местом их проведения был главным образом Освенцим.

Доктор Менгеле был апостолом расовой биологии, он верой и правдой служил науке, призванной очистить тело германской нации путем выявления и уничтожения представителей так называемых низших рас. Хотя его убеждения в целом соответствовали нацистской теории, Менгеле (как и доктора Рашера) никак нельзя было отнести к числу давних фанатиков нацизма. Отпрыск зажиточной консервативной семьи, он вступил в нацистскую партию и в СС лишь в возрасте примерно 25 лет – в 1937 и 1938 годах соответственно. Его главным призванием была расовая наука. Менгеле, защитивший две диссертации, специализировался на расовой генетике и антропологии. Прилежного молодого ученого быстро взял под свое крыло профессор Отмар барон фон Фершуэр, один из основоположников немецкой расовой гигиены, позднее возглавивший Институт антропологии, человеческой наследственности и евгеники имени кайзера Вильгельма в Берлине. Менгеле вошел в число его ассистентов и продолжил сотрудничество, даже перейдя в СС.

Освенцим периода холокоста был сущей находкой для рьяных и аморальных расовых биологов вроде Менгеле. Здесь он мог протестировать любую свою гипотезу, сколь бы отвратительной она ни была. Здесь в его распоряжении всегда имелся неиссякаемый «научный материал». Узники, которых он отбирал для своих экспериментов, получали особый статус. Изолированные от остальных, они, вернее, их тела принадлежали только ему, как живые, так и мертвые[2423]. Среди его жертв были те, кто не вышел ростом, или люди с врожденными уродствами. Менгеле и его подручные фотографировали их, замеряли, делали рентгеновские снимки. В особый восторг Менгеле пришел в мае 1944 года, когда в лагерь поступила семья лилипутов-акробатов из Венгрии. Менгеле надеялся, что сможет экспериментировать над ними годами. Не теряя времени, он тотчас же приступил к своим опытам: делал уколы, пускал кровь, закапывал глазные капли, извлекал костный мозг. Одна из акробаток, Элизабет Овичи, позднее вспоминала: «Нам часто бывало плохо, нас рвало». И все же она избежала худшего. Многих узников с физическими дефектами Менгеле просто умерщвлял. После дотошного вскрытия их кости отсылались в коллекцию скелетов в кайзеровский институт. Специально препарированные глазные яблоки следовали по тому же адресу. Менгеле снабжал ими одну из ассистенток Фершуэра, доктора Карин Магнуссен, которая изучала цыган с глазами разного цвета[2424].

Но самым любимым занятием доктора Менгеле были изуверские эксперименты над близнецами. Расовая генетика как в Германии, так и за ее пределами давно проявляла интерес к близнецам. И Менгеле начал интересоваться ими, еще будучи студентом. После назначения в Освенцим он регулярно прочесывал бараки на предмет отыскания «научного материала», с помощью которого рассчитывал сделать научную карьеру. Всего для экспериментов им было отобрано более тысячи близнецов. Большинство из них были дети, мальчики и девочки в возрасте от 2 до 16 лет. Правда, были среди них братья и сестры, выдававшие себя за близнецов, чтобы избежать отправки в газовую камеру. Менгеле подвергал их огромному количеству тестов.

Для педанта Менгеле на первом месте стоял сбор антропологических данных. Он свято верил, что чем больше будет в его распоряжении фактов, тем больше открытий он сможет сделать. На каждого близнеца заполнялась форма из 96 пунктов. «Осмотрена, измерена и взвешена сотни раз», – позднее вспоминала свои мучения от рук Менгеле Ева Герсковиц. Эсэсовцы брали столько проб крови для анализов, что многие дети умирали от анемии.

Затем начинались собственно опыты. Чтобы изменить близнецам цвет глаз, Менгеле и его подручные закапывали им в глаза жидкость, вызывавшую опухоли и отеки. Других намеренно заражали болезнями, чтобы проверить реакцию организма. Кроме того, Менгеле проводил сравнимые разве что с вивисекцией хирургические эксперименты, нередко без всякой анестезии, чтобы сравнить чувствительность к боли. Как-то раз двух мальчиков, не старше 3–4 лет, сшили вместе наподобие сиамских близнецов. Они кричали сутками, пока не умерли. Смерть открывала для Менгеле новые возможности, нередко он лично делал смертельные инъекции[2425].

Учитывая всю тяжесть его преступлений, нетрудно понять, почему он вошел в историю как самый страшный из освенцимских экспериментаторов. К сожалению, его черная слава затмила собой злодеяния других врачей. Увы, Менгеле был отнюдь не одинок. Он действовал в среде, где убийства узников в «медицинских» целях были в порядке вещей. В расовых экспериментах в Освенциме участвовали десятки врачей, причем не только эсэсовцы вроде доктора Виртса, но и гражданские исследователи. Как самый крупный концлагерь, значительную долю узников в котором составляли евреи, для врачей, нуждавшихся в двуногих «подопытных кроликах», Освенцим был предпочтительнее Дахау. Никакой другой лагерь не унес такого количества людских жизней в медицинских экспериментах.

Среди врачей, прельщенных возможностями Востока, были соперники профессор Карл Клауберг и доктор Хорст Шуман, искавшие быстрые и эффективные методы массовой стерилизации. Желая уничтожить целые группы местного населения в Восточной Европе, Гиммлер в 1942 году дал добро на проведение соответствующих экспериментов, положив тем самым начало соперничеству двух медицинских «светил», каждый из которых жаждал отыскать некий сверхэффективный метод. В ходе экспериментов они в буквальном смысле зарезали сотни узников Освенцима, главным образом евреев.

Первый врач, профессор Клауберг – в июле 1942 года приглашенный на обед с Гиммлером и Глюксом для обсуждения планов стерилизации еврейских женщин, – вводил узницам в шейку матки вещество, которое должно было вызвать у них закупорку фаллопиевых труб. Процедура сопровождалась мучительными болями. Многие женщины умерли от осложнений, другие были умерщвлены, чтобы Клауберг мог изучить их органы. Одна из выживших, Хана Хопфенберг, позднее вспоминала, что Клауберг обращался с ними «как с животными». Во время уколов ей завязывали глаза, а Клауберг грозил убить ее, если она закричит. После войны доктор Клауберг даже не думал раскаиваться. Более того, он утверж дал, что его эксперименты представляли научную ценность и уберегли многих женщин от смерти в газовой камере. Сам он умер в тюрьме в Германии в 1957 году от апоплексического удара.

Его соперник, доктор Шуман, столь же рьяно работал в соседнем корпусе, на свой страх и риск и без каких-либо мер предосторожности подвергая подопытных воздействию высоких доз радиации (в его штате не было специалиста-радиолога). Последствиями такой методики были глубокие ожоги половых органов, инфекции и часто летальный исход. В отличие от своего конкурента доктор Шуман обычно выбирал для своих экспериментов мужчин. Один из них, Хаим Балицкий, давая после войны свидетельские показания, не удержался от слез, рассказывая о том, через что прошел. «Самое страшное, – признался он, – что у меня больше нет будущего».

Для Шумана же человеческая жизнь ничего не стоила. Он как ни в чем не бывало продолжал свои чудовищные эксперименты. Правда, в конце концов он был вынужден признать, что хирургические методы гораздо эффективнее рентгеновских лучей. Профессор Клауберг одержал победу. В июне 1943 года он доложил Гиммлеру, что его опыты близятся к завершению. При наличии необходимого оборудования и поддержки он вскоре сможет стерилизовать до тысячи женщин в день. Впрочем, на этом его эксперименты не закончились. В 1944 году в Равенсбрюке Клауберг продолжал впрыскивать женщинам различные химические вещества[2426].

Нацистские врачи также отбирали узников Освенцима для летальных процедур, проводимых в других лагерях. Один из самых нашумевших случаев – это коллекция скелетов в Университете Страсбурга. Нацистская наука прочно обосновалась здесь в 1941 году. В феврале 1942 года Гиммлер получил отчет профессора Августа Гирта, ведущего врача «Аненербе», незадолго до этого получившего назначение профессора анатомии в Страсбурге. В частности, отчет этот содержал предложение умерщвлять «еврейско-большевистских комиссаров» в целях пополнения коллекции черепов. Гиммлер ответил согласием. Вскоре этот план был расширен и включал в себя убийство специально отобранных узников Освенцима для создания расово-антропологической коллекции скелетов. В июне 1943 года три представителя «Аненербе» посетили Освенцим и лично отобрали узников из разных стран. Отобранных узников измерили, сфотографировали и сняли на кинопленку. Среди них был 42-летний Менахем Таффель, уроженец Галиции, позднее работавший молочником в Берлине, откуда и был в марте 1943 года депортирован в Освенцим (его жену и 14-летнюю дочь отправили в газовую камеру сразу же по прибытии).

В конце июля 1943 года эсэсовцы направили Таффеля и еще 86 заключенных-евреев в Нацвейлер. Здесь эсэсовцы загнали их в недавно построенную газовую камеру (кроме одной женщины, застреленной при попытке оказать сопротивление). Комендант Йозеф Крамер лично ввел в камеру синильную кислоту и наблюдал за тем, как узники умирали. Затем их трупы отправили в Страсбург, в Анатомический институт, за 60 километров от лагеря. Когда осенью 1944 года англо-американские войска приблизились к Эльзасу, Хирт и его коллеги попытались замести следы. Но им не удалось уничтожить улики. Когда солдаты союзников вошли в подвал Страсбургского института, они обнаружили там чаны, полные трупов, ампутированных конечностей, туловищ, предназначавшихся для пополнения анатомической коллекции Хирта[2427].

 

Ученые-палачи

 

После войны врачей, принимавших участие в экспериментах над узниками концлагерей, часто изображали некими безумцами-одиночками, в духе доктора Франкенштейна, которые втайне делали свое черное дело[2428]. К сожалению, правда куда банальнее и страшнее. Значительная часть опытов проводилась в русле классических медицинских исследований, а те, кто их проводил, были уважаемыми членами медицинского сообщества. Люди вроде профессора Гравица или Гебхардта принадлежали к немецкой медицинской элите (а также к новоявленной эсэсовской аристократии)[2429]. То же можно сказать и в отношении профессора Клауберга, который был уважаемым гинекологом. Один высокопоставленный офицер ВФХА даже привез к нему из Берлина в Освенцим для консультации свою жену, у которой случилось несколько выкидышей[2430].

Даже те, на чьей совести самые чудовищные эксперименты, отнюдь не были аутсайдерами-одиночками. Безусловно, доктор Зигмунд Рашер, как утверждают многие историки, был психопатом. Однако его эксперименты, пусть даже на первоначальном этапе, были продиктованы нуждами армии. Отсюда и заинтересованность в сотрудничестве со стороны люфтваффе. Именно от военных исходила инициатива проведения в Дахау опытов с барокамерами, обморожениями и ледяной водой[2431]. Что же касается доктора Менгеле, то (хотя его зверства говорят сами за себя) один из узников Освенцима, тоже врач, позднее охарактеризовал его как «садиста-недочеловека», к тому же «совершенно безумного». Однако сослуживцы изувера медика изображают Менгеле совершенно в ином свете. В отличие от Рашера Менгеле серьезно относился к карьере ученого, его имя связывали с его уважаемым учителем, профессором Фершуэром. Поставляемые Менгеле человеческие органы исследовались в институте Фершуэра, в свою очередь входившего в Общество кайзера Вильгельма (в 1948 году переименовано в Общество Макса Планка), известное и уважаемое в рейхе учреждение, занимавшееся в Германии научными исследованиями, призванными представить научное обоснование нацистской расовой политике.

Менгеле также поставлял образцы крови от «представителей разной расовой принадлежности», как выражался Фершуэр, в рамках проекта по исследованию протеинов, средства на который выделяла еще одна уважаемая организация – Германское научно-исследовательское общество (Deutsche Forschungsgemeinschaft – DFG). Она же финансировала и другие лагерные опыты над людьми, такие как эксперименты профессора Шиллинга с малярией в Дахау[2432].

Участием в опытах над людьми запятнали себя и другие немецкие научные учреждения. Эксперименты не были секретом, по крайней мере в медицинских кругах, пусть даже говорить о них вслух было не принято. Особенно детально были информированы старшие офицеры медицинских частей вермахта – благодаря докладам на медицинских конгрессах. Один такой конгресс состоялся в октябре 1942 года в одном из роскошных отелей Нюрнберга. Там присутствовало более 90 ведущих врачей люфтваффе и специалистов в области гипотермии. На заседании их ознакомили с результатами экспериментов в Дахау. Основной доклад сделал профессор Эрнст Хольцленер из университета города Киль. Уточняющие ремарки доктора Рашера не оставили сомнений в том, что некоторые узники скончались во время экспериментов. Тем не менее никто из присутствовавших в зале врачей не выразил по этому поводу озабоченности. Многие экспериментаторы даже опубликовали подробности опытов в научных журналах и книгах. И хотя их неприглядную сторону они обычно замалчивали, желающие могли легко прочесть между строк, каким мучениям подвергались жертвы экспериментов. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что под «исследуемыми людьми» подразумевались узники[2433].

Участвовала в опытах над людьми и немецкая фармацевтическая промышленность. Еще в 1941 году доктор Гельмут Феттер, сотрудник фирмы «Байер» («ИГ Фарбен»), также служивший лагерным врачом, тестировал на узниках Дахау ряд сульфаниламидных препаратов. Как он сам писал своим коллегам в штаб-квартире компании, Феттер был в полном восторге оттого, что имеет возможность «провести практическое тестирование нашей новой продукции». По словам Феттера, в лагере ему также нравилась еда, условия проживания и общество офицеров СС. «Я здесь как в раю», – писал он. Позднее Феттер проводил свои опыты и в других лагерях, давая узникам Освенцима и Маутхаузена потенциально опасные препараты, разработанные компанией «ИГ Фарбен». В «настоящую лабораторию фармацевтической промышленности», как выразился историк Эрнст Клее, превратился и Бухенвальд. Фармацевтические компании наперегонки тестировали новые препараты на зараженных тифом узниках[2434].

Активное участие врачей в медицинских убийствах и пытках вполне объяснимо: немецкие врачи были в числе самых рьяных сторонников национал-социализма, обещавшего им обновление страны и светлое профессиональное будущее. В годы Третьего рейха половина врачей-мужчин были членами нацистской партии, 7 % состояли в СС. Нацистская биополитика не только подняла статус врача, но и стала причиной сдвигов в профессиональной этике. Такие меры, как массовая стерилизация, с самого начала предполагали, что здоровье «национального общества» – это все, а «инородцы» и «дегенераты» лишены всех прав[2435].

С началом лагерных экспериментов этические границы раздвинулись еще шире. Возьмем, например, профессора Герхарда Розе, главу отдела тропической медицины в знаменитом институте Роберта Коха. В 1943 году доктор Розе присутствовал на конференции, на которой представитель Бухенвальда, доктор Динг, выступил с докладом, посвященным экспериментам с тифом. К всеобщему недоумению, профессор Розе открыто бросил Дингу вызов, обвинив его в нарушении фундаментальных этических принципов медицины. В свое оправдание доктор Динг заявил (вернее, солгал), что использовал в опытах лишь приговоренных к смерти преступников. Председатель поспешил положить конец дискуссии. Впрочем, принципиальную позицию доктор Розе занимал недолго. Опыты над людьми стали рутинным делом, и ему тоже захотелось поучаствовать в экспериментах. Спустя всего несколько месяцев после своих нападок на Динга он связался с Институтом гигиены ваффен СС и предложил для тестирования в Бухенвальде новую вакцину против тифа. Гиммлер дал согласие на опыты над так называемыми профессиональными преступниками. Доктор Динг был только рад оказать содействие своему бывшему критику. Эксперименты состоялись в Бухенвальде в марте 1944 года, их жертвами стали шесть узников[2436].

Вынужденный защищать свои опыты на конференции 1943 года, доктор Динг сделал вывод: большинство его коллег вряд ли станут возражать против убийства врагов рейха, в особенности тех, кто уже обречен на гибель. Использование в опытах узников лагерей, чья жизнь ничего не стоила, приглушат последние угрызения совести у тех, у кого они еще оставались. Тем более что врачи всячески подчеркивали практическую пользу этих опытов. Раз уж инвалиды все равно подлежат уничтожению в «известных камерах», риторически вопрошал Зигмунд Рашер летом 1942 года (туманно намекая на «акцию 14f13»), не лучше ли протестировать на них «различные военные химические препараты?»[2437].

Подобные аргументы раздавались по всему Третьему рейху. Заключенные тюрем тоже служили «подопытными кроликами». Один врач даже собирал кровь гильотинированных узников для последующих переливаний в местном госпитале. «Не пропадать же ей понапрасну», – говорил он в свою защиту[2438].

Аморальные научные опыты не смущали даже некоторых узников. Доктор Миклош Нисли, профессиональный патологоанатом, был депортирован в Освенцим в мае 1944 года вместе с другими венгерскими евреями. Эсэсовцы сохранили ему жизнь, поскольку он был здоров и хорошо говорил по-немецки. Благодаря своим профессиональным талантам он вскоре стал врачом при крематории Бжезинки (Биркенау). Его начальником был не кто иной, как Йозеф Менгеле. Нисли выступал при нем в роли эксперта-патологоанатома: присутствовал при умерщвлениях, проводил вскрытие близнецов, писал отчеты и готовил трупы для коллекций скелетов. Хотя Нисли прекрасно понимал бесчеловечную сущность нацистской расовой науки и был от нее в ужасе, его страсть к научным исследованиям оказалась сильнее моральных сомнений. Вскоре после войны он написал о том, что в лагере «имелись все возможности для научных изысканий». Нисли с волнением вспоминал «любопытные» и «в высшей степени интересные» медицинские факты, представавшие его взору при вскрытиях и которые он потом подробно обсуждал, как и любой другой коллега по профессии, с доктором Менгеле[2439].

Что касается жертв, то, как ни парадоксально, некоторые остались живы только благодаря опытам. Служа живым материалом для экспериментов, они избежали смерти от рук СС. Два молодых брата-чеха, Зденек и Иржи Штейнеры, выжили в Освенциме лишь потому, что доктор Менгеле забрал их для своих опытов, вычеркнув их имена из списка подлежащих отправке в газовую камеру. «На наше счастье, Менгеле узнал об этом и спас нас, – рассказывали братья в 1945 году, – потому что мы ему все еще были нужны»[2440].

Увы, куда больше таких «подопытных кроликов» погибло. В целом для опытов эсэсовцы чаще отбирали мужчин, чем женщин, и не только потому, что в численном отношении первых было гораздо больше, но в первую очередь потому, что эксперименты ставились ради блага немецких солдат. Большинство жертв занимали самые нижние ступеньки нацистской расовой лестницы. Самая многочисленная группа среди них – поляки. Иногда эсэсовцы спорили, кого задействовать в первую очередь. Когда дело касалось таких вещей, как питье морской воды, чиновники предлагали разные группы «подопытных кроликов». Рихард Глюкс из ВФХА предлагал евреев, Артур Небе из РСХА – «асоциалов из числа цыган-полукровок». Им обоим возражал рейхсврач СС Эрнст Роберт Гравиц, считавший, что жертвы должны быть «расово близки [западно]европейцам». В конечном итоге в опытах были задействованы все. Ведь кто, как не сам Гиммлер, в 1942 году заявил, что одной из причин селекции узников для потенциально летальных опытов было то, что они все равно «заслуживают смерти». Что касается СС, то этот ярлык можно было навесить на любого узника[2441].

Не избежали этой страшной участи даже дети. Начиная с 1943 года их использовали для опытов все чаще и чаще. В Освенциме именно они были главными «подопытными кроликами» доктора Менгеле в его экспериментах над близнецами. Их также отправляли в другие лагеря. Так, например, в ноябре 1944 года эсэсовцы отправили группу из 20 еврейских детей в Нойенгамме для опытов с туберкулезом. Среди тех, кого ждала эта страшная участь, был и 12-летний Жорж Кон. В Освенцим он попал из Дранси. В августе 1944 года Жорж, его отец Арман Кон, директор Парижского госпиталя имени барона де Ротшильда (крупнейшей еврейской клиники во Франции), и еще пять членов их семьи были депортированы из Франции. К тому моменту, когда поезд въехал в ворота Освенцима, Жорж остался один, не считая своей 80-летней бабушки. Старшие брат и сестра бежали из поезда. Мать и другая сестра были отправлены в Берген-Бельзен, отец – в Бухенвальд. Кстати, отец оказался единственным выжившим. После войны он, больной и надломленный, вернется в Париж. Арман Кон так и не узнал, что стало с его младшим сыном[2442].

Арман Кон был в числе большой группы узников-евреев, в последние месяцы войны депортированных в Бухенвальд и другие лагеря внутри старых границ Германии. Их прибытие туда ознаменовало крупный сдвиг в лагерной политике. К 1944 году аппетиты нацистского режима в том, что касались рабочей силы, были столь велики, что ради них пришлось пожертвовать рядом священных расовых принципов национал-социализма. После нескольких лет лихорадочных этнических чисток, избавивших, как того требовал Гиммлер, рейх и лагеря от «грязных евреев», нацистский режим ради увеличения количества рабочих рук сделал разворот на 180 градусов[2443]. Массовый приток узников-евреев на территорию самой Германии был частью трансформации лагерной системы. Построили сотни новых лагерей, призванных принять тысячи новых узников. Концлагеря вступали в совершенно новую стадию развития. Началась она примерно осенью 1943 года, когда в горах Гарца был создан зловещий новый лагерь. Назывался он Дора.

 

Глава 9. Концлагеря повсюду

 

В длинном и узком тоннеле, прорубленном в толще горы Конштайн, клубилась пыль. Сквозь освещенную пятью тусклыми лампочками мутную дымку виднелись бесконечные ряды четырехъярусных деревянных нар, стоявших в жидкой грязи с поблескивавшими кое-где лужицами сочившейся по стенам воды. На низких нарах, скрючившись, лежали похожие на тени фигуры исхудалых людей в потрепанных арестантских робах. Кто-то – под тонким одеялом, кто-то – прикрывшись пустыми бумажными мешками из-под цемента. Грязными и завшивленными, как и сами заключенные, были и тонюсенькие тюфяки. Та же картина наблюдалась и в трех смежных подземных казематах, одинаковых как в длину, так и в ширину (75–90 на 13 метров). Все четыре тоннеля представляли собой спальные помещения для 10 тысяч заключенных, согнанных на работы в конце 1943 года в подземный лагерь Дора.

Дора ударяла сразу по всем органам чувств. Насыщенный миазмами мочи, экскрементов, рвоты и гниющей человеческой плоти воздух подземелья был непригоден для дыхания. За пять месяцев в тоннеле Доры, вспоминал польский заключенный Винцент Хейн, ему посчастливилось лишь трижды помыться под душем. Некоторые заключенные вынуждены были, помочившись в пригоршню, умываться мочой. Туалеты отсутствовали, заключенные справляли нужду в открытые бочки из-под бензина, отчего зловоние становилось невыносимым. Узники Доры задыхались от нехватки кислорода, мучились от голода и жажды, к подземным водопроводным трубам прикасаться запрещалось. В тесных каменных застенках невозможно было и спать – днем и ночью здесь не смолкал гул вгрызавшихся в породу машин, лязг кирок и сотрясавшие тоннель взрывы.

Тишина в Доре не наступала никогда, заключенные работали здесь круглые сутки в две смены, перемещая взорванную породу, приводя в движение механизмы, прокладывая все новые и новые тоннели. От перекличек на поверхности давно отказались, и узники потеряли всякое представление о времени, день и ночь смешались в сознании. «Я чувствовал себя похороненным заживо», – писал впоследствии голландский заключенный Альберт ван Дейк.

Узники Доры ели, спали и работали под землей. Вскоре они стали практически неразличимы. Попав в начале 1944 года в Дору, заключенный-голландец Хендрикус Ивес был потрясен, оказавшись в окружении совершенно непонятных существ, «лишь отдаленно напоминавших обычных людей». В последующие месяцы условия содержания несколько улучшились, заключенных начали постепенно переводить в новый лагерный барак на поверхности и задействовать на производстве продукции, требующей определенных квалификационных навыков. Но для многих эти перемены были явно запоздалыми: к концу марта 1944 года почти каждый третий заключенный Доры умер. Большинство погибали от болезней и голода, но очень многие из них предпочли свести счеты с жизнью[2444].

Лагерь Дора второпях создали в августе 1943 года, когда британская авиация разбомбила деревню Пенемюнде, лежавшую на островке у побережья Балтийского моря. В Пенемюнде производились и испытывались первые немецкие баллистические ракеты А-4, позже получившие название «Фау-2», разработчиком которых был молодой инженер Вернер фон Браун. После войны американцы предложили ему работать на них, и он переехал в США. Так волею судьбы бывший офицер СС стал отцом американской космической программы НАСА.

Авианалет на Пенемюнде напугал представителей нацистской верхушки, возлагавшей большие надежды на это «чудо-оружие». На разрушенные бомбами заводы, где всего за считаные недели до описываемых событий в нечеловеческих условиях работало 600 заключенных, пожаловал сам Генрих Гиммлер. Вскоре после ставшего роковым авианалета Гитлер, Гиммлер и Шпеер договорились о переносе производства «Фау-2» под землю и использовании рабского труда заключенных концлагерей. Гиммлер, со своей стороны, гарантировал абсолютную секретность осуществления программы создания «чудо-оружия». В итоге новый завод стал совместным предприятием СС, вермахта и министерства вооружений Альберта Шпеера. Гиммлер взял на себя значительную часть работ, включая сооружение подземных производственных цехов.

Площадку для будущего завода выбрали быстро: базой явилась уже существовавшая в горах Гарца близ Нордхаузена (Тюрингия) в Центральной Германии система тоннелей. Разветвленная система подземных сооружений, возводившаяся с 1936 года для размещения топливных складов вермахта общей площадью свыше 93 тысячи квадратных метров, представляла собой два параллельно идущих тоннеля длиной около 2 километров с 46 отходящими от него штольнями. Огромную систему тоннелей предстояло расширить и создать в ней производственные мощности для выпуска ракет за счет рабского труда узников концентрационных лагерей. Так появилась на свет Дора, еще один филиал Бухенвальда. Первых заключенных доставили туда 28 августа 1943 года, спустя всего 10 дней после авианалета на Пенемюнде. А семью неделями позже с инспекцией в Дору прибыл Генрих Гиммлер[2445].

За Дорой последовало сооружение и других подземных концлагерей. Нацистская верхушка видела в переносе производства вооружений под землю верный способ защитить такие важнейшие стратегические объекты, как военные предприятия, от бомбардировок союзников. Важная роль в этом отводилась системе концлагерей. В середине декабря 1943 года Генрих Гиммлер высокопарно нарек свое черное воинство «людьми пещер нового времени», которым предстоит создать «единственное в своем роде подлинно защищенное производство»[2446]. К тому времени успели появиться еще несколько подобных новых заводов. Свыше 500 заключенных отправили и в филиал Маутхаузена Эбензе (кодовое название «Кальк», позже – «Цемент»). Сначала заключенные размещались в бывшем фабричном здании, затем их перевели в лагерные бараки. Силами их были проложены два огромных подземных тоннеля-цеха для производства ракет, ранее выпускавшихся в Пенемюнде. Еще один новый филиал Маутхаузена был создан в Редль-Ципфе в 25 километрах от Эбензе. В конце 1943 года недалеко от этого лагеря (под кодовым названием «Шлиер») работали около 1900 заключенных, расширяя подвалы местной пивоварни для строительства кислородного завода, а также прорывая тоннели для соединения его с испытательным полигоном двигателей «Фау-2» (производства Доры), располагавшимся за горой. Только в декабре там погибло 93 заключенных[2447]. Кригсмарине (ВМС Германии) также использовали рабский труд заключенных для строительства укрытий. В Фарге, новом филиале Нойенгамме неподалеку от Бремена, заключенные помогали возводить огромное подземное укрытие (под кодовым названием «Валентин»), где предстояло разместить высокотехнологичный завод по производству подводных лодок. В конце 1943 года около там работало примерно 500 заключенных, которых разместили в пустых топливных цистернах[2448]. Подобные экспериментальные проекты открывали возможности для задействования массы заключенных при гигантских и зачастую не имевших особого смысла передислокациях производств.

В 1944 году как численность, так и смертность заключенных концлагерей достигли пика – она увеличилась более чем в два раза: с 315 тысяч (на 31 декабря 1943 года) до 524 286 (на 1 августа 1944 года), а затем до 706 650 человек (на 1 января 1945 года)[2449]. Теперь на военную машину Германии работали сотни тысяч подневольных рабочих. Большинство заключенных отправляли в новые подлагеря, выраставшие как грибы после дождя вокруг заводов и стройплощадок. Узников постоянно перебрасывали с места на место, во всяком случае, так это выглядело. Все находилось в постоянном движении, что свидетельствовало о небывалой мобилизации узников лагерей для нужд промышленности рейха. О недавних призывах улучшать условия содержания заключенных никто больше не вспоминал, ибо высшее руководство СС сосредоточило усилия исключительно на эксплуатации рабской силы с максимальной отдачей. «Насущной необходимостью, – наставлял Освальд Поль охранников Моновица в сентябре 1944 года, – является наказание нерадивых заключенных»[2450].

Значимые перемены в лагерной системе, произошедшие в 1944 году, ярко проявились в Доре, первом лагере, созданном для передислокации военного производства[2451]. Не довольствуясь одной лишь программой производства ракет в тоннелях Конштайна, планировщики из министерства вооружений, поддерживаемые германскими промышленниками, передали под ответственность СС многие другие проекты, среди прочих и те, которые предусматривали строительство новых тоннелей-цехов для выпуска авиационных двигателей. Окончательно утратив связь с реальностью, планировщики создавали все новые и новые планы один фантастичнее другого, между тем как Дора превращалась в исполинский лагерный комплекс. В конце октября 1944 года численность узников этого лагеря достигла 32 тысяч человек и продолжала расти. Большая часть заключенных была занята в соседних филиалах, число которых достигло уже 40. Их названия «Ганс», «Анна», «Эрих» и т. п. отражали тягу СС к тотальному засекречиванию. Вдобавок неподалеку размещались почти все строительные бригады СС, выполнявшие колоссальные объемы работ, связанных с передислокацией производств. Осенью 1944 года руководство ВФХА официально признало первостепенную значимость Доры – филиал получил статус главного лагеря. Под названием «Миттельбау» он стал последним главным концентрационным лагерем Третьего рейха[2452].

 

Агония

 

В конце мая 1944 года Агнес Рожа была депортирована в Освенцим вместе с родителями из своего родного города Надьяварад (Орадя). Между двумя войнами он относился к Румынии и ныне снова носит румынское название Орадя, но в 1940 году вместе с остальными землями Северной Трансильвании был аннексирован (по решению Венского арбитража) Венгрией. Вот почему 33-летняя школьная учительница Агнес Рожа попала в водоворот нацистских депортаций венгерских евреев, начавшихся вскоре после вторжения немецких войск в Венгрию в марте 1944 года. Агнес доставили в Освенцим 1 июня 1944 года в период, когда машина смерти в Бжезинке (Биркенау) уже была запущена на максимальную мощность. В это время эсэсовцы задействовали в военной экономике беспрецедентное число заключенных. Поэтому Агнес Рожа и оказалась среди тех, кого пощадили и предпочли использовать на принудительных работах. После нескольких месяцев в Бжезинке ее депортировали в малый лагерь-филиал при заводе «Сименс-Шуккерт» под Нюрнбергом[2453].

Агнес принадлежала к той массе еврейских заключенных, которые в 1944 году, после разворота нацистской политики по отношению к евреям на 180 градусов, оказались в лагерях, располагавшихся в старых границах Германии. Впервые с конца 1938 года заключенные-евреи стали основным контингентом всей концлагерной системы. До 1942 года в первых созданных крупных лагерях евреев практически не оставалось, и вот теперь они вновь оказались в большинстве. Заключенные из оккупированной Польши привезли с собой вести о нацистском «окончательном решении еврейского вопроса». В лагерях вроде Дахау некоторые заключенные-ветераны уже имели представление о происходившем на Востоке. Это стало ясно после того, как из Освенцима и Майданека стала поступать одежда, обувь, чемоданы и другие вещи убитых евреев[2454]. Но только сейчас они узнали страшные подробности о депортациях, селекциях и крематориях. Правда становилась всеобщим достоянием быстро уже тогда, когда новоприбывшие евреи, зайдя в «душевые», начинали кричать: «Не газ! Только не газ!»[2455]

 

Зарываясь в землю

 

Начавшееся осенью 1943 года осуществление проекта передислокации секретного производства ракет вскоре коснулось и авиационной промышленности, что потребовало задействования трети всех трудоспособных заключенных[2456]. Когда в конце февраля 1944 года авиазаводы Германии подвергались постоянным бомбовым ударам англо-американских стратегических ВВС (операция «Большая неделя»), имперское министерство авиации запланировало создание десятков подземных объектов. К строительству некоторых из них фактически уже приступили, а в ближайшее время число сооружаемых объектов предполагалось существенно увеличить. 1 марта 1944 года было создано так называемое Командование истребительной авиации (Jägerstab), еще один мощный инструмент координации промышленного производства истребителей и преодоления последствий разрушений авиапредприятий в ходе бомбардировок. Образно выражаясь, он добавил «новые слои» поликратической нацистской диктатуре в ее сумеречные годы.

В круг обязанностей Командования истребительной авиации входило увеличение производства самолетов для обороны воздушного пространства над Германией, ставшего уязвимым для вражеских бомбардировщиков. С самого начала было практически единогласно решено переместить промышленное производство под землю. На совещании, состоявшемся 5 марта 1944 года, Гитлер объявил, что это лишь начало «перевода всех промышленных предприятий Германии под землю». Широко развернулось сооружение подземных промышленных мощностей[2457].

Важную роль в этих планах играли концлагеря. Командование истребительной авиации свело вместе высоких чинов из министерства вооружений, министерства авиации и представителей частных компаний. Не обошлось и без участия СС. «Черный орден» Гиммлера существенно повысил свою значимость, когда в 1944 году авиационный сектор приобрел огромное значение в военной промышленности Германии. Роль СС возросла из-за наличия в распоряжении данного ведомства огромной массы рабов, которую подчиненные Гиммлера торжественно обязались увеличить еще. Дефицит рабочей силы внезапно обострился до крайности. Титанические усилия Заукеля по захвату миллионов новых иностранных рабочих успехом не увенчались, ибо тиски, которыми Германия сжимала континентальную Европу, ослабли. Теперь у СС оставался единственный и последний источник доступной рабочей силы – заключенные концлагерей[2458].

В рамках выполнения задач Командования истребительной авиации СС было поручено взять на себя руководство специальными строительными проектами, поскольку на Альберта Шпеера и его коллег явно произвел впечатление очевидный успех эсэсовцев в создании Доры. Вскоре СС курировали важные проекты по передислокации ряда заводов авиационной промышленности в тесном сотрудничестве с частными подрядчиками. Вблизи новых стройплощадок были созданы подлагеря, и уже к июню 1944 года в них насчитывалось около 17 тысяч заключенных. Кроме того, в упомянутые подлагеря направлялись новые и новые партии узников.

Часть планов предусматривала скорейшую перестройку существующих тоннелей и подземных сооружений. Но вскоре руководство авиационной промышленности убедилось, что это тупиковый путь, ибо обусловленная повышенной влажностью коррозия и теснота производственных помещений негативно отражались на качестве производимой продукции. Исходя из этого, боссы германской авиапромышленности вынашивали надежды на целеориентированные проекты: сооружение обширных новых тоннелей с учетом всех требований будущего производства. Опять же силами СС. Чем ближе Третий рейх подходил к краху, тем более монструозными выглядели эти прожекты в аспекте их размаха, темпов строительства и задействования людских ресурсов[2459].

Одним из самых грандиозных стал проект создания сети тоннелей близ городка Мельк в Нижней Австрии. Там предполагалось размещение завода – под кодовым названием «Кварц» – концерна «Штейр-Даймлер-Пух АГ», активно лоббировавшего этот план и серьезно вовлеченного в его реализацию. Для обеспечения требуемого количества рабочей силы в апреле 1944 года в Мельке был создан филиал Маутхаузена, где в середине сентября содержалось примерно 7 тысяч заключенных. Условия там были неописуемые, постоянно происходили несчастные случаи, поскольку проходка и цементирование тоннелей выполнялись вручную. Здесь погибла почти треть депортированных в этот лагерь заключенных, больше, чем все тогдашнее население соседнего городка Мельк[2460].

Руководителем этой гигантской программы подземного строительства, курируемой СС, был доктор Ганс Каммлер, известный технократ из ВФХА, ранее возглавлявший отдел строительства при имперском министерстве авиации. Каммлер, опытный архитектор, появился в ведомстве Поля еще в 1941 году, где его поставили на руководство строительством (в 1942 году Каммлер был назначен главой отдела С). С тех пор он проявил себя способным управленцем крупных строительных объектов. На новое эсэсовское начальство Каммлер произвел впечатление профессиональными знаниями, опытом работы, энергией и идеологической лояльностью (в НСДАП он вступил в 1931 году, а в СС – два года спустя). Он быстро стал ключевой фигурой нескольких важных проектов – от широкомасштабных программ переселения до создания конвейера смерти в Освенциме. В 1943 году его находившаяся на взлете карьера вознесла Каммлера до управленческих высот германской военной промышленности.

Первым крупным заданием, порученным ему в конце августа 1943 года Гиммлером и Шпеером, было превращение Доры в подземный завод по производству ракет. За этим в марте 1944 года последовал еще более престижный пост: управление всеми передислокациями промышленных объектов в рамках функционирования Командования истребительной авиации. Каммлер, возглавивший так называемый спецштаб Каммлера, рвался и дальше вверх по карьерной лестнице, презрев сотни и тысячи жизней заключенных. Главным для него было и оставалось качественное и в срок завершение порученных задач по строительству и сдаче в эксплуатацию объектов. Что же касалось показателей смертности заключенных, подобные «частности» технократа от СС не волновали. Он не сомневался, что источник готовых к работе на стройках заключенных неисчерпаем.

Каммлер быстро снискал зловещую репутацию. Сорока с небольшим лет, он отличался высокой работоспособностью, в нынешние времена его без колебаний отнесли бы к трудоголикам. Сухопарый, с удлиненным лицом, он вселял в подчиненных чувство подобострастия и страха. Речи Каммлера была свойственна безапелляционность, свои требования он излагал лаконично, ясно формулируя, чего ждет от собеседника.

Генрих Гиммлер восхищался Каммлером и часто с ним встречался. Каммлеру доверял и Гитлер. Уважал его и Альберт Шпеер. Вскоре после того, как 10 декабря 1943 года Шпеер побывал в тоннелях Доры и осмотрел их, он высоко оценил работу Каммлера, отметив «почти невероятную» скорость, с которой тот построил подземный завод, «не имеющий себе равных в Европе». Доктор Каммлер сделался тем, кому можно поручить выполнение любой, даже самой сложной задачи. Генрих Гиммлер ждал результатов, невзирая на трудности, и верный Каммлер обещал их добиться. И все же жестокость не значит эффективность, и некоторым из амбициозных проектов осуществиться было не суждено. Однако карьерный рост Каммлера вопреки всему продолжался. Когда летом 1944 года Командование истребительной авиации преобразовали в Штаб вооружений (Rüstungsstab), сфера компетенции Каммлера расширилась от передислокации подземных заводов до выпуска авиатехники и других программ производства вооружений.

Каммлер снова занялся выпуском ракет, которые срочно потребовались после высадки англо-американских войск в Нормандии в июне 1944 года. Из цехов Доры стало выходить все больше и больше реактивных снарядов. За этим лично надзирал часто приезжавший сюда Каммлер, который имел тогда звание, соответствовавшее армейскому генералу. Первые ракеты «Фау-2» упали на землю Англии в сентябре 1944 года. Вскоре после этого немцы обстреляли ими территорию Франции, Бельгии и Голландии. Спустя несколько месяцев Каммлер стал курировать новые проекты, в том числе строительство подземного штаба для Гитлера в Ордруфе (Тюрингия), проекте первостепенной важности, в котором был использован труд более 10 тысяч заключенных, работавших в конце 1944 и весной 1945 года. Кроме того, он контролировал выпуск почти всего оружия для люфтваффе. О Каммлере даже стали поговаривать как о преемнике Шпеера на посту министра вооружений. Однако тогда Третий рейх уже лежал в руинах, и вряд ли имело смысл наращивать выпуск военной продукции, как отметил в своих мемуарах Шпеер[2461].

Однако, каким могуществом ни обладал бы Каммлер, он не был монопольным хозяином всех подземных производств для нужд немецкой авиации. Несмотря на то что его ведомство курировало большинство крупных проектов по передислокации промышленных предприятий в соответствии с приказами Штаба истребительной авиации, соперничающая Организация Тодта (ОТ) зарекомендовала себя еще одним ключевым игроком в сфере строительства. Эта военно-строительная организация, созданная в 1938 году для сооружения так называемой линии Зигфрида, за время войны быстро разрослась. Использовавшая труд главным образом иностранных рабочих, Организация Тодта осуществляла большое количество строительных проектов по всей оккупированной нацистами Европе, занимаясь в том числе и возведением мостов, дорог и оборонительных сооружений, а также вела широкое жилищное строительство в Германии. Напряженность в отношениях с СС началась после того, как в апреле 1944 года Гитлер поручил Организации Тодта построить гигантские бетонные бункеры для авиационных заводов, выпускавших самолеты-истребители. Хотя этим срочным проектом руководила Организация Тодта, предоставлять рабочую силу для него должны были СС. В июне 1944 года началось создание 14 филиалов Дахау – в окрестностях городов Кауферинг и Мюльдорф-ам-Инн, где несколько десятков тысяч заключенных построили четыре гигантских комплекса подземных бункеров. Организация Тодта, передававшая субподряды на работы частным фирмам, стала теперь крупнейшим надсмотрщиком рабов из лагеря Дахау[2462].

Это не было единственным большим проектом Организации Тодта, в котором использовался труд лагерных узников. В апреле 1944 года ОТ взялась за строительство большой сети бункеров для Гитлера и высокопоставленных нацистских вождей (кодовое название «Ризе» («Гигант»). Заключенных лагерей и других подневольных рабочих, превративших обширный массив лесистой местности в Нижней Силезии в большую строительную площадку, заставили возводить огромные подземные сооружения и сопутствующую инфраструктуру. Всего в 12 новых филиалах Гросс-Розена, известного под общим названием «трудовой лагерь Ризе», содержалось 13 тысяч мужчин-евреев, из которых умерло не менее 5 тысяч человек[2463].

Труд заключенных использовался и во многих других местах, когда нацистам понадобилось защитить свои склады с топливом. После налета в мае 1944 года англо-американской авиации на немецкие заводы, производившие синтетическое горючее, Гитлер наделил широкими полномочиями Эдмунда Гейленберга, чиновника высшего ранга из шпееровского министерства вооружений, поставив задачу обеспечить горючим немецкие танки и самолеты.

Главными задачами нового штаба Гейленберга был ремонт разрушенных заводов по производству синтетического горючего, строительство новых заводов и перенесение их под землю. Многие из этих задач выполняла Организация Тодта, но СС также были привлечены к ним, контролировали ход работ и поставляли бесплатную рабочую силу. В конце ноября 1944 года на стройках Гейленберга трудились около 350 тысяч рабочих, в том числе десятки тысяч узников лагерей, разбросанных по нескольким филиалам. Некоторые из этих лагерей первоначально были созданы для других целей. В Эбензе огромный нефтеперерабатывающий завод был построен в тоннелях, изначально предназначенных для производства ракет «Фау-2». Другие объекты спешно возводились на пустом месте. Например, в Вюртемберге СС создали три новых филиала Нацвейлера для выполнения проекта «Вюсте» («Пустыня») по добыче местного сланца для производства топлива. В нем участвовали заключенные из лагерей-филиалов числом более 10 тысяч человек, в основном занятых на строительстве; тысячи из них умерли[2464].

Перенос немецких военных заводов на новое место менял характер рабского труда лагерных заключенных. Невозможно точно назвать, сколько заключенных немцы использовали таким образом, но численность была весьма велика. В конце 1944 года, по оценкам Поля, около 40 % всех работавших заключенных находились под началом Каммлера. Подавляющее большинство из них содержалось в лагерях, созданных для передислокации производств. Много других узников работало на подобных же стройках, но управлявшихся Организацией Тодта[2465]. Сотни тысяч заключенных были переброшены в новые лагеря, и, хотя стройки были разными, все они несли смерть заключенным. Подпитывая надежды на чудодейственную победу Германии, нацистская верхушка приносила в жертву целые армии узников концлагерей.

 

Война и рабский труд

 

Генрих Гиммлер не упускал случая петь дифирамбы концлагерным трудовым армиям. В 1944 году превозношение до небес их вклада в военную экономику стало общим местом в речах перед высокопоставленными нацистами. Гиммлер обычно живописал концентрационные лагеря как эффективные и современные фабрики оружия с продолжительными рабочими сменами и строгой дисциплиной. Выслушав одну из его речей, Йозеф Геббельс назвал позицию Гиммлера «довольно суровой». Но рейхсфюрер СС подчеркнул, что сочувствие к заключенным ни к чему. Хотя в это было трудно поверить, но он действительно заявил в речи перед генералами вермахта в июне 1944 года, что, дескать, заключенным в его лагерях живется лучше, чем «многим рабочим в Англии или Америке». Что касается производительности труда, то они отрабатывали миллионы часов ежемесячно, создавая огромный арсенал высокотехнологичного оружия. Гиммлер особенно гордился подземными заводами, производящими ракеты и авиационные двигатели, где «эти недочеловеки создают оружие для военных нужд». В заключение рейхсфюрер СС добавил, что столь впечатляющие успехи были обусловлены блестящей технической подготовкой СС и производительностью труда заключенных, которые работали в два раза прилежнее, чем иностранные рабочие[2466]. Ни одно из этих утверждений не соответствовало действительности, хотя, учитывая склонность Гиммлера к самообману, возможно, он и на самом деле безоговорочно верил в то, о чем говорил.

Производительность рабского труда в концлагерях была гораздо ниже, чем утверждал Гиммлер. Многие заключенные не работали вовсе – из-за болезней, слабости или отсутствия работы. Согласно данным эсэсовцев, весной 1944 года почти каждый четвертый узник Освенцима был инвалидом или лежал в лазарете[2467]. Что касается большинства работающих заключенных, то они были намного слабее обычных рабочих.

Рацион заключенных лагерей (и других узников нацистов) приказом Имперского министерства продовольствия и сельского хозяйства в 1944 году урезали снова, что обрекло еще больше заключенных на голод и смерть. Некоторые узники получали не более 700 килокалорий в день[2468]. Меры ВФХА по улучшению питания в лагерях носили преимущественно косметический характер; пустыми словами голодных людей было не накормить[2469].

Общая производительность труда заключенных сильно отставала от ожиданий эсэсовского начальства и промышленников[2470]. Правда, производительность труда отдельных групп квалифицированных и лучше питавшихся заключенных была близка к производительности других рабочих[2471]. Но на основную массу узников подобное не распространялось. Производительность их труда достигала примерно половины, а в строительстве, возможно, всего трети от таковой среднего немецкого рабочего[2472]. И, несмотря на исключения, вроде завода Хейнкеля в Ораниенбурге, труд узников концлагерей не всегда был даже рентабелен. После вычета всех накладных расходов он нередко оказывался ничуть не дешевле труда свободного немецкого рабочего. Однако продолжал приносить пользу: в противном случае зачем в 1944 году такое количество фирм столь энергично пытались получить на свои производства лагерных заключенных? Решающим фактором здесь было не то, что узники дешево им обходились, а то, что благодаря их доступности государственные и частные компании получали дополнительные рабочие руки и заказы на строительные объекты[2473].

Несмотря на то что в 1944 году система лагерей заняла более значимое место в военном производстве Германии, что касалось массовой эксплуатации узников, тут СС оказались обойдены. Началом внутренних распрей в ВФХА явилось оттеснение Гансом Каммлером на второй план распорядителя рабского труда Герхарда Маурера (из управленческой группы D). В новых лагерях, наподобие Доры, последнее слово всегда оставалось за Каммлером[2474]. Свою власть над принудительным трудом усилил и министр вооружений Альберт Шпеер, что было закреплено приказом от 9 октября 1944 года. Теперь новые заявки на заключенных направлялись уже не в ВФХА, а в министерство Шпеера, что нанесло существенный удар по могуществу и престижу ведомства Гиммлера[2475].

Частная промышленность вышла из-под контроля СС, и главы компаний приезжали в концлагеря выбирать себе рабов сами. Больше всего им хотелось получить сильных и высококвалифицированных заключенных предпочтительно со знанием немецкого языка. «Нас выбирали, как скот на базаре, – вспоминала украинская заключенная Галина Бушуева-Забродская о приезде в Равенсбрюк в конце 1943 года сотрудников завода Хейнкеля. – Они даже заставляли нас открывать рот и разглядывали зубы»[2476]. Предпринятая ВФХА в 1944 году амбициозная попытка управления задействованием заключенных посредством современной, считываемой машиной базы данных с перфокартами и кодированными числами (так называемая технология Холлерита) вскоре провалилась, и руководство ВФХА к ней больше не возвращалось[2477]. Чем сильнее система концлагерей СС вовлекалась в деятельность оборонной промышленности Германии, тем меньше контролировала своих заключенных.

Более того, несмотря на напыщенные заявления Гиммлера, вклад лагерей в военное производство оставался минимальным. Летом 1944 года, когда выпуск оружия достиг пика за все военные годы, трудившиеся на оборонных предприятиях заключенные составляли не более 1 % от всей рабочей силы Третьего рейха. Участие СС наиболее зримо проявлялось лишь в проектах, связанных с переброской производств на новые места[2478]. Однако большинство подобных проектов было стратегически бессмысленно еще до начала их реализации. Перевод производства под землю стал последним ходом в уже проигранной партии[2479]. Ведомство Гиммлера было идеальным партнером для подобного рода обреченных на провал планов. Высокопоставленные эсэсовцы вроде Освальда Поля, невзирая на все предыдущие неудачи, по-прежнему питали иллюзии относительно своей роли в экономике[2480].

Даже самые громкие проекты, начатые при участии СС, очень мало помогли рейху в войне. Несмотря на капиталовложения, составившие сотни миллионов рейхсмарок, и использование труда десятков тысяч рабов, строительство в Освенциме огромного производственного комплекса концерна «ИГ Фарбен» так и не завершили, не удалось наладить и производство синтетического каучука и бензина[2481]. Аналогичным образом несколько проектов штаба Гейленберга дошли лишь до начальной стадии реализации. Первые заводы проекта «Пустыня», начавшие работать ранней весной 1945 года, вместо нормального горючего выдавали лишь маслянистый продукт, непригодный для тех танков, что еще оставались у гитлеровской Германии[2482]. Дора так никогда и не стала той высокотехнологичной подземной фабрикой, о которой грезил рейхсфюрер СС. Количество столь желанных ракет «Фау-2» весной 1945 года составило 6 тысяч единиц, и их выпуск сильно отставал от производственного графика. И хотя эти ракеты убили тысячи мирных граждан европейских стран и были действенным инструментом пропаганды внутри Германии, их стратегический потенциал оказался крайне мал. Как отметил историк Майкл Дж. Нейфелд, уникальность этого оружия состояла в другом: «При производстве «Фау-2» людей умерло больше, чем от обстрелов»[2483]. Этими словами можно подытожить участие СС в германской военной промышленности в целом. Его главным результатом были не горючее, самолеты или пушки, а страдания и гибель узников концлагерей[2484].

В 1944 году смертность заключенных была выше, чем в предыдущем 1943-м. Общие условия содержания грозили узникам новыми смертями, и эсэсовцы расширили свои сократившиеся годом ранее смертоносные селекции, поскольку больные представляли помеху не только для эффективности военного производства, но и угрозу здоровью остальных узников. Других жертв, лишенных непосильным трудом последних сил, возвращали в главные лагеря, где они быстро умирали в секторах, отведенных для ослабленных и больных[2485]. Или же отправляли на верную смерть в другие места. В Маутхаузене их помещали в изолятор, а когда численность содержавшихся там людей превзошла количество всех прочих категорий заключенных, эсэсовцы пошли на радикальный шаг. Они восстановили связи с фабрикой смерти в Хартхайме и с апреля по декабрь 1944 года отправили в газовые камеры не менее 3228 «мусульман»[2486]. Однако гораздо чаще транспорты с обреченными на смерть заключенными шли в другие места. Например, ослабевших от голода и болезней евреев из филиалов, располагавшихся внутри старых границ Германии, депортировали в Освенцим[2487].

Кроме того, два других основных лагеря, Майданек и Берген-Бельзен, оставались в значительной степени не затронутыми экономической мобилизацией для нужд военного производства, и в них начали свозить умиравших заключенных из других лагерей. В ноябре 1943 года Майданек во многом утратил свое прежнее назначение и с декабря после убийства заключенных-евреев превратился в конечный пункт назначения больных и умирающих узников из концлагерей на территории Третьего рейха. Кто-то погибал еще в пути, однако гораздо больше – за колючей проволокой лагеря. В одном лишь в марте 1944 года, когда в Майданеке содержалось примерно 9 тысяч заключенных, лагерная администрация зарегистрировала более 1600 смертей[2488].

С весны 1944 года эстафету Майданека, который начали заранее готовить к эвакуации в ожидании скорого наступления Красной армии, принял Берген-Бельзен. В январе 1945 года около 5500 больных заключенных из других лагерей, признанных использовавшими их труд хозяевами промышленных предприятий (по выражению эсэсовского лагерного начальства) «ненужной обузой для производства», отправили в Берген-Бельзен[2489]. Первый подобный транспорт прибыл из Доры в конце марта – начале апреля 1944 года. По воспоминаниям одного из узников Доры, исхудавших как скелеты людей – многие из них были с забинтованными конечностями – побросали в открытые вагоны «словно мешки с углем». Крики стали раздаваться еще до того, как состав тронулся в путь. По прибытии в Берген-Бельзен выживших оставили в пустых бараках без еды и одеял. «Смерть косила нас очень быстро», – вспоминал много лет спустя французский заключенный Жозеф-Анри Мулен[2490].

 

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 309; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!