ПЕРВАЯ «ОТТЕПЕЛЬ» И НОВЫЕ «ЗАМОРОЗКИ» 4 страница

²⁸Жуков Ю., Плышевский И., Рассадин Г. Три месяца в Женеве. М.: Прав­да, 1954. С. 122.

²⁹ U. S. Department of State. Foreign Relations of the United States, 1952—1954. Wash. : U. S. Government Printing Office, 1981. Vol. 16. P. 899. (Далее - FRUS. V. 16.)

³⁰ Содержание бесед Молотова с Бидо 7 июня 1954 г. см. в: АВП РФ, ф. 06, оп. 13а, п. 25, д. 8, л. 24—28; Молотова с Беделлом Смитом — в FRUS. Vol. 16. Р. 1059.

³¹ Devillers Ph., Lacouture J. Op. cit. P. 233—234. ³²АВП РФ, ф. 0445, on. 2, п. 1, д. 1, л. 4.

³³ Например, на встрече военных экспертов 27 мая 1954 г. См.: Там же, л. 8.

³⁴ Там же, л. 33.

³⁵ PRO, FO 371 112073.

³⁶ Lacouture J. Pierre Mendes France. P.: Seuil, 1981. P. 12, 241—242. ³⁷РГАНИ, ф. 2, on. 1, д. 94, л. 15, 22-23.

³⁸ PRO 371 112074.                        -                                          >

³⁹ Devillers Ph., Lacouture J. Op. cit. P. 260. ⁴⁰АВП РФ, ф. 06, on. 13a, п. 25, д. 8, л. 59.

⁴¹ АВП РФ, ф. 0100, оп. 47, п. 379, д. 7, л. 69.

⁴² АВП РФ, ф. 06, оп. 13а, п. 26, д. 8, л. 80-87.

⁴³ Там же, л. 80, 82.

⁴⁴ Cable J. The Geneva Conference of 1954 on Indochina. L.: Macmillan, 1986. P. 116.

⁴⁵ Первоначально Даллес был противником возвращения Смита на Женев­скую конференцию, так как скептически оценивал ее перспективы, которые, по его мнению, были более благоприятны для Вьетмина, нежели для Запада. Иде-ну и Мендес-Франсу пришлось использовать всю силу своих аргументов, что­бы убедить американцев в необходимости их присутствия в Женеве. См.: FRUS. Vol. 13. Pt. 2. P. 1800-1834.

⁴⁶ Randle R. F. Geneva 1954: The Settlement of the Indochinese War. Princeton, N. J._: Princeton University Press, 1969. P. 317—318.

⁴⁷АВП РФ, ф. 06, on. 13a, п. 25, д. 8, л. 96.

⁴⁸ Согласно сообщению американской делегации, посланному в Вашингтон, «Молотов сказал, что все это показывает, что недавние частные беседы были успешными, и выразил надежду, что этот успех будет подхвачен». FRUS. Vol 16 Р. 1432.

⁴⁹ «The strangest performance to date». Ibid. P. 1434.

⁵⁰ PRO, FO 371 112079.

⁵¹ Joyaux F. La Chine et le reglement du premier conflit d'Indochine (Geneve 1954). P.: Publications de la Sorbonne, 1979. P. 281.

⁵² Ibid. P. 282.

⁵³ Ibid. P. 284.

⁵⁴АВП РФ, ф. 06, on. 13a, п. 25, д. 8, л. 100-112.

⁵⁵ Randle R. Op. cit. P. 240.

⁵⁶ PRO, FO 371 112079.

⁵⁷ Действительно, перспективы создания военного блока в регионе активно обсуждались этими странами на всем протяжении рассматриваемого периода. В конце концов такой блок, СЕАТО, был создан в феврале 1955 г. Подробнее об этом см.: Anderson D. L. Trapped by Success. The Eisenhower Administration and Vietnam, 1953—1961. N. Y: Columbia University Press, 1991; Arnold J. R. The First Domino. Eisenhower, the Military, and America's Intervention in Vietnam. N. Y: Morrow, 1991.

⁵⁸АВП РФ, ф. 06, on. 13a, п. 25, д. 8, л. 103.

⁵⁹ И на самом деле, делегация США действовала в отношении делегаций Камбоджи и Лаоса в соответствии с инструкциями, утвержденными Даллесом, которые гласили: «Продолжать поддерживать заявления камбоджийцев и лаос­цев о их миролюбивых намерениях, но предостерегать их против любых обяза­тельств перед коммунистическим блоком, способных подорвать их нынешнюю оборону или воспрепятствовать их участию в оборонительных соглашениях, ко­торые могут последовать затем». FRUS. Vol. 16. Р. 1226.

⁶⁰ Lacouture J. Op. cit. P. 257.

⁶¹ Ibid. P. 258.

⁶²АВП РФ, ф. 0445, on. 1, п. 6, д. 27, л. 107-109.

⁶³ См. по этому вопросу аргументацию в книге: Randle R. F. Op. cit. P. 373— 385; а также Cable J. Op. cit. P. 129—132.

⁶⁴АВП РФ, ф. 06, on. 13a, п. 25, д. 8, л. 86.

⁶⁵ Там же, л. 123.

⁶⁶ FRUS. Vol. 13. Part 2. P. 1860.

 

H. И. ЕГОРОВА

ЕВРОПЕЙСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ,

1954-1955 гг.: ПОИСКИ НОВЫХ ПОДХОДОВ

Со сменой политического руководства в Кремле после смерти Сталина 5 марта 1953 г. западные лидеры связывали определенные надежды на ослабление международной напряженности. Об этом было заявлено в известной речи президента Д. Эйзенхауэра «Шанс для мира», произнесенной 16 апреля 1953 г., а также в выступлении У. Черчилля в палате общин 11 мая 1953 г. Касаясь вопросов внеш­ней политики, глава консервативного правительства Великобрита­нии, вновь, как и в 1950 г., призвал к неофициальным переговорам на высшем уровне с целью ослабления холодной войны.

Эти настроения совпадали и с высказываниями нового советского коллективного руководства в лице Л. П. Берии, Н. С. Хрущева, Г. М. Маленкова в пользу улучшения отношений СССР и стран За­пада (которые в последние годы жизни Сталина характеризовались ожиданием новой войны), а также с некоторыми практическими ша­гами в сторону снижения напряженности. Содержание беседы В. М. Молотова с послом Великобритании Г. Гаскойнем и бывшим министром торговли Г. Вильсоном, состоявшейся 21 мая 1953 г., по­казывает, что, хотя и в осторожной форме, министр иностранных дел дал понять собеседникам о наличии у Советского правительства ин­тереса к предложению Черчилля относительно совещания на высшем уровне¹. 2 июня 1953 г., накануне планировавшейся в этом месяце на Бермудах встрече трех западных лидеров, которая в числе про­чих вопросов предполагала обсуждение возможного совещания в верхах, Молотову было передано «секретное и личное послание У. Черчилля», которое было затем разослано верхушке советского ру­ководства, начиная с Берии, Маленкова, Хрущева. В этом послании совещание на Бермудах расценивалось как возможность «наведения мостов» между Востоком и Западом, начиная с таких конкретных шагов, как решение вопроса о военнопленных корейской войны². Но, как известно, из-за болезни Черчилля и правительственного кризиса во Франции встреча лидеров ведущих западных держав со­стоялась только в декабре 1953 г., а с 10 по 14 июля 1953 г. в Ва­шингтоне прошло совещание трех заместителей министров иност­ранных дел, которое негативно отнеслось к идее совещания глав правительств великих держав и приняло решение созвать совещание министров иностранных дел США, Англии, Франции и СССР по германскому и австрийскому вопросам.

Результат вашингтонской встречи не мог не оказать своего отри­цательного воздействия на отношение советского МИДа к предло­жениям Черчилля относительно созыва четырехстороннего совеща­ния на высшем уровне, а также к идее двусторонней англо-советской встречи в верхах³. Тем более что в советском руководстве преобла­дала точка зрения, что Великобритания, как младший партнер США в НАТО, находится в полной зависимости от Вашингтона и не спо­собна самостоятельно воздействовать на изменение враждебной по­литики Запада в отношении СССР.

Однако и новая западная инициатива относительно совещания министров иностранных дел далеко не сразу нашла отклик в совет­ском руководстве. Об этом красноречиво свидетельствует перепис­ка по вопросу созыва совещания, начало которой было положено нотой госдепартамента США посольству СССР от 15 июля 1953 г.⁴ и которая затем продолжалась в течение 4 месяцев. В подходах со­ветского руководства к австрийскому и особенно к германскому воп­росам, являвшимся ключевыми для разрядки напряженности в Ев­ропе, продолжали доминировать прежние идеологические установ­ки, сталинская риторика и критика НАТО, ЕОС и Боннских соглашений. Весьма показательной в этом плане явилась характери­стика международной обстановки и оценка переговоров с Западом, которые были даны Председателем Совета Министров СССР Г. М. Маленковым на июльском Пленуме ЦК КПСС 1953 г., призван­ном осудить антипартийную и антигосударственную деятельность Бе­рии, хотя именно на этом партийном форуме началось развенчание культа личности Сталина. В противоречии со своим заявлением на по-хоронах Сталина о возможности «длительного сосуществования и мирного соревнования двух различных систем»⁵ Маленков в своем заключительном слове на Пленуме, касаясь внешней политики СССР, акцентировал марксистский тезис о неизбежности обострения отно­шений между силами коммунизма и капитализма из-за все большей утраты последним влияния в мире. Опираясь на данный тезис, Ма­ленков предостерегал против любых проявлений слабости и колеба­ний в проведении советской политики мира. «Когда потребуется, — отметил докладчик, — мы пойдем на переговоры с империалистами, на так называемые совещания, но без каких-либо предварительных условий. Мы не при всяких условиях пойдем на совещания, мы не допустим односторонних уступок»⁶.

Но уже 8 августа 1953 г. на 5-й сессии Верховного Совета Мален­ков недвусмысленно высказался в пользу необходимости разрешения спорных вопросов путем дипломатических переговоров и вновь заявил, что СССР выступает «за мирное сосуществование между двумя систе­мами»⁷. Причина произошедшей смены идеологических установок ко­ренилась не только в благоприятной для группировки Н. С. Хрущева расстановке внутриполитических сил после ареста Л. П. Берии, по­скольку, как известно, в германском и югославском вопросах Берия, исходивший из собственных соображений, занимал более радикаль­ные позиции, выступая за единую нейтральную Германию и норма­лизацию советско-югославских отношений⁸. Весьма примечательно, что глава Советского правительства в этой же речи, не дожидаясь испытания советской водородной бомбы (которое состоялось и успеш­но завершилось 12 августа под Семипалатинском), заявил об утрате Соединенными Штатами второй ядерной монополии.

Таким образом, смена внешнеполитических акцентов не в после­днюю очередь диктовалась фактором усиления советской военной мощи и временным лидерством в создании транспортируемого ядер­ного оружия, хотя и небольшой мощности — 200—400 килотонн⁹. Именно на увеличении ядерного потенциала СССР и на овладении термоядерным оружием, а не на миролюбивых советских заявлени­ях, нацеленных, по мнению госсекретаря США Дж. Даллеса, на под­рыв единства и силы Западной Европы, было сфокусировано главное внимание американской администрации¹⁰. Докладывая конгрессу США 17 августа о выполнении Программы взаимного обеспечения безопасности (которая стала функционировать с 1951 г.), президент Эйзенхауэр подчеркнул, что при планировании американской оборо­ны необходимо принимать во внимание «неуклонное увеличение спо­собности России к атомному нападению» и то, что СССР не под­крепляет свои жесты в отношении уменьшения международной на­пряженности конкретными действиями".

30 октября 1953 г. президент Эйзенхауэр одобрил документ Со­вета национальной безопасности (NSC 162/2), в котором были из­ложены базовые принципы новой доктрины национальной безопас­ности США, получившей название «новый взгляд». В соответствии с новой стратегической доктриной, которая в завершенном виде прозвучала в выступлении Даллеса на заседании Совета по между­народным отношениям 12 января 1954 г., ядерные силы становились основой национальной обороны США при значительном сокраще­нии обычных вооруженных сил¹². Таким образом, облегчалось фи­нансовое бремя содержания американской армии и одновременно укреплялась ее мощь. Суть новой стратегии сводилась к тому, что лучшим способом предотвращения агрессии или ответом на любой враждебный акт советского блока будет немедленный массирован­ный ответный удар с использованием ядерного оружия (доктрина «массированного возмездия»). Иными словами, речь шла о возмож­ности превентивного ядерного удара¹³.

Опора на ядерное оружие в системе обороны Запада как средство «сдерживания» советской агрессии и единственный способ предот­вращения завоевания Советским Союзом Западной Европы в случае войны стала основой стратегической концепции НАТО. С декабря 1953 г. Военный комитет НАТО приступил к ее разработке, намечая в качестве одной из главных целей дать понять Советам, «что в слу­чае агрессии они немедленно подвергнутся разрушительной контр­атаке с применением атомного оружия», в том числе водородного¹⁴. В окончательно виде новая концепция была принята Военным ко­митетом Североатлантического блока 22 ноября 1954 г. (документ МС48)¹⁵.

Следовательно, к середине 1950-х годов гонка вооружений в хо­лодной войне приобрела крайне опасное ядерное измерение. Одна ко что касается советских лидеров, то неизменно выступая в ООН и на других международных форумах за запрещение атомного, а за­тем и водородного оружия, они все еще только продвигались по пути полного осознания его разрушительной силы и гибельных послед­ствий. Прозвучавший в известном выступлении Маленкова 12 мар­та 1954 г. на встрече с избирателями новый тезис о том, что третья мировая война с применением ядерного оружия приведет к «гибели мировой цивилизации»¹⁶, был подвергнут острой критике на январ­ском Пленуме ЦК КПСС 1955 г. Особенно резко осуждал «грубую ошибку» Маленкова В. М. Молотов, подчеркивавший, что «друзья СССР» (в частности П. Тольятти) восприняли публикацию его речи в «Правде» как директиву ЦК и стали повторять данный тезис¹⁷. По мнению министра иностранных дел, строго придерживавшегося дог­мы о превращении «третьей мировой войны в гражданскую», «не о «гибели мировой цивилизации», не о «гибели человеческого рода» должны говорить коммунисты, когда дело идет о новой мировой войне, а о том, чтобы подготовить и мобилизовать все силы для гибели капитализма, для гибели буржуазии»¹⁸. Позицию Молотова разделяли и другие члены Президиума ЦК КПСС, хотя не исклю­чено, что критика данной «ошибки» Маленкова, в числе других его «промахов», была связана с продолжавшейся в советских верхах борьбой за власть и отстранением его от должности Председателя Совмина.

Данная идеологическая установка, занижавшая разрушительный потенциал ядерных вооружений, не могла не накладывать отпечаток на советскую военно-стратегическую доктрину. При Сталине большое внимание уделялось защите от атомного нападения и развитию средств доставки ядерного оружия, но советский лидер не считал атомную бомбу решающим оружием и эффективным противовесом сухопутным войскам и военно-морскому флоту. Постсталинское партийно-правительственное руководство продолжило курс на созда­ние стратегических ядерных сил страны¹⁹ и при этом приступило к пересмотру тактики и науки ведения боевых операций с учетом ис­пользования ядерного оружия противником. В конце 1954 г. ядерное оружие впервые было поставлено в военные округа СССР. К 1956 г. высшее советское командование в лице маршалов Г. К. Жукова и Р. Я. Малиновского полагало, что оперативные планы должны бази­роваться на использовании ядерного и другого оружия массового уничтожения²⁰. Однако разработчики советской военной стратегии в отличие от своих западных коллег полагали, что массированный ядер­ный удар определяет лишь сроки войны, но не ее характер, т. е. он расчищает путь для наступления сухопутных сил²¹.

Тупик в дипломатических переговорах по вопросам созыва сове­щания министров иностранных дел во многом был обусловлен прин­ципами политики с позиции' силы, которыми продолжали руковод­ствоваться обе стороны. Запад не собирался отступать от своих пер­воначальных предложений относительно обсуждения германской и австрийской проблем. Советское правительство в свете июньских со­бытий 1953 г. в ГДР и разработки новых инициатив по германско му вопросу, в которых выдвигалась идея создания единого времен­ного правительства до проведения общегерманских выборов при одновременном функционировании в этот период в двух германских государствах собственных правительств, в ноте от 15 августа прави­тельствам Великобритании, Франции и США по германскому воп­росу предлагало созвать в течении 6 месяцев мирную конференцию для рассмотрения вопроса о мирном договоре с Германией. В отно­шении же предложения западных держав о созыве в кратчайшие сроки совещания министров иностранных дел Советское правитель­ство полагало, что после подписания 27 июня 1953 г. в Паньмыньч-жоне перемирия в Корее создались благоприятные условия для об­мена мнениями по более широкому кругу вопросов. Прежде всего, об уменьшении международной напряженности (сокращение воору­жений, иностранные базы на чужих территориях и др.)²². Поэтому Советское правительство настаивало на совершенно неприемлемом для США предложении о приглашении на эту встречу КНР в каче­стве пятой великой державы.

На Западе то упорство, с которым советская сторона продолжа­ла выдвигать встречные условия в отношении встречи министров иностранных дел, было расценено как проявление «страха», а не «силы». В конечном итоге в ноте от 26 ноября 1953 г. советское пра­вительство, руководствуясь интересами ослабления международной напряженности, выразило готовность принять участие в совещании министров иностранных дел США, СССР, Англии и Франции, ого­ворив лишь два условия: поставить на этой встрече вопрос о созыве в ближайшем будущем совещания пяти великих держав и провести предстоявшую встречу в Берлине. На пресс-конференции 1 декабря 1953 г. Даллес охарактеризовал советскую ноту как дипломатическую и моральную победу Запада и выразил надежду на изменение пози­ции СССР в германском и австрийском вопросах²³.

Однако, как свидетельствуют дипломатические архивные доку­менты, дальнейшее изменение советской позиции в германском воп­росе происходило в ином направлении, чем подразумевалось запад­ными лидерами: решение германского вопроса стало все больше увязываться СССР с созданием системы коллективной безопасности в Европе. Общеизвестно, что идея создания системы коллективной безопасности в Европе выдвигалась советской дипломатией в пред­дверии Второй мировой войны. Обращение к этой концепции но­вого советского руководства было связано с активным обсуждением в 1953 г. в западных политических кругах планов предоставления СССР гарантий безопасности в связи с планами создания ЕОС и ремилитаризации Западной Германии. Весьма важным документом в этом отношении является развернутая справка МИД СССР «О про­ектах предоставления западными державами «гарантий» Советскому Союзу и другим европейским странам», представленная Молотову в январе 1954 г. (хотя краткая справка по этой же тематике поступила в секретариат Громыко уже в октябре 1953 г.²⁴). Авторы документа заместитель министра иностранных дел Г. М. Пушкин и заведующий 3-м европейским отделом МИД В. С. Семенов, предполагая, что западные державы на Берлинском совещании предложат СССР за­ключить соглашение о «гарантиях европейской безопасности», наи­большее внимание уделяли «плану Черчилля», который в своем вы­ступлении от 11 мая 1953 г. первым поставил вопрос о предоставле­нии Советскому Союзу «гарантий» безопасности по типу Локарнских соглашений 1925 г. На это газета «Правда» 24 мая откликнулась пе­редовой статьей, разоблачавшей несостоятельность политики Локар-но, которая, предоставляя ограниченные гарантии, не решила проблем безопасности в межвоенный период, и в условиях послевоенного мира вновь привела бы к обострению международных отношений²⁵. В то же время, высокопоставленные эксперты не обошли вниманием и «план Аденауэра», и «план Ван Зееланда», и идеи других западных поли­тиков, предлагавших различные конфигурации соглашений²⁶.

В качестве основных выводов в справке подчеркивалось, что за­падные предложения относительно гарантий безопасности СССР или «гарантий общеевропейской безопасности» «служат лишь прикрыти­ем для планов создания европейской армии и проведения на этой основе ремилитаризации Западной Германии»²⁷, хотя и не отрица­лось, что во Франции и других западноевропейских странах имели место настроения общественности в пользу как гарантий против аг­рессии Германии, так и «опасности» со стороны СССР. При этом авторы документа отмечали, что западные политики проявляли бес­покойство по поводу возможности выдвижения советской делегацией на Берлинском совещании таких предложений о системе европей­ской безопасности, которые отвечали бы национальным интересам французов и отчасти немцев, в частности предложений об активи­зации франко-советского и англо-советского договоров и их допол­нении системой соглашений, которые связали бы Францию и Гер­манию со странами восточного блока.

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 302; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!