Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г. 2 страница
Представленный вниманию читателей новый сборник статей, подготовленный Центром по изучению холодной войны Института всеобщей истории, направлен на освещение наиболее спорных вопросов, а также сюжетов, ранее не рассматривавшихся в отечественной историографии, и теоретическое обобщение уже накопленного конкретно-исторического материала. Если говорить о концепции книги в целом, то статьи объединяет общий замысел авторского коллектива: показать холодную войну как процесс, на зарождение и динамику которого влияли не только глубинные идейно-политические факторы, но и целый ряд событий международной и внутриполитической жизни обеих противоборствующих сторон. Выбор хронологических рамок с 1945 г. до начала 1960-х годов обусловлен целью изучения наиболее острого периода конфронтации, а также тем комплексом отечественных документов, которые к настоящему времени рассекречены и могли быть использованы исследователями при подготовке книги. Все статьи (часть их имеет примечания с развернутыми авторскими комментариями) написаны на основе документальных материалов из российских и зарубежных архивов.
Среди тех проблем, которые все еще вызывают жаркие споры между историками, на первом месте продолжают оставаться само определение холодной войны, ее хронология и дилемма приоритетности геополитических или идеологических факторов в качестве причин конфронтации. Данные проблемы наиболее полно представлены в статьях Д. Г. Наджафова и В. О. Печатнова, относящих начало драматического конфликта между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции к 1945—1946 гг. Однако в соответствии с предложенной Наджафовым интерпретацией, истоки холодной войны восходят даже к 1917 г., поскольку ее возникновение связано со структурными противоречиями между двумя различными социально-политическими системами. Причем решающая роль в конфликте принадлежала идеологической несовместимости социалистической и капиталистической систем. Хотя данная концепция далеко не нова и впервые была всесторонне обоснована в начале 1960-х годов Д. Флемингом21, а также имеет своих сторонников как среди зарубежных, так и российских исследователей, Наджафов предлагает собственную оригинальную систему доказательств, которая базируется на тщательном изучении документов бывших партийных архивов и тезисе о том, что изучение проблематики холодной войны не может быть оторвано от «исторических причин падения коммунистической власти в СССР». Отличие подхода Наджафова состоит также в том, что он рассматривает Вторую мировую войну как рубеж, за которым последовала следующая, более активная фаза холодной войны, принявшая конкретную форму острого соперничества между СССР и США.
|
|
Если Д. Г. Наджафов отдает предпочтение решающему влиянию идеологического фактора в генезисе холодной войны, то В. О. Печат-нов примыкает к сторонникам синтеза идеологических и геополитических причин в возникновении послевоенной конфронтации двух сверхдержав. Проанализировав процесс двойной перестройки советско-американских отношений (от «холодного мира» к боевому союзу и затем к холодной войне), автор выделяет среди главных причин враждебных отношений бывших союзников, начиная с 1946 г.: складывание антисоветского консенсуса в США, реидеологизацию американской политики в отношении СССР как антитезы рузвельтов-скому курсу на сотрудничество, возврат к тотальному контролю во внутриполитической жизни СССР, геополитические притязания и великодержавность Сталина. В целом Печатнов считает, что все участники «большой тройки» несут ответственность за девальвацию сотрудничества и переход к холодной войне. Доступ автора к документам Архивам Президента РФ и Службы внешней разведки позволил ему ввести в оборот немало новых фактов, касающихся отношения западных союзников к притязаниям СССР на укрепление своих позиций в Средиземноморье, получения опеки над итальянскими колониями и др.
|
|
Не менее дискуссионной и даже более мифологизированной является тема становления восточного блока. Основные расхождения в данном вопросе среди российских историков выявляются в различной оценке роли внешнего (политика Москвы) и внутреннего (деятельность национальной партийно-государственной номенклатуры) факторов при возникновении и утверждении режимов советского типа в странах Восточной Европы, а также в толковании народной демократии22. Поэтому представленные в сборнике две статьи Л. Я. Гиби-анского, в которых автор на основе документальной реконструкции взаимоотношений СССР со странами восточноевропейского региона в период с начала 1940-х годов до 1953 г. стремится доказать, что процессы становления социалистических режимов и советского блока являлись взаимосвязанными, отличаются полемической направленностью. Придавая большое значение тому факту, что советское руководство было обеспокоено будущим Восточной Европы еще задолго до успешного наступления Красной Армии и что после ее вступления на территорию восточноевропейских стран СССР занял определяющие позиции в регионе в отличие от своих союзников по антигитлеровской коалиции, Гибианский тем не менее гибко подходит к выявлению степени советского влияния на создание режимов народной демократии. Новизна авторского подхода состоит в том, что он, исходя из взаимодействия внутренних социально-политических причин и роли Советского Союза, делит страны Восточной Европы на три группы в соответствии с тем, как там осуществлялось создание народной демократии: при советской поддержке, но на собственной основе; при преобладающем советском вмешательстве; при решающем воздействии СССР в сочетании с влиянием национальных общественно-политических сил.
|
|
|
|
Принцип классификации применен автором и при анализе режимов народной демократии в различных восточноевропейских странах. В зависимости от того, какое положение занимали коммунисты в той или иной стране Восточной Европы в 1945—1947 гг., Гибианский выделяет три типа режима народной демократии. Как подчеркивает автор, существование разных типов народной демократии значительно усложняло процесс формирования советского блока, но до рубежа 1946/47 г. Москва продолжала проводить дифференцированную политику в отношении стран Восточной Европы, т. е. ориентировалась на более короткие или длинные сроки советизации. Автор критически оценивает концепцию, разделяемую рядом других российских историков, что до середины 1947 г. Сталин допускал развитие стран Восточной Европы по «национальному» (т. е. более демократическому) пути к социализму. По мнению Гибиан-ского, формула «несоветского пути» означала «растянутую советизацию» и имела «камуфляжный смысл». Поднимая вопрос о расхождениях российских историков в датировке и оценке существа советско-югославского конфликта, Гибианский опровергает точку зрения, согласно которой этот конфликт возник как часть сталинского плана перехода от политики «национальных путей» к социализму к насаждению единообразия по советскому образцу. С точки зрения автора, конфликт Сталина с Тито был скорее первым расколом в социалистическом лагере. В работе Гибианского читатель найдет и другие критические оценки, а также интересные размышления о методологии исследования темы.
В статье Н. И. Егоровой показана специфика консолидации западного блока, который в совокупности с процессами, происходившими в советской сфере влияния, явился одним из системообразующих факторов формирования биполярности послевоенных международных отношений и эскалации холодной войны. Значительное внимание в статье уделено планам западных держав в отношении интеграции Западной Германии в европейскую систему безопасности и соответствующей реакции советского руководства. В этой связи автор касается дискуссионных вопросов (не разделяя позицию А. М. Филитова) об истинных мотивах посылки советской ноты от 10 марта 1952 г. (так называемая «нота Сталина») правительствам Англии, Франции и США и о степени обеспокоенности советского руководства перспективой ремилитаризации ФРГ и ее вступления в Европейское оборонительное сообщество в начале 1950-х годов. В контексте анализа блоковой политики Запада, создания армии НАТО и расширения стратегических границ Североатлантического альянса Егорова затрагивает важную, но пока еще находящуюся на периферии интересов российских историков (в силу закрытости необходимых архивов) тему военного измерения холодной войны.
Поскольку германский вопрос, как одна из главных причин и движущих сил холодной войны, по-прежнему порождает различные интерпретации, большой интерес представляет статья А. М. Филитова, предлагающего искать ответ на спорные вопросы посредством конкретного анализа отдельных периодов германской проблемы. Обращаясь к послевоенной истории советско-германских отношений с экскурсом в военные годы, автор сосредоточил внимание на ее поворотных моментах, характеризовавшихся сменой идейно-политических установок и дипломатической тактики советских лидеров. Макроистория переплетается в статье с микроисторией: на основе новых документальных свидетельств Филитов пересматривает ряд трактовок современной российской историографии. Так, в частности, он полагает, что осенью—зимой 1946 г. и в январе 1947 г. еще существовали возможности для компромисса бывших союзников по германскому вопросу, которые были упущены. Пересмотру подвергаются и собственные прежние оценки автора, например относительно причин Берлинского кризиса 1948—1949 гг. Критический подход Филитова к утвердившимся оценкам «ноты Сталина» и отношения вождя к «германской угрозе» в 1950-е годы, а также к доминирующей в историографии трактовке корней Берлинского кризиса 1958— 1961 гг. во многом основаны на тезисе автора, что холодная война помимо своих межблоковых проявлений была еще и «своеобразной формой регулирования отношений внутри обоих лагерей», т. е. взаимоотношений сверхдержав с их союзниками.
В отличие от А. М. Филитова, который полагает, что, как и первый Берлинский кризис, война в Корее была «тестом» СССР в отношении намерений США развязать большую войну, К. Уэзерсби рассматривает происхождение этого первого «горячего» локального конфликта в годы холодной войны не как исходное намерение испытать Запад на прочность (хотя в итоге он подвергся этой проверке), а с позиций эволюции подхода Сталина к силовому решению корейского вопроса и его просчетов в оценке невмешательства США в гражданскую войну в Корее. Участие в написании данной книги американской исследовательницы, автора многих работ по истории корейской войны и руководителя проекта «Корейская инициатива» в рамках Проекта по международной истории холодной войны, наглядно демонстрирует объединение усилий международного сообщества ученых в создании новой истории холодной войны. Примечательно, что К. Уэзерсби в своем исследовании в значительной мере опирается на документы Архива Президента РФ, которые до сих пор не рассекречены, но копии которых были предоставлены правительству Южной Кореи во время визита туда Б. Н. Ельцина и прежде всего оказались доступными зарубежным историкам. Помимо анализа советско-корейских отношений в 1949—1953 гг. в статье на основе записей бесед Сталина с Мао Цзэдуном и Чжоу Эньлаем уделено внимание сложному характеру советско-китайских отношений в годы войны в Корее, затрагивавших как вопросы военных действий КНР, так и процесс переговоров о мирном урегулировании 1951—1953 гг. Автор предлагает свою версию ответа на спорный вопрос о том, почему Сталин предпочел поддерживать военные действия в Корее в стадии позиционной войны и всячески затягивал переговорный процесс.
Затронутая Н. И. Егоровой и К. Уэзерсби тематика милитаризации холодной войны получает свое продолжение в статьях В. Л. Малькова и Ю. Н. Смирнова, посвященных роли ядерного оружия в происхождении и развитии послевоенной конфронтации. В рамках постановки и решения сверхзадачи показать на примере политики, связанной с созданием атомной бомбы, выработку кодекса взаимосдерживания в условиях неравного военно-технологического противостояния США — СССР и риска ядерной войны В. Л. Мальков сосредоточивает внимание на внутриполитическом аспекте советской атомной дипломатии. Впервые в исследовании феномена «атомной дипломатии» автор придает столь важное значение анализу морально-психологического климата в СССР, который сложился под влиянием атомной монополии США и который позволил Сталину укрепить собственную власть, а также проводить жесткую политику в отношении держав западного «атомного клуба». Как подчеркивает автор, «призрак атомной войны» оказался пригодным для внутреннего и внешнего использования. Мальков также выявляет существование внутренней взаимосвязи между опасением со стороны Кремля «германской угрозы» в первые послевоенные годы и отсутствием атомного паритета между США и СССР. В целом автор подчеркивает важность учета техногенного фактора, т. е. появления и гонки ракетно-ядерных вооружений, в изучении происхождения и поступательного развития холодной войны, при этом обращая внимание на личностные характеристики политических лидеров и их восприятие происходящих событий.
Ю. Н. Смирнов, который как ученый-ядерщик принимал участие в создании водородной бомбы мощностью 50 мегатонн в группе А. Д. Сахарова и написал ряд работ по истории советского атомного проекта, также разделяет мнение относительно определяющего влияния на послевоенное противостояние СССР и США создания и совершенствования ядерного оружия. В своей статье с использованием малоизвестных профессиональным историкам фактов и цифр Смирнов выстраивает убедительную систему доказательств взаимосвязи эскалации холодной войны и гонки ядерных вооружений. В представленной автором хронологии событий данного процесса начало 1960-х годов отмечено в качестве важной точки отсчета. Взрыв 100-мегатонной (в варианте 1/2 мощности) термоядерной бомбы над Новой Землей в октябре 1961 г. и Кубинский кризис в октябрьские дни 1962 г. продемонстрировали миру опасность политической игры сверхдержав на «устрашение», а осознание необходимости контроля за ядерными вооружениями привело к Договору 1963 г. В плане анализа внутриполитической составляющей холодной войны и в продолжение темы, затронутой В. Л. Мальковым, о вкладе самих разработчиков ядерного оружия в «просвещение» политической элиты относительно угрозы выживанию человеческой цивилизации и невозможности выиграть атомную войну, в статье Смирнова содержится интересный материал об атмосфере свободомыслия, которая существовала в «закрытых» советских городах. Автор также приводит факты об отдельных случаях влияния создателей ядерного оружия на процесс принятия решений в области обороны, технической политики и разоружения. Особо рассматривается такой малоизвестный факт как сопричастность физика-теоретика В. Б. Адамского к подписанию московского Договора 1963 г. о запрещении испытания ядерного оружия в трех средах.
В числе сравнительно новых сюжетов для российской историографии холодной войны находится деятельность советской разведки, что связано в первую очередь с трудностями доступа к архивам спецслужб. Тем более отрадно, что данная тематика представлена в сборнике статьями В. В. Познякова и И. А. Аггеевой. В работе Познякова показано, сколь разветвленной разведывательной сетью обладал Советский Союз в первые годы холодной войны и какова была структура функционирования советской разведки. Автор, опираясь на российские архивные документы и рассекреченные материалы американского проекта «Венона», анализирует как внутренние, так и внешние причины кризиса советской разведывательной деятельности во второй половине 1940-х годов, ряд провалов, особенно в США. Позняков заостряет внимание на важных и взаимосвязанных вопросах о том, какого рода информация интересовала сталинское руководство и как недостоверность разведывательной информации отражалась на советских внешнеполитических акциях. В качестве конкретных примеров негативного воздействия просчетов советской разведки на советскую внешнюю политику и недостатков работы Сталина с разведывательной информацией автор приводит эпизоды из истории первого Берлинского кризиса и войны в Корее.
В фокусе статьи Аггеевой находятся советско-канадские отношения, рассмотренные сквозь призму «дела Гузенко» 1945 г., имевшего широкий международный резонанс и внесшего свою лепту в ухудшение взаимоотношений между бывшими союзниками в войне. Автор вводит в оборот новые документы из канадских и российских архивов, позволяющие представить сложную картину выработки позиции Канады в ответ на побег советского шифровальщика и показать, что беспрецедентный случай предания гласности (после длительных консультации канадской стороны с представителями США и Великобритании) деятельности военной разведки преследовал далеко идущие политические цели и был связан с начинавшейся на Западе антисоветской кампанией. В то же время Аггеева поднимает в статье и другую важную проблему современной историографии: о роли третьих стран в становлении холодной войны. В статье показано, как Канада стремилась использовать «дело Гузенко» для своего утверждения в качестве равного участника англо-американского атлантического партнерства.
Тема воздействия третьих стран на динамику холодной войны находит более полное выражение в статье Ар. А. Улуняна, которая посвящена специфике внешней политики Греции и Турции как младших членов НАТО, занимавших важное геостратегическое положение и пытавшихся использовать соперничество сверхдержав в Средиземноморском и Ближневосточном регионах в собственных национальных интересах. В статье достаточно нового материала, касающегося участия этих стран в Североатлантическом блоке, создании Балканского союза и вхождения Турции в Багдадский пакт. Уделяя значительное внимание внутриполитическому измерению холодной войны, Улунян на примере ряда событий внутриполитической и внешнеполитической жизни Греции и Турции, которые характеризовали их становление к концу 1950-х годов в качестве малых региональных держав, выстраивает модель взаимоотношений подобных стран с великими державами в условиях холодной войны.
Изучение холодной войны не может быть оторвано от ее антитезы, каковой, являлась политика разрядки. Поэтому в сборнике выделена проблема первой разрядки в послевоенных международных отношениях, важным фактором которой явились дипломатические инициативы нового советского руководства, пришедшего к власти после смерти Сталина в марте 1953 г. Одним из первых значимых шагов главных участников холодной войны в сторону ослабления международной напряженности явились результаты Женевской конференции 1954 г. по Индокитаю. Этот важный эпизод истории холодной войны и разрядки, который только начинает привлекать внимание российских исследователей, всесторонне рассмотрен в статье И. В. Гайдука. Стоит отметить, что автор прослеживает взаимосвязь советских предложений относительно необходимости урегулирования опасной ситуации в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где шла война во Вьетнаме, с решением европейских проблем: по возможности повлиять на позицию Франции в отношении создания Европейского оборонительного сообщества с участием Западной Германии. Опираясь на новые документы, которые автору удалось обнаружить в российских архивах и впервые познакомить с ними читателя, Гайдук показывает сложность процесса принятия решения советским руководством о разделе Вьетнама в качестве оптимального выхода из Индокитайского кризиса. В фокусе исследования автора находится активность советской дипломатии во главе с В. М. Молотовым, действовавшей в преддверии и на самой конференции в Женеве в тесном контакте с представителями КНР и ДРВ.
В отличие от Женевской конференции 1954 г. историки гораздо чаще обращаются к итогам встречи на высшем уровне в Женеве в июле 1955 г. как к прообразу разрядки. В статье Н. И. Егоровой данное событие рассматривается в контексте анализа советских предложений середины 1950-х годов о создании системы коллективной безопасности в Европе в противовес Парижским соглашениям 1954 г. и включению ФРГ в НАТО. Реконструкция на базе новых архивных документов основных расхождений между советской формулой обеспечения безопасности в Европе с ее ставкой на сохранение раскола Германии и западного «плана Идена», которые нашли свое проявление на женевской встрече и на совещании министров иностранных дел осенью 1955 г. в Женеве, позволяет лучше понять, почему в середине 1950-х годов не были реализованы потенциальные возможности для компромиссов, равно как и то, почему в это время ослабление международной напряженности не могло стать долговременным процессом.
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 261; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!