В.В. Волков Организованное насилие

⇐ ПредыдущаяСтр 108 из 112Следующая ⇒

В 1998 г. все более очевидной стала смена парадигмы российских реформ, хотя однозначной формулировки новая парадигма пока еще не получила. Как мне кажется, ее суть можно выразить следующим образом. Для нормального функционирования экономического рынка и обеспечения экономического роста необходимо сильное государство. Еще пять—семь лет назад подобное утверждение звучало бы вызывающе. Тогда государство считалось препятствием на пути к рынку, а гражданское общество, которое должно было усиливаться по мере ослабления государства, — основным условием развития рыночной экономики. Общественному сознанию был навязан миф: достаточно устранить господство тоталитарного государства и приватизировать собственность, как экономический рост случится сам собой. Этого не произошло, причем именно по причине ослабления государства. Оборотной стороной слабости государства стал быстрый рост организованной преступности, особенно в части нелегального использования организованного насилия. Далее я постараюсь показать, как связаны организованное насилие и экономический рынок и почему без усиления государства невозможен экономический рост. В основе любого нововременного государства лежит организованное насилие — основной ресурс, конституирующий тип власти, который тради-

1021

ционно называется политическим. Экономически государство можно представить как производителя специфического типа услуг — охранных услуг, которые группа, контролирующая средства организованного насилия, продает мирным субъектам хозяйственной деятельности. Не купить охранные услуги нельзя, и продажа таких услуг в прошлом носила характер сбора дани'.

Государства формируются тогда, когда устанавливаются стабильные территориальные монополии силы. Это классическое определение государства, данное М. Вебером, предполагает, во-первых, что насилие закреплено лишь за одной организованной группой, а другие эффективно устранены или нейтрализованы, во-вторых, что насилие, применяемое в рамках такой монополии, является легитимным².

Какие преимущества получают субъекты социально-экономических отношений в условиях монопольного контроля за использованием организованного насилия?

Монополизация охраны уменьшает затраты на производство безопасности, поскольку снижает уровень реального насилия и соответствующий уровень ущерба. К тому же централизованная и профессиональная охрана территории эффективнее и дешевле, чем если бы этим занималось много различных более мелких инстанций. Охранная дань приобретает общественную форму регулярного налога, который образует монопольный доход правительства. В ситуации, когда благодаря удешевлению охранных издержек повышается доход правительства, эта дополнительная разница может быть использована либо наличное обогащение военной элиты, либо на инвестиции в экономику.

Монополия насилия создает мирные безопасные пространства, в которых может развиваться мирная экономическая конкуренция, т.е. гражданское общество. При этом растет предсказуемость поведения всех участников и основных параметров социально-экономической деятельности, в том числе уровня охранной дани (налога). В результате формируются институциональные среды экономического рынка — совокупности правил, соблюдение которых обеспечивает своей силой государство.

В определенных условиях государство превращается не просто в институт, обеспечивающий безопасность и правосудие, но и в основную инстанцию, охраняющую права собственности и передачу собственности. В случае, если права собственности четко определены, и при условии, что общая и частная выгода от продуктивного использования собственности совпадают, обеспечивается совокупный экономический рост³.

Таким образом, определенное соотношение сил, обеспечивающее монополизацию организованного насилия на определенной территории, способно обеспечить более высокую общую эффективность экономической деятельности, высвобождение инвестиционных ресурсов. При этом охранная дань становится регулярным налогом, а сама охрана превращается из отношений рэкета в предоставление общественного блага, называемого безопасностью, которое в равной мере доступно всем гражданам.

Подробнее см.: F. Lane. Profits from Power: Readings in Protection Rent and Violence-controlling Enterprises. Albany, 1979.

² M. Вебер. Политика как призвание и профессия// Избранные произведения. М., 1989. С. 648—650.

³ D.C. North, N.P. Thomas. The Rise of the Western World. Cambridge, 1973.

1022

На протяжении последнего десятилетия российское государство практически утратило монополию легитимного насилия, т.е. функции защиты юридических и экономических субъектов стали в значительной степени выполняться криминальными группами, частными охранными предприятиями или подразделениями государственной службы безопасности и милиции, действующими как частные предприниматели. Последствием этого процесса стала скрытая фрагментация государства — появление конкурирующих и неподконтрольных государству источников насилия и инстанций налогообложения на территории, находящейся под формальной юрисдикцией государства⁴.

То, чем занимаются негосударственные инстанции организованного насилия, можно обозначить как «силовое предпринимательство». Силовое предпринимательство можно определить как набор организационных решений и стратегий, позволяющих на постоянной основе конвертировать организованную силу в денежный доход или в иные блага, имеющие рыночную ценность. Если для финансового предпринимательства основным ресурсом являются деньги, для торгового — потребительские товары, для промышленного — факторы производства, для информационного — знания и информация и т.д., то для ведения силового предпринимательства основным ресурсом выступает социально организованная сила или физическое насилие — как реальное, так и потенциальное⁵. Исторически формирование государств означало то, что организованное насилие было институционально выведено из сферы частного предпринимательства и сформировало институт по обслуживанию общественных, а не частных интересов. В России последнего десятилетия это институциональное различение было нарушено.

Каким образом происходила в течение прошедшего десятилетия скрытая фрагментация государства? Как инстанции организованного насилия (криминальные группы и приватизированные сегменты государственных силовых ведомств) встраиваются в механизмы формирующегося рынка?

Фрагментацию российского государства можно разделить на две фазы, соответствующие двум периодам: 1987-1992 гг. и 1992—1998 гг. Начало первой фазы связано с появлением «Закона о кооперативной деятельности» (1987), а ее окончание совпадает с началом второй фазы, становление которой определено законом о «Частной детективной и охранной деятельности» (1992).

Поскольку, несмотря на легальность кооперативов, государственные органы охраны правопорядка во многих случаях не рассматривали их как полноправных объектов защиты — во многом благодаря советскому моральному неприятию частного предпринимательства, — альтернативные группы, предоставляющие охранные услуги, быстро нашли свою прибыльную функциональную нишу на растущем частном рынке. Кооператоры и мелкие торговцы стали объектами тех, кто до этого занимался выбиванием карточных долгов или рэкетом-охраной теневого и нелегального бизнеса. Вместе с тем формировались и новые сообщества, начавшие извлекать доход из продажи (поначалу мнимых) охранных услуг мелким предпринимателям.

⁴ Подробнее см.: В. Волков. Монополия на насилие и скрытая фрагментация российского государства: Исследовательская гипотеза // Полис. 1998. № 5. С. 39-47.

⁵ Подробнее см.: В. Волков. Силовое предпринимательство в современной России // Социол. ис-след. 1999. № 1.

1023

Еще один фактор, породивший спрос на силовых партнеров, — высокий риск предпринимательства (как физический, так и экономический), вызванный невозвратом долгов, несоблюдением контрактов и многочисленными формами мошенничества. Следствием высокого риска стал низкий уровень доверия⁶. Такие условия диктовали необходимость дополнительных издержек на охрану, сбор информации о деловых партнерах и прежде всего на посредников, которые являлись бы гарантами сделок. Это способствовало формированию специфического рынка охранно-силовых услуг, который до 1990-х гг. был практически монополизирован так называемыми организованными преступными (или бандитскими) группировками. На начальном этапе функциями силовых партнеров являлись охрана от других силовых партнеров, контроль контрактных обязательств и возврат долгов. По мере развития предпринимательства усложнялись и функции силового партнерства. Помимо обеспечения безопасности, снижения рисков и решения споров силовые партнеры активно брали на себя функции «решения вопросов» с властями, т.е. пробивание различных лицензий, льгот, а также использование властей (пожарной охраны, милиции, санэпидстанций и т.д.) в конкурентной борьбе для нанесения ущерба другим коммерческим фирмам.

С принятием 11 марта 1992 г. Федерального закона «О частной детективной и охранной деятельности», а 14 августа того же года Постановления правительства РФ «Положения о вневедомственной охране при органах внутренних дел» в конкуренцию на рынке охранно-силовых услуг легально вступили бывшие сотрудники государственных организаций (МВД и ФСБ). Сотрудники этих ведомств, профессионалы в области применения силы, и раньше участвовали в деятельности различных нелегальных силовых структур. Именно с их участием в силовом предпринимательстве связано распространение термина «крыша» (бандиты просто «получали» или «контролировали»). Одновременно начали быстро расти службы безопасности крупных банков и компаний, также укомплектованные бывшими руководящими и оперативными работниками МВД и КГБ—ФСБ.

Ко времени принятия новых законов, регулирующих охранную деятельность, уже сформировался рынок охранно-силовых услуг и определилось место силовых партнеров в рыночной экономике. Вместе с тем начало 1990-х гг. — период интенсивной приватизации и развития крупного предпринимательства, особенно в области финансов и энергоресурсов. Поэтому появление на рынке организованных профессионалов государственного происхождения вполне логично. Во-первых, функциональный кризис государственных силовых структур, в том числе моральное давление на них как на опору «тоталитарного» государства со стороны демократического общественного мнения, способствовал оттоку квалифицированных кадров, а частные охранные структуры решали проблему их нового применения. Во-вторых, оказывал сильное давление и кризис бюджетного финансирования. Политика, направленная на создание частных охранных предприятий и известная как «поиск внебюджетных средств финансирования», стала способом финансовой адаптации бывших государственных структур к новой ситуации. В-третьих, занятие частной охранной деятельностью сначала было частью оперативной работы этих ведомств по кон-

⁶ Эмпирическое подтверждение этого тезиса см.: В. Радаев. Формирование новых российских рынков: Трансакционные издержки, формы контроля и деловая этика. М. 1998. С. 116—127.

1024

тролю криминального бизнеса «изнутри», но потом оперативные интересы удачно совпали с коммерческими, т.е. приватизация части государственных силовых структур была также вызвана стремлением продолжать контролировать экономику, но в более адекватных рынку формах.

На конец 1997 г. в России существовало 10,2 тыс. частных охранных и детективных структур, в которых работали 140,6 тыс. человек. В Москве и области в более чем 1,5 тыс. частных легальных силовых структурах занято около 30 тыс. человек⁷. В Санкт-Петербурге и Ленинградской области таких структур — 765 и в них занято около 15 тыс. человек⁸. Однако в обоих городах крупными и влиятельными являются лишь несколько десятков охранных предприятий и концернов, объединенных в различные союзы и ассоциации⁹. Число охранных структур, по-видимому, пропорционально масштабам хозяйственной и финансовой деятельности данного города или региона.

Многие охранные предприятия, особенно крупные, фактически являются подведомственными. В Санкт-Петербурге, например, концерн «Защита» тяготеет к МВД и северо-западному РУОП, охранными предприятиями «Торнадо», «Комкон» и «Северная Пальмира» руководят бывшие офицеры КГБ-ФСК. Соответственно такие охранные предприятия имеют доступ к информационным, оперативным и техническим ресурсам этих ведомств через неформальные связи с бывшими сослуживцами. Многие руководители частных охранно-силовых структур открыто говорят об активном взаимодействии с органами государственной безопасности, а также о финансовой помощи им.

Подведомственные охранные предприятия в целом предоставляют стандартный комплекс так называемых крышных услуг: охрана, обеспечение соблюдения контрактных отношений, разрешение конфликтных ситуаций; сбор информации о партнерах и консультирование по различным организационным проблемам. Например, охранное предприятие «Комкон» в 1992 г. успешно «решало вопрос» возврата кредитов Сбербанку Санкт-Петербурга и впоследствии стало его постоянным партнером¹⁰. Работа в данном предпринимательском «поле» предполагала как конкуренцию, так и взаимодействие с криминальными силовыми структурами.

Криминальные структуры были первыми, кто в российских условиях «переоткрыл» эту давно забытую форму предпринимательства, а следовательно, они и закладывали основные «правила игры», с которыми приходилось считаться всем последующим участникам. Вместе с тем руководители подведомственных охранных предприятий утверждают, что их работа отличается от бандитской более высоким качеством, предсказуемостью и более конкурентоспособной ценой — плата за возврат долга или кредита (15—40% его суммы) в среднем меньше, чем в криминальных структурах (50%)". Конкурентные преимущества возникают за счет переноса информационно-аналитических методов и других профессиональных навыков работников госбезопасности в частный охранный бизнес. По их утверждению, отличие их методов состоит в ориентации «на устранение проблемы, а не на охрану»,

⁷ Оперативное прикрытие. 1997. № 3 (9). С. 36.

⁸ Безопасность личности и бизнеса. Справочник-98. СПб.: Агентство AT, 1998. С. 4.

⁹ См.: О. Крыштановская. Нелегальные структуры в России // Социол. исслед. 1995. № 8. С. 96—97.

¹⁰ Оперативное прикрытие. 1996. № 6. С. 9.

¹¹ Эксперт. 1996. №2. С. 20.

1025

т.е. не столько в применении физической силы или физической защите, сколько в превентивном снятии опасностей. Заместитель директора службы безопасности Ассоциации российских банков А. Крылов так охарактеризовал специфику деятельности легальных силовых партнеров: «Для возврата долга вовсе не нужно прибегать к силовым мерам — достаточно просто продемонстрировать имеющиеся у вас каналы распространения компрометирующей неплательщика информации»¹².

Появление множественных инстанций организованного насилия, обеспечивающих рыночные трансакции и регулирующих экономическую деятельность в целях извлечения дохода, было вполне закономерно. Оно явилось следствием ослабления государства и само способствовало его дальнейшему ослаблению — за счет захвата государственной налоговой базы. Однако влияние ситуации множественности инстанций, предоставляющих охранные, арбитражные и иные услуги, на формирование рынка и экономическое развитие сложно и неоднозначно. Пока эта проблема практически не исследовалась. Можно сделать лишь ряд предположений. Функционирование рынка было бы невозможно без этой институциональной структуры и при отсутствии альтернативы. Можно предположить существование определенной зависимости между функционированием определенного типа силовых предпринимателей и экономическим развитием тех хозяйственных субъектов, с которыми они взаимодействуют. Иными словами, силовые партнеры могут предоставлять конкретным хозяйственным субъектам определенные конкурентные преимущества и тем самым способствовать их развитию. Вместе с тем такая структура едва ли является наиболее эффективной для экономики в целом, поскольку преимущества, как правило, предоставляются за счет чьих-либо убытков, часто убытков государству. К тому же понятно, что диффузия охраны ведет к ее совокупному удорожанию и больше способствует перераспределению средств, чем их расширенному воспроизводству.

Источник: В.В. Волков. Организованное насилие, экономический рынок, консолидация государства // Куда идет Россия?.. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год / Под общ. ред. Т.И. Заславской. М. 1999. С. 225-231.

Н.Л. Захаров

Воровство на производстве

Для изучения феномена воровства на современных предприятиях в качестве исходной методологической парадигмы была выбрана концепция Р. Мертона. Она гласит, что каждое действие нейтраль-

¹² Эксперт. 1996. №2. С. 20.

1026

но для общества, но будучи включенным в систему социального взаимодействия, в зависимости от занимаемого места в структуре отношений может приобрести полезный либо вредный характер. Следует полагать, что воровство как негативный или анемичный феномен сконструировано из социальных явлений, нормальных с точки зрения нашего общества. Но в силу того, что они не нашли адекватной формы, приобретают асоциальный характер.

В 1998 г. в Ижевске было проведено социологическое исследование по изучению мотивации труда работников предприятий, результаты которого были частично опубликованы¹³. Однако за кадром остались важные с точки зрения феномена воровства данные, которые будут изложены ниже. В частности, удалось выяснить, что не только величина заработной платы, но и задержки с ее выплатой не влияют на чувство гордости работника за свое предприятие. Оказывается, работники могут испытывать негативные эмоции по отношению к своему предприятию и получать (регулярно или нет) любую (высокую и низкую) заработную плату, но местный патриотизм от этого не снижается. Более того, ни величина зарплаты, ни ее регулярность не влияют на факты воровства.

Полученные данные позволяют сделать также ряд дополнительных выводов. Во-первых, нет оснований утверждать, что более высокая зарплата является мотивом для смены места работы. Во-вторых, зарплата не является значимым фактором, влияющим на комплексное отношение работника к своему предприятию. Вместе с тем анализ данных выявил прямую зависимость (корреляция примерно 0,7) между патриотизмом и количеством льгот: чем больше льгот получали респонденты на своем предприятии, тем чаще проявляли положительные чувства по отношению к нему, и наоборот. Следовательно, чувство признательности зависит от льгот. Кроме того, обнаружена обратная зависимость между «гордостью» и «воровством» (корреляция примерно —0,6). Другими словами, где меньше воруют, там больше гордятся своим предприятием. В группе предприятий, где есть льготы, факты воровства зафиксированы в 58% случаев, а на предприятиях без них — в 100%. Следовательно, чем больше льгот, тем реже происходит воровство.

Выявлены три вида льгот, встречающихся чаще других (они оказались значимыми в мотивации смены работы), а именно возможность пользоваться (1) средствами производства, (2) продукцией предприятия и (3) покупать выпускаемые предприятием товары по льготной цене. На предприятиях, где нет воровства, зафиксировано наличие всех трех льгот. Напротив, на предприятиях, где отмечены факты воровства, данные льготы встречаются редко (один вид льгот встречается в 32% случаев, три — в 9%). Корреляция группировки трех льгот с фактами воровства показала обратную зависимость (—0,6). Отсюда вывод: именно эти три вида льгот влияют на устранение воровства. Можно предположить, что льготы связаны с положительным отношением работника к своему предприятию. Общий вывод таков: не зарплата, а льготы, выстроенные определенным образом, влияют на положительное отношение работника к своему предприятию.

¹³ См.: Н. Захаров, А. Кузнецов. Мотивация труда работников промышленных предприятий // Проблемы региональной экономики. № 1—4. 1999.

1027

Для более глубокого объяснения полученных фактов нами было продолжено исследование методом фокус-группы¹⁴, на которой рассмотрены две главные проблемы: что значит гордиться своим предприятием; имеет ли работник моральное право пользоваться продукцией и средствами предприятия. В ходе обсуждения было установлено, что гордость за родное предприятие связана с чувством гордости за созданную продукцию и уважением труда работника. Чувство гордости за созданную продукцию проявляется в желании пользоваться ею и рекламировать ее. Чувство уважения к своему труду работник испытывает тогда, когда работника на предприятии ценят. Это проявляется в том, что «начальство идет навстречу», т.е. оказывает помощь и поддержку, не проявляет излишнюю строгость.

Обсуждение второй проблемы, морального права пользоваться возможностями предприятия, выявило единое мнение работников: «Если мы сами что-то создаем, то имеем право им пользоваться в личных целях». Запрет пользоваться созданными благами — нарушение морального права. Люди считают: чем сложнее охрана предприятия, тем интереснее ее обойти. Моральное право работника зависит от того, как долго, насколько активно и добросовестно он трудился. Чем больше труда вложил работник, тем большим правом он обладает. Нарушением своего морального права люди считают неадекватное вознаграждение: тот, кто меньше вложил труда, не должен получать или зарабатывать больше других. Ученые пришли к выводу: каждый работник может брать от своего предприятия по справедливости — это не воровство, а утверждение морального права.

В целом чувство гордости за предприятие возникает в тех случаях, когда: 1) результаты деятельности предприятия узнаваемы и имеют положительную оценку в общественном мнении; 2) работники предприятия «по справедливости» могут пользоваться возможностями предприятия (продукцией, средствами и т.п.); 3) руководство «справедливо», т.е. начальство готово в известных случаях отступить от правил и пойти навстречу работнику; хороший начальник тот, кто понимает, что нужно подчиненным; умный начальник тот, кто не идет на поводу у подчиненных: хороший и умный начальник тот, кто все понимает и действует справедливо; 4) воровство — это реакция на ущемление чувства гордости. Таким образом, система льгот выполняет две функции: мотивирует работников к трудовой деятельности и снимает аномию — воровство.

Почему не зарплата, а именно льготы являются стимулирующим механизмом? На наш взгляд, справедливость — социальная оценка результата коллективного взаимодействия, а чувство справедливости — способность индивида оценить результаты коллективной деятельности. Удовлетворенное чувство справедливости служит признаком того, что используемый на предприятии механизм управления адекватно учитывает роль каждого работника в общем деле. При этом необходимо учитывать социокультурный контекст. Можно предположить, что алгоритм социального действия российских работников содержит в себе два качества: «импульсивность» и «коллективизм», которые

¹⁴ В фокус-группе участвовало 30 респондентов, представлявшие 4 категории предприятий Ижевска, Воткинска — крупные промышленные, крупные коммерческие, малые (согласно Закону РФ «О государственной поддержке малого предпринимательства в РФ»), микробизнес (предприятия частных предпринимателей без организации юридического лица). Возраст (четыре группы), пол, занятие (специалисты и рабочие) распределены пропорционально.

1028

и определяют характер труда. Русский человек лишен дара формы, как говорил Н. Бердяев, причина чего — импульсивность его натуры, спонтанность и незапланированность поступков (действие «на авось»). Известно, что коллектив, основанный на импульсивности, нестабилен. Он естественным образом должен распасться.

Однако импульсивность, будучи основной чертой русского характера, существует уже не одно столетие. Столь длительное время она могла сохраниться, видимо, потому, что уравновешивалась регламентацией, роль которой сводится к пробуждению трудовой активности и выходу из состояния лени (в этом случае регламент действует как принуждение к заданной форме). В целом функция регламентации обеспечивает баланс социальной активности. Вместе с тем регламентация (правила и нормы) принимается человеком только тогда, когда она принимает характер «табу», как-либо освящается, либо институт регламентации имеет достаточно ресурсов для осуществления контроля и принуждения. Таким институтом становится управление, реализованное в иерархической, агрессивной¹⁵ форме. Бердяев отмечает: «Русские историки объясняют деспотический характер русского государства этой необходимостью оформления огромной, необъятной русской равнины». Эгрессивная регламентация зарождается во взаимодействии индивидов, образующих первичный коллектив.

Импульсивный коллектив может породить из своей среды только импульсивного лидера. Но в таком случае, чтобы управление было возможным, коллектив должен быть терпим к лидеру, лоялен к принятию им импульсивных, «по наитию», решений, а также к его мерам принуждения. Чтобы сохраниться, коллектив культивирует терпимость, делегируя лидеру право принятия решения и право принуждения, тем самым наделяя его правом ограничения действий подчиненных, т.е. дает лидеру возможность регламентации коллективной импульсивности. При этом главной целью регламентации является не планирование достижения цели, а понуждение и сдерживание. Российский лидер регламентирует действия коллектива не так, как западный руководитель, который вырабатывает наиболее оптимальные способы действия, структурированные в поэтапное продвижение к определенной и установленной цели. Первый управляет энергией коллектива, методичная регламентация им не принимается. В его поступках «правда» главенствует над «правом» («действовать не по закону, а по понятиям»). Таким образом, правый по сути означает «служащий нормой или указывающий норму для следования». «Правда» («понятия») строится на «превентивном чувстве коллектива» — на неосознанном стремлении «быть как все». Лидер в своем поведении реализует принцип «будь как все», и, тем самым, его поведение становится оптимальной моделью для членов коллектива (такой лидер — «человек с понятиями»). Таким образом, «правда» персонифицирована в индивиде (тогда как закон для российского индивида — «безликий» методичный регламент). Авторитет лидера строится не на методичном соблюдении норм, а на «послаблении» членам коллектива, которые сохраняют за собой возможность следовать «неписаному правилу», отступать от законного регламента (отступления от него в русской культуре, возможно,

¹⁵ Эгрессивная форма — такая, в которой элементы построены иерархически, а высший уровень отведен управляющему центру.

1029

более регулярны, чем сам регламент). Такие отступления оформляются как «льготы» или «привилегии», которые в нашей культуре являются традиционным механизмом мотивации индивидов.

Парадигма западного социума — это независимость и свобода. Индикатором свободы здесь выступает богатство. Стремление к свободе и богатству обусловлено мотивационным механизмом, имеющим целью осуществление своего призвания (по М. Веберу) через реализацию потребностей (по А. Маслоу). В российском социуме действует парадигма «зависимости» —зависимость от коллектива, от принципа «будь как все». Она выражена в жесткой иерархии, построенной на статусных ролях, внутриобщинной системе контроля и репрессиях. В российском коллективе ценится не индивидуальный труд, а коллективный, дающий синергетический эффект. Оценка индивидуального трудового вклада по сути своей есть нарушение нормы «не выделяйся». Механизм мотивации предполагает согласование целей индивида с целями коллектива. Наиболее ценно в российских коллективах чувство превентивной ориентации. Соответственно индивид должен быть мотивирован на развитие этого чувства. Такая мотивация не столь проста и наглядна как мотивация на богатство, однако здесь русскому человеку помогает инструментальный принцип: «будь как все и следуй за лидером». Лидер в этом случае понимается не как отдельный индивид, а как персонификация принципа «будь как все». Мотив российского индивида можно обозначить как стремление заслужить оценку лидера. У нас человек не «зарабатывает» (как на Западе), а «заслуживает». Такой оценкой заслуг индивида являются льготы и привилегии. Ориентация на лидера, стремление заслужить льготы представляют собой принцип «личной преданности». По своей сути это и есть генеральный принцип мотивации труда в российских коллективах. «Личная преданность» функционально соотносима с «частной инициативой» в западном обществе. Их функция — обеспечение социальной интеграции.

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 379; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 103 104 105 106 107108109 110 111 112 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!