Зрения идеала пастырской любви
Своеобразие отношений к душевному пастырству нетрудно проанализировать в трех главных христианских исповеданиях: католичестве, лютеранстве и православии.
1) Католичеству и его иерархии присущ наиболее юридизм с его проявлениями: формализмом, внешней твердой организацией, сентиментально-актерским драматизмом и захватом высших иерархических мест для усиления своей деятельности.
Католическая иерархия в церковном обществе усиленно пользуется перечисленными способами влияния на церковно-народные сферы. Она часто заглушает чисто религиозные запросы и если возбуждает религиозные чувства в верующих, то более внешними, естественными средствами, сообразно земному, практическому характеру «римлянина». Подобная методика влияния напоминает воспитательное руководство скорее не через убеждения, а путем властной дисциплины. Преувеличенное значение ксендзов покоится на их человеческом искусстве создавать впечатление в пастве внешними средствами и особенно через знание ее интимной жизни.
По мысли архимандрита Вениамина, «католическое пастырство, пышное внешностью - клерикально и дышет стремлением господствовать над верующими до некоторой степени религиозной гипнотизацией»[106].
2) Против оригинального и душевного воздействия ксендзов и пап в свое время восстали протестанты. Их незаглушенное религиозное чувство потребовало живого отношения к Самому Богу. Вместо внешних подвигов и угнетения свободы они потребовали внутренней религиозной жизни и независимости от гнетущей опеки.
|
|
|
К сожалению, протестантизм уклонился в новую крайность. Он встал на защиту общего всесвященства с отрицанием благодатно-иерархической преемственной власти.
Юридический принцип остался у протестантов, скрывшись в их душевных глубинах. Протестантское безусловное оправдание верой есть в сущности убеждение себя в спасении, это - душевная вера в собственную уверенность, вид религиозного самогипноза. Каждый протестант через это сделался самопосредником. Его вера в личные человеческие условия спасения скрытно приняла еще более опасный вид. В одних случаях она привела к неверию и духовной мертвости, в других - к явному лжемистицизму.
Вот почему среди протестантов обычны воображения о своей святости, облагодатствованности и тесном общении со Святым Духом, а иногда подмена благодатной духовности сентиментальной экзальтированностью.
Протестантские мистические наставники, таким образом, создали какое-то доведение веры в человека до обожания. Они стали производить громадное впечатление на психику своих слушателей. Их вера в себя привела к человекобожеству, или, что то же, к безбожию. В конце концов одни из пасторов самочинно заменили собой Духа Святого (прелесть), другие утратили всякое значение в своих верующих кругах (малоплодность). Словом, выводы из протестантского руководства паствой получились тождественными с католичеством.
|
|
|
Нечто подобное сказанному о католиках и протестантах можно наблюдать в самочинной иерархии сектантов, или так называемых сектантских «братцах, пресвитерах, старцах и пророках». Сектанты обожествляют своих религиозных вождей за сентиментально-душевное возбуждение и религиозную морфизацию, хотя они реально лишь ослабляют их подлинную любовь к Богу. Если надрыв обожания и не приведет большинство таких поклонников к явному антицерковному безбожию, то, во всяком случае, погружает их в прелесть, оставляя с верой в свою мнимую духовность.
3) По охранению принципа благодатного, а не человеческого воздействия в пастырстве только православие всегда стояло и стоит на правильной точке зрения. Даже сугубо авторитетнейшие православные пастыри (Златоуст и другие) уклонялись от чрезмерной привязанности к себе народа. Они указывали, что в Церкви «художник - Дух Святой, а человеческий язык - только кисть для изображения добродетелей»[107], и возражали против аплодисментов в храме, приличных только светским зрелищам. Благодаря этому под их влиянием верующие шли непосредственно к Богу и в Нем обогащались благодатно через подвиги добродетелей. Современные православные пастыри, особенно сельские, духовно просты и смиренны. Они верят в благодать Божию более, чем в собственное влияние. Их можно, пожалуй, скорее обвинить в малодеятельности и неиспользовании возможностей проявить всю силу влияния на народ, чем в захвате власти над пасомыми. Данная тактика нашего сельского пастырства не опущение, а истинное благодатное достоинство.
|
|
|
Православные пастыри более стараются хранить примерную жизнь, благоговейно служить и проповедовать и смотрят на это, как на должное, а не как на сверхблагодатный прием личного воздействия.
О нашем городском духовенстве нельзя не сказать, что оно иногда заметно стремится к некоторой власти над душами, усиленно проповедует при поверхностном горении духа, нередко погашает в пасомых молитву и любовь механичностью требоисправления и маловерием. Здесь явный уклон в сторону душевности.
6. Сущность пастырских страданий и значение их в деле
|
|
|
Возрождения паствы
«Как железо ковачу, так я предал себя и всю свою волю Господу Богу, - говорил преподобный Серафим, - как Ему угодно, так и действую, своей воли не имею, а что Ему угодно, то и делает со мной»[108].
Крестный путь, обязательный для каждого христианина, тем более обязателен для пастырей. Излишние заботы их об освобождении от тяготы скорбей есть «Богоборчество» (Симеон Новый Богослов).
«Кто хочет идти за Мной, да отвержется себя, возьмет крест свой и за Мной идет» (Мк. 8,24).
Пастырям Церкви, сравнительно с прочими христианами, Господь определил жизнь на земле преимущественно в страданиях. В лице апостолов Он сказал всем пастырям: «Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься» (Мк. 10,39).
Таким образом, исключительность пастырского креста обусловливается обострением духовной борьбы у пастыря. Свой подвиг веры, молитвы и стремления к нравственному совершенству он переживает глубже, болезненнее и труднее, чем простые миряне.
Особенная острота скорбей порождается в пастырской душе на почве обязанности жить для паствы и всех любить, как родных, кровных чад.
Даже качественно пастырская любовь мучительнее всякой другой. Сострадание родителей и вообще людей чаще всего обнимает плотские и земные скорби временного порядка. Духовные отцы, смотря на все вещи более глубоко, расценивают земные переживания свои и пасомых с точки зрения вечной жизни. И когда паства безнравственна и беспечна о спасении, пастыри болезненно беспокоятся за каждую гибнущую овцу, как обязанные дать ответ за нее Богу. Нечто похожее рассказывают о страдании одной матери, лишившейся на войне сына. Когда у нее в это же время заболели зубы, и ей предлагали их лечить, то она отказывалась от лечения, стараясь зубной болью заглушить в себе жгучую скорбь об утрате сына.
Единственную по силе первопастырскую скорбь за весь мир пережил две тысячи лет назад Господь Спаситель. Причастником Его скорби делается и всякий священник, принимая на себя грехи своего прихода и других лиц, отдающих себя его руководству.
Но зачем страдания? Зачем страдать, если пастырь живет под властью милосердного Бога? Однажды этот вопрос был предложен старцу. И вот, не забыть того изумления, с которым он ответил: «Именно потому и страдаем, мой друг, что благ Господь»[109].
Вот примеры из жизни. Взгляните на ребенка. Он играет с ножом и сейчас себя ранит. Но тут приходит отец его и вырывает у него эту опасную игрушку. Ребенок кричит и про себя обвиняет отца. Но впоследствии он будет благодарить его.
Больной ребенок. Мать берет его и подносит к ножухирурга. Ребенок кричит, он отпихивает доктора. Он хочет бить свою мать, но кто скажет, что в эту минуту мать проявила над своим ребенком жестокость?
«... Страдания взрослых понятны, - рассуждает Иван Карамазов, - с ними помириться можно; они съели яблоко, согрешили и постоянно грешат, пусть же и мучатся. Но дети, неповинные дети, за что они так страдают?» (Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы, т. 9. М., 1958, с. 298).
Святой Апостол говорит, что «Писание всех заключило под грехом» (Гал. 3,22); «ходил во всех грех отца его» (3 Цар. 15,3).
Все мы страдаем по Отеческой любви Божией к нам, по Его премудрому промышлению.
Таким образом, смысл страдания - основа Божественного врачевания. Хорошо говорит о смысле страданий наш великий русский писатель А.П. Чехов.
«Я вижу именно в терпении, в безропотном мученичестве, страдании, слезах особый и великий смысл. Они смягчают камень, возрождают безграничную всепрощающую любовь, которая вносит в хаос жизни свет и теплоту» (А.П. Чехов. Полное собрание сочинений. СПб., 1890, с. 188).
Пастырские страдания радостотворены, очистительны, лучезарны. Золото очищается в огне, душа пастыря - в страданиях. Страдает священник пороком винопития - скорбь или болезнь отрезвляют его. Равнодушен он к своим священническим обязанностям - горе семейное или церковные неприятности заставляют его серьезно подумать и изменить отношение.
«... все истекает от Бога: и явное благо, называемое нами добром, и неявное, которое кажется злом» (В.А. Жуковский. Страдание и вера в Промысл Божий. М., 1911, с. 62).
Очищаясь и возвышаясь страданиями, пастырская душа расширяется в любви. Страдание животворит и умножает пламень пастырской ревности. «Чердце наше расширено для вас», - говорит святой апостол Павел к коринфским христианам (2 Кор. 6,1).
Таким образом, величие и красота души расположены по ступеням, по силе страданий. На вершине те, у которых горит на челе пламя добродетели и страдания. Ниже - менее страдающие и легкомысленные. Еще ниже встречаешь уже смеющихся. Высота страдания кладет на пастырскую душу красоту серьезности, как спутницу великих людей. Лицо, как сердце, становится более прекрасное и одухотворенное.
«Он добровольный крестоносец, свободный от произвола и предрассудков; он знает, что без страдания и скорби не бывает торжества любви, потому что любовь резюмирует все благородное, прекрасное и великодушное, а жизнь добродетельная не бывает без скорби» (Журнал «Богословский вестник», 1902, январь, с. 37).
Страдание пастырское творит чудеса. Оно, почти как таинство с своей невыразимой внутренней силой.
Этот молодой священник, столь бесстрашно и неблагоговейно прикасающийся к Престолу Божию, нечувствительный к духовному озарению, погруженный в рассеянность своих страстей, как только коснулось его страдание, стал серьезным, тихим и молитвенным.
По поводу пастырских страданий хорошо говорит отец Иоанн Сергиев: «До чего мы осуетились, до чего умалодушились, до чего ослепли, язык не может изречь того блаженства, какое обещает Господь Своим рабом, особенно пастырям, творящим великое дело с терпением»[110].
Опытное переживание тяжких скорбей пастырем и его умение кротко и спокойно их терпеть в высшей степени поучительно для пасомых. Много переживаний руководитель словесного стада незаметно для себя духовно созревает и в состоянии быть истинным утешителем пасомых.
«Сам искушен был, может и искушаемым помочь» (Евр. 2,18).
Пастырские страдания способны привлечь к страдальцу даже противников, если они крайне не ожесточат своего сердца. Это подтверждается наблюдениями над общечеловеческой психологией.
Ввиду сказанного понятно, насколько закрепляют дело Христово пастырские скорби во имя Спасителя, настолько могуче возбуждают они любовь к христианству даже у лиц, ему враждебных.
«Такова наша жизнь, - замечает святитель Иоанн Златоуст, - таково свойство апостольского призвания, чтобы переносить бесчисленные бедствия, чтобы подвергаться поношению, терпеть всякое зло, никогда не успокаиваться, никогда не иметь облегчения» (Творения, т. 3. СПб., 1897, с. 543).
«Зерно, если не умрет, то и не оживет» (1 Кор. 15,10).
В результате сказанного, пастырь должен не бежать от скорбей или роптать на них, но радостно терпеть их с верой в помощь Божию и с уверенностью в их спасительную необходимость.
За скорбной видимой стороной пастырского креста Господь приготовил и открыл много высоких утешений. Несение креста безропотно и мужественно приносит глубочайшее внутреннее удовлетворение всем людям, равно и пастырям. Всеобщий закон жизни человеческой души сказывается, между прочим, в глубочайшей потребности страданий.
Никакую, даже малейшую скорбь пастыря, Господь не оставит без внимания, ни один вздох сочувствия пастве не забудет. Труды принесут плод пастырю в свое время, возродив духовно руководимых им и усовершив их.
Глава V
У С Т А В Н О С Т Ь
1. Уставность в суточном Богослужении
Святейший Патриарх Алексий 17 ноября 1957 года, вручая архипастырский жезл епископу Пимену (Извекову, ныне митрополит Крутицкий), сказал ему:
«... До сего времени ты нес различные послушания церковные, и последнее послушание твое в обители преподобного Сергия напитало тебя духом молитвы, навыкам к иноческим подвигам, к истовому совершению службы Божией, к точному выполнению правил и уставов церковных. Мы верим, что и теперь, когда ты будешь вдали от сей святой обители, преподобный Сергий продолжит к тебе свое благоволение и благословит тебя на новое служение.
Сохраняй же в своем сердце все приобретенное тобой под кровом Преподобного... Паси стадо твое с кротостью и любовью, дабы видели в тебе твои пасомые черты истинного пастыря, носящего образ кроткого и смиренного сердцем Пастыреначальника нашего Господа Иисуса Христа» (Слова и речи, т. 4. М., 1963, с. 56).
Устав, типикон (типик) дает сведения о порядке и чинопоследовании служб. Иерусалимский устав «око церковное» введен в России в XV веке (Энциклопедический словарь, т. 2. СПб., 1900, с. 2159).
Уставность значит незыблемость, неизменность, неискоренимость, постоянство, нерушимость и прочее.
Приводим здесь мысли одного видного мыслителя о неизменяемости Церкви, ее уставов, положений.
«В мире все течет, меняется, рушится, созидается... Мысль человеческая изменчива, непостоянна, ограничена, как и сам человек. Церковь же Божия, ее догмы, уставы - неизменны, как Сам Бог... Церковь в ее неподвижности от века в текстах, речениях, догмах, ведущихся от бесконечной давности. Церковь, чуждая изменяемости, в смысле моды, духа времени, развития, становится совершенно необходимой в наше время. Такую именно Церковь мне и нужно, за ее вечную неподвижность я могу ухватиться, как утопающий» (И. Михаил. Новые и старые пути. СПб., 1904, с. 9).
Наше Богослужение имеет начало с времен Самого Спасителя. От времен апостольских сохранились отрывки песнопений и молитв, а также указания на священные обряды.
Христианское Богослужение, оставаясь в своей существенной части (например, литургия) неизменным, обогатилось в дальнейшей истории своего развития множеством священнодействий, молитв, песнопений, глубоких по мысли и силе религиозного чувства, выразительных и захватывающих по форме внешнего своего выражения.
Объясняется это тем, что творцами Богослужения явились духовные мужи, святые отцы и учители Церкви. Колыбелью духовно-православного Богослужения явились монастыри с их насущной потребностью в длительном церковно-молитвенном общении с Богом в особые часы дня по особому чину и распорядку (Уставу).
Издавна этот строгий иноческий чин и устав стал близок сердцу русского верующего человека. Он близок ему и вероучительно-догматической стороной, и культово-обрядной.
В келии преподобного Серафима Саровского, этого денного и нощного молитвенника, горело много свечей и лампад. И когда спросили его: зачем это, он ответил: «Господь повелел Моисею: рцы брату твоему Аарону, да возжигает по вся дни предо Мною свещи и кадила, сие бо приятно Ми есть» (ср.: Деян. 20,8).
Огонь свечей и лампад помогал Преподобному возгревать, воспламенять свой дух в молитвенном предстоянии пред Богом.
Наш народ и доселе поддерживает этот уставный обычай - сопровождать свою молитву возжением свечи пред чтимой иконой. Однако, у нас все меньше остается, даже среди церковных людей, чтущих, понимающих и оберегающих уставное Богослужение со всеми его и богослужебно-догматическими, и обрядовыми обычаями и особенностями.
В городских и сельских храмах уставность, за малыми исключениями, совершенно игнорируется. Здесь богослужебный чин всюду количественно сокращен. Самое понимание принципа уставности в приходских наших храмах почти утрачено. Еще литургия везде совершается одинаково по невозможности изменять ее. Зато прочие службы, начиная с вечерни и утрени, превратились в приходах буквально в какие-то схемы или основы без церковно-художественного и неисчерпаемо-богатого аскетического содержания. Приходские пастыри оставляют неизменяемую часть названных служб неприкосновенной. Постоянно меняющиеся стихиры, каноны, кафизмы, антифоны, евангельские стихиры, - словом, всякие новые заимствования из «Октоиха», «Миней» «Триодей» ими почти всецело опускаются. Между тем, именно меняющаяся богослужебная часть разнообразит, одушевляет Богослужение и настраивает молящихся каждый раз по-новому. К сожалению, постоянные богослужебные части теперь выдвинуты на первый план, как удобные для концертных и сольных исполнений, вызывающих у предстоящих эстетические, но никак не молитвенные чувства. Истинно религиозному человеку такие безуставные службы тяжелы и даже подчас невыносимы.
Указ Священного Синода от 1892 года 12, 21 требовал, чтобы «хоровое пение было благопристойное, без всякой вольности и бесчинного вопля... Обиходное пение наиболее трогает душу молящегося, умиляет ее, возвышая к Богу. Партесное пение должно отличаться скромностью, молитвенностью, приближаясь к древним напевам церковности»[111].
Вот всенощное бдение. Начало всенощной должно изображать творение мира. Алтарь открыт, как рай для первозданного человека. Свеча у диакона символизирует первозданный свет, фимиам кадильницы - ношение Святого Духа над бездной. Поется 103-й псалом, где восхваляется Бог и дела Его творения.
Но где же у нас эта хвала? Где та мудрость Божия и чудная красота мира, воспетые в этом псалме, когда он сокращен в песнопении до жалкого минимума?!
На утрени поется древний еврейский аллилуйный псалом: «Бог Господь». В нем содержится славословие грядущему Господу с пророческими стихами, которые Христос применил к Себе. Эти четыре стиха доходят до сердца молящегося народа только тогда, когда диакон громко, членораздельно между пением «Бог Господь» провозглашает их. Между тем, певчие обычно беспрерывно поют «Бог Господь», а диакон без остановки, скороговоркой произносит стихи и спешит скрыться в алтарь.
На полиелее поются только четыре стиха из глубоко-содержательных двух псалмов, 134 и 135. Вместе с многочисленными стихами этих псалмов исчезли и светильники-свечи, с которыми не только духовенство (как теперь), но и народ стоял когда-то в этот момент в церкви.
Выход и каждение священнослужителей на полиелее (как и в других случаях) часто бывают небрежные, торопливые, без необходимого должного благочиния. Диаконы во время каждения, посматривают искоса на народ и как колесом вертят кадилами. Считают за труд подойти на солее поближе к каждой иконе, чтобы покадить ей отдельным каждением и сделать благоговейный поклон. Обычно кадят они иконам издалека и ограничиваются еле заметными кивками головы, как бы делая одолжение иконам.
А чтение...? Как часто оно проходит без всякой подготовки, тонирования, страдая отсутствием правильных ударений, остановок и такими ошибками в произношении, которые искажают смысл текста.
«Церковно-богослужебное пение должно быть распевное, псалмодическое, чтец обязан тонировать с конечными аккордами исполняемых песнопений и возгласов священнослужителя.. Нельзя произносить славянские слова русским наречием или соответственно местному выговору... произносить звуки твердо, выговаривать слога верно, с соблюдением указанных ударений» С.В. Булгаков. Настольная книга, с. 741).
Особенно много ошибок делается при чтении шестопсалмия, кафизм, канона; недочеты в чтении отражаются самым неблагоприятным образом на молящихся, раздражая и отвлекая их от молитвы. А между тем, в «Типиконе» даны нарочитые указания о правильном чтении.
Клиросное пение также далеко не везде церковно-молитвенное и стройное. Театральное, шумное, партесно-сольное пение не уместно в храме Божием.
По указанию «Типикона», «бесчинный вопль поющих в церкви... не приятен есть... и тако в церкви да не поют. Подобает бо пети благочинно и согласно возсылати Владыце всех и Господу славу, яко едиными усты от сердец своих».
Пастырями забыта одна основная литургическая истина, что собственно стихиры, антифоны, подобны и другие изменяющиеся молитвы необыкновенно украшают церковные службы. Положенные для Богослужений превосходные, изящные и задушевные напевы вполне соответствуют их содержанию и, будучи исполняемы, не отвлекают внимания от слов, а приковывают к ним. Уставное чтение и пение придают Богослужебному чину невыразимую трогательность и истовость, причем длительность службы становится незаметной и неутомительной. После таких Богослужений все верующие выходят из храма молитвенно-одушевленными и исполненными полного глубокого назидания. Церковный устав, например, делит Богослужебные последования в честь святых по значению их подвижничества для Церкви на службы: с бдением, полиелеем и великим славословием. Теперь, когда от устава остались одни рамки, нельзя усмотреть всей мудрости и красоты церковных установлений. Уже одно восстановление стихир святому за утреней «на Хвалите» и заканчивание службы «Великим славословием» вызывает особое праздничное чувство. Еще торжественнее настраивает полиелейные Богослужения с уставными чтениями из святых отцов, прологов и синаксарей.
Богатое молитвенное разнообразие в общественном Богослужении отражается и внешне неодинаковым освещением храма и различием цвета церковных облачений. Облачения зеленые - преподобнические (символ мирного подвига святых среди зеленых пустынь и лесов), красные - мученические (символ страданий), голубые и белые - Богородичные (символ лазурного неба и девственной чистоты), золотые - Господские (символ торжества).
Уставом разнообразится по дням года и праздника также употребление пищи, то постной, то с разрешением вина, елея, рыбы и проч. Все это, взятое вместе, создает ритмически прекрасную симфонию жизни и характерный и глубоко-интересный церковный быт. Поддерживание его условий делает весь церковный год сплошным таинством веры, благодатно настраивающим и пастыря и его паству.
С какой любовью материнскою Церковь ежедневно как бы носит нас на руках своих, вознося о всех нас непрестанные молитвы ко Господу: вечером, в полночь, утром и около средины дня. Блаженны те священнослужители, которые понимают эту любовь и это попечение Церкви о спасении чад ее, которые стараются усвоять дух ее, жить этим духом, дышать этим духом в Церкви и вне ее. Они со вниманием сердечным и благоговением совершают молитвы, песнопения и священнодействия церковные, памятуя, что чрез все это спасаются и они сами и паства их.
Забвение уставности пастырями делает равнодушными верующих к службе или, в худшем случае, приучает их довольствоваться певческими концертами. В заботах о молитвенной стороне церковного служения всякий пастырь должен обратить всецелое внимание на Богослужебную уставность. Конечно, устав догматического значения не имеет, и его цель удовлетворять идеальной религиозной психологии, приспособительно к наличному состоянию молящихся. Не люди для устава, а устав для людей.
В связи с этим пастырь, организатор уставных служб, обязан считаться с человеческой немощью. На первых порах своего применения устав может быть утомителен, скучен, непонятен и чужд вкусам верующих. Вводить его целесообразнее всего умеренно и постепенно.
Хорошо начать бы уставную реформу с ограничения партесного пения за счет увеличения пения стихир и чтения канонов. Придерживаться этому уставу следует твердо, но без чрезмерно ригористичного удлинения. Иначе молящиеся начинают отягощаться, раздраженно роптать и неодобрительно отзываться о пастыре-уставщике, говоря: всем он хорош, да уж очень долго служит... заморит совсем!
Без приспособления устава к силам верующих обойтись никак нельзя. Это показывают наглядные примеры святителей Иоанна Златоуста и Василия Великого, сокращавших литургии ради немощных. Где положить предел приспособлениям, сказать трудно. Вероятнее всего, самое личное молитвенное настроение и рассудительность подскажут пастырю меру возможного приближения к уставу. Посильное же осуществление этой задачи увеличит посещаемость храма верующими и вызовет в них любовь к Богослужениям, истово и молитвенно совершаемым.
Когда читающие и поющие в храме переживают произносимое, и пастырь делает возгласом в чувстве живого общения с Богом, тогда количественное расширение Богослужения при качественном совершении его облегчает утомление молящихся и возрождает горячую любовь к уставности.
Только при соблюдении уставного чинопоследования, а также при наличии молитвенности и благоговейности духовенства наше православно-церковное Богослужение будет иметь неотразимо-притягательную силу для молящихся. При уставном Богослужении будет затягиваться служба - слышится возражение: долгой службой мы разгоним народ; современные люди продолжительной службы не любят, не в силах ее выдержать. Однако, сколько ни сокращай службу, всегда найдутся люди, которым все будет казаться служба продолжительной.
Кроме того, ведь есть и другая часть молящихся, которым хочется молиться как следует, и их душа бывает спокойна только тогда, когда они выстаивают всю службу.
Как же священнику выйти из этих двух огней? Он будет чист пред Богом и людьми, если будет служить по церковному уставу, не приноравливаясь к прихотям людей. Кто немощен или болен, или ограничен временем, тот может и не выстаивать длинной службы и уйти, не достояв до конца, но пусть молитвенно прилепится к Богу на всю службу тот, кто в этом видит и свое духовно-благодатное питание и утешение.
Когда поверхностное служение не затрагивает пастырского сердца, тогда создается впечатление, что пастырь служит не для Бога, а по нужде и обязанности. Подобная механичность охлаждает молящихся, и от чутких душ пастырь никак не скроет своего холода.
Учитывая это, некоторые пастыри пытаются восполнить недостаток истинного настроения искусственно. Для этого они прибегают к деланному драматизму служения: читают молитвы разговорно, а не речитативно, сгущают выразительность подчеркиванием известных слов, задерживают или ускоряют произношение,, пользуются голосом, то усиливая его до громогласного возвышения, то ослабляя слащаво до полного понижения и едва слышного затихания. Все это делается для возбуждения молитвенного настроения предстоящих.
Искушение драматизировать служение прельщает, главным образом, священнослужителей, обладающих красивым и сильным голосом и увлекаемых не только тщеславием, но иногда и добрым желанием послужить Богу и ближним естественными своими дарами. Драматизм, безусловно, не допустим из тщеславных мотивов. Он греховен, отгоняет Божию благодать от пастырей, увлекающихся театральным искусством произношения. Драматическое служение, даже из добрых мотивов, выражает надежды служащего на одно естественное дарование и ставит за Богослужением в центр всеобщего внимания пастырскую личность вместо Господа.
Манера драматизации обычно применяется лицами, увлеченными самомнением. Здесь выступает рельефно тонкий вид самонадеянного тщеславия и усилия показать себя, что, безусловно, препятствует воздействию Божией благодати.
Требование скромности служения в храме не означает того, что пастырь должен служить безразлично, монотонно или бесцветно. Он может использовать дар голоса и дикцию при наличии искреннего молитвенного настроения и голосовых способностей. Тогда ему не вменяется в грех музыкальность и звучность произношения, чуждые притворно-фальшивой искусственности. Главное дляя него - всегда хранить смиренно-благодатное настроение духа и совершать священнодействие во славу Божию. Пастырь, обуздавший порывы личного тщеславия, с сыновней свободой и благоговейным дерзновением конечно может за общественными Богослужениями употреблять естественную выразительность речи, красоту голоса и тональность благозвучия.
Если нежелательна искусственная драматизация Богослужения пастырям, то обратно он не должен впадать также и в робость и застенчивость при совершении служб в силу ли вражеского искушения или под влиянием скрытого тщеславия.
Следовательно, основными чертами пастырского настроения во время Богослужения должны быть смирение и молитвенность, а все остальное малозначительно. Поэтому православная Церковь, предупреждая всякие крайности и отклонения от нормы в этом отношении, узаконила ровное, речитативное и выразительное служение.
Собственно драматизм свойственен католичеству и протестантству. Сентиментальное искусничание и вольность католических ксендзов и лютеранских пасторов решительно противоречит смиренно-благоговейному духу православия.
Впрочем, нельзя отрицать того, что и у нас православных бывали исключительные примеры особенного служения (о. Иоанн Кронштадтский). Православие не запрещает некоторой пастырской индивидуализации при совершении общественной молитвы. Но оно приняло общеобязательную норму прочувствованно-ровный, спокойный и смиренный тон служения, благотворно влияющий на молящихся. Наоборот, искусственно-возбужденное настроение пастыря в служении нервирующе действует и на богомольцев.
Драматизм мешает спокойно молиться. Если источник мирной молитвы лишь в благодати Божией, то православный пастырь обязан всегда заботиться о спокойном, благодатном настроении пасомых и с своей стороны устранять все то, что и могло бы их смущать, тревожить и развлекать.
Нарушение устава проникло не только во все виды суточного Богослужения, но и в таинства и обряды.
2. Уставность при совершении таинств
Наша Православная Церковь чрез Самого Христа и святых апостолов приняла и доныне содержит семь спасительных таинств. Это: крещение, миропомазание, причащение, покаяние, священство, брак, елеосвящение.
Все таинства имеют целью устроение спасения верующих во Христа. Все они имеют определенно сложившийся свой чин, сформированный соборными установлениями и освященный веками. Однако современная церковная практика показывает, что совершение этого установленного чина каждого таинства теперь многими церковниками игнорируется.
Нарушение против уставного совершения таинств особенно усматривается в городских приходах, где пастыри, в большинстве случаев, образованные люди (семинаристы или академисты). Казалось бы, что им-то особенно следовало бы ценить уставность, как пастырям, глубоко познавшим сущность догматических, мистических и нравственных основ каждого священнодействия. Но, к сожалению, этими-то передовыми и образованными священниками более всего и нарушается целостность таинств. Простой священник, не искушенный в Богословских науках, более ценит уставность и держится за каждую его сторону. И это совсем не фанатически или вследствие ограниченности его понимания. Совсем нет. Это скорее его большая верность и любовь к уставности, которую он понимает скорее сердцем, чем холодным рассудком. И в этой верности уставу и его возможно полной выполнимости выражается как раз все богатство и духовная красота души этого простого, провинциального батюшки. И если ему по каким-либо причинам пришлось нарушить устав, сократить службу в каких-либо частях, то как глубоко переживает его душа, как она страдает, «искупая» это отступление от нормы устава.
Когда мы говорим о большой ревности к уставному выполнению таинств нашими сельскими пастырями, то этим совсем не хотим «бросать тень» упрека на городских священников. Конечно, практика современной пастырской жизни показывает, что городские священники располагают значительно меньшим временем, нежели сельские. Большая населенность, а иногда перенаселенность города «порождает» огромное количество треб в городских храмах, особенно в постовые или воскресно-праздничные дни. Священнику буквально некогда «передохнуть», подкрепить себя физически. И вот в такой обстановке батюшка начинает сокращать те или иные мотивы, псалмы и даже песнопения на его взгляд «менее важные». Создается «компромиссное» служение, вызывающее в душах верующих так называемую «дисгармонию» чувств или, попросту говоря, соблазн и подрыв веры в душе человека.
Дело в том, что сокращение чина того или иного таинства ведет прямо к оскудению благодати. Не самой ее «действенности», имеющейся в таинстве, а по силе ее перенесения на душу человека, тем более, если эта душа смущена или даже возмущена неверным служением (сокращением) чинопоследования. Тогда уже буквально исполняются слова Спасителя: «Горе тому, через кого соблазн приходит» (Мф. 18,7).
Особенно подвергаются сокращению следующие таинства: крещение, миропомазание, брак, елеосвящение и даже покаяние. Небрежение и произвол в некоторых храмах при совершении крещения доходит до того, что совсем не вычитываются или вычитываются с большими сокращениями молитвы запрещений, молитвы на освящение воды, псалом 31, молитвы на стрижение волос и прочее.
Миропомазание, совершающееся по святом крещении, делается городскими батюшками в большинстве случаев «с рекордной скоростью». Особенно вызывает иронии и улыбки у «кумовьев» и присутствующих - небрежное помазание миром частей тела со словами: печать дара Духа Святаго. Если же при этом учесть религиозный уровень родителей, восприемников, которые, может быть, первый раз в жизни присутствуют в храме, то симпатии их к таинству крещения и миропомазания, а в целом и ко всем церковным установлениям, явно будет сомнительной.
Не полным чином совершается таинство Брака, это замечательное, светлое и вместе радостное торжественное таинство. Тем более, что оно в большинстве случаев происходит при значительном стечении народа, которые случайно попадают в храм от времени до времени. И несомненно, что полное и светло-торжественное чинопоследование таинства Брака оставило бы в душе глубокий благодатный след.
К прискорбию с большим сокращением совершается и прекрасное по своей эмоции таинство Елеосвящения. Какое дивное содержание молитв, песнопений этого таинства! Сколько бодрости, свежести благодатной, надежды вселяют в душу больного человека (душой и телом) это святое таинство! Хотя оно по своей насыщенности молитв и песнопений является одним из сложных и продолжительных таинств (полное его исполнение требует не менее двух с половиной часов), тем не менее его сокращение просто немыслимо. В противном случае священник незаметно благодатно «обворует» сам себя, не сумеет испытать в своей душе тех высоких, лучезарных, святых чувств, которые дает человеку чинопоследование елеосвящения при условии правильного его исполнения. А какая жестокость - лишить этих чувств и благодатных переживаний больного человека, в данном случае того (или тех), над кем совершается это таинство.
Сокращается и чинопоследование таинства Покаяния. Особенно при большом стечении «говеющих» в постовые и праздничные дни. Тем более, если священник один служит и он же исповедует, тогда чин покаяния сводится до минимума. Одна «начальная молитва» и разрешительная формула: «прощаю и разрешаю». И что особенно возмутительно и даже кощунственно, это «прощаю и разрешаю» делается «огулом», то есть сразу над всей толпой кающихся. Вследствие этого верующие отходят неудовлетворенные и возмущенные, а иные и озлобленные.
3. Уставность при совершении обрядов
Если современная церковная практика идет по линии нарушения уставности Богослужения таинств, то что же говорить об обрядах? С какой легкой бездушностью в сердце совершается нарушение этой части церковных установлений.
Оканчивающий академию молодой батюшка заглянул к своему другу семинаристу. Последний уже служил на приходе несколько лет и имел солидный пастырский опыт.
«Что-то, братец, вера во мне пошатнулась, - дружески начал академик, - не посоветуешь ли, что мне делать?».
«Покориться обрядам!», - ответил, не обинуясь, старый друг. «Обряды?..., - протянул академик, как бы не ожидая такого ответа от друга. «А что ты думал? Это первая ступень смирения. Их исполнение породнит тебя со всеми христианами, не только теперешними, но и жившими тысячу лет назад. Нужно подчиниться общему, быть со всеми, как все, а не как один» (П. Иванов. Смирение во Христе. П., 1930, с. 61).
Молодой батюшка послушал своего опытного друга и стал на приходе особенно ревностно и тщательно исполнять церковные обряды. Вскоре он почувствовал, что великий мир вошел в его душу, и он искренне благодарил приятеля за добрый совет.
Действительно, спросите у всех верующих, не у гордецов, заявляющих: «я буду по-своему», а у смиренных, которые знают, что они живут всего пятьдесят лет («аще в силах осемьдесят»), а религия существует тысячелетия, - они вам скажут, какое блаженство и покой духа изливается на соучастников таинств и обрядов. Поэтому абсолютно необходимо, чтобы сердце преодолело ум. Это особая способность. Она открывается не сразу для тех особенно, у кого ум воспитан в непослушании.
Согласитесь, что живете вы здесь на земле в чужом доме, в котором уже задолго до вас принято соблюдение известных приличий. Сами вы пришли сюда неизвестно откуда на какие-нибудь 50-60 лет, пользуетесь всем чужим и уходите, неизвестно куда и неизвестно когда. И это путь добровольного подчинения себя всему церковному и даже обрядам. Он дает непременно известную полноту, умиренность, красоту и счастье.
Все, что принадлежит храму: весь чин службы, церковный обиход, святые иконы, даже вещественные принадлежности Богослужения, - все светится своим благодатным светом. Если ко всему священник будет относиться с благоговением, тогда он будет чувствовать умиленную радость, как бы прикасаясь ризе Самого Живого Господа Христа.
В чем, спрашивается, корень всякого сомнения, смущения, недоверия? В том, что мы слабо верим в Бога, плохо доверяем Ему. Только смиренные знают тайну радости нездешней. Телесно мы утомляемся скоро, духом одним не можем держаться горе. И вот Церковь святая, наша мать, дает нам вещественное, дает обряды, чтобы нам видеть, осязать, слышать, чтобы и телесными своими чувствами были в средоточии, чтобы утомляющееся тело имело святыню, за что держаться.
Поэтому следует ничего не отвергать, никаких мелочей обрядоверия. Быть смиренными и маленькими, каковы мы и есть. Быть настоящими «детьми Божиими» (П. Иванов. Смирение во Христе, с. 65).
Как уже отмечалось выше, сокращение не только таинств, но и обрядов, ведет к неизменному оскудению благодати Божией на сердце верующих и самого священника. Нарушение касается молебнов, панихид, чина отпевания и проч.
От молебнов остались почти одни запевы с чтением Святого Евангелия и заключительной ектении.
От панихид - почти одни чтения заупокойных записок (и те читаются кое-как «с пятого на десятое») и пением «Со святыми упокой».
Во многих храмах заочное отпевание объединяется с панихидой и обычно при множестве записок заупокойных растворяется в ней. Дивный чин отпевания усопших, под влиянием сокращений и небрежного выполнения, утрачивает свою глубокую содержательность, задушевность, религиозно-лирическую возвышенность.
Святитель Иоанн Златоуст считает отпевание «великим таинством». «И над нынешними мертвецами, - говорит он, - совершается хотя не такое (воскрешение Тавифы), но также великое таинство» (Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 9. СПб., 1897, с. 204).
Верующие с болью в душе наблюдают за этим «уставным исполнением» Богослужения и хотя терпят это, но и глубоко скорбят.
Многие пастыри по-настоящему не знают, а поэтому не любят и не ценят церковный устав. А между тем, пастырская деятельность должна определяться не только Священным Писание и Священным Преданием, но и Типиконом. Нельзя глубоко полюбить православно-церковное Богослужение, будучи «не в ладу» с уставом.
Типикон должен быть в каждом алтаре, и пастырь не должен начинать службы, не заглянув в Типикон, в его указания на сегодняшний день.
Ни «Богослужебные указания» текущего года, ни пособия (Булгакова, Никольского и других) не могут заменить Типикона.
Пастырь не должен передоверять пользование им кому-либо из членов клира (чтецу, регенту и др.). Все распоряжения на чинопоследования предстоящей службы должны исходить только от него самого. Священнику (особенно настоятелю) сам Типикон дает огромные права и возможности своей формулой: «аще изволит настоятель». Но эта формула, однако, только тогда будет правильно применяться, когда все затруднительные и недоуменные случаи пастырь будет решать не по своему произволу, а согласно с общим духом и строем Типикона.
Типикон не легко, не сразу понимается и усваивается. У него свой особый язык условных обозначений, своя система с особыми закономерностями и исключениями, а главное, свой вековой колоссальный церковно-богослужебный опыт и дух. Все его богатейшие сокровища скрыты под предельно-сжатой терминологией и специфическими обозначениями. Поэтому следует длительно и упорно изучать Типикон, начиная с духовной школы, и только по мере этого изучения могут расшифровываться и выявляться все его богатство содержания.
Типикон - страх уставности в Богослужении, носитель церковного святоотеческого духа. Проникаясь этим духом, пастырь будет насаждать его и в сердцах членов своей паствы. Многие из этих членов нуждаются в воцерковлении. Проникаясь сам церкосностью, то есть любовью к уставной службе, пастырь неизбежно будет содействовать воцерковлению и своих пасомых, насаждая в их душах уважение и любовь к церковно-уставному Богослужению.
РЕШЕНИЕ ВОПРОСА
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 228; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!