Славко решительно встал, и направился к соседней проруби

 

       Третий день посылал дед Завид Славку проверять верши на реке, и третий день тот возвращался с пустыми руками. На четвертый, дед не выдержал и сказал:

- Без рыбы не возвращайся!

А как с ней возвратишься, если ее нет?

       На дно ли она залегла, чувствуя смену погоды, или устала, как и люди, от зимы, а может, просто задохнулась у себя подо льдом - нет ни одной, и все тут!

       Хорошо, если дед Завид пошутил, когда сказал это. У него никогда не понять, шутит он или говорит серьезно.

А ну как нет? Что тогда? Как это – не возвращаться?

       Конечно, не Киев или Новгород его крошечная Осиновка, но и не черный лес или синее поле, а родное селение – весь… А в веси – свой дом. Хоть пустой, вымерзший, и даже не дом, а землянка, больше похожая на могилу – да все жилье.

       Станет совсем холодно да одиноко, к Милуше, которая заменила ему мать, можно зайти. У нее муж кузнец, от него так и пышет жаром. Все теплее! А то – всем народом у деда Завида, вкруг лучины собраться. И вовсе тепло! А уж интересно… Особенно, когда дядя Онфим, тоже и кузнец, и купец, и вообще на все руки молодец, приезжает. Он Славке бронзовый крест-энколпион, своей собственной, ничуть не хуже византийской работы, подарил. В него, если найдется, можно положить какую-нибудь святыню и носить на груди. И еще засапожный нож привезти обещает. Если Милишин муж, сам, как давно уже обещал, не выкует. А уж, как дед Завид обо всем, что видывал-перевидывал вспоминать начнет…

Славко[1] подошёл к очередной проруби. В одном нагольном овчинном полушубке, латаных-перелатаных портах да обмотанных портянками лаптях, хорошо думать о тепле. Но тут – тсс-с! Он разыскал спрятанную под снегом веревку и, весь обратившись в слух, немного подержал ее в руке - не оживет ли она? Потом подтянул сплетенную из ивовых ветвей вершу и, заглянув под крышку, в сердцах бросил ее на самое дно. И тут пусто…

…Дед в молодости несколько раз ходил на войну. Сначала простым пешцем, которые, как издревле водится, кто, с чем шли в бой. А когда, после одного удачного похода, обзавелся конем и мечом, то и всадником у самого деда нынешнего князя Владимира Мономаха – Ярослава Мудрого! Однажды Великий князь даже послал его куда-то, как своего гонца. Что было в грамоте, и кому он ее вез, дед давно уж не помнил. Но Славко, в сто сотый раз, слушая, обраставший с каждым разом, всё новыми подробностями рассказ, забывал даже дышать… И казалось ему тогда, что нет ничего на свете более интересного и важного, чем быть княжеским гонцом!

Славко, деловито обстучал топориком ледок, наросший вкруг проруби, и опустил руки в темную воду, отогревая их…

       «Быть бы мне и в дружине князя, - каждый раз убежденно заключал дед, гася лучину черной, истресканной ладонью. - Да оставил я в битве на Нежатиной Ниве руку, а без нее - кому я теперь нужен?..»

       Славко решительно встал, и направился к соседней проруби, благо она была всего в двух десятках шагов.

       Как это, кому нужен дед Завид? Хоть и одна у него рука, а десятка пар стоит! Все стога, что вдоль дороги стоят – им накошены. Все отстроенные после очередного набега половцев дома - тоже его рук, точней, руки – дело. Есть, правда, в веси еще один мужчина, Милушин муж. Да его, как кузнеца, княжеский тиун вечно забирает отрабатывать недоимки за всю Осиновку. Вот и сейчас он в Переяславле, а дед Завид пытается свести концы с концами до начала весны.

       Нет, нужен, нужен дед Завид!

       Только вот пошутил он на этот раз или… нет?

«А хоть бы и да!» - вдруг пришла неожиданная мысль, от которой Славка едва не выпустил из рук мокрую, всю в ледяных колтунах, веревку. Как самому-то ему с пустыми руками возвращаться? Ведь, не принеси он сегодня ничего – есть в веси совсем нечего! Небось, уже чан поставили, воду греют, и хоть на самую жидкую ушицу надеются, его дожидаючись……

       До самого вечера бродил Славко по покрытому тяжелым снегом льду. Сам разве что в верши не лез, чтобы найти там хоть одну рыбешку. Но ни в одной из них, кроме приманок из старых конских копыт, не было ничего. Прямо, хоть самому в рыбу превращайся!

Давно отрозовела вечерняя заря за дальним лесом. Над ближней дубравой откружило, каркая и бранясь, устраиваясь на ночлег, воронье. Все краски смешались, потемнели и уже почти не отличались друг от друга.

       Все верши проверил Славко. Оставалась одна – самая дальняя.

За мостом, у самого берега, где летом глубокая заводь, а зимой - прорубь, в которой проезжий люд поит коней. До нее было почти полверсты ходу. Ох, не хотелось идти туда Славке! Но, для очистки совести, отправился он и к ней...

 

2

 

- Эге-ге-ей! – радостно закричал он.

 

       Когда Славко добрел до последней проруби, окончательно наступила ночь. Промозглая, стылая, какие бывают только в начале марта: еще по-зимнему морозная, но уже влажная, как ранней весной. Самое пропащее время для того, чтобы задержаться и заночевать где-то в пути.

Над самым лесом появилась маленькая луна. Она не столько осветила округу, сколько сделала ее призрачно-непонятной, и на каждом шагу, точно отмороженный палец, грозила ему с неба.

       Где-то вдалеке послышался топот копыт небольшого отряда всадников. Человек десять-пятнадцать, не больше.

       Половцы?

       Но Славко даже край заячьего треуха поднимать не стал, чтобы прислушаться: откуда сейчас им тут взяться? Время набегов прошло. Половцы давно в своих кочевых домах-вежах. Сидят в теплых шатрах, подсчитывают доходы от продажи русских пленных, примеривают чужие сапоги и шубы, да ждут новой зимы, чтобы на откормленных за лето быстрых конях новым набегом обжечь Русь.

       Скорее всего, несколько дружинников едут выполнять поручение своего князя. Да только почему-то не очень торопятся…

       Славко свернул к берегу, нашел колышек, от которого змеилась веревка и, отдирая ее ото льда, направился к проруби.

       Половцы… Жестокий, дикий народ! Совсем только недавно перестали сырое мясо есть. Ничего святого для них нет. Понаставили в Степи каменных баб и молятся им. Всё бы им резать, губить, жечь… Дед Завид, говорил, правда, что есть среди них и свои – христиане. Но таких Славко не видел ни разу. Встречал злых и не очень, умных, как княжеский тиун, и глупых, которых проще простого провести вокруг пальца, бешеных и равнодушных, но таких, чтоб с крестом на груди и которые молились бы истинному Богу…

       Правда, он и сам уж забыл, когда последний раз по-настоящему молился Христу. Нет, не вместе со всеми, каждый день, повторяя вслед за дедом Завидом слова знакомых молитв. А - сам, горячо, веря, что Бог слышит и обязательно поможет ему? После того, как Бог не спас его отца, которого прямо на его глазах зарубил хан Белдуз, и так и не вернулась из половецкого плена мать, кажется, ни разу… Его сердце словно закаменело от всего, что пришлось пережить ему за свои четырнадцать зим. Он перестал ждать хоть какой-нибудь помощи от Бога и надеялся теперь только на самого себя. И это была его тайна, о которой в другой раз он побоялся подумать бы даже один, здесь, посреди ночи.

       Однако, сегодня, вспомнив о ней, Славко вдруг с последней надеждой посмотрел на небо. И перед тем, как потянуть на себя вершу, непослушными на морозе губами, прошептал такую молитву, за которую, любивший порядок во всем церковном, дед Завид наверняка наградил бы его подзатыльником:

       - Господи, не для себя прошу - людям есть нечего… Помоги!

       А дальше случилось то, что может произойти разве что в самом счастливом сне.

       Он поднимал вершу, но та, чем больше уходило из нее воды, почему-то не легчала, как все, а наоборот, будто бы даже становилась тяжелей. Уж кто-кто, а Славко понимал, что это могло значить!

       Руки его лихорадочно задрожали. Изо всех сил он вытащил вершу на лед, приоткрыл крышку и тут же захлопнул ее, увидев черную, не меньше своей головы, морду какого-то чудовища...

       Что это – водяной?!

В уме вихрем пронеслись все те недобрые слухи, которыми, как любой омут, славилась в округе эта заводь.

Но Славко давно уже забыл, что такое страх. Тут же придя в себя, он чуть приоткрыл крышку, внимательней посмотрел под нее и засмеялся:

Да это же сом!

Но сом спит в это время. Значит, налим? Но разве налимы бывают такими огромными? Да какая разница – сом или налим! Главное – теперь веси целую неделю будет, что есть!

       Боясь упустить налима, который мог, оказавшись на воле, прыгнуть к спасительной воде, Славко оттащил вершу, как можно дальше от проруби. Здесь он, дивясь ее тяжести, вытряхнул рыбину на лед, и не успела та даже забиться, глуша, стукнул топориком по голове.

       С минуту Славко смотрел на налима, длина которого была чуть меньше его самого. А затем ноги его сами пустились в пляс.

       - Эге-ге-ей! – радостно закричал он, поднимая с деревьев перепуганных ворон. – Эге-ге-ге-е-ей!!!

       Вдоволь наплясавшись, Славко снова опустил вершу в воду и вернулся к добыче.

       - Голова – на одну уху, хвост с печёнкой – на другую! Остальное – нажарим, напарим, напечем! - с восторгом прошептал он и озадаченно почесал себе затылок прямо через заячий треух: - Только… как же я тебя такого до дома-то дотащу? А вот как!

       Не долго думая, Славко рванул с себя пояс, который хоть немного удерживал тепло, просунул его под жабры рыбины и забросил ее себе через плечо на спину.

       Мороз сразу пополз под овчину, принялся леденить тело своими холодными, мокрыми пальцами, за спиной дергался и двигал жабрами, не до конца оглушенный налим, но что было Славке до этого, когда теперь вся душа его радовалась, пела, плясала!

       С трудом различая в посеребренной тьме куда идти, он вскарабкался на невысокий берег и вдруг замер, увидев прямо перед собой, выросшую, словно из-под земли, долговязую фигуру половца.

 

3

 

Одного не учел осторожный хан…

 

       - Жить хочешь? – нещадно коверкая русские слова, шепотом спросила эта фигура.

       - Да… - тоже шепотом, машинально ответил Славко.

       - Тогда – тс-сс!

       Луна слегка осветила плоское лицо степняка, прижимавшего палец к губам.

       Славко, пряча лицо, втянул голову в плечи, невольно приподнимая над собой налима… И тут произошло неожиданное. Увидев вместо человеческого лица страшную рыбью морду с длинным усом на подбородке, закрывавшую и открывавшую рот, половец с воплем: «Оборотень! Человек-рыба!», заметался по берегу и полетел вниз, прямо в прорубь.

       -Спасите! Помогите!.. – послышались оттуда его захлебывающиеся крики.

Славко хотел уже бежать, чтобы предупредить своих о появлении половцев, как вдруг услышал голос, от которого у него внутри все оборвалось:

       - Я сказал, чтобы до моего приказа все было тихо, а вы ч-что наделали?

       Это был голос, который он узнал бы из сотни, тысячи голосов…

       Славко поднял на него глаза и впервые за долгие годы ощутил чувство липкого страха: прямо перед ним было… две луны!

       Одна по-прежнему неподвижно стояла над лесом, а к другой, которая двигалась, как живая, подъехали два всадника:

- Хан, утонет Тупларь! - стали просить они за тонувшего степняка.

- Дозволь помочь ему?

       -Такого не ж-жалко! Жить захочет - сам выплывет! - послышалось в ответ резкое, и только теперь Славко догадался, что вторая луна - это серебряный наличник с темными прорезями для глаз и рта на лице восседавшего на коне хана.

       Половец, чтобы лучше видеть, снял его, и одной луной стало меньше. Затем он стянул с руки боевую перчатку и выхватил из-за голенища плеть…

       Но Славко даже не обратил на это внимания. Он чуть было не вскрикнул, узнав и это круглое лицо, обрамленное небольшой бородкой с усами. Эти большие, с надменно-насмешливым взглядом, глаза… Кулак, в котором он держал веревку, сразу напрягся до боли, свободная рука сама потянулась за топориком, в готовности выхватить его и броситься на хана.

       Но тот опередил его.

Он резко взмахнул плеткой и, ловко обвив ее длинным жалом шею Славки, слегка потянул его к себе.

- Сейчас мы посмотрим, какой это человек-рыба!

       Одного не учел осторожный хан – того, что Славко сам был готов к броску. И что тот не подойдет чуть поближе, а полетит вперед, утыкаясь в самую рукоять плети.

Славка же, увидев прямо перед глазами ханскую руку, не долго думая, вцепился в нее зубами.

- А-аа! – закричал хан, выпуская из пальцев плетку. – Пусти, змееныш-ш!

       Но Славка все сильней сдавливал челюсти, чувствуя, как сначала с трудом прокусывается кожа, затем легко - податливое мясо, и как только зубы уперлись в кость, вдохнул больше воздуха и вгрызся в нее, насколько хватило сил.

- У-ууууу! – уже по звериному взвыл хан.

Теперь не только в соседней дубраве, но и где-то вдали, за рекой, поднялось перепуганное воронье…

       К двум всадникам, на вопли, подскакали новые, и тоже, остановились в растерянности, не зная, чем помочь своему хану.

       Но их оцепенение не могло продолжаться вечно… И тогда Славко разжал с трудом послушавшиеся его зубы и опрометью бросился прочь.

       - У-уузлюк! У-уубей его! – маша окровавленной рукой, закричал хан ближайшему к нему половцу.

       Тот мгновенно стянул с плеча лук, выхватил из колчана стрелу, наложил ее на тетиву и, поводив острием наконечника вдогонку петлявшему Славке, выстрелил.

       Звонко пропела, осекаясь на полуслове, самую страшную песню на свете, стрела.

- Ес-сть! – раздался мстительный возглас хана, и в тот же миг Славко почувствовал сильный толчок и легкий укол в спине.

       Словно налетев на невидимый в темноте корень, он споткнулся, взметнул руками, роняя рыбу, и упал лицом прямо в глубокий мартовский снег…

 

4

 

Хан направил своего коня прямо на стрелка…

 

       После этого наступила столь желанная половцам тишина, нарушаемая лишь запоздалыми вскриками пытавшихся занять места получше ворон, да приглушенными разговорами всадников, обсуждавших случившееся.

Самый старый половец, качая головой и сокрушенно причмокивая, перевязывал руку хану, который пребывал в редком для него состоянии гнева и растерянности одновременно. Мороз, тьма сыграли с ним свою злую шутку. И потом, откуда он мог знать, что мальчишка сам бросится на него?

Хан не знал теперь, кого винить больше в том, что они не смогли сохранить тайну своего появления в этих местах: глупого половца, который, выбравшись благодаря верше, из проруби, мокрый до нитки, вскарабкивался теперь на берег?.. этого проклятого, наверное, с кинжалами вместо зубов русского мальчишку?.. или самого себя? И от этого его гнев становился еще сильнее:

       - Все выжгу! Всех уничтожу! – морщась, обещал он.

       - Правильно, хан! Для того мы и здесь… - поддакивал ему старый половец.

       - Я устрою им такой набег, какого они ещё не знали!

       Хан оттолкнул помогавшего ему половца, и, охнув от боли, тронул уздечку своего коня:

       - Но сначала я хочу посмотреть, что мы там подстрелили!

       Половцы, не спеша, следом за ханом, подъехали к тому месту, где упал Славко.

       Мальчика там уже не было.

       - Ну? – тяжело сдвинув брови, оглянулся хан.

       - Вот, рыба! – стрелявший, быстро спешившись, угодливо пнул ногой налима, из спины которого торчала стрела.

       -Сам вижу, не слепой! А где человек?

       -Не знаю! – растерянно развёл руками стрелок. - Может, это и правда был человек-рыба?

       - Я же ведь говорил! - жалобно подал голос, отряхиваясь от воды, половец с глупым лицом.

       - На Руси такое часто бывает! Лешие, водяные, русалки… - подтвердил старый половец и пространно стал объяснять: - Я, правда, сам не видел, но, как перекати-поле, прокатившись по пустыне жизни, точно знаю, что…

       - А я знаю, Куман! – оборвал его хан, показывая сначала на налима, а затем на следы, уходящие в лес. – Что рыба – тут. А человек – там! И он - убежал! Теперь он предупредит своих. И опять будет шум!

       Хан направил своего коня прямо на стрелка.

- Ты почему упустил его, Узлюк?

       - Хан, если б я знал, что у него на спине рыба, я бы прострелил их обоих! – в испуге попятился тот. - Я это умею…

        - Смотри мне!

       Хан хмуро оглядел остальных воинов, щуря без того слегка узковатые, как у всех половцев, глаза, и тоже на всякий случай предупредил их:

       - И вы тоже смотрите! Ладно! Не удалось тихо, сделаем громко! Вперед, за мной вон к тем стогам! И этого человека-рыбу, или как там его – с собой прихватите! Заодно и поужинаем!

Хан снова надел маску, на которой темнела застывшая, неподвижная улыбка, пришпорил коня и направил его к светлевшей за берегом полоске дороги, вдоль которой высились стога.

       Всадники двинулись за ним.

       - Ну, что встал, Тупларь! Или не слышал, что приказал хан? – придя в себя, накинулся на глуповатого половца Узлюк. – Скорей забирай своего старого знакомого!

       Но тот испуганно затряс головой:

- Нет, лучше уж сразу пристрели!

- И пристрелю, если хан прикажет! – пообещал Узлюк.

- Все равно не повезу!

Видя, что никакие угрозы и уговоры не подействуют, половец выдернул свою стрелу из налима, перебросил его через седло и помчался догонять хана, на ходу рассуждая вслух:

- Птицу – стрелял, зверя стрелял, человека –стрелял… Первый раз рыбу стрелой убиваю!

- А вдруг это и правда, оборотень? – не унимался скакавший рядом с ним Тупларь.

- Какой-такой оборотень? – засмеялся стрелок: - Ну сам посуди глупой своей головой: если рыба тут, а следы были там, то где же тогда человек?

 

5

 

Славко набрал побольше воздуха в грудь и выпалил…

 

А человек, по имени Славко, тем временем, бежал, не разбирая дороги, в родную весь.

Да и не было тут никакой дороги!

Если по прямой, то от места роковой встречи до Осиновки было не больше версты. Но за последние сорок лет она, уходя от половца всё дальше и дальше, ограждаясь подлесками и нетопкими болотами, спряталась так, что до неё непросто было добраться даже своим.

Дед Завид говаривал, что когда-то Осиновка была самой богатой весью в округе. Еще бы! Стоя на пригорке, у большой проезжей дороги, она кормила останавливавшихся на постой купцов, а те мало, что платили за это, так еще и вполцены отдавали свои дорогие товары…

Теперь, после нескольких десятков набегов половцев, глядя на то, что осталось от горелой-перегорелой Осиновки, даже трудно было поверить в это.

Устали люди каждый раз отстраиваться вновь и вновь.

Толку-то строить хоромы, если их все равно сожгут?

Толку держать скотину, когда её все равно угонят?

Правда, если вдруг выпадало два-три спокойных года, уж таков характер русского человека, все прежнее разом забывалось, и люди всем миром снова брались за пилы и топоры. Радуя глаз, поднимались маковки церкви, словно на глазах вырастали срубы, строились амбары, вырывались ямы для хранения зерна… Но со свистом и гиканьем появлялся вдруг однажды новый отряд половцев, и всё начиналось сначала…

Славко бежал, и плакал от отчаяния и обиды. Размазывал ладонью перепачканное лицо - мешая свои слезы с чужой кровью. И не было в этот миг на свете человека, несчастней его.

Забыл Бог Славку, забыл его родную весь, да и всю Русь забыл!.. - только и думал с горечью он.

Когда он выбежал из подлеска, его встретил сильный ветер со снегом, сдувающий с поля все следы.

Начиналась непогода, которую, видать и впрямь, задолго до человека чувствует рыба.

Луна то пряталась в лохматых облаках, то выныривала обратно, чуть приосвещая округу.

Но Славко и без нее знал, куда ему идти.

Осиновка была уже в нескольких десятках шагов. Ни одного дома – одни землянки, которые протапливали по-чёрному на ночь, готовящиеся спать люди.

И чем ближе она была, тем медленнее становились его шаги.

Мало того, что он возвращался с пустыми руками, так еще и нес весть о половецком набеге. Да и если бы просто о нем!..

Первым, как всегда, его услышал и бросился навстречу мохнатый пес по кличке Тиун. Его прозвали так за то, что он, подобно настоящему княжескому тиуну всегда вынюхивал добычу в домах и стягивал все съестное, что плохо лежит или просто попадалось ему на глаза. За ним шел дед Завид.

- Дед! – рванулся к нему Славко.

- Вижу, вижу, что опять ничего не принес… – проворчал дед Завид. – Завтра сам верши пойду проверять!

- При чем тут завтра? Какое там проверять?

Славко набрал побольше воздуха в грудь и выпалил:

- Половцы!

- Какие еще половцы? - не понял старик. - Где?

- На дороге! Возле моста!

Дед Завид посмотрел на Славку и отмахнулся своей единственной рукой:

- Не пустоши! В этом году уже был их набег. Хан Боняк прошел по всей Переяславльской земле. А два раза они испокон веков по пепелищам не ходят! То, небось, какой-нибудь отряд княжеский был, а тебе и померещилось!

- Да сначала и я так подумал! - стукнул себя кулаком в грудь Славко. - А потом, когда на берег вылазить стал, гляжу…

- Погоди! Какие могут быть половцы, когда все тихо и даже зарева не видать?! - перебил его дед Завид и, хитровато прищурившись, погрозил пальцем. - Ты все это, наверное, выдумал, чтобы я тебя и впрямь в лес ночевать не отправил? Так это я так, для острастки… А что рыбы нет, это все непогода. Метель стихнет, она сама в верши полезет!

- Да видел же, видел я их! - едва не плача, не знал, как доказать свою правоту Славко. И тут за подлеском, где стояли стога, вдруг вспыхнуло сразу несколько ярких, высоких костров. Огромные золотые искры от них медленно поползи в небо.

Несколько секунд старик и мальчик, как завороженные, смотрели на них.

- Вот видишь, дед, половцы, то, ей-Богу, половцы! – первым приходя в себя, вскричал Славко. - И вовсе это не хан Боняк!

- А кто же? – упавшим голосом спросил дед Завид.

- Белдуз!

- Откуда знаешь?

       - Так ведь нос к носу встретились. Вот и его плеть! – протянул плетку Славко.

- Дорогая вещь, видно, и правда, ханская! Откуда она у тебя? – с тревогой спросил дед Завид - Обронил, что ли ее хан? Как бы теперь он за ней вернуться не вздумал!..

- Да нет, не обронил! – засмеялся Славко. - Только на меня замахнулся!

- Ох, бедовая твоя голова… - охнул старик. - Гляди, замахнется в другой раз саблей!..

- Не скоро теперь замахнется! – успокаивая ее, заметил Славко. - Я ему руку, аж до хруста прокусил!

- Час от часу не легче! – схватился за голову дед Завид. - За руку хана половцы теперь всей веси отомстить могут! Эх, Славко, Славко! Ну что мне с тобой таким делать прикажешь? Ступай, погляди: совсем они ушли или как? Да поживей возвращайся. Я с тебя этой самой ханской плеткой - три шкуры спускать буду!

- Ага! Это я сейчас! Это я – мигом! – кивнул ему Славко и, ворча себе под нос: «Так я тебе теперь и поторопился!», - бросился из веси к тому месту, где последний раз виделся с половцами…

 

Глава третья

 

Кто есть кто

 

 

1

 

- Страшная притча! - зябко передернул плечами Стас.

 

 

       За окном громко, настойчиво забарабанил дождь: подъем!.. подъем!.. Стас нехотя потянулся и открыл глаза.

       Это же надо – уснул!

       Ложился – солнце вовсю светило, а теперь вон как льет…

       Он сел в кровати, посмотрел на лежавшую у подушки печать, улыбнулся ей и помрачнел.

       Ему бы радоваться сейчас, да что радоваться - плясать от такого подарка. Шутка ли – вещь, которую, возможно, и даже не возможно, а наверняка держал в руке сам Мономах! Он и мечтать не мог о таком! Но то ли потемневшее среди бела дня небо, то ли осадок, который остался после слов Лены, с самого пробуждения омрачили ему эту радость.

       Он встал и торопливо направился к двери.

       Да, он дал Ване слово никуда не выходить из дома. Но… разве ж поспоришь с настойчивыми требованиями природы?

       Во дворе он быстро пробежал к темневшему в самом углу деревянному домику, похожему на скворечник, заметив по пути, что и весь их огород тоже перекопан, скорее всего, Ваней, и уже собрался возвращаться в дом, как вдруг услышал полувопросительное:

       - Вячеслав?..

       Стас не привык к своему церковному имени - так его называли только в храме во время исповеди и перед святым причащением. Поэтому он решил, что зовут кого-то другого, и продолжил путь. Но голос, на этот раз уже полуутвердительно, повторил:

       - Стас!

Тогда он повернул лицо и увидел стоявшего за забором соседа, бывшего вице-губернатора области, коротавшего пенсионные дни в Покровке.

       - Григорий Иванович! – обрадовался Стас, бросаясь к забору.

       - Узнал? Молодец! – похвалил сосед и оглядел Стаса. - А вот тебя уже можно и не признать! Это в моем возрасте люди уже почти не меняются…

       - А вы изменились! Честное слово! Помолодели, вся болезненность, бледность куда-то ушли!

       - Ладно-ладно… будет тебе! Я еще в своем кабинете лести наслышался… – проворчал, впрочем, не без удовольствия, Григорий Иванович и поинтересовался: - А родители где?

       - Отец в клинике, мама дома! – махнул рукой в сторону далекой Москвы Стас.

       Григорий Иванович сразу как-то ссутулился, постарел.

       - Жаль… - искренне огорчился он. - Значит, ты приехал один? Решил немного перед школой отдохнуть в наших краях?

       - Да, и заодно дом наш продать! – подтвердил Стас.

       - Дом? – сразу же оживился Григорий Иванович и с недоумением посмотрел на Стаса: - Как же ты собираешься это сделать? Ведь тебе еще нет восемнадцати лет!

       - Лет нет, а доверенность есть!

       - И… на кого же?

       - На Ванькиного отца!

       - Та-ак… - Григорий Иванович с интересом поглядел на юношу. - А ну-ка, пошли ко мне!

       Он, жестом позвал Стаса следовать за собой, но тот с виноватым лицом отказался:

       - Н-не могу!

       - Почему? – удивился Григорий Иванович. – Я тебя такими кабачковой икрой угощу! Со своей, между прочим, грядки!

       - Да не могу я! – в отчаянии оглядываясь на свой дом, пробормотал Стас.

       - А что такое?

       - Ваньке слово дал, не выходить никуда до его возвращения…

       - Ах, Иоанну… Этому проходимцу? - Брови Григория Ивановича сурово двинулись к переносице. - Вот оно что… Все ясно. Но не беда! Как говорится, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет…

       - К горе! – радостно подхватил Стас, в свою очередь радушно приглашая соседа к себе домой. Его совесть была спокойна. Он ведь дал слово Ване только не выходить из дома, а о том, что кто-то придет к нему, не было сказано ни слова!

       Следуя за Стасом, Григорий Иванович вошел в комнату родителей, с видом знатока простучал костяшками согнутых пальцев стены, посмотрел на пол, потолок и вздохнул:

       - Хороший дом. Жалко. Еще лет пятьдесят смог бы стоять!

       - А чего его жалеть? – удивился Стас. - Другие в нем будут жить!

       - Другие? – Григорий Иванович потер ладонью грудь, в том месте, где сердце, и тяжело опустился на стул. - В том-то и дело, брат Вячеслав, ты уж извини, я к тебе по-нашему, по-церковному, что все здесь идет к тому, что ни в этом доме, ни в моем, да и вообще в Покровском никто больше не будет жить!

       - Как это? – с удивлением посмотрел на него Стас.

       - А вот так! - недобро усмехнулся Григорий Иванович. – Нашлись люди, которые скупили в округе все земли, лес, речку, почти все дома, и все для того, чтобы просто взять, да затопить все это!

       - За-то-пить?! А как же Покровка? Дома, сады, огороды, кладбище… Храм, наконец?!

       - Да какое им дело до этого! Все у них куплено, как теперь принято говорить, подмазано, схвачено. Медпункт перенесли за 20 километров. Магазин выкупили у прежних хозяев и не стали открывать вновь. Почту убрали. Лес объявили негодным. Школу, и ту, благодаря Юрию Цезаревичу, который, не за деньги, а из-за своей ненависти к храму, уговорил местные власти признать нецелесообразной, закрыли! Так что теперь первого сентября в Покровке больше не будет. Словом, провели огромную, просто грандиозную работу, сделали почти все, что только возможно с такими неограниченными деньгами!

       - Почти? – с надеждой уточнил Стас.

       Григорий Иванович одобрительно посмотрел на него и кивнул:

       - Да, только одного, несмотря на все их возможности и старания им не удалось сделать. В самой последней инстанции в Москве, из опасения, что можно ответить за такие противозаконные действия, от них безоговорочно потребовали, чтобы все было проведено – хотя бы демократически!

       - Как это? – попросил уточнить Стас.

       - Очень просто. Им нужно решение собрания землевладельцев Покровки, что они за то, чтобы затопить свое родное село. Хотя бы 51 процент голосов.

       - И… какая же эта цифра сейчас?

       Григорий Иванович достал из кармана бумагу, но не стал даже разворачивать ее:

       - И так помню! – с горечью усмехнулся он. - На вчерашней день, по нашей сводке, было пятьдесят на пятьдесят…

       - Надо ж - по сводке! - покачал головой Стас. - У вас тут прямо как на войне…

       - А чему ты удивляешься? По сути, так оно на самом деле и есть!

       - Как же так? – возмутился Стас. – Ведь есть же законы, милиция, суд, власть, наконец!

       - Я же тебе все объяснил… - с легким упреком напомнил сосед. – Все куплено!

       - Кто же хоть тогда стоит за всем этим беззаконием?

       Григорий Иванович неопределенно пожал плечами:

       - Краем уха слышал, Соколов - хозяин этих коттеджей. По слухам, причина просто смехотворная: купил новую яхту, и теперь хочет кататься на ней по здешнему озеру.

       - Но ведь здесь уже есть одно озеро! Я сам видел! – воскликнул Стас.

       - Это не озеро, – отрицательно покачал головой сосед. - Это пока только водосборник. Они сделали отвод от реки, собрали в него воду и готовятся обрушить все это на Покровку.

       - Но для чего?!!

       - А чтобы озеро было не сбоку, а прямо перед фасадом его дворца! Но мне что-то не очень-то не верится в это. Сам ведь Соколов в этих местах практически не бывает. Тут всем заправляет его, как бы сказать, наместник - господин Градов… Хотя и этого у нас тоже нечасто встретишь. Он все больше в области да в Москве. Здесь всем заправляет его помощник.

       - Это в Мерседесе который ездит, с желтой папкой? – вспомнив станцию, уточнил Стас.

       - Да, это правая рука Градова. Бывший актер. Этот, как его… фамилия у него, вроде, как тоже актерская, что-то из «Горе от ума»… Ах, да – Молчацкий! Дело свое, доложу тебе, делает четко, знает, с какой стороны подойти к человеку. Одних обольстил, других подкупил, третьих запугал, четвертых просто подпоил… Вот они почти половину домов и скупили.

       - Ну, хорошо! А… Ваня? – напомнил о своем друге Стас.

       - Что Ваня… - снова нахмурился сосед. - Ваня у него в наводчиках и посредниках ходит. Его же все знают, каждый в свой дом пустит. Выслушает. А он и рад стараться. Уговаривает людей продать, то есть предать дом и землю своих предков. У него ведь с каждого проданного дома – свой процент. Ну, а на вашем доме решил, наверное, сам заработать! Поэтому и решил изолировать тебя от людей, чтобы больше не предложили!

       - Так вот почему он себя так вел… – догадался Стас. – Но… зачем же тогда сказал, чтобы я уезжал прямо сегодня?

       - А это чтобы ты не узнал всей правды. С какими глазами смотрел бы он тогда на тебя? – дал ответ и на это сосед.

       Стас до последнего попытался защитить своего друга:

       - Но потом же ведь он разрешил мне остаться! – жалобно уточнил он.

       Однако сосед был неумолим.

       - Значит, совсем совесть потерял! – жестко отрезал он.

       - Но Григорий Иванович, как же так? – ничего не понимая, развел Стас руками. - Он же ведь при храме работает! Богу служит!

       Григорий Иванович понимающе кивнул:

       - Да, работает, точнее, служит, еще точнее – прислуживает. Но вот я какую тебе, брат Вячеслав, по этому поводу притчу расскажу. Пришли накануне потопа к начавшему возводить ковчег Ною строители и предложили свою помощь. За плату, конечно. Пришли, помогли, построить спасительный ковчег, получили деньги, ушли и… погибли в волнах потопа!..

       - Страшная притча! - зябко передернул плечами Стас.

       - Она и меня частенько пугает! – согласился Григорий Иванович и внимательно посмотрел на Стаса: - Ты мне лучше вот что скажи: сколько он дает тебе за этот дом?

       - Много! Сто пятьдесят тысяч…

       - Спасибо ему и на этом! – с облегчением выдохнул Григорий Иванович и, в ответ на недоуменный взгляд Стаса, неожиданно улыбнулся: - Хоть в этом его жадность мне помогла!

        Это еще почему?

       - А потому что я предлагаю тебе – двести! Дал бы и больше, но… - Григорий Иванович виновато похлопал себя по карманам: - Все деньги уходят на храм, а какие у меня теперь заработки?.. Ну, так как тебе мое предложение?

       Стас посмотрел на стол, где лежали оставленные Ваней старинные вещи, на ждущего ответа соседа и забормотал:

       - Да я-то не против, и, поверьте, совсем не потому, что вы больше даете! Но… что я тогда Ваньке скажу? Ведь как-то нечестно получается, это же он вызвал меня, и потом я уже почти обещал ему…

       - Смотри! – поднялся со стула Григорий Иванович. – Решать тебе. Невольник, как говорится не богомольник. Но все равно, вечером, пожалуйста, зайди ко мне, сообщи о своем окончательном решении. Чтобы мы знали: крестик, или минус на вашем доме нам ставить…

       - Кто это мы? – тоже поднимаясь, уточнил Стас.

       - Люди! Те, кто еще борется за храм, за каждый дом, за каждую, можно сказать, душу! А теперь мне пора. Пошел узнавать окончательную дату этого самого собрания, когда можно сказать, решится судьба Покровки… Ну, бывай, брат Вячеслав! – протянул для рукопожатия руку Григорий Иванович.

       Стас на мгновение замялся. Он так хотел помочь своему соседу, и прямо тут же, сейчас уступить ему этот дом…. Но пока только молча подал свою руку, и она утонула в большой, крепкой ладони этого решившего до последнего стоять за храм и Покровку человека…

 

2

 

- Слава Богу! – с облегчением выдохнула Лена.

 

       Проводив Григория Ивановича, Стас – благо дождь закончился также быстро, как и начался – бросился в огород, чтобы тоже попытать счастья найти что-нибудь древнее. Найдя большой ком явно пропущенной Ваней земли, он присел на корточки и стал старательно измельчать руками. Сверху земля была грязная, липкая, а внутри – совсем сухая. И вот в самой середке ее вдруг ощутилось что-то колючее, твердое….

       - Есть! – обрадовано прошептал Стас. – Неужели… стрела? Времен Мономаха?!

       Он торопливо расчистил находку и, сплюнув от досады, зашвырнул подальше в крапиву. Это был всего лишь сколок разбитой бутылки. Только зря палец порезал…

       Стас поднял палец повыше и затряс рукой, чтобы быстрей остановить кровотечение.

       - Эй, ты, археолух, что тучи опять решил нагнать? – послышался вдруг насмешливый голос.

       Стас оглянулся.

       На крыльце дома, с той же самой сумкой, в которой она уже приносила еду, стояла Лена. Весь лоб у нее был выпачкан сажей.

       - Чего это у тебя? – показал на себе Стас.

       Лена вытерла рукой лоб, посмотрела на ладошку и отмахнулась:

       - А! Испечкалась! В смысле, кастрюлю из печки доставала! А с тобой что? Вы что сговорились сегодня с Ванькой? – всмотревшись, удивилась она.

       - А что, он тоже чего-нибудь ищет? - насторожился Стас.

       - Да нет, я про то, что у тебя тоже кровь. Но у него хоть за дело, а ты…

       - А я за науку! – с вызовом заявил Стас.

       - Ну и зря!

       - Это еще почему?

       - А потому что на этом месте нет ничего! Тут раньше было болото, и найти можно разве что всадника прямо на лошади, – объяснила Лена и строго сказала: - Идем скорее домой, я тебе первую помощь оказывать буду!

       Стас покорно пошел за ней следом. Он сразу же потерял интерес к своему дому.

       - И надо же было нам именно этот дом купить… Ведь был же выбор! – ворчал он, стараясь не морщиться, пока Лена прижигала ранку йодом и бинтовала палец. – Купили бы дом вашей бабушки Поли!

       - Зачем? Он ведь гораздо меньше и совсем уже старый… Вот-вот развалится…

       Стас с сожалением посмотрел на Лену:

       - Ну и что? Как ты не понимаешь! Разве же это самое главное?

       - А что? – подняла она на него большие, старающиеся понять глаза.

       - А то, - мечтательно прищурился Стас, - что жил бы я тогда в том самом месте, где когда-то жил Мономах! Ну, и наши другие великие предки… Ходил бы прямо по их следам…

       - Странный ты, Стасик! – недоуменно покачала головой Лена. - Так ведь они в любом другом месте жили!

       Стас словно на невидимую преграду наткнулся. Он замолчал на полуслове и посмотрел на Лену: а, и правда: как же он сам до таких очевидных вещей не додумался? Какое место России не возьми, везде там прошли до нас: трудясь и утирая на отдыхе пот, плача и радуясь, воюя и наслаждаясь редким временем мира, великие и безвестные предки…

       Тем временем Лена закончила бинтовать палец Стаса и завязала аккуратный маленький бантик.

       - Решено: буду сестрой миросердия! - полюбовавшись своей работой, довольно сказала она.

       - Милосердия! – поправил Стас. Но Лена оставалась Леной.

       - Это само собой! – согласно кивнула она и упрямо добавила: - Но я еще и мир хочу нести в каждый дом – чтобы никто в нем не пил, не ругался, не дрался…

       - Дело хорошее! - одобрил Стас и только теперь заметил, что рядом с Леной нет его друга.

       - А Ваня где? – не понял он.

       - Дома! – как-то грустно, не сразу ответила та. - С папой остался…

       - Как же это он одну тебя ко мне отпустил? - усмехнулся Стас. - Ведь ты мне теперь все можешь рассказать: и про него, и про Покровку…

       Лена внимательно посмотрела на Стаса:

       - Значит, ты уже все знаешь?

       - Григорий Иванович рассказал?

       - Он…

       - Слава Богу! Этому человеку можно верить, - убежденно сказала Лена. - Он ведь, считай, как монах в миру живет: новой семьи после смерти жены заводить не стал, своего ничего не имеет – все у него церковное, живет в полном послушании у отца Михаила! Максу ведь при постриге в монахи имя другое дали - вот он теперь и отец Михаил!

       - Да, я помню…

       - Как хорошо, что ты все помнишь и уже все знаешь! - с облегчением вздохнула Лена. - А то я всю дорогу сюда шла и мучилась. Как быть… Что делать… И надо сказать, и нельзя никак!

       - Почему? – удивился Стас.

       - Ну, как ты не понимаешь… Как я могла воспользоваться моментом, когда Ваня там, дома, даже если это и для его пользы?

       Стас только головой покачал:

       - Слушай, у вас случайно в роду князей или графов не было?

       - Не знаю, а что?… - даже слегка испугалась Лена.

       - Да уж больно благородные у тебя порывы.

       - Не смейся! Между прочим, чтобы защитить маму, он сейчас на нож пошел. И откуда у него сила только взялась? Ведь папка у нас крепкий мужчина, а когда выпьет, как вселяется в него кто – вчетверо сильнее становится! Но Ванька как-то остановил, уговорил, уложил его. И теперь ждет, пока он крепче уснет!

       - Да… - с жалостью посмотрел на Лену Стас. – И давно с ним такое?

       - Ой… - как-то горько, по-бабьи, вздохнула, подражая, наверное, маме Лена. – Вообще-то он у нас раньше вовсе не пил. Мама говорит, до моего рождения крепче компота в рот ничего не брал. Да и у Григория Ивановича он работал тогда, водителем. В любое время дня и ночи он мог его вызвать. Какое тут пить?

       Она принялась выкладывать на стол то, что принесла и рассказывать:

       - И вот как-то однажды повез он на охоту одну очень важную компанию. Сына министра, сына губернатора, само собой, Григорий Иванович с ними был, лесник и еще один человек, даже фамилию которого называть не хочу. Что там они делали, как там охотились, не знаю, но случилось так, что погиб лесник. Застрелили случайно. Подозрение сначала на всех пало даже на сына министра.

       - А разве по пуле нельзя было определить, из чьего она ружья? – недоуменно спросил Стас.

       Лена пододвинула к нему тарелку с супом и вздохнула:

       - В том-то и дело, что пули-то не было…

       - Как это – не было?! – рука с ложкой так и остановилась на полпути ко рту Стаса. – Ты же сама сказала – убили! Навылет, что ли прошла?

       - Нет, навлет. Но… до приезда милиции ее кто-то успел выковырять. Ну, а так как охотничий нож у моего отца в крови оказался – он им одежду на раненом разрезал, когда ему первую помощь оказывали, то и списали все на него… Потом говорили, что погибший не столько от выстрела, сколько от того, что его так – ножом, скончался… Отец переживал страшно. Особенно из-за этого. Доказывал всем, что не виноват. Но что – сына министра что ли бы посадили?

       - А что, на самом деле – это он застрелил?

       - Нет, - убежденно замотала головой Лена. – Папа потом, когда пить стал, сказал, что кто-кто, а Соколов тут совсем не при чем, что это все сделал тот, о котором я даже и говорить не хочу…

       - Градов?

       Лена пристально посмотрела на Стаса:

       - Как… Ты и о нем знаешь?

       Да, - подтвердил Стас. - Григорий Иванович говорил, что без его участия всех этих бед с Покровкой никак не обошлось. Вот… Гадов! Ты ведь его так, конечно же, называешь?

       - Нет, - отрицательно покачала головой Лена.

       - Нет? – изумился Стас. - А как же?..

       Лена сжала кулачки и тихо, с отвращением произнесла:

       - Адов.

       Несколько минут они промолчали, потом Лена продолжила:

       - Когда папка вернулся из тюрьмы он тоже долго не пил. Сам стал лесником, заменил, как он говорил, выбывшего из строя товарища. Работал так, что ему даже орден дали: один на четырех вооруженных браконьеров не побоялся пойти. И вообще они его как огня боялись. За лес наш горой стоял. Такой новый ельник насадил, такую рощицу сделал… И все было хорошо, пока Дескатьчацкий к нему не подъехал…

       - Кто? – удивился Стас.

       - Ну, Молчацкий. Какая разница – мол или дескать, главное, что он не благородный, как ты говоришь, Чацкий! Между прочим, это Ванька их познакомил. Потом в магазин побежал за вином. Дальше – больше: за водкой. Словом, подпоили отца, и тот, уже сам не видя, что подписывает, поставил подпись с печатью, что лес в нашей округе никакой ценности не представляет. Что никакой беды, если он под затопление попадет, нет. Тут как тут нотариус, он с Якобычацким все время на заднем сидении ездит. И все! Когда отец проспался и понял, что наделал, то, конечно же, спохватился, стал ездить по всем инстанциям, но - поздно. Ну, а когда узнал, что за всем этим Адов стоит, то стал пить так, что, наверное, ничто ему уже не поможет…

       - Неужели так-то уж и ничто?

       - Ой, Стасик,        - всхлипнула Лена. - Мы уж и молимся, и таблетки всякие покупали, и чего только не делаем – все без толку! Все ниже и ниже опускается наш папка… Только и успеваем следить, чтобы он спьяну с собой что не сделал…

       - Да… - пробормотал Стас. – Дела тут у вас…

       - И с Ванькой сам видел, какая беда. Совсем в этой жадности, как в болоте, на котором раньше ваш дом стоял, утонул. И как теперь его из нее вызволить? Он ведь у нас хороший. И из-за отца вон как страдает, понимает ведь, что в этом горе и часть его вины. И сам давно измениться бы рад, а сделать с собой ничего не может. Я же ведь все это вижу!

       Лена, вытерла тыльной стороной ладошки слезы и умоляюще посмотрела на Стаса:

       - Ты бы не уезжал, так сразу, Стасик! Помоги, выручи Ваньку! Придумай что-нибудь, чтобы остаться подольше. И дом чтоб не продавать… Ведь еще и Покровку спасать надо…

       Стас, жалея, взглянул на Лену и сокрушенно вздохнул:

       - Тут знаешь, какой серьезный повод нужен, чтобы мне хоть какое-то время отказывать Ване?

       - Да что я, маленькая, что ли совсем? – даже обиделась девочка. - Конечно же, знаю…

       Она прошла в угол, где висела старая, в цветочных украшениях из фольги, икона и, перекрестившись, прошептала:

       - Господи, пошли нам, пожалуйста, этот повод! Ну хоть самый-самый малюсенький! Батюшка Тихон, помоги нам найти его!

 

3

 

- Что?! – пальцы Стаса зависли над клавиатурой…

 

       И такой повод нашелся. Причем, как ни странно, словно бы сам собой. Да такой, серьезный, что Ваня просто забыл о Стасе.

       Началось все с того, что он пришел, и ни на кого подозрительно не поглядывая, ни о чем не расспрашивая, очевидно твердо знал, что его сестра не способна на подлость, стал разговаривать обо всем, кроме деньгах.

       «Надо же! – подивился Стас. - Не было бы счастья, да несчастье помогло!». Перед ним был обычный Ваня. Тот самый, с которым интересно было пойти на рыбалку, поиграть в ножичек и вообще поговорить обо всем на свете!

       Но шло время, и Ваня стал постепенно меняться.

       - С рукою-то что? – поначалу с заботой кивнул он на палец Стаса.

       - Да вот, решил тоже что-нибудь во дворе поискать… - огорченно махнув рукой, объяснил тот.

       - А я думал, в Покровском уже мода такая пошла – забинтованными ходить! – усмехнулся Ваня, показывая свою перевязанную ладонь, и, зевая, небрежно спросил: - Ну и как, нашел что-нибудь?

       - Только одно бутылочное стекло…

       - Все верно, под березами – подберезовики, под осинами – подосиновиками. А под нашим небом – одни лишь бутылки растут… Вот будет работы нашим потомкам-археологам! – покачал головой Ваня и упрекнул: - Зря только порезался, да и я у вас уже основательно с миноискателем прошелся…

       - И как – что-нибудь было? – затаил дыхание Стас.

       Ваня пренебрежительно махнул рукой:

       - Да так, ерунда!

       - Одну «ерунду» мы уже видели! – напомнил Стас, кивая на лежавшую у подушки печать.

       Ваня покосился на нее, и глаза его сразу похолодели. Но голос еще оставался теплым:

       - Да нет, правда, ерунда: одну или две подковы!

       - Что я тебе говорила? – окидывая Стаса победным взглядом, подала голос Лена.

       - Да… Не хватало мне тут еще твоего всадника с лошадью! – зябко передернул плечами тот.

       Лена засмеялась, но на ее брата слова Стаса произвели неожиданное впечатление.

       - Всадника? С лошадью?! – быстро переспросил он, и всем телом подался вперед: - Вы что, монету нашли? Серебряную? Золотую?!

       - Да нет! – поспешил успокоить его Стас, опять изумляясь мгновенной, только на этот раз в противоположную сторону, перемене в своем друге. - Это так - Ленка пошутила!..

        А то смотрите, у меня знакомый антиквар есть, через которого можно ее выгодно продать. Хорошие деньги даст, причем, без всякой комиссии…- так и буравя Стаса глазами, пообещал Ваня, и его глаза подернулись мечтательным туманом. - Эх, и почему мне еще нет восемнадцати? Открыл бы свое дело! Стал бы предпринимателем…

       - Бредпринимателем! – одернула его Лена и осеклась под тяжелым взглядом брата.

       - Много ты понимаешь! – накинулся на нее Ваня.

       Судя по всему, такой разговор начинался у них не в первый раз. И, кажется, никогда не доводил до добра. Поэтому Стас поспешил перевести его в другое русло.

       Он достал ноутбук, включил и, положив рядом печать, тоном ученого, спросил Ваню:

       - Так: фамилия, имя, отчество, место и год рождения?

       - Иван Алексеевич Будко, деревня, то есть, теперь село Покровское, одна тысяча девятьсот восемьдесят… - сразу же присмирев, начал Ваня и, оборвав себя на полуслове, нахмурившись, уточнил: - А… это еще для чего?

       - Не бойся, не для налоговой комиссии! Для науки! – бегая пальцами по клавиатуре, поспешил успокоить его Стас.

       - А-а!.. Ну, тогда ладно! – приосанился Ваня. - А год рождения-то зачем?

       - Так положено! Чтобы в журнале, когда будут писать о находке новой печати Владимира Мономаха, сообщили и краткие сведения о том, кто ее нашел!

       Лена умоляюще посмотрела на Стаса:

        А меня тоже можно? – принялась умолять она. - Я же ведь тоже там рядом была, землю помогала рыхлить… Хоть самыми маленькими буковками

       - Да ладно, ладно! - великодушно успокоил Стас и ее.

       - Мы тоже согласны, - важно добавил Ваня и подмигнул: - Только, с условием: если тебе премию за это дело давать будут, то ты уж не забудь поделиться со своим другом процентом!

       - Вань! – стыдя, дернула его за рукав Лена.!

       - Что Вань? Стас историю уважает, а с древности как говорится? Дружба дружбой, а денежки врозь! – значительно поднял он указательный палец.

       - Во-первых, всегда говорилось: служба службой, а дружба дружбой! – поправил Стас Ваню. – А еще раньше – Платон мне друг, но истина дороже… Так вот, Ваня, я давно уже хотел спросить тебя… - не выдержал он, но тут Лена дернула за локоть уже его: рано, мол, Стасик, рано – забыл о чем мы договаривались? И он, спохватившись, принялся продолжать расспрос:

       - Я хотел тебя спросить… на какой глубине была найдена эта печать?

       Ваня подумал и показал немного разведенными в стороны руками:

       - Сантиметров тридцать-сорок, не больше.

       - Где?

       - Я же тебе говорил: в огороде бабы Поли, под камнем. Песочек так был, сухое такое место… Так еще и бумажка рядом была…

       - Что?! – пальцы Стаса зависли над клавиатурой. – Какая еще бумажка?

       - Ну, не бумажка, а, вроде, как тонкая кожа, пергамент, наверное, – поправился Ваня. - Старая все такая, и буквы на ней старинные. Я еще удивился: ни тебе точек, ни запятых, даже пропусков между словами нет – все в один ряд! И как только люди читали?

       - Не может быть… - прошептал Стас. – Ведь именно так писали в Древней Руси. Ты понимаешь, - с жаром принялся объяснять он Ване, - от времен Мономаха не осталось ни единого письменного документа. Ни одной строчки… А тут, возможно, целая его грамота! Эта печать ведь, может, к ней прикреплялась!

       - Почему это может? Наверняка и прикреплялась, если как вы говорите, это печать Мономаха! Я ведь там одно слово все же сумел различить. В самом конце. И даже запомнил, потому что оно хоть и наше, но совсем не по-нашему написано было…

       - Какое?! – вставая из-за компьютера, закричал Стас.

       Ваня припоминающе наморщил лоб:

       - Как там оно… ага, вот: Володимеръ!

       - Володимеръ?!! Но ведь именно так раньше писалось имя Мономаха! Точно его грамота! И… где же она теперь? - боясь дышать, уточнил Стас.

       - Не знаю… - развел руками Ваня. – Может, завернул в нее что - то более ценное и отнес в сарай, или ветром в какой-нибудь двор загнало…

       - А может, этот ветер ее в лес или в поле унес и ищи теперь, как говорится, ветра в поле?!

       - Нет, - убежденно покачал головой Ваня. - Далеко не могла улететь. Дождь тогда шел. Сильный. Наверняка где-нибудь рядом к земле прибило… А что, - с тревогой взглянул он на Стаса, - тоже что-нибудь стоющее? Вроде печати Мономаха?

       - Он еще спрашивает! – возмутился Стас. – Да это дороже десятка, сотни таких печатей!… Нужно немедленно звонить Владимиру Всеволодовичу!

       Стас схватил телефон и огорченно развел руками:

       - Совсем забыл, у меня ведь на счету денег на разговоры с Москвой больше нет…

       Ваня торопливо протянул ему свой:

       - Звони с моего! Раз уж такое важное дело… И для науки, и вообще… После сочтемся!

       Стас набрал номер, приложил трубку к уху и услышал знакомо-глуховатое:

       - Да-а?

       Поглощенный, словно живущий в другом, давно минувшем времени академик будто удивлялся возможностями, до каких успела дойти наука.

       - Простите, Владимир Всеволодович, - извинился Стас. – Это опять я!

       - А я и сомневался, что ты позвонишь. Что, еще что-нибудь любопытное нашли?

       - Если бы любопытное… - Стас набрал побольше воздуха в грудь и выпалил: Владимир Всеволодович! Ванька… это мой друг – тот самый, который печать Мономаха нашел, кажется, еще и грамоту его обнаружил!!

       - Что ты сказал? Алло! Алло! Повтори!

       - Я говорю, - повысил голос Стас, - Мой друг нашел не только печать, но и грамоту самого Мономаха!

       Ваня, улучив момент, подскочил к Стасу и, нажав нужные кнопки, включил громкую связь. Комнату заполнил ровные, спокойный голос:

       - Я думал, ослышался, но оказывается, нет. Ты, наверное, снова ошибся, сделал неверные выводы по причине недостаточного количества информации.

       - Но, Владимир Всеволодович… - пробормотал Стас, не обращая внимания на то, что Ваня обжег его уничтожающим взглядом. Лена и та отвернулась к окну.

       - Да-да! – продолжало звучать из телефона. - Этого просто не может быть! Ну, где, как он ее обнаружил? Как, наконец, она выглядела?

       Ваня стал подробно описывать то, что спрашивал Владимир Всеволодович, а Стас слово в слово передавал его ответы.

       - М-да… м-мда-а… м-м-м-да-а-а-… - слышалось с каждым разом все задумчивей. – А как далеко… я спрашиваю, на каком расстоянии от печати лежал этот пергамент?

       Ваня показал пальцами: не больше двух сантиметров.

       Стас охотно озвучил этот его жест.

       - Очень любопытно! – сказал академик и после долгого молчания произнес: - А ты знаешь, все это, кажется, очень похоже на правду… Хотя, скажи я это своим коллегам, меня просто поднимут на смех!

       Ваня в порыве восторга стукнул Стаса кулаком по плечу. Лена радостно захлопала в ладоши.

       - Тихо вы! – зашикал на них Стас. – Самого главного-то мы ведь еще не сказали! Видите ли, Владимир Всеволодович… - осторожно начал он.

       Но академик уже ничего не желал слышать.

       - Первым делом, - в его голосе зазвучала тревога, - создайте надежные условия для хранения грамоты! Дело в том, что пергамент, без малого тысячу лет, пролежавший в земле, оказавшись на воздухе, может столкнуться с агрессивной, губительной для него средой и сразу начать разрушаться! Где он у вас сейчас лежит?

       - Да… пока мы и сами не знаем… - замялся Стас.

       - То есть, как это не знаете где? – опешил ученый.

       - Так я это и хочу сказать! Дело в том, что Ваня, едва найдя грамоту, сразу же потерял,

       - Как это потерял?!

       - Ну, куда-то положил, а куда сам не помнит! – не желая окончательно огорчать академика

       Но волнению того и так уже не было предела. Куда только делось все его спокойствие.

       - Пусть немедленно ищет! – гремела трубка. - Подымите на ноги всех, но отыщите, найдите этот бесценный документ!

       - Скажи, пусть уточнит - в цифрах! – подался к Стасу Ваня, но Лена чуть ли не силком оттащила его назад.

       - Ладно! Хорошо! – как мог, попытался успокоить академика Стас.

       - Отыщете, звоните в любое время дня и ночи! В любое место! – предупредил тот и, прежде чем попрощаться, заметил: - Первый раз, кажется, я готов выразить признательность технике, за то, что она изобрела мобильную связь!

       Разговор закончился, и Стас протянул телефон Ване.

       - Что же ты не спросил у него самого главного? – накинулся на него тот.

       - Какого еще главного? – не понял Стас.

       - Ну… сколько такая грамота может стоить?

       - А сам ты не мог догадаться? – теперь уже сам посмотрел на него уничтожающим взглядом Стас - На мировых аукционах такие раритеты, как минимум, за миллион долларов выставляются. И то это только их стартовая цена!

       Ваня, услышав это, как угорелый сорвался с места и принялся метаться по комнате, словно ища выхода…

       - Что это с тобой? Ты куда? – изумился Стас.

       - Как куда?! Немедленно искать эту грамоту! – закричал Ваня, замечая, наконец, дверь.

       - Я с тобой! – рванулась к нему Лена.

       - Сам справлюсь! – грубым жестом отстранил ее Ваня, со всех ног бросаясь к двери. - В таком деле мне помощники и посредники не нужны…

       - Боится, что ты на грамоту потом свою долю потребуешь! – шепнул Лене Стас и крикнул вдогонку другу: - Вань! А как же мы?

       Ваня только рукой махнул – мол, делайте, что хотите, разве не видите, что мне теперь не до вас, и выскочил из дома.

       - И что же теперь будет? – растерянно оглянулась на Стаса Лена.

       - Увидим! – сам еще не зная, как дальше быть, пожал тот плечами. - В любом случае, у нас появилось время, чтобы повлиять на него и заняться спасением Покровки.

       - А что мы с тобой будем делать сейчас?

       - Как это что? – удивился Стас. - Пойдем собирать информацию! Слушай, ну и богата же ваша Покровка…

       - Во-первых, наша! – перебила его Лена. – А во-вторых, чем же она богата?

       - Приключениями, - кивком соглашаясь с ней, отозвался Стас. – Каждый раз в ней что-то случается, когда я сюда приезжаю. И вообще, тут всегда, так, наверное, было!.. – покачал он головой, и вместе с Леной вышел из дома, не забыв прихватить печать Мономаха…

 

4

 

Одно утешение было у Славки…

 

- Ага! Вот они половцы! Сидят, как пни вдоль дороги… И чего не уходят? Кого ждут? Странный какой-то набег! Самый злой хан во главе отряда, а больше шума, чем дела! Бр-рр… холодно как…. Им хорошо – у них костер. Второй стог, наверное, на него уже дожигают. А один целым оставили. Может, еще и на ночь решили остаться? Зачем? Почему?! Не-ет, надо все точно узнать!..

       Славко, пригибаясь, выбежал из леса и, прячась за кустами, по-пластунски, стал подползать к сидевшим вокруг костра половцам.

       Время от времени, один из них вставал, и, стягивая со стога большую охапку сена, подбрасывал ее в костер.

       Кустарник закончился. Впереди был ручей, ива и снова кусты.

       Славко улучил момент, когда в очередной раз пыхнуло от новой порции сена пламя, и перепрыгнул не замерзающий даже на зиму ручей, задевая плечом закачавшуюся иву.

       «Эх – заметят, всю жизнь оплакивать меня будешь!» - на ходу мысленно бросил он ей и залег в кустах, шагах в десяти от половцев.

       Ветки мешали ему, но раздвигать их было опасно. Увидит Узлюк его заячью шапку, не будет разбираться заяц это или человек. А поймет, что человек, еще хуже будет…

       Славко поелозил еще на животе и улегся, наконец, поудобнее.

       - Вот они, совсем рядом… Налима моего жрут! А запах-то, запах от него какой…

       Половцы, уплетая за обе щеки налима, похваливали хана, меткого Узлюка, да посмеивались над своим глуповатым товарищем, Тупларем. Тот укрывшись одной конской попоной, весь синий от холода, сушил у костра свою простую одежду. Она больше подходила для бедняка, чем для воина: старый халат, дырявая овчина, мокрые сапоги, и обмотки-портянки. Сам Тупларь наверняка был голоден, но категорически отказывался есть человека-рыбу.

       - А мне, что человека, что рыбу, что есть, что стрелять – все едино! – с набитым ртом хвастал Узлюк. Этот наоборот, был одет в хороший полушубок из овчины, ладные порты, дорогие сапоги - во все наше, русское, наверняка снятое с застреленных им людей. И шапка у него была боярская. Ел он жадно, торопясь. Единственное, что мешало ему, и заставляло морщиться, то и дело отводя в сторону нос - это запах, который курясь, шел с висевших на кусте портянок соседа.

       «Первый раз в жизни, небось, ноги помыл!» – посмеялся про себя, сначала над беднягой Тупларем, а затем и над стрелком, Славко.

       Потом все внимание его переключилось на хана Белдуза. Светловолосый, с бородкой и усами цвета спелой пшеницы, он был без серебряного наличника. Утепленный изнутри мягким войлоком, тот лежал рядом.

       Вот он, самый ненавистный враг сидит прямо перед ним, в дорогих доспехах, с круглой бляхой на груди, а убить его не убьешь. Как?

       Стрелой из лука Узлюка? Так до него еще добежать надо. И потом ослабил на время отдыха тетиву Узлюк. Сразу видно – опытный стрелок, у него даже один глаз все время прищурен, словно постоянно ищет цель или уже прицеливался… Нет, стрелой никак не выйдет!

       Тогда - саблей? Опять не получится - ведь налима греют над огнем на своих саблях, поганые. Погреют, погреют, потом нанижут на ивовый прут и опять жуют…

       На елку, под которой они сидят, забраться и, прыгнув на шею хана, как рысь-пардус, перекусить горло?.. Но его самого еще до того, как на первую ветку залезет, - и саблями, и стрелою…

       Одно утешение было у Славки – хан то и дело морщился от боли в руке.

       - Ядовитые зубы у этого русского змееныша, что ли? – шипел он, и Славка подумал о том, что знай он заранее, то, и правда, дал бы перед этим укусить себя гадюке или наелся бледных поганок…

       «Эх, нож бы засапожный сюда! – мечтательно вздохнул он, видя, как дергается вверх-вниз кадык пьющего из бурдюка хана. – Р-раз, и нету Белдуза! Уж я бы не промахнулся! Никто в нашей веси не может метать ножи так метко, как я!..»

       В этот момент хан несколько раз кряду произнес имя Мономаха, и Славко насторожился.

       А не засаду ли они держат тут их князю? Дед Завид, бывало, рассказывал, что Мономах не любит ездить с большой охраной. И вообще оружие и княжескую одежду он возит за собой в телеге, беря первое в случае опасности, а вторую надевая только въезжая в город… И еще дед говорил, что потерять Руси сейчас Мономаха, все равно что лишиться собственной головы.

       А не обезглавить ли решили одним ударом Русь половцы?

       Хан Белдуз у них самый отчаянный, с него станется…

       «Ну что ж, - решил Славко. – Тогда пусть еще поживет! Если только Мономах появится, я сразу выскочу, крикну ему о засаде, и он сам расправится с моим кровным врагом! Меня, конечно, сразу убьют…»

       Замечтавшись Славко представил, как будет встречать его, героем, родная весь: в повозке с зажженной в скрещенных руках свечой. Как будет заламывать руки, вспоминая, что это он спас ее сына, Милуша. И сокрушаться, что не выковал для него в подарок засапожный нож ее муж. Как запоздало будет рыдать, прося прощения и твердя, что так не ценил Славку, дед Завид. И сам Мономах своими руками наденет на его теплую шею золотую наградную цепь - гривну…

       «Бр-рр! Почему она такая холодная?» - вдруг чуть было не взвизгнул Славко. И только тут обнаружил, что задремал, а за гривну принял упавший на него с куста комок снега…

       Оглядевшись, он понял, что комок упал не случайно.

       Прямо под куст, за которым он прятался, кто-то бросил голову налима. Очевидно, она была так страшна, что даже Узлюк не рискнул съесть ее… И тем не менее, Славко поглядел на нее с благодарностью – ведь не будь тогда у него на спине этой рыбы…

       «Надо быть внимательней! – обрывая себя на посторонней мысли, решил он. - А то Белдуз такой гривной наградит, которая петлей называется, да на этой же елке повесит. А если еще и признает меня,– любой покойник тогда мне позавидует!»

       Нет, надо тихо лежать и выполнять поручение деда Завида и терпеливо ждать, что станут делать дальше эти проклятые степняки…

 

5

 

Вспомнив отца, Славко с ненавистью покосился на хана…

 

       Чем дольше лежал под кустом, наблюдая за половцами, Славко, тем все больше не мог ничего понять.

       Не отдыхать же они сюда и есть налима пожаловали в конце концов?

       Тогда зачем?

       Он мучительно искал ответа на этот вопрос, присматриваясь к каждому взгляду, прислушиваясь к каждому слову врагов, но это еще больше запутывало его.

В довершение всего среди бела дня, откуда-то издалека послышался волчий вой. Его сменил второй, более близкий. За ним – где-то совсем рядом – третий…

       «Что это? Волки луну с солнцем перепутали?» - удивился Славко, однако Узлюк неожиданно, задрав голову, тоже завыл по-волчьи. И тогда он понял, что это - дозорные половцы подали своим какой-то сигнал, а те отвечают, что слышали.

       - Уходить надо, хан! – опуская голову, с тревогой в голосе сказал Узлюк. – Там что-то случилось!

       - Но выли не по три раза, а только по одному. Значит, это всего-навсего, кто-то едет! Причем не такой уж и нужный нам! - поправил его Куман.

       - По два раза! – упрямо стоял на своем стрелок.

       - Нет, по одному! – уверенно повторил старый половец. – Просто лживое эхо ты принял за верный звук!

       Хан недовольно оглядел обоих и приказал одному из своих воинов:

       - А ну-ка, узнай, что там такое!

Половец быстро вскочил на коня и ускакал выполнять приказ хана.

       А тот, нанизав на услужливо протянутый ему Узлюком толстый, ошкуренный прут новый кусок налима, откусил большой кусок и блаженно зажмурился:

       - Все думают – набег, набег… А мы тут сидим, рыбу едим! М-ммм! Вкусную, между прочим, рыбу! Сам Мономах, такую, наверное, не часто ест!

       Славко опять услыхав про своего князя, на этот раз даже не насторожился.

       Выслушав половцев,он давно уже понял - не убить они собираются Мономаха, а обмануть. И не тут, а где-то в Степи. Здесь – только начало обмана. Но в чем? Об этом хан говорил так туманно, сознательно умалчивая самое главное, что ничего невозможно было понять…

В этом Славко никак не мог ошибиться.

       Что-что, а половецкий язык он знал немногим хуже, чем свою родную, русскую речь.

       Помогла ему в том, сама даже того не подозревая, одна женщина, побывавшая в половецком плену, откуда ее только через два года отбили наши. Она хоть и с неохотой, но, если Славка помогал ей в огороде, все же отвечала на его вопросы:

       - А как будет по-половецки «мама»? А «красивая»? А как они говорят «найти»? А как на их языке сказать: «Пожалуйста»?

       Только после того, как он убежал в Степь и едва живым вернулся обратно, она поняла, что наделала. Ведь Славка был таким избитым и раненым, что дед Завид даже не стал обещать наказывать его, когда он выздоровеет!

       А вообще, если честно, припомнил Славко, дед Завид ни разу так и не выпорол его. Только грозился! Даже когда он срезал свисавшую с грамоты, дарованной деду Завиду самим отцом Мономаха - Всеволодом Ярославичем - огромную свинцовую печать и сделал из нее грузило, которую в тот же день, приняв за блесну, утащила щука, его бил отец. Да так, что деду Завиду после этого и делать нечего было…

       Вспомнив отца, Славко вновь с ненавистью покосился на хана, но тут к костру подскакал посланный ханом воин.

- Ничего особенного! - спешиваясь, прокричал он. – Это просто купеческий обоз!

- Далеко? - не переставая жевать, уточнил хан.

- Уже подъезжают!

- Хорошо!

«Может, я ошибся, и они тут просто этот обоз ждут? – с надеждой подумал Славка. – А что, проведали через своих людей, что из Переяславля в Новгород идет ценный груз, и…»

Но хан, вопреки его предположению, отнесся к этой новости совершенно равнодушно.

Встрепенулся он только, когда старый половец, подойдя, шепнул ему что-то на ухо:

- Ты так считаешь? – покосившись на него, недоверчиво поднял бровь хан. – Думаешь, что и он здесь?

- Кто его знает? – развел руками Куман. – Одинокому ветру в пустыне всегда одиноко и страшно. Может, решил, что так безопасней. И – веселее!

- Что ж! Проверим! Заодно ноги разомнем! И тоже повеселимся! – решил хан, вставая, и только тут Славко с изумлением увидел, что он совсем мал ростом. - Все на коней!

- А я? – заметался босыми ногами на снегу Тупларь.

- А ты сиди здесь! Костер сторожи, да рыбу свою доедай! – отмахнулся от него хан.

- Слыхал? Ханский приказ! - явно издеваясь над ним, усмехнулся Узлюк. Поднатужась, он натянул на лук отдыхавшую тетиву и, запрыгнув на коня, пригрозил: - Попробуй только не выполнить!

Тупларь покорно опустился на корточки, и, вздохнув, взял свою саблю с нанизанным на нее нетронутым куском налима.

       Славка посмотрел на него, на удалявшихся, потрясая копьями, всадников, и понял, что надо делать.

       Он протянул руку к налимьей морде, спрятал под нее свою голову, и, выйдя из-за куста, самым зловещим голосом, на который был только способен, и который очень напоминал ханский, прошипел:

       - Меня еш-ш-шь?!

       Половец увидел его, икнул. Глаза его округлились от ужаса, он выронил из рук саблю и с воплем: «Оборотень! Опять человек рыба!!» - через кустарник и ручей бросился прочь в камыши…

       Славко поглядел, как он, судя по волнам камыша, убегает все дальше и дальше, затем перевел взгляд на опустевшую дорогу и смело подошел к костру.

       Он схватил оставленную Тупларем саблю и уже хотел убежать, как на глаза ему вдруг попалась недоеденная ханом рыба…

       Ну не оставлять же ее было ему просто так!

       Славко огляделся вокруг и, увидев загаженный лошадьми снег на месте их стоянки, усмехнулся.

       Ага! Вот что он им сделает…

Славко бросив в костер ненужную ему больше налимью голову, взял ханский прут, тщательно вымазал нанизанный на нее кусок налима в свежем конском навозе и осторожно положил на место. Потом, мстительно улыбаясь, прикрыл остатки рыбьего куска на ветке Узлюка сушившейся поодаль портянкой.

       Проделав все это, он увидел, что всякое движение в камыше остановилось, и услышал приближавшийся на дороге шум.

       Теперь надо было, как можно скорее возвращаться назад.

Славко, прихватив с собой саблю глупого половца, прямо с куском налима, направился к кустам, но, увидев свои следы, нахмурился и покачал головой. Нет, сюда, после всего, что он сделал, идти было никак нельзя. И он, спустившись в ручей, пошлепал по воде, чтобы, через несколько десятков шагов, выйти на бесснежное место и уже с другой стороны подкрасться к костру…

 

6

 

Славко так и подался вперед, ожидая, что будет дальше…

 

       Топот коней, свист, гиканье и отчаянный скрип полозьев по снегу приблизились, и, наконец, появился, спасающийся от преследователей обоз.

       - Господи, спаси и сохрани! – слышались отчаянные русские голоса.

       - Гон-ни!!!

       - Уходите, прикроем!..

Половцы тоже кричали, но что-то непереводимое ни на один язык, устрашающе-непонятное, словно охотники на облавном лове зверя.

Лица возничих были напряжены до предела. Они бешено хлестали плетками и без того несущихся во всю мощь своих быстрых ног лошадей.

Охранявшие десяток повозок, доверху груженных товаром, пять воинов, не щадили своих жизней, защищая порученное им добро и людей. Перегибаясь в седлах, они отчаянно отбивались от наскакивавших на них со всех сторон, с копьями, половецких всадников.

Все это вихрем пронеслось мимо Славки, который успел только прижаться к земле и снова поднять голову.

Ох, что там было!

На повороте одна из повозок опасно накренилась и стала переворачиваться. На обочину полетели тугие мешки. Пропал бы и конь. Но, правящий повозкой мужчина, оказался не из робких, да к тому же, видать, и бывалым возничим. Выхватив из-за голенища засапожный нож, он ловко перерезал постромки, вскочил на коня и, верхом на нем, кинулся догонять своих.

На дороге осталось лежать только несколько мешков. Вдруг один из них – Славко даже на мгновение зажмурился и помотал головой, отгоняя видение – превратился в тень и, спрятавшись сначала за березой, о которую ударилась повозка, метнулся затем в сторону стога. Или то показалось? Да и не до того ли было ему? Схватка-то продолжалась!

Отбившись от боковых наскоков половцев, всадники, прямо на скаку, перебросили себе щиты за спину, и, не сбавляя скорости, тесно сомкнули строй.

Закрыв собой, словно крепостной стеной, обоз с тыла, они были готовы ко всему и наверняка уже попрощались с жизнью.

Но хан неожиданно остановил атаку, и каково же, наверное, было их изумление, когда, может, через версту, а, может, через две, они поняли, что это не хитрость или уловка, а половцы на самом деле оставили их в покое. И даже не преследуют их!

       Не меньше всадников был удивлен и еще больше озадачен, ставший свидетелем того, что произошло, Славко.

Два сломанных копья с одной стороны, да, судя по всему, легко раненный в плечо стрелой, - с другой.

Вот и вся схватка.

       Однако самым непонятным для него было то, что упустивший такой обоз, хан был доволен!

       - Конечно, два-три убитых нам бы не помешало, но, хватит и этого! – показал он на перевернутую повозку и разбросанные по дороге мешки.

- Главное, того, кто нам нужен, не было с ними! – подтвердил Куман и, проткнув один из них копьем, зачихал, окутавшись вырвавшимся из мешка белым облаком.

- Мука, хан! – лизнув испачканный палец, прокричал он.

Остальные половцы кинулись к другим мешкам, но Белдуз грозным окриком остановил их:

       - Стойте! Куда?! Забыли, за чем мы сюда приехали? Дались вам эти жалкие мешки, когда скоро всё… всё нашим здесь будет!

Хваля своего мудрого и хитрого хана, половцы вернулись на место, спешились и, подбросив в костер сразу две большие охапки сена, снова принялись за еду.

Вспыхнувшее пламя ярко осветило снявшего с себя серебряный наличник хана.

       Славко чуть не заплакал от досады.

Вот беда: когда нечем было убить хана, тот был совсем рядом, а когда в руках оказалась сабля – то стал недосягаемо далеко.

       Ему было даже не до смеха, когда Узлюк, увидев грязную портянку на своей еде, недоуменно уставился на нее:

       - Ветром, что ли ее сюда принесло?

       И, зашвырнув портянку в ручей, с брезгливым выражением, стал поедать свою рыбу.

- Надо всегда знать, где класть свою пищу! - нравоучительно заметил ему хан, берясь за свой прут.

Беседуя о чем-то со старым половцем, он слегка подогрел на огне свой кусок рыбы, и, когда тот зашипел, зашкворчал, аппетитно покрываясь мелкими пузырьками, поднес к губам и нетерпеливо вонзил в него мелкие частые зубы.

       Славко так и подался вперед, ожидая, что будет дальше… Это уже было куда интереснее!

       На мгновенье хан замер, словно прислушиваясь к чему-то. Потом нос его беспокойно заерзал. Затем лицо перекосилось от отвращения. И, наконец, рот брезгливо открылся, и с длинно высунутого языка за землю посыпалось то, что он еще не успел проглотить…

       Плечи Славки затряслись от беззвучного смеха.

       «Знай, хан, наших! – прошептал он. - То ли тебе еще будет, когда ты у меня за всё, за всё, отвечать будеш-шь!» - передразнивая Белдуза, прошептал он.

       А у костра, тем временем, началась самая настоящая паника.

       Куман участливо наклонился к хану, спрашивая, что стряслось.

       Но тот только хрипел и отплевывался, отмахиваясь от него больной рукой, от чего хрип перешел уже в стоны.

       Половцы в испуге вскочили.

       - Что случилось?

- Не подсыпали ли злые духи или русские лазутчики отравы в пищу нашему любимому хану? – гадали они.

Но злых духов, по общему мнению, отогнал бы дым от костра. А у русских не в обычае травить не то, что друг друга, но даже врагов, как это принято в Византии или в той же родной их Степи.

- Что же тогда произошло?

- И вообще, почему, когда мы вернулись, у костра не было сторожа?

       На все эти вопросы решил дать ответ сам хан.

Понемного придя в себя и отдышавшись, он снова взял свой прут. Сначала тщательно обнюхал кусок налима, потом, оглядевшись, увидел на снегу пятна свежего конского навоза, человеческие следы, на которые кивком указал ему старый половец, и, наконец, сказал:

- Нет, это не яд!

Половцы с облегчением выдохнули.

Мало того, что они так боялись за жизнь своего хана, так ведь успели и сами приложиться к оставленным кускам…

       - Это – обычная человеческая глупость!

Хан показал пальцем на догоравшую в костре налимью голову:

- Где тот болван, которого я оставил сторожить костер?

И, тут на свою беду, из камышей появился Тупларь.

Ему бы помедлить, выждать, пока пройдет первый, самый яростный, гнев хана. Так нет же – сунулся прямо под горячую руку.

       - Ага, вот и он! Что это? – с угрозой спросил у него хан, указывая пальцем на лежавший у ног кусок рыбы.

       - Оборотень! Человек-рыба! – с жаром принялся объяснять Тупларь, но хан, даже слушать его не стал:

       - А ну-ка, дать-ка мне плетку!

       Сразу несколько услужливых рук потянулось к хану:

       - Вот, хан!

       - Нет, моя лучше!

       - Держи!

       Белдуз, не глядя, выбрал первую попавшуюся плеть и наотмашь хлестнул ей по лицу не осмелившегося даже отпрянуть половца.

       - Вот тебе!

       - За что, хан? - простонал тот, закрывая лицо руками и, когда отнял их, то Славко увидел на его лице косой красный рубец.

       - За оборотня! Чтоб помнил его всю жизнь! – пояснил хан и недоуменно приподнял бровь: - Постой-постой! А где твоя сабля?

       - Не знаю, здесь где-то была! – недоуменно закрутил головой половец, обошел костер, даже облазил все вокруг на четвереньках, и беспомощно развел руками: - А теперь нет нигде…

       - Тогда и помнить тебе своего оборотня осталось недолго! – равнодушно сказал Белдуз. - Не найдешь саблю до вечера, убью!

       - Хан, пощади! - рухнул на колени перед Белдузом Тупларь. – У меня ведь жена, старая мать, дети в веже остались!

Даже Славке почему-то стало жаль этого глупого половца.

Но хан был неумолим.

- Тебе же лучше будет. Ну, сам подумай, как ты без сабли вернешься домой? Тебя от презрения там конским навозом… - он сглотнул слюну отвращения и с трудом продолжил: - …забросают! Для настоящего воина лучше потерять голову, чем саблю! И я тебе просто помогу потерять ее!

       - Да какой я воин, я – пастух! – простонал Тупларь, но хан резко оборвал его.

       - Я не знаю каким пастухом ты был в Степи, но сейчас ты – воин, к тому же оставивший свой пост! И пока ты бегал от своего оборотня, здесь явно кто-то был! Эй, Узлюк! - Белдуз дал знак стрелку, и тот охотно прицелился в ужасе отпрянувшего Тупларя.

       - Постой, - поморщился хан. - До вечера еще далеко! А мое слово твердое, как скала. Сначала сходи, посмотри, куда ведут эти следы?

       Узлюк направился к кустам, и Славко поежился от мысли, что было бы с ним сейчас, не догадайся он вовремя сменить место…

Несколько мгновений протянулись в тягостном ожидании…

- Тут никого нет! – послышался, наконец, издалека голос Узлюка. - Следы ведут прямо в ручей!

- Я же говорил – это оборотень, рыба-человек! – чуть не плача, подал голос Тупларь.

       - Как ты еще здесь? А ну марш искать свою саблю! – удивился хан и крикнул шлепавшему прямо по воде стрелку: - Хватит, возвращайся, Узлюк, пока ты сам в человека-рыбу не превратился!

       Половцы, понемногу успокаиваясь, снова расселись вокруг костра и, за исключением хана, который решительно отказался от нового куска налима, снова принялись за еду.

       Тупларь в поисках сабли принялся бродить по дороге, а Узлюк, ворча, подсел к костру, вылил из сапог воду и, по его примеру, тоже стал сушить у огня, к неудовольствию ближайших соседей, свои портянки.

Славко вдруг вспомнил, что на захваченной им сабле тоже остался кусок налима и, схватив его прямо обеими руками, так и впился в него зубами.

       -Ум-мм! Вкусно! – зажмурился от удовольствия он: - Эх, жаль, не донес я его до веси. То-то бы нашим радости было!..

 

7

 

Люди хотели броситься в лес. Но было уже поздно…

 

       Долго наслаждаться едой Славке так и не пришлось. Мало того, что кусок налима, каким большим и твердым он ни был, кончился до обидного быстро, так где-то, рядом, снова послышался волчий вой.

Что это - новый обоз?

       Но нет. Вой прозвучал коротко, только раз, и Куман сразу определил, что это кто-то из местных жителей идет по дороге.

       Узлюк на этот раз даже не стал спорить с ним.

       - Точно! Это русские! – уверенно согласился он. - Думают, что мы ушли, а тут – свои!

       - На огонек, как у них говорится, идут? Ну что ж! – усмехнулся хан. – Встретим их на их же земле, как гостей. Пусть привыкают!

       Он знаками расставил своих воинов в полушаге друг от друга, и те, подняв луки, замерли в ожидании

       Славко ничего не мог понять.

       Неужто это уже из Осиновки послали мальца, чтобы узнать, что тут и как?

       Нет, вскоре понял он, - на дороге появились не одна, а, по меньшей мере, с десяток фигур. Три взрослых: – старик и две женщины, остальные – дети.

       «Неужели дед Завид сам повел сюда наших?..»

       Тоже нет - фигура старика была с двумя руками.

       Шепча: «Уходите, да уходите же!», - Славко попытался знаками, незаметно для половцев предупредить их.

       Но какое там!

       Если половцы не видели его, находясь почти рядом, то, как идущие могли разглядеть его издали?

       Он уже собрался, рискуя собой, выскочить на дорогу, и открыто подать знак. Но люди вдруг сами остановились и замерли, поняв свою оплошность.

       Они хотели броситься в лес. Но было уже поздно.

Хан Белдуз опустил руку, и половцы одновременно спустили стрелы с тетивы своих луков.

       Славко только кулак успел закусить от отчаяния.

       Словно рой смертельно жалящих ос со страшным свистом понесся навстречу заметавшимся и начавшим один за другим оседать и падать на землю, людям.

       Пока остальные половцы перезаряжали свои луки, Узлюк успел выпустить три стрелы и каждый раз точно попадал в цель.

       - Эх! – вслух сокрушался он. – Далеко стоят, чтобы я мог на одну стрелу нанизать сразу двоих!…

       Через несколько мгновений все было закончено.

       Хан сам съездил осмотреть место массового убийства безоружных людей и, вернувшись к костру, довольно сказал:

       - Вот теперь всё, как после настоящего набега! Теперь мы спокойно можем дожидаться самого главного! Есть рыбу и ждать его!

       «Значит, никого в живых не осталось!..»

       Славко упал лицом на землю и принялся колотить ее своими беспомощными кулаками. Затем, нащупав рукоять сабли, хотел сам, один броситься на хана. Он был уверен, что нет на свете такой силы, будь перед ним, хоть сто половцев, которая смогла бы сейчас остановить его, столько в нем было гнева и ярости.

И все же такая сила нашлась.

И этой силой оказался… он сам.

Своим быстрым и тонким чутьем, Славко вдруг понял, что он не имеет права так рисковать собой.

       Здесь явно происходило нечто такое, что касалось не только его веси и личных обид, но и, кажется, всей Руси.

       Но – что?..

       «Почему хан сказал, как после набега? Кого они ждут? Зачем? Что для них самое главное? - недоумевал Славко, и все новые вопросы, словно стрелы, сыпались на него… – Осиновку не тронули. Остальные веси – тоже. Обоз проехал, догонять не стали! Даже пленные им не нужны! Ничего не понимаю! Может, в Переяславле или Киеве произошло что? И если произошло – то, что же?»

 

Глава четвертая

 

Странный набег

 

 

1

 

- Красивая легенда… - восхищенно прошептала Лена.

 

       Лена шла со Стасом по Покровке, искоса поглядывая на встретившихся им в самом начале пути у колодца двух женщин.

       - Смотри, как на нас смотрят - будто бы мы с тобой парочка! Мне даже неловко как-то! – опуская глаза, прошептала она.

       - Да мне кажется, они уже вообще никого не видят и тем более не слышат, кроме себя! - не понимая, о чем это она, равнодушно пожал плечами Стас. Его больше интересовало, из-за чего так ругаются, видно, давно позабыв про ведра соседки. Спор, конечно же, шел о судьбе Покровки, и, судя по всему, одна из женщин была на стороне Григория Ивановича, а другая уже продала или еще собиралась продать свой дом.

       Шагов через пятьдесят история повторилась. Только на этот раз громко, не выбирая выражений, выясняли, кто за кого, идущие навстречу мужчины.

       - Куда это они с таким воинственным видом? – кивнул, провожая их недовольным взглядом Стас и услышал в ответ неожиданное:

       - В шахматы, конечно, играть?

       - В какие еще шахматы?!

       - Сам что ли не слышишь, у них: что ни шаг, то - мат! – невесело усмехнулась Лена. – А дорога им теперь одна, после того, как они от Вродебычацкого деньги получили - к автолавке!

       Из всех мужчин только один шел в противоположном направлении. Грузный, большой, неторопливый…

       - Это дядя Андрей! – сказала Лена. – После удара, который случился с ним, он теперь ходит так, будто у него полный кувшин воды на голове. Ни капли старается не расплескать. Правильно, конечно, с такой болезнью нужно себя беречь, но как-то странно он это делает. Пост не признает, но диету соблюдает. Не ругается, но не из-за того, что это грешно и скверно, а только потому, что плохо воздействует на нервы... В споры не вмешивается, даже если вокруг все не правы. Он даже старается ни с кем не общаться, чтобы не было лишних эмоций. И все для того, чтобы только пожить подольше. Видишь, и нас будто бы не заметил…

       Еще один мужчина шел прямо поперек села.

       Тот наоборот, еще издали в знак приветствия приподнял шляпу и, поравнявшись со Стасом и Леной, вежливо поздоровался:

       - Здравствуй, Леночка! И вы, молодой человек, если не ошибаюсь, Станислав?..

       - Не ошибаетесь, Юрий Цезаревич, добрый день! – помня слова Григория Ивановича, сдержанно ответил Стас, а Лена, вздернув нос, прошла так, словно и не заметила мужчины.

       Стас только головой покачал от ее вида:

       - Я уже знаю, что по его вине Покровка осталась без школы. Но может, хотя бы из вежливости, не стоило с ним так строго?

       - А он теперь не директор школы! – решительно заявила Лена. - Раньше я хотя бы с должностью здоровалась, а теперь, лично с ним – не хочу! И потом, зачем говорить «здравствуйте» человеку, которому можно желать только болезней и скорбей, чтобы он, хотя бы в них вспомнил о Боге?

       За этими разговорами они вошли в поросший высокими липами сквер и встали перед скромным обелиском. Здесь были не только выцветшие, лежащие, наверное, еще с девятого мая венки, но и букет свежих цветов.

       - Не забывают… - кивнул на них Стас, и как-то разом посерьезневшая Лена подтвердила:

       - Почти каждый день кто-то, да носит. А что удивляться? Полсела на войне, считай, полегло. Да и тут такие бои шли…

       - Знали бы они тогда, за что они жизнь свою отдавали! – с горечью усмехнулся, читая длинные список погибших сельчан, Стас. – За счастье этих жирующих, - кивнул он в сторону коттеджей-дворцов, - и за нищету тех, кто, не дождавшись родных с фронта, потом на своем горбу поднимал страну? За доллары, которые теперь у многих вместо очков? За то, что в стране сейчас из-за сплошного насаждаемого безвкусия теряется все то, что копилось народом веками?

       Стас, помолчав, посмотрел на обелиск, на венки и продолжил:

       - Сейчас любители экстремальных увлечений, ради удовольствия и адреналина лазают по неприступным горам, спускаются на катамаранах по смертельно опасным речкам, но это какие-то пять-семь дней, после которых они чувствуют себя настоящими героями. А тут месяцами в окопах – в дождь, в снег, в июльское пекло и февральский мороз, да еще не просто лежать, а вставать и идти на летящий прямо в тебя свинец. В глаза… в лоб… в живот… в грудь… … Я вон только немного порезал сегодня палец и то до сих пор болит. А их всех перепахивало осколками, величиной с кулак! Прошивало насквозь свинцом, и хорошо еще, если насквозь, а то ведь потом его еще вынимали – бр-рр! За это они шли? За все это? – обвел он рукой вокруг.

       - Нет, Стасик! – отрицательно покачала головой Лена.

       - А за что же тогда?

       Лена подумала и сказала:

       - Может, это не современно и как-то уж громко. Но тебе скажу. Потому что ты еще можешь понять. За Родину, Стасик. За нас вот с тобой… Ведь Родина – это мама. А иногда и мама болеет. Ничего, выздоровеет и на этот раз!

       Стас невольно покосился на Лену: надо ж как незаметно и главное правильно успела вырасти эта покровская березка… Да и не только эмоции, но и историческая правда была в ее словах.

       - Да, - согласился он, - на Руси частенько и не такое случалось. Владимир Всеволодович вообще считает, что сейчас самые счастливые и сытые времена, какие только бывали в нашей истории! Он называет это эпохой духовного возрождения и даже вторым крещением Руси!

       - Вот видишь! – обрадовалась Лена и ухватила его за руку, но тут же устыдившись такого порыва, смущенно предложила: - Значит, идем к храму?

       По пути к храму они неожиданно встретили… Нину. Увидев ее, свою первую любовь, Стас засмущался, руки сразу стали мешать ему. А Нина наоборот, спокойно, как ни в чем не бывало, улыбнулась ему и погрозила пальцем Лене:

       - Какая же ты красивая стала, Ленка! Смотри Стасик, не упусти свою судьбу!

       - Да ведь она же совсем еще девочка! – засмеялся тот, но Нина, вдруг погасив улыбку, вполне серьезно сказала:

       - Она уже взрослая девочка, причем такая, какой ты ни в одной Москве не найдешь! А ты, Ленка, - обратилась она к не знавшей, куда девать себя Лене. – Что на все это скажешь? Ты-то согласна?

       - Я?.. да… - зардевшись, призналась Лена, - если только… Стасик меня подождет!

       - Ну как, обещаешь ее подождать, Стас?

       - Разумеется! - обращая все в шутку, пообещал тот. - Только, конечно, если она постарается подрасти!

       - Хорошо… Я… постараюсь! - чуть слышно прошептала Лена, и только тут Стас понял, что ей сейчас столько же лет, сколько было ему, тогда, здесь, в Покровке, когда его посетило первое чувство к Нине, и что это было ее своеобразным признанием в любви, причем, не к кому-нибудь, а к нему…

       Нина покатила свою коляску дальше. Они, стараясь говорить о чем угодно, только не о только что сказанном, прошли еще несколько домов и остановились у пруда, который деревенские называли озером. По его поверхности, отражаясь от неба, плыли ослепительно белые облака.

       - Смотри, как похоже на Китеж-град! – воскликнул, показывая на них, Стас.

       - На что? – не поняла Лена.

       - Да есть такая красивая легенда о древнем городе Китеж, - Стас сам взял Лену за руку и с жаром стал говорить: - Чтобы не достаться татаро-монголам, его жители умолили Бога, спрятать их в озере. Вместе со всеми своими домами, церквями и колокольнями. Говорят до сих пор, там иногда можно услышать звон колоколов…

       - Красивая легенда… - восхищенно прошептала Лена и, вдруг высвободив руку, неожиданно стала совсем чужой: - Только в жизни всегда все почему-то наоборот!

       - О чем это ты? – обеспокоился такой переменой в ней Стас.

       - Да так… Просто нашу Покровку тоже хотят превратить в Китеж-град, только уже против нашей воли…

       Только теперь до Стаса дошло, какой бестактной была его легенда в тот самом месте, которому действительно угрожает такая беда. Он попытался перевести разговор в другое русло, как-то развеселить Лену, но та больше не отзывалась, и они уже молча дошли до храма, вокруг которого была высокая кирпичная ограда, а перед входом высились красивые бронзовые ворота. Они были широко раскрыты.

       Войдя во двор, Стас сразу же понял, почему. Там стояла милицейская машина, около которой стояли отец Михаил и муж Нины – «сражант». Чуть поодаль сидел на скамейке, обстругивая длинную палку бородатый мужчина в черной вязаной, несмотря на жару, шапочке и тонком ватнике.

       - Это наш сторож Виктор! – шепнула Стасу Лена и обратилась к проходившей мимо женщине в длинной юбке и темном платочке:

       - Матушка Ксения, что случилось?

       - Да вот, - гневно отозвалась та, - Ироды! Супостаты! Среди бела дня нападение на храм совершили. Воспользовались временем трапезы и попытались в окно влезть! Хорошо Виктор мимо проходил, шуганул их, как следует! Видишь, новую палку для метлы делает? Старую-то он об их спины обломал!

       - Жаль лома в руках не оказалось на этих клюквенников… - не поднимая головы, с явной досадой проворчал сторож.

       - Каких еще клюквенников? – не понял Стас, и женщина принялась охотно объяснила вместо, как он понял, не очень-то словоохотливого сторожа:

       - Обокрасть Божий храм - очень тяжкий грех! Воры потом так страшно расплачиваются за него, что, подметив это, еще наши предки поняли, что гуманнее убивать их прямо на месте. Ну, не в храме самом, конечно, а скажем, на паперти. И забивали. Камнями, лопатами – что под руку попадалось… А кровь-то на клюквенный сок похожа, вот и прозвали их – клюквенниками.

       - Правда-правда! - подтвердила Лена. – У нас в райцентре воры церковь год назад обокрали, а потом один за другим в течение месяца погибли так, что и говорить страшно: один заживо в доме сгорел, второй в бетономешалку попал, третьего свои же так изрезали, что места живого не осталось…!

       - Главное, не только сами, но и дети, отцы-матери их тоже пострадали! – вздохнула женщина.

       - Да… - зябко передернула плечами Лена. - А тут кто был, может, просто мальчишки озорничали?

       - Если бы! Виктор говорит, взрослые были, с мешками!

       - Иконы, наверное, хотели украсть! – предположил Стас.

       Женщина с сомнением покачала головой:

       - В том-то и дело, что мешки-то у них – тяжелые были… Но ничего, старшина у нас свой, верующий, быстро со всем разберется!

       Старшина, и правда, видно уже поговорил со сторожем, с отцом Михаилом и, возвращаясь к своей машине, заметил Стаса.

       - Приехал? – устремил он на него быстрый, уверенный взгляд.

       - Да! – стараясь держаться как можно независимей с мужем Нины, кивнул Стас и похлопал себя по карманам: - Паспорт, прописка, виза – все в порядке!

       - Не сомневаюсь! Отдыхай на здоровье! – с улыбкой кивнул ему старшина, и лицо его сделалось строгим: - Ну, а если кто вдруг угрожать или обижать станет, сразу же обращайся. Вот моя визитка!

       Старшина протянул Стасу визитку и уехал.

       У отца Михаила тоже не нашлось времени для долгого разговора со Стасом, который, по давней привычке назвал его отцом Максимом, но тут же извинившись, поправился. Батюшка и бровью не повел – судя по всему, он давно успел привыкнуть к своему новому имени, и только благословил его, сказав, что ждет на ближайшей же службе.

       Стас с Леной немного походили по церковному двору, вышли в калитку – ворота были уже закрыты - и, не сговариваясь, направились по дороге, ведущей на кладбище…

       Все было хорошо. Стрекотали кузнечики, пели птицы, никто не мешал разговорам ни о чем и обо всем… И только визитка мешала ему, так и колола пальцы. Он тайком от Лены взглянул на нее и прочитал фамилию: старшина милиции Михаил Зацепин. Все ясно – значит, и Нинка теперь Зацепина… И хоть со времени их последней встречи, он всего лишь раз-другой вспомнил о ней, и то, когда встречал чем-то похожую на нее девушку, ему почему-то вдруг стало больно. Он даже сам не понял, почему. Ведь у него не было ничего с ней. Нина любила тогда совсем не его, а Ника, причем так, что едва руки на себя не наложила, точнее, наложила, но отец Тихон ее отмолил. Это он точно, со слов отца знает. В последнее время он и вовсе о ней не вспоминал. А тут сразу: коляска, старшина и эта визитка… Нет, надо было раз и навсегда заканчивать с этим! И тогда Стас смял в кулаке визитку и незаметно откинул в кусты… Боль сразу прошла. Будто ее и не было.

       «Вот и все… - усмехнулся он про себя, вдруг отчетливо понимая, что целых четыре года тлевшее в нем чувство первой любви окончательно покинуло его только сейчас. – Вот и все!»

       По главной улице Покровки промчалась темная машина Молчацкого. За ней осторожно - другая. Тоже красивая иномарка синего цвета. Она явно преследовала ее, стараясь остаться незамеченной.

       - Странно! – кивнула на нее Лена. – У нас такой никогда не было.

       - А мне другое показалось странным, – задумчиво проговорил Стас. - Вроде как Ник за рулем был…

       - Никита? В Покровке?!Не может быть! – убежденно ответила Лена и пояснила: - Его отец, Игорь Игоревич, говорят, вел какое-то очень денежное дело с хозяином здешних коттеджей, Соколовым. Сначала все шло как нельзя хорошо. Но потом они так разругались, что чуть было не перестреляли друг друга, и теперь Игорь Игоревич скрывается от него.

       - Ну, значит, мне показалось… - легко согласился Стас и они продолжили путь, почему-то впервые слегка стесняясь друг друга…

 

2

 

- И зачем же он поехал сюда? – с болью в голосе произнесла женщина.

 

       На кладбище была, как это всегда бывает в таких местах, торжественная, задумчивая тишина, лишь изредка нарушаемая вскриками ворон, перелетавших с ветки на ветку больших раскидистых вязов.

       Лена со Стасом шли по аллеям, которые вплотную соприкасались с могилками. Одни из них были ухоженными и с оградками, другие уже провалились от старости и забвения, зияя темными мрачными дырами. Кресты сменяли пятиконечные звезды на пирамидках, и снова шли – кресты, кресты, кресты…

       Было как-то неловко ступать ногами по земле, под которой покоились останки тех, что когда-то жили, дышали, болели, мокли под дождем, радовались солнцу и… тоже ходили по этому кладбищу…

       - Там похоронен бывший директор совхоза. Здесь моя первая учительница - перечисляла Лена. – А тут наши бабушка с дедушкой! – Она низко поклонилась двум белым крестам за ажурной оградкой, и не без гордости сказала: - Они святые – потому что до самой смерти за наш храм пострадали. Им и икона есть. Собор исповедников и новомучеников Российских называется. Только там ликов их не разглядеть… Вот тут, - показала она на высокий узкий крест – дед Капитон – это он красивый иконостас для храма вырезал. Сделал, принес, и в тот же день умер. Отец Михаил так и сказал: к Богу пошел…

       Стас слушал Лену, сопровождая каждое ее слово внимательным, запоминающим взглядом. Страх смерти, панически мучавший его почти с первых сознательных лет жизни, благодаря отцу Тихону исчез раз и навсегда. На смену ему пришел другой страх, вернее, не страх, а ответственность перед Вечностью, какой для него будет она. Ничего нового он не придумывал. Просто старался хоть изредка ходить в храм и жить - по принципу, что ученый должен быть сам первый верен своей науке - так, как издревле жили предки: по закону и совести. А жили они, как объяснил однажды Владимир Всеволодович, после крещения Руси: по закону Божьему и совести, которая, как известно, является в человеке Божьим гласом…

       - Ну вот, наконец, моя баба Поля… здравствуй, бабушка! – подвела Стаса к темному кресту Лена и кивнула: - А рядом с ней и наш батюшка Тихон. Узнаешь? – спросила, но Стас и сам уже видел его могилу.

       Около нее находилось несколько человек.

       Некоторых из них Стас узнал сразу. Это были те самые люди, которые спрашивали на станции, как им сюда добраться.

       Старушка сидела на скамейке и молилась по книжечке, то и дело прикладывая к глазам край носового платка. Больной мужчина, беззвучно шевелил губами и, кажется, просил о чем-то своими словами. Две-три женщины тихонечко пели акафист. А невысокий, с рыжеватой бородкой парень, по виду художник, просто блаженно глядел на бездонное, все в белых облаках, небо.

       Особое внимание Стаса привлекла очень красивая женщина, лет сорока, в темной, но очень дорогой одежде. Она стояла в углу, прислонившись к оградке, и неотрывно смотрела на овальную керамическую фотокарточку отца Тихона в самом центре креста. Стас наклонился к уху Лены, чтобы что-то сказать, но та, словно не замечая его, подошла к могиле отца Тихона и встала на колени.

       - Здравствуй, батюшка! – так же просто, как только что со своей покойной бабушкой поздоровалась она и, словно живому, повинилась: - Прости, что так долго не приходила к тебе. Но ты же ведь знаешь, что творится сейчас в нашей Покровке…

       Стас поколебался - неудобно как-то было при людях опускаться на колени. Но он пересилил себя и, присоединившись к Лене, тоже прошептал: «Здравствуйте, отец Тихон!», припал с закрытыми глазами к земле лбом, и вдруг… Воображение ли было тому причиной или свершилось настоящее чудо… но он явственно, во всех красках и звуках неожиданно увидел прекрасный – ни один, даже самый большой московский собор не в силах сравниться был с ним – храм… священников в ярких праздничных одеяниях и целое море света… услышал дивное - если бы не человеческая речь, то он сказал бы – ангельское пение...

       Все это было так неожиданно, и прекрасно, что Стас невольно оторвал лицо от земли и в благоговейном ужасе покосился на Лену:

       - Ты тоже все это… видишь и… слышишь?..

       - Нет! – сразу обо всем догадавшись, с завистью ответила та и вздохнула: - Такое у меня всего лишь один раз было, на Пасху. Только тогда мерзлая земля еще казалась не ледяной, а совсем теплой…

       Стас снова прижал лоб к земле, но видение уже не повторялось. Они с Леной поднялись с колен.

       - Простите, ребята, - подошел к ним больной мужчина. – Вы, судя по всему, здешние и были лично знакомы с отцом Тихоном. Не могли бы вы нам хоть немного рассказать о нем?

       - А вы разве сами его не знали? – удивился Стас.

       - Увы! – с огорчением развел руками больной.

       - Ну, тогда вам, наверное, кто-нибудь рассказал о нем?

       - Да нет же! Я вообще ничего не знаю о нем, кроме того, что вижу сейчас перед собой!

       Стас с недоумением взглянул на мужчину:

       - А каким же образом вы тогда оказались здесь?

       - О-о, это целая история! – махнул совсем слабой рукой мужчина. - Но времени у нас хоть отбавляй, - он указал на остальных паломников, - вас, надеюсь, тоже сильно не утомит мой рассказ…

       Он присел на скамейку и, отдышавшись, сказал:

       - Началось все с того, что я уже выписывался из больницы. Хоть и чувствовал что-то не то, врачи так и не сумели найти причину болезни. И только в последний день вдруг на всякий случай отправили проверять желудок. Проверили. Вернулся в палату. Уже собираю вещи, как вдруг входит медсестра и говорит, что моя выписка откладывается на несколько дней. Как? Почему? Отвечает: все вопросы к лечащему врачу. А тот говорит, у вас язва и теперь нужно посмотреть, что покажут анализы. А те показали рак. Причем в той стадии, когда нужна немедленная операция. Сделали мне ее. Выписали. Как-то нехорошо выписали, в глаза не смотрели, когда провожали. Я так и понял: отправили умирать. Вернулся я, значит, домой. Уже никого и не хочу видеть. Одно утешение – ночи, когда во сне забываешь про самое страшное. И вот, сплю однажды и вдруг явственно слышу мужской голос: «Приезжай ко мне в Покровку. Спросишь отца Тихона, там меня все знают, и я тебе, с Божьей помощью, помогу!»

       Мужчина оглядел подавшихся к нему в полном внимании слушателей – только красивая женщина по-прежнему стояла в самом углу –и продолжил:

       - Проснулся я, ничего не понимаю. Какая Покровка? Какой Тихон? А на следующую ночь опять тот же голос, те же слова, только уже с добавлением, на какой поезд брать билет и куда ехать. И на третью ночь почти то же самое, только уже со строгим предупреждением дольше не медлить…

       - А на четвертую? – не выдержал Стас.

       - А на четвертую… я уже ехал в поезде, и вот, как видите, я здесь! - улыбнулся мужчина и с последней надеждой спросил: - Как вы думаете, он… поможет?

       - Еще бы! Тем более, если сам позвал! – раздался уверенный женский голос.

       Все оглянулись. Это была одна из женщин, которая пела акафист.

       - Я всего лишь по совету одной знакомой сюда первый раз год назад приехала, и то помогло! – объяснила она. - А уж ей самой – и говорить нечего. Перед ее болезнью, которая даже в начальной стадии ничем и никем не лечится, даже ваша болячка, простите, просто тьфу! А теперь ничего – живет! Замуж недавно вышла, повенчалась, и помирать, как говорится, не собирается!

       - А моего сына из тюрьмы освободил! – подала голос другая певшая женщина. – Когда его несправедливо в нее посадили, добрые люди посоветовали мне обратиться за помощью к батюшке Тихону. И что бы вы думали?..

        - Освободили! - обрадованно выкрикнул Стас.

       - Да, - улыбнувшись, подтвердила женщина. - Теперь вот приехала, чтобы поблагодарить его…

       Мужчина как-то сразу просветлел лицом и, благоговейно кивнув на фотографию отца Тихона, напомнил Стасу и Лене о своей просьбе:

        Вы его видели, вместе тут жили, одним воздухом, можно сказать, дышали… Может, все-таки расскажете нам о нем?

       Стас переглянулся с Леной и недоуменно пожал плечами:

       - Вообще-то он сам из этих краев. Друзья детства у него до сих пор тут живут: Григорий Иванович, Юрий Цезаревич, дядя Андрей… Потом тяжело заболел, после ангины сердце у него отказывать стало, это я вам как сын академика кардиологии могу подтвердить. И он уехал лечиться в Москву. Там окончил университет, стал кандидатом наук, учителем истории, женился…

       Красивая женщина неожиданно вздрогнула и стала слушать Стаса, стараясь не пропустить ни единого слова.

       - Потом он пришел к вере, и за то, что стал говорить на уроках о Боге, как водилось тогда, выгнали с работы. К тому же еще и жена от него ушла… Хорошо, в Москве у него был тоже большой друг, теперь известный академик, а тогда еще просто историк, Владимир Всеволодович. Он пристроил отца Тихона в археологическую партию. Но и тут произошла неприятность. Отец Тихон нашел очень ценный, золотой, с рубинами, крест, который носил сам византийский император или патриарх. Начальник экспедиции, который любил такие вещи, захотел присвоить его себе. Но отец Тихон не дал. Тогда начальник выгнал его с работы и, чтобы отомстить, подбросил ему в рюкзак этот крест, а сам сообщил в милицию о пропаже. Подозрение пало, конечно, на отца Тихона. И только вмешательство Владимира Всеволодовича, который сам рисковал карьерой, спасло отца Тихона от суда. Он знал, что за начальником водилось множество грешков, связанных с воровством старинных предметов и пригрозил, что выведет его на чистую воду, если тот не оставит отца Тихона в покое. Словом, начальник признал все происшедшее недоразумением, убедил в этом милицию, а крест передали в музей, и там, узнав обо всем, в знак благодарности, изготовили отцу Тихону точную копию этого креста. Того самого, который мы и увидели на нем, когда еще даже не знали, что это отец Тихон!..

       - А увидели мы его, тут рядом, недалеко от карьера! - подхватила Лена. – Почти четыре года назад. Он лежал совсем-совсем белый, почти неживой. И только все время шептал: «Господи, прости меня, грешного!» Мы со Стасиком сделали ему изуственное - то есть из уст в уста – дыхание. А там и его папа с моей мамой – она у меня медицинская сестра, подоспели.

       - Дело в том, - снова взял нить разговора в свои руки Стас, - что отец Тихон почти пятнадцать лет провел в монастыре, где стал почитаемым старцем. И за это время у него не было ни одного сердечного приступа. А как только он увидел в Москве, чем живут люди, все эти казино рестораны, рекламы, это так страшно подействовало на него, что по дороге в родную Покровку с ним случился сердечный приступ.

       - И зачем же он только поехал сюда? – с болью в голосе произнесла женщина, сына которой отец Тихон вымолил из тюрьмы. - Ну и жил бы себе в монастыре, молился бы там за нас, грешных, за всю Россию!

       Стас подумал-подумал, стоит ли рассказывать, но все же сказал:

       - Да нет, была у отца Тихона одна очень важная причина для того, чтобы вернуться… Болезнь-то его была далеко не случайной! В детстве он, по тогдашнему общему незнанию, конечно, помог пытавшимся разрушить покровский храм взрослым стащить с него крест. Залез наверх, обвязал этот крест тросом, ну а они его уже дальше вниз, трактором…

       - О, Господи! – испуганно прижала край носового платка к губам старушка.

       - Те взрослые вскоре умерли, причем все нехорошей смертью, - обменявшись с Леной понимающими взглядами, продолжал Стас. – А отец Тихон, тогда еще Вася Голубев, тяжело заболел ангиной.

       - Ну, что было дальше, мы уже слышали! – подтвердил больной мужчина и с живым интересом взглянул на Стаса: - А здесь, после того, как вы, говорите, нашли его, что было?

       - Ой! Долго рассказывать! – махнула рукой Лена и принялась загибать пальцы: - Храм с его помощью восстановили. Крест новый поставили. Вон, видите, как сияет? Ника от наркомании спас! Гроза всей округи Макс, ой, теперь уже отец Михаил, при нем так изменился, что стал иеромонахом-священником! Нинку, когда та уже с собою покончила, воскресил! Нам все про Бога рассказал! Да, еще он папку моего тоже из тюрьмы возвратил!

       - А меня вообще крестил и можно сказать, я его духовное чадо, то есть сын! – с трудом дождавшись своей очереди, с гордостью заявил Стас.

       - И я, хоть и раньше крестилась, все равно тоже его духовная дочка! – не осталась в долгу Лена. - Я его всегда папой Тихоном звала, а он меня каждый раз целовал в головку!

       - А последние слова его знаете, какие были? – не унимался Стас. - Святая – святым!

       В этот самый момент солнце вышло из-за белого облака, и его луч лег прямо на фотографию отца Тихона.

       - Смотрите, смотрите, он же ведь улыбается нам! – ахнул больной мужчина, показывая пальцем на фото.

       - Где? Где? – бросились к кресту, облепляя его, люди.

       - И правда, улыбается! – раздались их восторженные голоса.

       - Честное слово!!!

       Воспользовавшись этим, женщина вышла из угла, подошла к Лене, крепко притянув ее к себе, поцеловала ее головку. Затем – в щеку Стаса и быстрыми шагами пошла по аллее. Вдали послышались ее громкие рыдания.

       - Что это с ней? – встревожились люди.

       - Тоже чем-то неизлечимо больна?

       - Или у нее с родными что-нибудь не в порядке?

       - Может быть, вы еще что-то знаете?

       Стас переглянулся с Леной и вдруг, не сговариваясь, они в один голос сказали:

       - Да некогда нам – дела…

       - Ну, тогда ступайте с Богом домой! – послышались благодарные, приветливые голоса.

       - А вы как же? – выйдя уже из ограды, вдруг спохватилась Лена. – Поезда ведь сегодня больше не будет…

       - А мы, как и все, кто приезжает сюда! – ответила за всех старушка. – Побудем еще немного здесь, а потом на вокзал. Там переночуем и назавтра обратно домой.

       - А знаете что? – неожиданно для самого себя вдруг предложил Стас. – Пойдемте-ка все лучше ко мне! У меня свой дом. Отдохнете с дороги... Как следует, выспитесь!

       - Удобно ли? Нас ведь вон сколько… - засомневался мужчина.

       Но Стас был непреклонен:

       - Места всем хватит! – решительно заявил он. – И еда есть. Ленка мне сегодня столько принесла, что еще и останется!

       Лена посмотрела на Стаса восторженным взглядом, пообещала еще и наутро принести завтрак, и все вместе, провожаемые удивленными жителями Покровки, они прошли по селу. На последнем повороте Лене было в другую сторону.

       - Правда, здорово было сегодня, Стасик? – почему-то немного смущаясь, спросила она.

       - Здорово, Ленка!

       - Значит, тогда, до завтра? – протянула ладошку Лена.

       - До завтра! - бережно пожимая ее, весело отозвался Стас.

 

3

 

- А в чем дело? – послышались встревоженные голоса.

 

       Но встретились они еще сегодня.

       Произошло это так…

       Медленно остывая, сначала потерял яркие краски, а затем и погас летний день. Наступил синий, настоянный на вечерней прохладе, вечер. В окнах дома напротив зажегся свет. Увидев его, Стас сразу же вспомнил о просьбе Григория Ивановича прийти сегодня и сообщить о своем решении. Но, так как решения он еще не принял, и разговоры с гостями постоянно отвлекали его, он прибежал к соседу, когда все сторонники спасения Покровки были уже в сборе.

       Они расположились за большим столом и вдоль стен большого зала. Большинство из них были местные жители, хотя виднелись лица и из соседних деревень. В самом дальнем углу сидел сторож Виктор. На этот раз он мастерил из красных гайдашеков четки.

       В самом центре стола стояла ваза с мужским цветами - георгинами, словно подчеркивающими, что в этом доме хозяин живет один, без жены. Свободное место было только рядом с Леной, на роскошном кожаном диване, которая словно для него сберегла его и теперь она призывно махала рукой: сюда, Стасик, скорее сюда!

       Сам Григорий Иванович уже поднялся с похожего на председательское кресла, и стоял, начальственно опираясь о стол пальцами.

       - Значит, так, уважаемые това… - привычно начал он, но осекся, потом чуть было не сказал «господа», но снова вовремя оборвал себя на полуслове и сказал: - Здравствуйте, дорогие братья и сестры! Добрый вечер не говорю, потому что сегодня у меня нет ничего доброго.

       - Привет, сестричка! – шепнул Стас, садясь рядом с Леной.

       - Виделись! – с видимой неохотой ответила та, взглядом и тоном не соглашаясь на обращение к ней, как к сестре. Пусть даже духовной...

       - Что Ванька?

       - Ищет! Весь сарай уже кверху дном перевернул!

       - Жаль, если так и не найдет…

       Стас уселся поудобнее на приятно поскрипывающем дорогой кожей диване и огляделся.

       Первым его ощущением было, что он попал в какой-то древний рыцарский замок. И виной тому была мебель. Вся она была массивная, темно бордового цвета, из настоящего дорогого дерева. На каждом стуле с высокой спинкой – красовался герб в виде льва, выходящего из крепостных ворот. На буфете – резные изображения рыцарей и прекрасных дам. Около отделанного зеленым мрамором камина стояла фигура в железных доспехах. Пол был из до блеска отполированного паркета.

       - А говоришь, монахом живет! – с упреком заметил он Лене. - Самая что ни на есть антикварная мебель! Знаешь, сколько все это стоит?

       - Ты еще его кельи не видел, где он, считай, все время проводит! И спит только на голом полу! – остановила его та. - И вообще он все, что всю жизнь собирал и копил, для нужд храма продал! Стенки, хрусталь, ковры… Только это и осталось. И то только для важных и нужных гостей! Чтоб уговорить их спасти Покровку!

       Тем временем Григорий Иванович, кивком поздоровавшись почти с каждым из гостей, опустился в свое кресло и жестом призвал всех к тишине.

       - Начну с совета: покупайте электроплитки! – первым же делом заявил он.

       - А в чем дело? – послышались встревоженные голоса.

       - Что произошло?

       - Поясняю, - спокойно ответил Григорий Иванович. - Оказывается, часть связывающего нас с районом газопровода проложена по частной земле. Хозяин планирует построить там дом, ферму и еще что-то, без чего он не может жить, и требует немедленно очистить его участок.

       - А вы в районной администрации были? Пытались им что-нибудь объяснить?

       - Не только в районе, но и в области успел побывать.

       - И что же?

       - То же, что и всегда: пришел, увидел и ушел. Кстати, о Юрие Цезаревиче. Школу нашу тоже не удалось отстоять. Теперь будем отправлять наших ребят в Починки.

       На этот раз раздалось уже возмущенное:

       - Да что же это за беспредел такой? Возить детей за тридевять земель, когда есть своя школа!

       - Уже и газа лишают!

       - Там глядишь, и на примусы перейдем и вообще к дедовским печкам вернемся!

       - Ничего, нас этим не запугать!

       - Нас – да, - согласился Григорий Иванович. – Но благодаря этому противная нам сторона приобретет немало новых сторонников. Одно дело оставлять газифицированные, то есть, можно сказать, со всеми удобствами дома, и совсем другое – без них!

       Собравшиеся промолчали. Трудно было хоть что-нибудь возразить на это.

       - Ну, а теперь послушаем сообщения с мест, – продолжил совещание Григорий Иванович. - Наталья Васильевна! Как там у нас твоя соседка Мироновна?

       - А никак! - поднялась женщина, которая утром спорила у колодца с соседкой. – Буду, говорит, ждать, пока цены еще вырастут. А мне кажется, нам давно уже пора поставить напротив ее дома минус!

       - А почему не крестик? Ведь всегда говорят: поставить на чем-то потерянном крест и дело с концом! – шепнул Лене Стас.

       - Мы тоже сначала хотели отмечать крестиками тех, кто уступил Будтобычацкому свои дома, – кивнула в ответ та. - Но Григорий Иванович сказал: крест – дело святое! Не стоит его о всякое грязное дело марать!

       Стас, соглашаясь, кивнул и принялся слушать вторую женщину, поднявшуюся из-за стола:

       - Я обошла пять домов, - доложила она. – И везде до меня уже побывал этот Молчацкий. Четверых уговорил. Один Андрей Семенович несгибаемым оказался. И то потому что ни его, ни меня не стал слушать!

       - Хоть за это дяде Андрею спасибо! – с усмешкой заметила Лена.

       - Сергеевы тоже предупредили Молчацкого, что спустят на него собак, если он хоть еще раз к ним приедет! – сказал сидевший у стены пожилой мужчина.

       - Ну хоть одна хорошая весть! – с одобрением заметил Григорий Иванович.

       - Почему одна? - подала голос седая женщина в зеленых очках. - Мишины ко мне подходили. Говорят, тоже не будут до последнего дом продавать. А вообще Григорий Иванович, я хоть и слепая почти, а вижу, что не только сама Покровка, но и люди уже в домах разделаться стали. Совсем, как в Евангелии… Два против трех и три против двух. Ладно, когда еще большинство. А если равенство, то тут все в ход идет: и лесть, и уговоры, и даже насилие!

       - Какое насилие? – тут же послышался голос старшины Зацепина, и только сейчас Стас заметил, что и он присутствует на совещании, превращая его видом своей формы в подобие штаба.

       - Да это я так… Для примера! - махнула рукой женщина. – У Стороженко жена вон уже три дня своего мужика не кормит! Да все равно без толку! Деньги ведь от Молчацкого он уже получил и теперь усмехается только. Водка-то – калорийная! И на закуску еще хватает…

       Григорий Иванович выждал, когда стихнет недружный смех, и без тени улыбки спросил:

       - Какие еще новости?

       - Кто-то скупил Поцелуево! Все пять домов одним разом! – сказала сидевшая рядом со Стасом и Леной на диване женщина.

       - Ах, какой недочет в нашей работе! – с огорчением покачал головой Григорий Иванович. – Так проморгать близлежащие деревеньки… Как же мы сами до этого не догадались? Кто скупил, неизвестно?

       - Почему неизвестно? В селе ведь живем! – отозвалась Наталья Васильевна и кивнула на большое окно, за которым виднелись далекие огоньки коттеджей. - Жена Градова!

       - Вот… Гадова!… - процедила сквозь зубы Лена.

       - Еще что? – продолжал Григорий Иванович.

       - Цаплино тоже скупили на корню.

       - Молодцы! И его проморгали… А ведь оно тоже попадает в предполагаемую зону затопления. И хоть все эти деревеньки давно считаются вымершими, и их даже на карте нет, но все же нашла как-то эта Градова бывших хозяев или наследников! Надо срочно заняться всем тем, что еще осталось.

       - Поздно, Григорий Иванович, их тоже уже скупили…

       - Молчацкий?

       - Нет, тоже она…

       Григорий Иванович недовольно покачал головой и заметил:

       - Хоть голоса деревень можно оспорить и не включить в окончательный документ схода, но все равно это портит и без того грустную нашу статистику. Так что у нас не 50 на 50 теперь, дорогие братья и сестры… - он вопросительно посмотрел на Стаса, но тот отвел взшгляд и продолжил: - А как минимум 44 на 56. Не в нашу пользу. Есть еще какие-нибудь новости?

       - Вроде бы нет… - раздались неуверенные голоса.

       - Тогда, так… - Григорий Иванович снова поднялся с кресла и уперся пальцами в свой массивный стол. - Все мне понятно. Одного не могу понять: что движет этими с позволения сказать, людьми? Прямо какой-то бандитский набег, или как теперь принято говорить, наезд на нашу Покровку. И до чего странный… Ни на какие переговоры и тем более уговоры, ни на какие объяснения не идут. Один у них разговор: получайте деньги и выметайтесь!

       Григорий Иванович оглядел ждущих от него хотя бы одного слова надежды, шедших до последнего с ним людей - суровые рыцари, со щитами и копьями, также молча взирали на него, словно говоря, что они тоже, в случае чего готовы прийти на помощь – и сказал:

       - Ну и самое последнее. Так сказать, главная новость. Общий сход, когда будет решаться судьба Покровки, назначен на двадцать восьмое августа. Молчацкий сам на этой дате настоял. Знает, видать, какой в этот день праздник. Говорит, сам Градов лично прибудет.

       Григорий Иванович обвел глазами притихших людей и усмехнулся:

       - Они думают, Успение Пресвятой Богородицы будет символизировать смерть Покровки. Но мы-то православные, знаем, что Ее успение это не смерть, а только начало жизни! Причем, вечной! На этой оптимистической ноте давайте и закончим сегодняшнее совещание!..

 

4

 

Стас с подозрением покосился на парня…

 

       Домой Стас вернулся, когда уже совсем наступила ночь.

       Комнату родителей слегка освещала затепленная на столе лампадка, и сразу стало видно, что вся она заполнена лежащими людьми. Все уже спали. Только с родительской кровати, где Стас разместил старушку с пожилой женщиной, слышался шепот:

       - Я говорю ей, ну что тебе стоит хоть раз вместо того, чтобы все утро валяться в постели, в церковь сходить!

       - А она?

       - Только на другой бок повернется и дальше спит. Я и так, говорит, всю неделю, как проклятая, вкалываю на работе, дай хоть в воскресенье, как следует выспаться! Говорю ей: Надя, родная, ну крестик хотя бы надень!..

       - А она?

       - Что она… Вот говорит, что я ношу вместо крестика! И амулет со страшным таким скорпионом показывает.

       - Да… есть такой знак зодиака. Прости меня, Господи, в астрологии…

       - А ее дочка, моя внучка, знаешь, что на это сказала? Кто носит крест, с тем Бог, а кто амулет – с тем дьявол…

       - Поистине говорится, устами младенца глаголет истина!

       Старательно обходя лежавших на полу, застеленным матрасами и старой одеждой, людей, Стас поравнялся с папиным диваном, на котором спал мужчина, которому во сне велел к нему ехать отец Тихон, и невольно улыбнулся.

       Те звуки, который издавал тот, уже больше походили на здоровый мужской храп, чем на хрип безнадежно больного человека.

       «Слава Богу!» - радуясь за него, подумал Стас.

       Наконец, стараясь ступать как можно тише, он дошел до своей комнаты. Здесь, как это бывает ночью в деревне, было совсем темно. Зажигать общий свет, чтобы не разбудить спавших в родительской комнате, не хотелось. Хорошо перед уходом он забыл выключить портативный компьютер, и теперь в углу были видны две колючие синие точки. Ориентируясь по ним, он прошел к столу, включил настольную лампу и увидел сидящего на стуле, похожего на художника, парня.

       - А ты что не спишь? – шепотом удивился Стас. - Я же тебе сказал, чтобы ты на мою кровать лег!

       - А ты тогда, где спать будешь? – вопросом на вопрос, тоже чуть слышно, ответил тот и вздохнул: - Да и не спится что-то. Хорошо тут у вас. Красиво… Вот думаю, а не купить ли у вас дом, чтоб навсегда остаться? Может, присоветуешь мне какой? Подешевле!

       Стас с подозрением покосился на парня: а не подсыл ли он, как говорили в Древней Руси, от Молчацкого? Или тоже, как Ваня решил заработать? Но нет, говорит так, что нельзя не поверить. И он, подумав, честно сказал:

       - Вряд ли я чем могу тебе здесь помочь. Цены у нас – непомерные!

        Жаль! – с видимым сожалением вздохнул парень. Все деньги, что я нажил праведно и неправедно – разве теперь отделишь пшеницу от плевел – я отдал своему храму и направил свои стопы в монастырь. Значит, не судьба мне у вас навсегда оставаться. Но хотя бы еще завтра хотелось бы здесь побыть. Не возражаешь, если я у тебя завтра еще поживу?

       - Нет, конечно! – пожал плечами Стас. – Живи, сколько хочешь! И вообще, можешь привести с собой еще тех, кого увидишь завтра на могилке отца Тихона…

       - Вот спасибо! – обрадовался парень. - Места у вас тут особенные… Гармония чувствуется. Во всем. Не считая, конечно, этих коттеджей, дамбы, водохранилища… А гармония штука редкая она ведь – веками, тысячелетиями складывается. И ее сразу же можно увидеть. И любоваться, не уставая… Это я тебе как художник скажу!

       - А ты что, и правда, художник?

       - Как бы тебе сказать… почему-то сразу замялся парень. - По профессии – да… Суриковское окончил. Но, что касается рода деятельности… - он замолчал и после долгой паузы признался: - Если бы ты знал, чем я совсем недавно на жизнь зарабатывал, ты не только бы меня одного в своей комнате не оставил, но и вообще в ваш дом не пустил!

       Стас помолчал: надо – сам скажет, а не скажет – и знать-то зачем?

       Парень по-своему оценил его молчание, видно знал разницу между словами «любознательность» и «любопытство», и сам продолжил:

       - Подделками я занимался. Слава Богу, хоть не икон… Знаешь, это когда целой бригадой под видом музейных работников по деревням разъезжают. Возьмут у старушки, якобы для изучения ценную икону, быстро перерисуют, искусно состарят – и возвратят подделку. И я тоже самое делал – только с картинами. Конечно, не великих мастеров, чтобы в тюрьму, не дай Бог, попасть… Но – тоже не Божье дело… Понял это однажды, покаялся, раз и навсегда оставил свое мастерство и - в обитель. Только чемоданчик рабочий, да мольберт прихватил – вдруг меня там в иконописцы пожалуют?.. Краски и всякие химикаты уж очень ведь дорогие…

       - Красок на Руси для икон из химикатов никогда не было! – осторожно заметил Стас. – Из камня вручную перетирали!

       - Да знаю - просто жалко выбросить было! – махнул рукой парень и, как об уже решенном, сказал: - Но ничего, выброшу где-нибудь по дороге!

       Он еще немного помолчал и предложил:

       - Давай, наверное, спать! Может, все-таки ты на кровати ляжешь?

       - Нет! – решительно отказался Стас. – Ты – гость. А на Руси гостю – всегда самое лучшее!

       - - Так-то оно так, но я все-таки старше! - засмеялся парень. – Да и армия за спиной…

       - Ну и что? – не остался в долгу Стас. - Мы в походе тоже на голой земле спали, а тут все-таки пол!

       - Ну ладно, смотри…

       Парень лег на кровать и – видно, старая армейская привычка дала о себе знать – через минуту уже спал.

       Стас посмотрел на него, на пол и почесал пальцем в затылке: теперь надо было подумать и о себе. Но… как? Он босиком прошлепал в соседнюю комнату, на кухню, обшарил все сени в поисках старого пальто, куртки или рогожи, но не нашел ничего, кроме сухой половой тряпки. Так и пришлось возвращаться с пустыми руками и ложиться на голый, прохладный пол, где он сразу почувствовал разницу между чуть мягкой, да еще и прикрытой спальным мешком, землей и твердым полом.

       Хорошо хоть легкая куртка-ветровка была при нем, которую он использовал в качества одеяла.

       Видела бы его сейчас мама!

       За окном горели крупные звезды. Время от времени то одна, то другая - они быстрыми слезами скатывались с темного лика неба.

       Сами собой начали рождаться стихи:

                   За звездопадом - листопад

                   Уж так заведено,

                   Что все в природе на свой лад

                   Размерено давно…

       Стас усмехнулся и даже не стал запоминать эти строчки. Зачем?.. Было время, когда-то он всерьез занялся поэзией. Печатался в газете своего района. Мечтал о собственном сборнике. Даже на одном настоящем диске вышла песня с его стихами, благодаря чему на какое-то время он стал настоящей школьной знаменитостью. Но все изменила встреча с Владимиром Всеволодовичем. История увлекла его так, что у него уже времени не хватало на стихи. А после того как он побывал еще и на раскопках…

       По полу вдруг ощутимо потянуло назойливым неприятным холодом.

       Стас вскочил, пробежал к окну и торопливо закрыл форточку. Лег. Но теплее не стало. И хотя было еще лето, близкая осень напоминала о себе совсем не летней прохладой.

       Стас, поджал почти к подбородку колени, то так, то этак пытался укрыться курткой, но ее хватало либо до подбородка, либо чуть выше пояса…

       А до рассвета было еще ой, как далеко… Ночь только входила в свои права. Оставалось терпеть и постараться как можно скорее уснуть.

       Но спать, как назло не хотелось. Он лежал и думал о парне, а потом о том, сколько слов досталось нам в наследство от предков: весть, лад, подсыл, набег… И ведь каждое из них кто-то когда-то произнес первым… потом оно одобрилось, прижилось, и миллионы, миллионы людей повторяли их, вдыхая в них свое тепло и добавляя свое чувство, делая, наконец, настоящим живым словом, о чем мы теперь даже и не помышляем…

       Звезды за окном затянула туча. По карнизу забарабанил дождь. Стало еще холодней…

       Заменяя подушку то одной, то другой ладонью Стас дышал, чтоб согреться, под куртку, и понемногу начинал понимать Славку, который продолжал лежать на промерзшей земле и никак не мог взять в толк, что же произошло, какой гром прогремел в неблизком Переяславле или еще в более далеком Киеве, что его эхо донеслось до самой Осиновки?..

 

Глава пятая

 

Достойное слово

 

 

1

 

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 223; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!