Социально-экономическая политика государства в 1920–1930-е гг.и ее влияние на изменение региональной структуры населения

В процессе изменения социальной структуры населения Дальнего Востока РСФСР в 1920–1930-е гг. и в осуществлении социально-экономической политики советского государства в регионе в данный период выделим два этапа:

· 1922–1925 гг. — восстановительный период после гражданской войны и военной интервенции. В аспекте влияния социальной политики государства на соотношение социальных слоев населения этот период характеризуется поощрением коллективных (артельных) форм хозяйственной деятельности; сохранением хозяйственной самостоятельности сельских жителей; ограничением земельных привилегий населения бывших казачьих войск и частной предпринимательской деятельности в городе (национализацией крупных промышленных предприятий, вытеснением из рыночного оборота частного капитала из сектора оптовой торговли и допуском его только в сферу средней и мелкой розничной торговли, кустарно-промышленного производства).

· 1926–1939 гг. — период форсированной модернизации промышленности и создание крупного производства в сельском хозяйстве; этап широкомасштабного вытеснения любой индивидуальной частнопредпринимательской деятельности (собственности), производившей прибавочную стоимость; эпоха масштабных изменений в социальной структуре региона.

В 1922–1925 гг. отчетливо проявилось противоречие между экономическими задачами государства и планами социального переустройства общества в рамках осуществления социалистического проекта. Руководство СССР, с одной стороны, было заинтересовано в быстрейшем восстановлении народного хозяйства, что предусматривало развитие частного рыночного сектора экономики; с другой, решение данной задачи означало приостановление планов построения коммунизма в отдельно взятой стране в виду разрешения частнопредпринимательской деятельности. Поэтому партийно-государственное руководство ставило воплощение приоритетной цели своей социальной политики в зависимость от решения конкретных государственных задач на текущий момент. Соответственно социальная политика не могла быть единовременной в отношении всех социальных групп населения.

Восстановительный период на Дальнем Востоке в сфере экономики характеризуется доминированием в специализации региона сельскохозяйственного производства, добывающих отраслей промышленности и мелкого кустарного товарного производства; незначительным развитием крупной (цензовой)[187] промышленности, особенно в перерабатывающей сфере; частичным восстановлением довоенного уровня объема валовой продукции общественного производства; утверждением централизованного режима управления промышленностью и функционирования финансовой системы.

Повышение объемов производства в 1922–1926 гг. в основных отраслях промышленности (золотодобыча, лесозаготовки, рыболовство) и сельском хозяйстве, после их падения в годы гражданской войны, происходило в основном за счет внутренних накоплений региона, поэтому в установлении (дефиниции) приоритетов экономического развития руководящие органы ДВО пользовались определенной частичной самостоятельностью. С начала введения нэпа в ДВО были предусмотрены меры, препятствовавшие росту крупного частного предпринимательства. Региональная политика в отношении городских собственников проводилась в рамках общесоюзных мероприятий, проявляя свои местные особенности.

Таблица 4

Фабрично-заводская промышленность Дальневосточной области по промышленной переписи 1923 г. (май)

Дальневосточная область	Число заведений	Число занятых лиц	Число занятых лиц (в %)	Среднее число занятых лиц на одно заведение
Промышленность	3 519	43 350	100,0	14
Государственная	326	23 936	55	79
Кооперативная	99	1 082	3	13
Частная	3 094	18 332	42	7

Источник: Отчет Дальревкома и Дальэкосо и Дальэкосо за 1923/24 год. – Хабаровск, 1925. С. 148–149.

 

Промышленной переписью 1923 г. в ДВО было охвачено 3 519 заведений (в городах 2648 заведений). На Дальнем Востоке России в 1918–1922 гг. полная совокупность мер политики «военного коммунизма» не проводилась, сохранялась свобода внутренней и внешней торговли, вследствие чего в начале 1920-х гг. частные предприниматели в промышленности, при содействии иностранного капитала, сохранили свой удельный вес в рыночном обороте региона. Удельный вес частных предприятий в промышленности региона в 1923 г. составлял 87,9% (3,1 тыс.); государственных — 9,3% (326); кооперативных — 2,8% (99). Большинство частных предприятий были мелкими, сосредотачивая на своем производстве 35,5% наемной рабочей силы в промышленности (на государственных — 62,8%; кооперативных — 1,7%). На одном предприятии государственной промышленности в среднем было занято 79 чел., кооперативной — 13, частной — 7 чел. Промышленная перепись ДВО 1923 г. в категории «частные промышленные заведении» отдельно выделила мелкое частное кустарно-ремесленное производство («одиночки без специального помещения») — 336 заведений (12,5 тыс. руб. — стоимость продукции в марте 1923 г.)[188].

Российский крупный частный капитал в регионе за годы интервенции и гражданской войны, не имея доступа к оборотным финансовым средствам, в значительной мере попал под контроль иностранных владельцев посредством кредитования. Ограниченные возможности местных частных предприятий возвращения полученных кредитов по срокам погашения превращали их в филиалы иностранных фирм в форме смешанных предприятий — около 50% действовавших предприятий обрабатывающей промышленности находились в прямой или косвенной зависимости от иностранного капитала (японского и английского), около 60% — крупных торговых заведений.

Доля частного капитала в промышленности ДВО в 1923 г. была значительно выше, чем в других областях РСФСР. В марте 1923 г. более половины всей валовой продукции городской промышленности Дальнего Востока обеспечивали частные предприятия. Если в ДВО в 1923 г. на частных предприятиях было занято 42% рабочих, то по РСФСР этот показатель составлял только 10%[189].

В октябре 1923 г. к государственным предприятиям ДВО относились пять действовавших предприятий каменноугольной промышленности (Сучанские, Зыбунные, Кивдинские, Черновские, Арбагарские, Халяртинские копи; Тарбагатайские и Харанорские копи находились на консервации); три завода металлопромышленности (Петровский чугунно-плавильный литейный завод; Хабаровский сельскохозяйственный машиностроительный завод, Дальневосточный судостроительный и механический завод во Владивостоке). Цементный завод в Спасске к 1 октября 1923 г. был законсервирован.

В октябре 1923 г. действовавшие государственные предприятия винокуренной и лесной промышленности вошли в два треста «Дальспирт» и «Дальлес»: два завода винокуренной промышленности в Благовещенске и во Владивостоке; восемь заводов лесной промышленности (Онохойский, Читинский, Суражевский, Сивакский, Малиновский, Малмыжский, Бикинский, Иманский). К октябрю 1923 г. на консервации находились Хохотуйский, Оленгуйский, Соколовский, Николаевский, на ст. Океанской заводы лесопромышленности и винокуренные заводы в Благовещенске и Хабаровске. Из общей численности предприятий фабрично-заводской промышленности ДВО в декабре 1923 г. (177) к цензовой добывающей и обрабатывающей промышленности относилось 122 заведения, в декабре 1924 г. — 123, в июле 1925 г. — 131, в январе 1926 г. — 115 заведений. ВСНХ (по представлению Дальпромбюро) и Дальревком, предварительно изучив работу предприятий и определив сферу влияния их деятельности, признали каменноугольные предприятия, Хабаровский сельскохозяйственный машиностроительный, Петровский чугунно-плавильный и Спасский цементный заводы, Дальторг, Дальспирт Ульдегитскую гидравлику предприятиями местного значения[190].

Государственная промышленность ДВО в восстановительный период разделялась на две основные группы. К первой относились предприятия, непосредственно управлявшиеся Дальпромбюро (органом ВСНХ). Во вторую группу входили предприятия, подчинявшиеся губернскому совнархозу, а через него —Дальпромбюро. Губсовнархоз действовал только в Приморской губернии, наиболее развитой в промышленном отношении. В Амурской и Забайкальской губерниях ДВО, в виду слабого развития местной промышленности, губсовнархозы не создавались (их заменял аппарат уполномоченных Дальпромбюро). Особенность работы Приморского губсовнархоза состояла в управлении государственными предприятиями не только местного, но и общесоюзного значения (Сучанские копи, Дальзавод, железнодорожные мастерские и др.)[191].

Торговая перепись 1923 г. зафиксировала 6,32 тыс. заведений, из которых только 236 (3,7%) находились в собственности государства и кооперации (на их долю приходилось 58 млн. руб. капитала — 47% всего торгового оборота ДВО). Частные торговые предприятия (6,08 тыс.) по виду собственности и торговому обороту подразделялись на: оптовые — 44 (из них 22 — иностранные); оптово-розничные — 229 (142 — иностранные); розничные — 4,25 тыс. (2,67 тыс. — иностранные). Мелкие (базарная и разносная торговля) торговые предприятия насчитывали 1,45 тыс. заведений (675 — иностранные). Несмотря на ничтожные размеры среднего оборота каждой частной торговой единицы, общий оборот частной торговли достигал 53% (по СССР — 64,8%) всего учитываемого торгового оборота региона (большая часть внутридеревенского торгового оборота находилась в руках частника)[192].

Сосредоточение крупных промышленных и торговых предприятий в собственности государства на момент восстановления советской власти на Дальнем Востоке в конце 1922 г. было обусловлено ролью государства в освоении региона до революции. Подавляющая часть крупных предприятий, железных дорог, портов возводилась в основном за счет государства; государство обеспечивало широкое кредитование местного частного капитала. Расходная часть бюджета Приамурского генерал-губернаторства в 1913 г. достигала 189 млн. руб. (87% сметы расходов и доходов правительства в регионе). В 1924/25 финансовом году[193] расходная часть бюджета ДВО понизилась до 39,1 млн. руб. (49,5% сметы доходов и расходов по бюджету ДВО в этом году)[194].

На Дальнем Востоке именно крупные государственные предприятия и другие виды госимущества в бо́льшей мере подверглись разорению в годы интервенции и гражданской войны. Производственные фонды железнодорожного транспорта в 1923 г. оказались пригодными к эксплуатации только на 20% от мощности 1914 г., портового (речного и морского) — на 5%; добыча железной руды составляла 14%, золота — 20% от уровня 1914 года. В ДВО удельный вес доходных поступлений в 1924/25 г. от государственной промышленности, торговли, банков, железных дорог, почты и телеграфа, прочего госимущества составлял 61,9% (24,7 млн. руб.) всей доходной части бюджета ДВО. В бюджете СССР доля таких видов поступлений в том же году равнялась 53,5% (1093,5 млн. руб.). Среди других видов доходов в бюджет ДВО поступления от единого сельскохозяйственного, промыслового и подоходно-имущественногоналога составляли 6 млн. руб. (15,0%). По единому бюджету СССР за 1924/25 г. поступления такого типа — 390 млн. руб. (19,1%). Акцизы, таможенные доходы и пошлины в этом же финансовом году формировали бюджет ДВО на 23,1% (9,2 млн. руб.), бюджет СССР — на 20,6% (421 млн. руб.). Чрезвычайные виды доходов в 1924/25 гг. по госбюджету ДВО составляли относительно незначительную долю — 200 тыс. руб. (0,5%), по единому бюджету СССР — 210,2 млн. руб. (10,2% от всех видов доходных статей)[195].

Золотопромышленность (золотодобыча) ДВО в конце 1923 г. находилась в состоянии неустойчивого равновесия между доходностью и убыточностью предприятий. Численность рабочих, занятых в золотопромышленности ДВО по переписи 1923 г. (12,2 тыс.) чел. составляла 35,6% от количества рабочих, занятых в 1914 году. Убыточность или доходность крупных приисков в значительной степени определялись государством посредством повышения или понижения ставок налогового обложения и установленных квот на разведку и эксплуатацию новых площадей. Однако еще в бо́льшей мере размер золотодобычи зависел от притока или оттока рабочей силы в золотопромышленность региона. Бо́льшая часть (80,9%) добываемого золота в 1923/24 гг. приходилась на старательские работы (49,8% — государственные старатели, 36,6% — частные старатели); 17,1% — на частные арендаторские предприятия; 1,5% — на концессионные и 0,5% — на государственные предприятия[196].

Финансовые поступления в местный бюджет ДВО (в губернские бюджеты Забайкальской, Амурской и Приморской областей) от добычи золота значительно сократились по сравнению с довоенным уровнем. По данным золотосплавочных лабораторий в 1923 г. добыча золота в СССР составила 738 пудов, в том числе в ДВО — 315 пудов, в Сибири – 326 пудов. В золотопромышленности Дальнего Востока объем золотодобычи сократился в 1923 г. по отношению к 1914 г. в 5,3 раза (с 1329 до 315 пудов), как и в целом по стране. Объем валовой добычи золота в государстве уменьшился за тот период времени с 3900 до 738 пудов. В целом в 1923 г. Дальний Восток России сохранил довоенный удельный вес в общемобъеме добычи золота в стране (в 1914 г. — 40,2%, в 1923 г. — 42,7%). Вышеприведенные показатели показывают, что резкое падение объемов добываемого золота на Дальнем Востоке было следствием общего кризиса золотопромышленности в стране после мировой и гражданской войн (табл. 5)[197].

Таблица 5

Сравнительные данные о добыче золота по СССР и Российской империи (в пудах)

Год	Всего добыто по стране	в том числе добыто золота:		% отношение добычи золота ДВО
		По Сибири	по ДВО	к СССР	к Сибири
1912	3 714	1 559	1 329	35,7	85,2
1913	3 765	1 629	1 430	37,9	87,7
1914	3 900	1 949	1 570	40,2	80,5
1915	2 936	1 460	1 300	44,2	89,0
1922	427	240	149	34,8	62,0
1922	738	326	315	42,7	96,6

Источник: Статистический справочник. ЦСУ. Дальневосточное областное статистическое управление. – Хабаровск, 1925. С. 92.

 

В 1924 г. конъюнктурное положение золотопромышленности ДВО ухудшилось вследствие открытия богатых золотых россыпей в бассейне р. Алдана на территории ЯССР и в Хинганском районе в северной Маньчжурии. В данных районах допускались старательские работы по добыче золота, что вызвало массовый отток приисковых рабочих из сопредельных регионов, главным образом, с Дальнего Востока. На золотодобывающих предприятиях ДВО в конце сентября 1924 г. было занято только 8,6 тыс. рабочих из 12,2 тыс. зарегистрированных в 1923 году. Отток рабочих-старателей из золотопромышленности ДВО в начале 1920-х гг. был обусловлен не только возможностью более высокого и легкого заработка на новых приисках, но и выработкой легко доступных площадей ранее открытых приисков, а также высокими ценами на различные товаро-продукты в приисковой местности[198].

Скупка золота в ДВО в начале 1920-х гг. в приисковых районах находилась в тесной взаимосвязи со снабжением приисков товаро-продуктами, так как в большинстве случаев покупка золота на приисках была возможна посредством прямого обмена. Даже Госбанк и Дальбанк в 1923/24 г. в отдельных случаях обеспечивали снабжение приисковых районов продуктами. Скупкой золота, главным образом, занимались Госбанк, Дальбанк, Дальторг, Горный кооператив; в меньшей степени — другие кооперативы, частные лица. Госбанк и Дальбанк основную массу золота закупали в городах, в меньшей доле — в приисковых районах через своих комиссионеров. Напротив, Дальторг меньшую часть золота закупал в городах; основную — в приисковых районах в обмен на товаро-продукты через свои приисковые лавки и агентства. Горный кооператив почти все закупки золота осуществлял в приисковых районах. В 1923/24 финансовом году Госбанком (101 пуд), Дальбанком (156 пудов), Дальторгом (129 пудов) было закуплено 386 пудов золота (вместе с данными по кооперации). Непосредственно на местах добычи золота было закуплено 163 пуда (42% всего добытого золота), остальная часть — в городах. В широких масштабах был распространен контрабандный вывоз золота в обмен на контрабандные товары и спирт.

Золотопромышленность не стала до революции базой индустриального развития региона. Непосредственное влияние золотопромышленности на колонизацию края выразилось в образовании земледельческих поселков по пути к приискам на р. Зея, р. Селемджа, р. Бурея и др. Источником промышленной реконструкции страны и региона золотодобыча стала в 1930-е гг. в условиях валютного дефицита в рамках форсированной модели модернизации экономики. Остальные отрасли добывающей промышленности до начала 1930-х гг. не имели того значения, какое принадлежало земледелию и золотопромышленности. Одни из них, как лесное дело, удовлетворяли только местный рынок, другие, как горное дело, находились в начальной стадии развития.

В рыбопромышленности ДВО в первой половине 1920-х гг. доминировал японский капитал (японские рыбопромышленные компании арендовали в 1923/24 г. 241 участок на сумму 1,3 млн. руб.). Русские частные промышленники в том же году арендовали 171 участок на сумму 316,2 тыс. руб.; рыболовецкие артели (русские и корейские) и сельские общества — 169 участков на сумму 68,1 тыс. рублей. На долю кооперации приходилась аренда 70 участков на сумму 142,7 тыс. руб., государственных рыболовецких предприятий — 51 участок на сумму 463 тыс. руб., госучреждений — 12 участков на сумму 53,8 тыс. руб.

В общем объеме товарного вылова лососевых на Дальнем Востоке РСФСР в 1923/24 г. на долю соленой рыбы русского посола приходилось 300 тыс. пудов, японского посола — 7,65 млн. пудов (только около 4 млн. пудов потреблялось внутри Японии, остальная часть реализовывалась в Китай, в США, в Англию). Удельный вес икры, реализуемой на японском рынке, в пять раз превышал показатели доли икры, реализуемой на внутреннем общероссийском рынке (250 тыс. пудов против 50 тыс.). Фактически полностью реализовывался на японском рынке вылов крабов, трепангов и морской капусты (50 тыс. пудов). Общий объем товарной продукции рыбопромышленности ДВО в 1923/24 г. составлял 11,5 млн. пудов (стоимость — 40 млн. руб.). Помимо товарной продукции рыбопромышленности около 8 млн. пудов выловленного лосося обеспечивали потребности местного населения (питание, корм собак)[199].

Рыбопромышленность ДВО в первой половине 1920-х гг. зависела от японского промыслового флота. Добровольный флот имел в своем распоряжении 9 судов (с общим тоннажем 18 тыс. т.), не приспособленных для целей промышленности. Среднегодовая посещаемость японскими промысловыми судами российских территориальных вод на Дальнем Востоке составляла около 380 судов (с общим тоннажем 1,5 млн. т.). В 1924 г. в ДВО действовал 21 консервный завод (19 находились в собственности японского капитала), 18 крабовых заводов (14 — в собственности японцев, 4 — в государственной промышленности).

В 1923 г. японские рыбопромышленники выплачивали 90,5% всей суммы арендной платы за эксплуатацию рыбных промыслов ДВО, русские частные предприниматели — 6,9%, кооперативные объединения — 2,6%. В 1924 г. данное соотношение несколько видоизменилось: японские промышленники — 77%, русская частная промышленность — 11%, кооперативные объединения — 5% и 7% — государственная промышленность. В дальнейшем наметившаяся тенденция по вытеснению японского капитала и усиления позиций государства в рыбопромышленности Дальнего Востока только усиливалась.

С восстановлением советской власти на Дальнем Востоке и наступлений концессиональных договорных отношений иностранные лесопромышленные компании (особенно японские) добивались прямого доступа к заготовкам и экспорту древесины (или через подставных лиц) наравне с государственным трестом Дальлес, стремясь не заключать прямых концессиональных договоров. Однако японских лесопромышленников обязали заключать договоры на условиях советской стороны. Дальневосточная концессионная комиссия за 1923/24 г. рассмотрела 54 предложения (заявления) от русских и иностранных фирм и заключила только 8 концессиональных договоров (3 — с российскими гражданами, 2 — с американскими гражданами, 1 — с финским гражданином, 1 — с норвежским гражданином, 1 — с английской фирмой). Большинство отклоненных заявок принадлежало частным русским предпринимателям (посредникам), старавшихся получить концессию и, не начиная ее разработки, перепродать крупным иностранным фирмам. В 1924/25 г. переговоры о лесных концессиях напрямую вели уже сами японские компании.

Валютно-экспортные перспективы развития лесопромышленности Дальнего Востока в конце 1920-х – 1930-е гг., несмотря на высокую емкость рынков Японии и Китая, осложнялись обострением межгосударственных отношений между СССР и Японией в конце 1920-х гг. и отсутствием в крае развитой сети предприятий лесообрабатывающей промышленности. Австралийский и английский рынок требовал только обработанный лес и крупными оптовыми партиями. Иначе покупатели попадали под санкции (бойкот) «Объединенной Американо-Английской ассоциации». Лондонскую мировую биржу также особо интересовали только качественные редкие сорта дерева в переработанном виде[200].

В восстановительный после гражданской войны период Дальний Восток продолжал оставаться регионом, зависимым от привозных товаров. В 1922 г. из Сибири и европейских районов России в пределы ДВО было ввезено товаров общей массой 1,8 млн. пудов (851 тыс. пудов приходилось на продовольственные товары), вывезено из ДВО в другие регионы страны — 1,4 млн. пудов (1,1 млн. пудов — продовольственные товары); к 1 октября 1923 г. ввезено — 2,5 млн. пудов (1,5 млн. пудoв), вывезено — 1,8 млн. (379,8 тыс. пудов); к 1 апреля 1924 г. ввезено — 4,3 млн. пудов (3,5 млн. пудов), вывезено – 716,4 тыс. пудов[201].

Местные органы власти, не располагавшие в специфических условиях Дальнего Востока необходимыми финансовыми рычагами влияния на рынок, в отношении в частных предпринимателей проводили политику исходя из конкретной экономической конъюнктуры. Государство или поддерживало деятельность частных предпринимателей на определенном этапе и в отдельных отраслях, или ограничивало их деятельность. Русским рыбопромышленникам предоставлялись льготы (акцизные, тарифные), допускалась рассрочка арендных платежей. Поддерживая и поощряя русский частный капитал в начале 1920-х гг. государство стремилось вытеснить из рыбопромышленности края иностранный капитал.

В рыбопромышленности и золотопромышленности государство допускало создание смешанных акционерных обществ в составе частных предпринимателей и госучреждений. В мае 1923 г. было образовано «Акционерное общество по эксплуатации морских рыбных и звериных промыслов Дальнего Востока» (Дальморепродукт). На равных паях в нем участвовало государство и крупный местный рыбопромышленник М.М. Лори. В 1925/26 г. Дальморепродукт был ликвидирован, его предприятия объединены с Дальгосрыбпромом, сотрудничество с Лори было прекращено. В декабре 1924 г. было организовано Приамурское золотопромышленное общество, учредителями которого выступали Николаевский-на-Амуре уездисполком, кооперативное общество «Работник» и местные золотопромышленники[202].

Дальбюро ЦК РКП(б) стало осуществлять, вместо частичной денационализации в рамках нэпа, национализацию частных предприятий, в первую очередь имевших особое значение в хозяйственной деятельности региона. Национализации подверглись серебросвинцовые рудники Бриннера в бухте Тетюхэ; золотопромышленные предприятия Орской (бывшей Oхотской) компании; каменноугольные копи Приморья; Хабаровская и Читинская электростанции, спичечные фабрики в Амурской и Приморской губерниях; консервный, винокуренный, мыловаренный заводы; все основные предприятия обрабатывающей промышленности.

Национализации в первую очередь подлежали: предприятия, национализированные еще в 1918 г.; бездействующие предприятия; дальневосточные филиалы фирм, национализированные ранее в РСФСР; рентабельные предприятия легкой промышленности и крупные предприятия, имевшие важное для экономики региона значение. Государство национализировало наиболее крупные промышленные предприятия и, не имея возможности обеспечивать производственную деятельность мелких предприятий, через губисполкомы сдавало их в аренду, как кооперации, так и частным предпринимателям.

В отличие от прочих регионов СССР на территории ДВО, отрезанной в годы гражданской войны и интервенции от центра страны и не терявшей связи с мировым рынком, в первой половине 1920-х гг. сохранялось хождение золотой монеты и валюты. В денежном обращении использовались золотые монеты царского образца, царская разменная монета; в При­морье значительное распространение получила японская иена (банкноты японского «Чосен-Банка»).

После сoветизации края государственные финансовые органы стали поступательно проводить политику внедрения в денежное обращение края советских дензнаков на основе декрета ЦИК и СНК СССР от 3 августа 1923 г. «О денежном обращении на Дальнем Востоке»[203]. В июле 1923 г. был установлен неблагоприятный для физических лиц официальный курс обмена японской иены, с 1 декабря 1923 г. был прекращен её прием в кассы Наркомата финансов. Одновременно происходило внедрение червон­ца, выпуск советского банкового и билонного серебра. В апреле 1924 г. устанавливается выкупной курс на монету дорево­люционного образца, с мая 1924 г. начинается внедрение советских казначейских знаков. Вследствие практического воплощения данных мероприятий бо́льшая часть японской иены и монет царского образца посредством контрабанды сосредоточивалась за границей, меньшая часть поступала согласно официальному обменному курсу в Наркомфин. С 1 января 1925 г. было прекращено хождение серебра старой чеканки[204]. В 1925 году окончательно было запрещено обращение на внутреннем рынке драгоценных металлов и иностранной валюты, и денежное обращение на Дальнем Востоке РСФСР перестало отличаться от денежного обращения других частей СССР. Унификация денежного обращения в ДВО в соответствии с общесоюзными нормами совпала с завершением денежной реформы в СССР. На территории СССР была введена единая система денежного обращения, и необходимость сохранения особых условий на Дальнем Востоке отпала.

К концу 1925 г. стала действовать введенная в конце 1922 г. монополия государства на внешнюю торговлю. Удельный вес частных предприятий в импорте из-за границы сократился в 1925 г. по отношению к 1923 г. с 52% до 0,1%. Основным фактором ее утверждения послужило введение лицензионной системы. В результате ее внедрения обеспечивался контроль государства над каждой крупной импортно-экспортной операцией.

Доля государственных предприятий в оптовой торговле ДВО возросла с 18% общего оборота в 1922/23 г. до 36% в 1924/25 г. (удельный вес частных предприятий снизился с 58% до 32%). Расширение государственной оптовой торговли во внутреннем обороте ДВО было обусловлено открытием филиалов трестов и синдикатов Наркомата торговли. Постепенно увеличивалась и доля государственных заведений в розничном товарообороте (с 2,2% в конце 1923 г. до 6,2% в начале 1925 г.), хотя количественно частник преобладал в розничной торговле (95% в конце 1923 г., 88% в начале 1925 г.). Однако на государственные заведения в розничной торговле приходилось 50,7% всей суммы товарооборота ДВО в конце 1923 г.; 61,6% — в начале 1925 года[205].

Местные органы власти с каждым годом увеличивали налогообложение на частных предпринимателей: в 1924 г. — 23,5%, в 1925 г. — 32,6% годового дохода (рабочие и служащие выплачивали соответственно 9% и 10% годового дохода). С частных предпринимателей взимались налогообразные сборы (повышенная арендная плата за производственные и жилые помещения, за коммунальные услуги, оплата обучения детей). В общем итоге частные предприниматели отдавали более 45% своего дохода на выплату различных налоговых выплат. В целом социальный вес частного предпринимательства в регионе в 1922–1925 гг. был более высоким, чем в целом по стране, но он имел сравнительно незначительные объемы в общем рыночном товарообороте ДВО[206].

По мере укреплений позиций государства в экономике региона местные органы власти активизировали с 1923/24 г. давление на частный капитал в тех сферах хозяйственной деятельности, где он конкурировал с государственными и кооперативными заведениями. Первоначально были отстранены русские посредники иностранных кампаний на получение концессий для лесоразработок. Частные предприниматели постепенно, но неуклонно, по мере укреплений позиций государственной и кооперативной торговли, вытеснялись из торгового оборота ДВО. Объем валовой продукции и ее стоимость в частнокапиталистическом секторе промышленности ДВО уменьшился с 33% в 1923/24 г. до 16% в 1924/24 году. В 1922/23 г. частный сектор в торговом обороте ДВО составлял 57,6%, в 1925/26 г. — 25,6% (за эти годы внутренний товарооборот края увеличился с 138 млн. руб. до 173 млн. руб.)[207].

При отсутствии значительных капиталовложений государства и ограниченных местных финансовых резервов, изолированности внутреннего рынка региона от остальных территорий государства уровень довоенного промышленного производства в крае был восстановлен лишь частично. В 1923/24 г. размер бюджета ДВО составлял 12,4% к довоенному, в 1924/25 г. — 18,4%, в 1925/26 — 20,2%. Золотопромышленность к 1926 г. была восстановлена на 40% от довоенного уровня, обрабатывающие отрасли — на 61,8%, остальные отрасли — на 62%, грузооборот Амурского речного бассейна не превышал 30% от довоенного уровня. Вместе с тем, объем валовой продукции в лесопромышленности ДВО в 1925/26 г. составил 157,5% уровня 1913 г., в рыбной — 133,7% и 208,6% — в угольной[208].

В 1923–1925 гг. на железных дорогах было восстановлено и капитально переоборудовано более 300 мостов, грузооборот Уссурийской железной дороги в 1925/26 г. превысил довоенный уровень на 25%, Читинской — был восстановлен на 75% от уровня 1913 года. Быстрыми темпами отстраивались и вводились эксплуатацию морские порты Владивостока, Николаевска-на-Амуре, Советской Гавани. Грузооборот, пассажирские перевозки и фрахтовая выручка Владивостокского порта в 1925 г. превысила уровень 1913 г. (число морских судов составляло 1/3 от довоенного уровня). В 1925/26 г. основной судоремонтный завод в ДВО (Дальзавод) впервые после окончания гражданской войны обеспечил прибыль по итогам финансового года.

Особое значение в экономике края в восстановительный период приобрел экспорт леса после принятия Совещанием по делам Дальнего Востока при СТО в августе 1923 г. комплекса мер по расширению экспорта древесины. В 1924/25 г. было заключено 75 договоров с 24 фирмами. Лес экспортировался, помимо Японии и Китая, в Южную Африку, Сирию, Египет, Англию. В 1926/27 г. экспорт древесины в крае в 15 раз превысил довоенный уровень. ДВК стал третьим по объему экспорта леса регионом СССР.

В рыбной промышленности была регламентирована деятельность японских компаний, создана государственная промышленность. В 1925/26 г. по объему продукции в рыбопромышленности Дальнего Востока государственный и кооперативный секторы составляли 33,1%, частный русский — 16,5% и 47,4% — японские компании[209].

В цензовой промышленности ДВК в 1927/28 г. действовало 189 заведений (среднегодовое число занятых лиц — 20,6 тыс., рабочих — 17,7 тыс., стоимость валовой продукции в ценах 1926/27 г. — 91,7 млн. руб., стоимость основных производственных фондов — 70,6 млн. руб.). В 1928/29 г. цензовая промышленность ДВК насчитывала 186 заведений (23,7 тыс. занятых лиц, 20,6 тыс. рабочих, 99,1 млн. руб. — стоимость валовой продукции в ценах 1926/27 г., 79 млн. руб. — стоимость основных производственных фондов). Торговые заведения ДВК (без районов Забайкалья) насчитывали в 1927/28 г. 7081 единицу: 891 — государственные, 1307 — кооперативные, 4883 — частные. Их годовой торговый оборот составлял 437,9 млн. руб. На долю государственных торговых заведений приходилось 154,2 млн. руб., кооперативных — 196,5 млн. руб., частных — 87,2 млн. рублей. К 1927/28 г. частный сектор в экономике ДВК составлял 22,8% крупной (цензовой), 82,2% мелкой (нецензовой) промышленности, 46,6% в общем объеме промышленного производства, 83,2% в рыболовстве[210].

К 1 января 1927 г. в ДВК на предприятиях цензовой промышленности было занято 16,6 тыс. рабочих. Удельный вес рабочих цензовой промышленности ДВК (0,7% к числу рабочих данной группы производства СССР) превышал показатели только по республикам Средней Азии (0,1–0,6%). На предприятиях цензовой промышленности СССР в начале 1927 года было занято 2,37 млн. рабочих: в девяти центральных промышленных губерниях — 912,4 тыс. рабочих (в том числе в Московской губернии — 426,0 тыс. рабочих); в УССР — 537,0 тыс.; в северо-западном районе РСФСР — 260,7 тыс. (в том числе в Ленинграде — 223,1 тыс.). В восемнадцати центрально-земледельческих губерниях РСФСР по данным ЦСУ в том же году было задействовано 190,9 тыс. рабочих, на предприятиях Урала — 150,8 тыс., на Северном Кавказе — 82,2 тыс. рабочих. Далее располагались: Закавказье — 61,4 тыс., Сибирь — 48,4 тыс., БCСР — 27,6 тыс., Узбекистан — 13,6 тыс., Казахстан — 10,2 тыс., Туркменистан — 2,4 тыс., Киргизская автономная республика — 861, прочие автономные республики и области — 56,3 тыс. рабочих[211].

В сельской местности отличительной особенностью социальной политики государства являлось невмешательство органов власти в хозяйственную деятельность крестьянства. Крестьянство самостоятельно устанавливало стратегию и тактику ведения хозяйства (выбор возделываемых культур, реализацию продукции, наем рабочей силы, аренду посевных площадей и сельхозтехники и т.п.), сохранило собственность на все средства производства (свободное право пользования землей), в значительной степени определявшие производительность и товарность крестьянских хозяйств. В общем итоге, до начала проведения коллективизации, характер землепользования и хозяйственной деятельности сельского населения на Дальнем Востоке изменился в восстановительный период по сравнению с дореволюционным временем в незначительной степени.

Вместе с тем, с начала 1920-х гг. государство активно поощряло развитие всех видов кооперации. Непосредственное руководство кооперативным движением в крае осуществляли кооперативные комиссии при Дальбюро, губкомах и укомах партии. В декабре 1925 г. для координации деятельности всех видов кооперации был образован Дальневосточный межкооперативный совет, в начале1926 г. — три окружных межкооперативных совета. Тем самым, общее построение и формы руководства кооперацией на Дальнем Востоке стали едиными, как и по СССР. К началу 1923 г. в сети потребительской кооперации (без Камачатки) функционировало 253 общества, в апреле 1925 г. — 452. В восстановительный период активно развивались и другие формы кооперации: кредитные товарищества (в октябре 1925 г. — 151), промысловые (Дальохотсоюз в 1924 г. объединял 3 райохотсоюза, 29 товариществ, охватывал 32 тыс. охотников), производственно-подсобные товарищества (машинные, мелиоративные, пчеловодные) и товарищества по переработке сельскохозяйственной продукции (в октябре 1925 г. — 187). В начале1926 г. сельскохозяйственная кооперация в ДВО охватывала 29% крестьянских хозяйств.

В 1923–1925 гг. коллективные хозяйства на Дальнем Востоке РСФСР преимущественно образовывались в форме артелей и товариществ (в Сибири, напротив, быстро росло число ТОЗов за эти годы). В октябре 1925 г. в ДВО функционировало 231 коллективное земледельческое хозяйство (178 артелей, 38 коммун и 15 товариществ по совместной обработке земли)[212]. С началом индустриальной модернизации частное предпринимательство стало активно вытесняться из всех сфер экономики, соответственно активнее стали внедряться и коллективные формы деятельности в сельском хозяйстве.

В соответствии с указаниями ЦК ВКП(б) и СНК СССР, ВСНХ местные органы власти разработали основные положения «Плана капитального строительства на десятилетие 1926/27–1935/36 гг.», многие положения которого были положены в основу первого пятилетнего плана, только контрольные цифры были пересмотрены в сторону значительного увеличения. В первом пятилетнем плане индустриализация определялась как ускоренное развитие собственной (не импортируемой) промышленности, прежде всего машиностроения, энергетики, химической промышленности, металлургии.

Расширенный вариант пятилетнего плана в ДВК (1928/29–1932/33) предусматривал вовлечение в процесс коллективизации не менее 70% переселен­цев (контрольные цифры предусматривали 35%), расширение посевных площадей совхозов на 685 тыс. га (первоначально — на 221 тыс. га), вовлечение в коллективизацию крестьян-старожилов на 40% (ранее — на 18%). В рыбной промышленности планировалось достичь стоимости валовой продукции на 216 млн. руб. (первоначально — на 133 млн. руб.), в угольной промышленности намечалось добыть 5285 тыс. т (ранее — 3241 тыс. т). Городское население должно было увеличиться за пяти­летку с 499 тыс. до 800 тыс. чел., в капитальное строительство в общей сложности планировалось вложить 2608 млн. руб. (первоначально — 1391 млн. руб.) и т.п.[213]. Для ДВК панировался высокий рост основных фондов промышленности — 830% за первую пятилетку (в среднем по стране — 289%), валовой продукции промышленности — 521% (по стране — 270%)[214].

Реализация первого пятилетнего плана в ДВК предусматривала привлечение значительных дополнительных ресурсов (людских и материальных). Правительство направило в 1928–1932 гг. в край ассигнования по всем видам расходов (без учета средств НКО, НКВД и Дальстроя) на сумму 1,05 млрд. руб., в том числе в промышленность 454,4 млн. руб. (в ценах 1933 г.). В то время как на развитие промышленности, транспорта и социальной инфраструктуры в 1923–1928 гг. край получил всего 148 млн. руб. бюджетных средств (74 млн. руб. из этой суммы были выделены в 1928 г.)[215].

ХVII партконференция 1932 г. указывала: «Основной и решающей задачей второй пятилетки является завершение реконструкции всего народного хозяйства, создание новейшей технической базы для всех отраслей народного хозяйства». Для ДВК в период второй пятилетки Госплан СССР ставил следующие задачи: «ДВК должен во втором пятилетии создать собственную аграрно-индустриальную базу. Значительное развитие получает угледобыча, нефтедобыча, переработка нефти, судостроение, оборонные предприятия, лесная промышленность. Одной из главнейших задач второго пятилетия для ДВК должно явиться создание собственной прочной продовольственной базы. Значительное развитие должна получить золотопромышленность. Ключом к освоению громадных богатств ДВК должно служить транспортное строительство, пионерное в особенности»[216].

Плaн капитального строительства ДВК на вторую пятилетку (1933–1937) определялся суммой 4,1 млрд. руб. (986 млн. руб. — на развитие тяжелой промышленности, 1,3 млрд. руб. — на железнодорожное строительство, 222,6 млн. руб. — на машиностроение)[217]. Планировалось построить более 100 промышленных объектов, увеличить добычу угля в 3,3 раза, выработку электроэнергии — в 5,3 раза, производство цемента — в 7,7 раз. Более трети вложений направлялись на развитие новых отраслей промышленности, одна пятая ассигнований шла на реконструкцию транспорта; около половины вложений выделялись новым предприятиям (сданным в эксплуатацию или достраивавшимся). В период второй пятилетки объем капитальных вложений в экономику ДВК превысил плановые показатели и составил 7,8 млрд. руб. (2,5 млрд. руб. — в промышленность, в том числе в тяжелую индустрию — 2,0 млрд. руб.)[218].

Характерные черты плана индустриализации СССР — быстрый и планомерный рост крупной промышленности при первоочередном развитии отраслей тяжелой индустрии, реконструкция существовавших предприятий на базе электрификации — нашли свое отражение в регионе. Специфика промышленной модернизации края заключалась в особой промышленной специализации, обусловленной экспортным и военно-промышленным характером продукции. В условиях модернизации экономики страны Дальний Восток РСФСР обеспечивал валютные поступления в госбюджет (экспорт рыбы, леса, золотодобыча), тем самым частично восполняя недостаток финансовых средств в регионе. Высокими темпами развивались военно-оборонная, лесозаготовительная, угледобывающая, золотодобывающая и рыбная отрасли промышленности. При реализации данных задач государство испытывало недостаток в трудовых ресурсах в регионе — поэтому важнейшим аспектом социальной политики в крае стало широкомасштабное привлечение рабочей силы из других районов страны.

Если в восстановительный период экономическая политика государства на Дальнем Востоке определялась предоставлением региону широкой самостоятельности в установлении направлений хозяйственной деятельности на основе принципов нэпа, то с началом проведения политики индустриализации и коллективизации главные направления экономической политики в регионе диктовались военно-политическими приоритетами советского государства.

Мероприятия по модернизации промышленности на Дальнем Востоке формировалась на основе постановлений ХIV и ХVI партийного съезда, резолюции I Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности, решений ХVII партконференции, постановлений бюро Далькрайкома (август-октябрь 1927 г.) «О пятилетнем плане народного хозяйства ДВК», постановления ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г. «О реорганизации управления промышленностью». По преобразованию сельского хозяйства — на основе постановлений ХV партийного съезда, постановлений ноябрьского пленума ЦК ВКП(б) 1929 г., постановления ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. «О темпах коллективизации и мерах помощи государства кол­хозному строительству», постановления ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством», секретной инструкции от 4 февраля 1930 г. Президиума ЦИК «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства», директивы 1930 г. ЦК ВКП(б) «О коллек­тивизации»[219].

Сущность этих директив для функционирования промышленности сводилась к усилению централизованного начала в управлении (упорядочение системы планирования, финансирования, единой технической политики, контроля, разукрупнения хозяйственных органов). Для функционирования сельского хозяйства — к переходу от мелкого крестьянского производства к крупному сельскохозяйственному производству; к коллективной обработке земли на основе интенсификации и машинизации земледелия[220]; к устранению диспропорции между производственными возможностями мелкого крестьян­ского хозяйства и потребностями страны; к ликвидации кулачества и единоличных крестьянских хозяйств; к высоким темпам массовой коллективизации; к отнесению Дальнего Востока к третьей группе незерновых районов, срок завершения кол­лективизации в которых отодвигался до весны 1933 г.

Коренное изменение управления промышленностью на Дальнем Востоке было связано с расформированием ВСНХ СССР и образованием трех наркоматов — Наркомтяжпрома, Наркомлегпрома и Наркомлеспрома. В апреле 1932 г. Далькрайком принял постановление «О реорганизации Далькрайсовнархоза в краевое управление легкой промышленности и выделении уполномоченного Наркомтяжпрома», в мае 1932 г. — постановление «Об организации управления уполномоченного Наркомтяжпрома по ДВК»[221].

Данные постановления разукрупняли управление промышленностью и усиливали влияние центральных органов власти на решение хозяйственных органов на местах системой уполномоченных союзных наркоматов. Если к 1928 г. по подчиненности промышленность ДВК делилась на союзную, республиканскую, краевую, окружную, то к концу 1932 г. вся промышленность находились в ведение наркоматов, кооперативных объединений и местных советов. Крупная металлопромышленность, угольная, нефтяная, цветная, золотодобывающая отрасли индустриального сектора экономики, судоремонт, производство стройматериалов, геологические изыскания, подготовка научно-технических специалистов объединялись аппаратом уполномоченного Наркомтяжпрома

Практика объединения государственных предприятий в тресты (Госрыбтрест, Дальзолото, Дальуголь, Примуголь, Дальлес), применявшаяся Дальбюро в восстановительный период, активно продолжилась и в годы индустриализации. Тресты окончательно стали основными производственными единицами в системе управления промышленностью и производственно-отраслевого функционирования[222].

В рыбной промышленности ДВК функционировали обособленные тресты Акционерное Камчатское общество (АКО), Акционерное Сахалинское общество (АСО), Дальгосрыбтрест (ДГРТ), Кработрест, Рыболовецкая кооперация. Данные тресты (кроме АКО и АСО) входили в ведение уполномоченного союзного треста Союзрыба по ДВК. АКО и АСО занимались комплексным освоением естественных богатств Камчатки и Сахалина — выловом рыбы и морепродуктов, зверобойным промыслом, лесозаготовками, консервным производством, угледобычей, дорожным строительством. С разукрупнением Союзрыбы на Дальнем Востоке было образовано Всесоюзное объединение Востоксоюзрыба с центром в г. Хабаровске. Этому крупному объединению подчинялись ДГРТ, Амурский Госрыбтрест — АГРТ (выделен из состава ДГРТ), Камчатрыба, Сахалинрыба, Кработрест, Трест малого рыболовства. В 1932 г. трест Востоксоюзрыба стал именоваться Востокрыба и вошел в ведение аппарата уполномоченного Наркомснаба СССР.

В золотодобывающей промышленности СССР вместо единого «Союззолота» создавались всесоюзные объединения. В 1931 г. в г. Иркутске было образовано Всесоюзное объединение Востокзолото, куда вошел и трест Дальзолото. В ноябре 1932 г. вместо Дальзолото учреждены два треста — Амурзолото (с центром в г. Благовещенске) и Приморзолото (с центром в г. Хабаровске). Им подчинялись приисковые управления. С упразднением ВСНХ в 1932 г. дальневосточные тресты перешли в подчинение к уполномоченному Наркомтяжпрома.

Предприятия лесозаготовительной и деревообрабатывающей промышленности с 1928 г. входили в тресты союзного значения — Дальлес, Крайлесотрест, Транслес. В конце 1930 г. было образовано Всесоюзное объединение Дальлеспром, в него вошли все лесозаготовительные и деревообрабатывающие предприятия (кроме предприятий железнодорожного транспорта). В августе 1932 г. Далькрайком ВКП(б) принял постановление о реорганизации Дальлеспрома, вместо него создавались четыре лесных треста, подчиненных аппарату уполномоченного Наркомлеспрома.

В угольной промышленности с 1928 г. действовал союзный трест Дальуголь. В конце 1929 г., в рамках политики разукрупнения управления промышленностью, в г. Новосибирске учрежден трест Востокуголь. Трест Дальуголь был расформирован, в ДВК создавалось Дальневосточное районное управление Востокугля с местопребыванием в г. Артеме. Угольными разработками на Камчатке и Сахалине ведали АКО и АСО. Фактически угольная промышленность в крае была разобщена по ведомствам. В 1931 г. Далькрайком ВКП(б) и Далькрайисполком на время добились восстановления треста Дальуголь, с подчинением его ВСНХ, а для добычи местных углей — создания треста Крайуголь. Но в начале 1932 г., в связи с расформированием ВСНХ, Дальуголь был разделен на два треста — Дальтрансуголь, с подчинением его Наркомату путей сообщения и Дальуголь, с подчинением Наркомтяжпрому (рудники Сучана и Сахалина).

Управление легкой промышленностью в ДВК осуществлялось уполномоченным Наркомлегпрома. Ему подчинялись: «Швейтрест», «Полиграфтрест», спичечная фабрика «Искра» (г. Благовещенск), Амурский и Приморский кожевенные заводы, все промышленные предприятия районного значения, ранее подчиненные райисполкомам, Кустпромкооперация. На Далькрайком возлагался контроль над проведением политики индустриализации в крае. Предприятия местной промышленности, не вошедшие в тресты союзно-краевого значения, передавались Кустпромкооперации и райисполкомам[223].

За первые две пятилетки (1928–1937) экономика ДВК приобрела отчетливо выраженный промышленный характер производства. Удельный вес валовой промышленной продукции во всей структуре общественного производства региона составлял в 1913 г. — 32,1%; в 1927/28 г. — 37%; в 1931 г. — 67% и 80,4% в 1937 году. Темпы прироста промышленной продукции в регионе к концу 1930-х гг. превысили средние показатели по СССР (соответствующие цифры по стране: в 1913 г. — 42,1%; 1927/28 г. — 54,5%; 1931 г. — 70,7%; 1937 г. — 77,4%). Удельный вес валовой продукции крупной промышленности ДВК возрос с 0,86% в 1923 г. (от общесоюзной) до 1,2% в 1937 г. (стоимость основных производственных фондов увеличилась с 0,62% до 1,71%)[224].

К концу первой пятилетки ДВК окончательно утвердился в качестве одной из важнейших экспортных территорий государства. Экспорт из края в 1932 г. вырос по отношению к 1929 г. на 220,8%, добыча золота — на 420%, обеспечивая 10,6% союзного экспорта. Вылов рыбы увеличился с 1,8 млн. ц в 1929 г. до 4,5 млн. ц в 1932 г. (до 24% общесоюзного улова); заготовка леса — с 2,5 млн. м³ в 1929 г. до 8,3 млн. м³ в 1932 г. (до 3,8%). Стоимость заготовленной пушнины возросла с 4,8 млн. руб. в 1929 г. до 8 млн. руб. в 1932 г. (до 1,8%). Добыча угля за этот же период повысилась с 1,2 млн. т до 4,4 млн. тонн[225].

Показатели развития промышленности Дальнего Востока в период индустриальной модернизации общества отражают не только резкое увеличение количества валовой продукции, но и качественность произошедших изменений в структуре производства. В золотоплатиновой промышленности стоимость основных производственных фондов (в ценах соответствующих лет на конец года) выросла с 15 млн. руб. в 1927/28 г. до 28,8 млн. руб. в 1932 г. и 68,3 млн. руб. в 1936 году. Стоимость произведенной валовой продукции в ценах 1926/27 г. повысилась с 10,4 млн. руб. в 1913 г. и 6,1 млн. руб. в 1927/28 г. до 13,9 млн. руб. в 1932 г. и 39,7 млн. руб. в 1936 году. При этом численность занятых в производстве драгоценных металлов в крае за период 1928–1936 гг. существенно не изменилась (возросла с 6,7 тыс. рабочих до 7,7 тыс.). Значительное увеличение стоимости валовой продукции (в 6,5 раза) и основных производственных фондов (в 4,5 раза) в золотопромышленности ДВК в 1928–1936 гг. при незначительном повышении количества занятых на производстве рабочих (в 1,1 раза) за этот период является прямым следствием перехода от старательского метода добычи золота к машинному дражному производству драгметаллов. В 1932 г. на долю механизированной добычи золота в крае приходилось более 50% валовой продукции золотопромышленности ДВК.

Столь же значимы были масштабы изменений в машиностроении региона — отрасли, отражающей уровень индустриального развития отдельной территории. Число предприятий машиностроения на Дальнем Востoке России увеличилось с 2-х в 1913 г. и 4-х в 1927/28 г. до 10-ти в 1932 г. и 29-ти в 1936 г.; количество занятых в них рабочих выросло с 590 человек в 1913 г. и 1,3 тыс. чел. в 1927/28 г. до 3,2 тыс. чел. в 1932 г. и 8,2 тыс. чел. в 1936 году. Стоимость произведенной валовой продукции (в ценах 1926/27 г.) предприятий машиностроения Дальнего Востока увеличилась с 1,3 млн. руб. в 1913 г. и в 1927/28 г. до 22,8 млн. руб. в 1932 г. и 106,7 млн. руб. в 1936 году. Стоимость основных производственных фондов повысилась с 12,5 млн. руб. в 1913 и 1927/28 гг. до 21,2 млн. руб. в 1932 г. и 247,6 млн. руб. в 1936 г.

Основу машиностроения ДВК составляло судостроение. В 1932 г. судостроительная отрасль насчитывала 5 предприятий, на которых было занято 3,1 тыс. рабочих, стоимость ее основных производственных фондов составляла 20,7 млн. руб., стоимость валовой продукции — 21,7 млн. рублей. В 1936 г. судостроение ДВК включало в своем составе 9 предприятий, 6,4 тыс. рабочих (стоимость основных производственных фондов равнялась 50,8 млн. руб., стоимость валовой продукции — 91,8 млн. руб.)[226].

Основные показатели крупной промышленности Дальнего Востока (государственной и кооперативной) значительно увеличили свое значение за три года третьей пятилетки (1938–1940) в энергетике, нефтепереработке, деревообработке, в пищевой, рыбной и швейной промышленности. Количество электростанций в Хабаровском крае выросло с 69 в начале 1938 г. до 259 в конце 1940 года. Стоимость основных производственных фондов в энергетике края возросла за этот период с 25,9 млн. руб. до 59,6 млн. руб., стоимость валовой продукции (в ценах 1926/27 г.) — с 3,8 млн. руб. до 10,1 млн. рублей. В нефтеперерабатывающей промышленности Хабаровского края стоимость основных производственных фондов в 1938–1940 гг. повысилась с 35,3 млн. руб. до 74,1 млн. руб., стоимость валовой продукции (в ценах 1926/27 г.) — с 6,9 млн. руб. до 22,4 млн. руб.

Деревообрабатывающая промышленность Хабаровского края за годы третьей пятилетки увеличила стоимость основных производственных фондов с 22,3 млн. руб. в начале 1938 г. до 57,3 млн. руб. в конце 1940 г.; стоимость валовой продукции (в ценах 1926/27 г.) — с 39,2 млн. руб. до 82,5 млн. рублей. В пищевой промышленности стоимость основных производственных фондов за этот период повысилась с 132,,9 млн. руб. до 447,1 млн. руб.; стоимость валовой продукции (в ценах 1926/27 г.) — с 159 млн. руб. до 250,6 млн. рублей. В рыбопромышленности (составной части пищевой) стоимость основных производственных фондов возросла с 60 млн. руб. до 329 млн. руб.; стоимость валовой продукции (в ценах 1926/27 г.) — с 69,8 млн. руб. до 111,2 млн. рублей.

В мeлкой государственной и кооперативной промышленности Хабаровского края число предприятий в 1938–1940 гг. увеличилось в два раза (с 2,2 тыс. до 4,4 тыс.), среднегодовое количество рабочих — с 8,1 тыс. до 11,8 тыс. чел. Стоимость валовой продукции (в ценах 1926/27 г.) возросла за этот период с 41,6 млн. руб. до 112,7 млн. рублей. В промышленности промысловой кооперации Хабаровского края стоимость валовой продукции за годы третьей пятилетки повысилась с 30,6 млн. руб. до 44,7 млн. руб.; на предприятиях лесной кооперации — с 8,8 млн. руб. до 10,7 млн. рублей[227].

Возникновение новых промышленных центров в период индустриализации изменило экономическую географию края — быстрыми темпами развивались не только южные районы уже функционировавшего промышленного производства, но и Северный Сахалин, Колыма, Чукотка, северные районы Хабаровского края и Амурской области — территории, где до 1930-х гг. не были развиты отрасли промышленной индустрии.

Отличительной чертой индустриальной модернизации региона являлись стремительные темпы развития его транспортной инфраструктуры. Обладая огромной территорией, протяженной морской береговой линией (22 тыс. км) и судоходной речной сетью Дальний Восток к концу 1932 г. располагал всего 2,6 тыс. км железных дорог (2,4% ко всей сети СССР), 49 морскими судами, 76 единицами речного тягового флота, 638 км шоссейных дорог. В 1932–1934 гг. началось освоение Северного морского пути: экспедиции О.Ю. Шмидта на ледоколе «Сибиряков» из Архангельска в Петропавловск-Камчатский и грузовом пароходе «Челюскин» из Архангельска во Владивосток (неудачная); поход ледокола «Литке» в одну навигацию из Владивостока в Ленинград. С 1932 г. началось широкомасштабное железнодорожное строительство: второго пути Транссиба в крае (1,7 тыс. км); железной дороги Хабаровск—Комсомольск-на-Амуре (351 км); Байкало-Амурской магистрали (длина дороги определялась приблизительно в 1,65–1,72 тыс. км). Развитие транспортной сети Дальнего Востока было обусловлено необходимостью укрепления военно-экономического потенциала края, одновременно оказывая влияние на формирование социальной инфраструктуры.

Изъяны индустриальной политики в крае проявились уже при реализации первого пятилетнего плана в ДВК. Основной пробел в индустриальном развитии региона заключался в усилившейся деформации между различными секторами общественного производства. При огромном размахе и стремительных темпах развития некоторых отраслей хозяйства (золотодобыча и вылов рыбы), ДВК в 1932 г. характеризовался низким уровнем энерговооруженности (мощность электростанций — 0,02 клв. на жителя, в СССР — 0,035 клв.),недостатком рабочей силы в промышленности и на транспорте, сырьевой направленностью производства. Высокосортное консервирование составляло только 13,3% улова рыбы, лесопильные заводы перерабатывали только 21,6% крупного пиломатериала, отсутствовало брикетирование угля.

Быстрый рост городов и рабочих поселков, высокие масштабы промышленного переселения (только 132 тыс. чел. по плану 1932 г.), недостаточные ассигнования в развитие социальной инфраструктуры региона обусловили низкий уровень обеспечения рабочей силы жилой площадью, коммунальными услугами и услугами здравоохранения. Жилищная норма в крае на человека в 1932 г. достигала 3,5 кв. м., в среднем в ДВК на 10 тыс. чел. приходилось 2,5 врача (в СССР — 4 врача); водопроводы имелись только в четырех крупных городах, канализация отсутствовала. В начале 1930-х гг. ДВК продолжал испытывать дефицит по основным видам продовольствия. Завоз хлеба, мяса, жиров, овощей составлял в 1931 г. 50% годовой потребности края в продовольствии; в 1932 г. — 72% годовой потребности. Собственное производство не обеспечивало потребностей стремительно возраставшего населения[228].

Отставание темпов развития социальной сферы (объектов социальной инфраструктуры) не являлось сознательной стратегией государства, а определялась высокими темпами военно-индустриального строительства при ограниченных финансовых возможностях и значительных масштабах переселения в край в условиях огромной территории Дальнего Востока. По оценкам Далькрайплана ДВК в 1932 г. располагал разведанными запасами 587 млн. т. угля (в 1932 г. они использовались на 0,8%), 295 млн. т. нефти (на 0,1%), 220 млн. куб. м леса (на 4,5%). Разведанные ресурсы цинка и свинца в том же году составляли 410 тыс. т. (эксплуатировались только на 5,0%), рыбы — 25 млн. ц. (на 18,0%). Запасы торфа (569 млн. куб. м), железных руд (70 млн. т) и гидроресурсов (36 млн. лошадиных сил) не эксплуатировались вообще.

Из общей суммы капиталовложений в структуру общественного производства в 1928–1933 гг. — 67% вкладывалось в производство средств производства. Показатель доли капиталовложений (32%) в производство предметов потребления и развитие социальной инфраструктуры в 1,5 раза уступал общесоюзному проценту. Увеличение численности городского населения опережало показатели роста жилищного фонда (за 1928–1937 гг. численность населения городов возросла на 89%; жилищный фонд на 29%; за первую пятилетку в крае введено в эксплуатацию 256,7 тыс. м² жилья; за вторую — 457,9 тыс. м²)[229].

При невысокой плотности населения края, его рассредоточении по огромной территории, появлении новых населенных пунктов количество учреждений социальной сферы обслуживания населения должно было увеличиваться более высокими темпами, чем численность работавших в них квалифицированных кадров и обслуживаемого населения.

Данная взаимосвязь в регионе отчетливо проявляется в формировании сети учреждений народного образования, развитию которого государство отдавало приоритет среди других отраслей нематериальной сферы производства. Количество школ различных ступеней в ДВК возросло за годы первой пятилетки на 65,7% (с 1,5 тыс. до 2,3 тыс.), учащихся в них — на 55,1% (с 138,8 тыс. до 251,7 тыс.), преподавателей — на 57,1% (4,3 тыс. до 7,5 тыс.). Таким образом, число школ различных ступеней в крае (при соответствии роста численности учащихся повышению количества преподавательских кадров в регионе) увеличивалось более быстрыми темпами, чем обеспеченность их учениками и квалифицированными кадрами педагогов вследствие появления многих новых населенных пунктов и незначительного развития системы образования в старых. Большинство школ в крае в 1930-е гг. было малокомплектным — в пределах 122–144 ученика на одну школу (в СССР — 178–181 учеников)[230].

Рост сети социальных учреждений в регионе (школ различных ступеней, высших учебных заведений, учреждений здравоохранения, культуры и т.п.) в рамках высоких темпов индустриализации и значительных размеров привлечения рабочей силы должен был превышать средние показатели по густозаселенным районам страны. Капиталовложения же в развитие социальной инфраструктуры региона были на порядок ниже, чем в европейских районах страны. Правительство, при общем дефиците источников финансирования индустриализации, проблему привлечения рабочей силы в регион решало не за счет расширения сферы социального обслуживания, а посредством переселенческой политики и более высокого уровня зарплаты, чем в среднем по стране. Развитие социальной сферы не являлось приоритетом развития, осуществлялось в рамках обеспечения самых необходимых потребностей населения.

В целом же социальная инфраструктура региона за годы индустриальной модернизации развивалась стремительными темпами с различным опережением или отставанием от общероссийских показателей. Численность всех типов школ в ДВК в 1937 г. увеличилась в сравнении с 1927 г. в 1,5 раза — с 1,58 тыс. до 2,45 тыс. (по РСФСР — в 1,35 раза, с 80,2 тыс. до 108,5 тыс.); количество учащихся в них — в 2,5 раза, с 147,8 тыс. до 373,2 тыс. (по РСФСР — в 2,4 раза, с 7 468,6 тыс. до 18 843,4 тыс.).

Количество высших и средних специальных учебных заведений в крае (вузов, рабфаков и техникумов) выросло в 1928–1936 гг. в 2,7 раза: вузов с 1 до 7, рабфаков с 2 до 6, техникумов с 20 до 49. Число студентов в них — в 2,2 раза (с 5,5 тыс. до 12,1 тыс.); преподавателей — в 1,9 раза (с 515 до 985). (В ДВО в начале 1923 г. было два вуза: Государственный Дальневосточный университет во Владивостоке /ГДУ/ и Государственный Институт народного образования в Чите /ИНО/. В сентябре 1923 г. ИНО, в марте 1923 г. преобразованный в Читинский государственный университет, присоединен к ГДУ. В 1931 г. число вузов в ДВК дoстигло 11 , но концу 1930-х гг. их количество за счет реорганизации понизилось до 7 единиц)[231]. В среднем по РСФСР в 1928–1937 гг. число высших и средних специальных учебных заведений и учащихся в них возросло в 3,7 раза. Темпы количественного роста квалифицированных специалистов в регионе значительно опережали как показатели по СССР, так и параметры выпуска специалистов учебными заведениями ДВК. За 1926-1939 гг. числo инженеров в регионе увеличилось в 33 раза (по СССР — в 1,7 раза), научных работников — в 34 раза (по СССР — в 7,1 раза), агрономов — в 10 раз (по СССР — в 5 раз), учителей — в 5 раз (по СССР — в 3,5 раза), врачей — в 9 раз (по СССР — в 2,3 раза)[232].

В развитии системы высшего образования ДВК партийно-советские органы власти в целях обеспечения рабочим и крестьянам доступа к высшему образованию придерживались классового принципа. Для выходцев из рабочей и крестьянской среды, уровень базового образования которых был ниже по сравнению с детьми служащих, открывались рабочие факультеты (рабфаки) и подготовительные курсы при поступлении в вузы; учреждались особые повышенные стипендии; предоставлялись льготы при зачислении членам партии и рабочим, имевшим стаж работы. Только к середине 1930-х гг. политика государства в секторе высшего образования претерпела изменения, обусловленные трансформацией социальной структуры населения — был введен свободный набор студентов.

Сеть здравоохранения к концу 1930-х гг. получила наибольшее развитие на юге региона и в населенных пунктах, расположенных вдоль железных дорог (на одну больницу приходилось 35 тыс. чел. обслуживаемого населения; на тысячу чел. — 4,4 койкомест в городе, на селе — 0,3 койкомест).

Пограничное отдаленное положение, огромная территория при низкой плотности населения не позволяют охарактеризовать ДВК как регион узкой экспортной хозяйственной специализации с условием снабжения его металлом, машинами, отчасти продовольствием. (В 1932 г. на обслуживание завоза в ДВК круглый год эксплуатировалось 160 паровозов, 9 тыс. вагонов, было израсходовано 1,6 млн. т. угля; в обратном направлении порожняк загружался только на 10%). Планы индустриальной модернизации Дальнего Востока РСФСР предусматривали активную миграцию населения в регион, развитие военно-оборонной промышленности и транспортной инфраструктуры.

Основным источником финансирования индустриализации, помимо государственной монополии внешней торговли, стахановского движения, труда заключенных, государственных займов у населения, — выступал доход от сельского хозяйства, перераспределявшийся на нужды промышленности через централизованную систему ценообразования. Курс на создание крупных коллективных хозяйств в сельском хозяйстве был провозглашен на ХV съезде РКП(б) в 1927 г. («съезд коллективизации»). Масштабная коллективизация в регионе была осуществлена с 1928/1929 по 1933/1934 гг. (к концу 1934 г. в колхозы и совхозы края вступило 60,8% единоличных хозяйств).

Индивидуальная крестьянская хозяйственная деятельность препятствовала дальнейшему развитию технического прогресса в сельском хозяйстве. Применение железного плуга рационально в мелких крестьянских хозяйствах региона, использование же более сложных механизмов — нерентабельно (тракторы и комбайны для рентабельного использования требовали большей посевной площади, чем была в среднем крестьянском хозяйстве). Эксплуатация сложной техники оправдывала свое применение в крестьянском хозяйстве только при кооперировании. При кооперативном плане, претворявшемся в крае до 1929 г., росла товарность сельского хозяйства, но недостаточно быстрыми темпами для использования накоплений от реализации сельскохозяйственной продукции в качестве источника ускоренной индустриализации. Валовое производство сельскохозяйственной продукции на Дальнем Востоке с 1926/27 по 1928/29 гг. выросло в 1,2 раза, товарное — в 1,47 раза. Из общей доли производства товарной сельскохозяйственной продукции в крае в 1928/29 г. 93,5% приходилось на частный сектор (соответственно и большая часть прибыли от нее). Удельный вес колхозной продукции в регионе в 1928/29 г. составлял 3,6% валового продукта ДВК; 2,9% — товарного (в колхозы были объединены 6,1% крестьян края)[233].

Местные органы власти до 1928/1929 г. поощряли переход к коллективному хозяйствованию в форме коммун, артелей и товариществ по совместной обработке земли (ТОЗов). С этой целью устанавливались льготы по сельхозналогу, кредитованию, очередности наделения землей, аренде, обеспечению семенами, скотом и сельхозмашинами.

После принятия в декабре 1928 г. Общих начал земледелия и землеустройства СССР основной формой объединения крестьян в ДВК стали сельскохозяйственные артели с обобществлением основных материальных ресурсов (земли, тяглового и крупного рогатого скота, техники) и с сохранением личного подсобного хозяйства крестьян («колхозы»). В 1926 г. в крае функционировало 276 колхозов, в 1927 г. — 354, в 1928 г. — 539, в 1929 г. — 936[234]. Наряду с колхозами в этот период в ДВК получили развитие и советские хозяйства (совхозы) — сельскохозяйственные хозяйства, принадлежавшие по уставной форме государству. К концу 1930-х гг. в их распоряжении было приблизительно 10–15% всей посевной площади региона (85–90% у колхозов)[235].

Основная экономическая цель коллективизации, сформулированная И.В.Сталиным на июньском пленуме ЦК ВКП(б) 1928 г., состояла в получении финансовых средств для индустриализации, социальная — в ликвидации частных собственников в деревне и устранении сельскохозяйственного переселения в стране[236].

Разница между установленными государством высокими ценами на промышленные товары и низкими на сельскохозяйственную продукцию («ножницы цен») в конце 1920-х гг. уже не обеспечивала необходимых капиталовложений в промышленность. Ее увеличение только вызвало новый хлебозаготовительный кризис 1928/1929 г. (после аналогичного кризиса 1927/1928 г.) — единоличные крестьянские хозяйства отказывались продавать свою продукцию по низким государственным ценам. Поэтому для обеспечения высоких капиталовложений в промышленность и устранения предпосылок социально-классовой дифференциации в деревне был взят курс на массовую коллективизацию.

В силу специфического окраинного расположения региона все основные политические кампании в ДВК начинались с трехмесячной – полугодовой задержкой во времени. На Дальнем Востоке первый кризис хлебозаготовок образовался на год позже — в 1928/29 году. В основном сельскохозяйственном районе Дальнего Востока — Амурском округе, обеспечивавшем свыше 70% всех годовых зерновых заготовок по краю, — осенью 1928 г. оказалось заготовлено 202 тыс. ц. зерна (15% годового плана). По сравнению с 1927/28 г. Амурский округ выполнил план хлебозаготовок в 1928/1929 г. только на 26,8% (недодал свыше 754 тыс. ц. зерна). В Приморье на начало января 1929 г. план хлебозаготовок был реализован только на 21%; по ДВК — на 67%. Осенью-зимой 1928/1929 г. в крае было заготовлено 44,7% зерна от уровня предыдущего года[237].

В качестве средства выхода из хлебозаготовительного кризиса государственные органы власти стало применять методы административного, судебно-карательного и налогового характера по отношению к единоличному крестьянству. В ДВК специальные судебные сессии по делам, cвязанным со сдачей хлеба и налогов, в ноябре 1929 г. – январе 1930 г. рассмотрели свыше 2,1 тыс. уголовных дел, по которым было осуждено более 3,9 тыс. чел. (во Владивостокском округе — 1,3 тыс., Амурском — 1,03 тыс., Сретенском — 0,83 тыс., Читин­ском — 0,75 тыс., Хабаровском — 21 чел. По ст. 61 УК РСФСР (за неуплату или недоплату определенных видов натуральной и денежной повинностей, сокрытие хлебных излишков) в ДВК получили приговоры 2,45 тыс. чел., 640 — за дол­жностные нарушения в заготовительных организациях и со­ветском аппарате, более 600 — за невыполнение договоров по контрактации, 193 — за террористические действия (ст. 58 УК РСФСР)[238].

Осужденные по ст. 61 УК приговаривались к наказанию в виде лишения свободы (сроком от нескольких месяцев до трех лет), ссылки, принудительных работ (без лишения свободы), кон­фискации имущества и штрафа (к 1930 г. составлял 300 руб. в год при максимуме 1600 руб.). Впоследствии широкие масштабы применения ст. 61 УК в ДВК в процессе коллективизации были обусловлены возросшим налоговым давлением на единоличников. Статья 58 УК в начале коллективизации судами ДВК широко не применялась, но приговоры по этой статье были самыми суровыми (высшая мера наказания или лишение свободы от 3 до 10 лет с конфискацией имущества).

В начале1928 г. в закон о налоговом обложении крестьян (о едином сельскохозяйственном налоге) была добавлена ст. 28, предоставлявшая местным налоговым органам право облагать кулаков в индивидуальном порядке, вне законодательных норм и ставок. ВЦИК и СНК РСФСР 7 ноября 1928 г. приняли постанов­ление о дополнительном налоге-самообложении — декрет предоставлял право сельскому собранию (земельному сходу крестьян), помимо налогов, определенных государством, дополнительно устанавливать обложение налогом отдельных крестьянских (кулацких) хозяйств. В результате налоговое обложение стало применяться как действенный метод раскулачивания. В 1929 г. размер сельхозналога был увеличен в два раза, размер дополнительного самообложения устанавливался в 25% от основной суммы налога (впоследствии его размер был увеличен до 35%).

В начале1931 г. был принят очередной «Закон о са­мообложении крестьянских хозяйств», предусматривавший увеличение суммы самообложения для кулаков до раз­меров 100% к окладу сельхозналога. От самообложения в ДВК не освобождались и другие категории крестьян, но его размер был намного меньшим. Кулацкие хозяйства платили свыше 1000 руб.; едино­личники, платившие сельхозналог — не менее 7 руб.; едино­личники, освобожденные от сельхозналога — 5 руб.; колхоз­ники — соответственно 6 и 4 руб.[239].

Постановление СНК СССР от 21 мая 1929 г. «О при­знаках кулацких хозяйств, в которых должен применяться кодекс законов о труде» выделяло пять признаков кулацких хозяйств[240].

 В большинстве случаев кулацкими определялись хозяйства, размер дохода в которых исчислялся при обложении единым сельскохозяйственным налогом[241] на сумму более 300 руб. на едока, но не менее 1,5 тыс. руб. на хoзяйство[242]. Темпы и масштабы раскулачивания в ДВК устанавливали (при общем руководстве парторганов) Далькрайисполком, райисполкомы, сельские советы, группы бедноты, общие собрания колхозников.

На конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г. И.В. Сталин объявил о переходе «от политики ог­раничения эксплуататорских тенденций кулачества к поли­тике ликвидации кулачества как класса»[243]. Газета «Правда» 11 января 1930 г. публикует статью-передовицу «Ликвидация кула­чества как класса становится в порядок дня».

Законодательно новые направления социальной политики государства в деревне закрепило постановление ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Данным постановлением Дальний Восток был отнесен к третьей группе незерновых районов, срок завершения кол­лективизации в которых отодвигался до весны 1933 г. (26 районов края были объявлены рай­онами сплошной коллективизации)[244].

С января 1930 г. темпы коллективизации в ДВК приобрели форсированный характер. После сокращения административно-территориальных границ Дальнего Востока РСФСР в 1930 г. за счет выделения из его состава районов Забайкалья среднегодовое число крестьянских хозяйств ДВК в первые годы коллективизации снизилось до 155 тыс. хозяйств (900 тыс. чел). Количество единоличных хозяйств уменьшилось с 154,4 тыс. в 1929 г. до 122,7 тыс. в 1930 г., население — с 916,7 тыс. до 638,7 тыс. человек. Напротив, после сокращения территории ДВК в 1930 г. число коллективизированных хозяйств повысилось по отношению к 1929 г. с 10,4 тыс. до 41,1 тыс., население — с 50,1 тыс. до 215,1 тыс. чел.

Динамические показатели хозяйств индивидуального сектора сельскохозяйственной деятельности ДВК в 1929–1930 гг. отражают снижение производственных мощностей самостоятельных крестьянских хозяйств, помимо сокращения общего числа хозяйств и занятого населения. Размер всех видов посевов индивидуального сектора уменьшился за год (1929—1930) с 752,2 тыс. гa до 390,5 тыс. га, количество рабочих лошадей — с 224,3 тыс. до 129,4 тыс., крупного рогатого скота — с 410,6 тыс. до 236,7 тыс., свиней – с 318,4 тыс. до 158,4 тыс. голов.

По уставным формам 806 колхозов ДВК в 1930 г. (588 — в 1929 г.) разделялись на 666 сельхозартелей (372 — в 1929 г.), 96 коммун (56 — в 1929 г.), 41 ТОЗ (160 — в 1929 г.), 3 колхоза–гиганта (в1929 г. не было). Коллективные хозяйства в 1930 г. объединяли 41,1 тыс. крестьянских дворов (10,4 тыс. — в 1929 г.), 215,1 тыс. населения. Членами колхозов состояло 70,3 тыс. чел. (бaтраки — 5,8 тыс., бедняки — 33,9 тыс., середняки — 26,5 тыс., рабочие — 1,1 тыс.).

Особой формой колхозного строительства на Дальнем Востоке стало создание красноармейских колхозов (в 1929 г. — 10 колхозов, 1,3 тыс. — хозяйств, общая посевная площадь — 149,5 тыс. га). В 1932 г. в крае действовало 42 красноармейских колхоза, 28,3 тыс. — хозяйств, 6,1 тыс. — демобилизованных военнослужащих.

Согласно обследованию колхозов 1930 г. общая посевная площадь в ДВК составляла 881,7 тыс. га, в крае насчитывалось 175,9 тыс. рабочих лошадей, 133,2 тыс. коров. В том числе в колхозах: посевная площадь — 354,8 тыс. га, рабочих лошадей — 62,9 тыс., коров — 12 тыс. и 523 трактора. В совхозах края в том же году обрабатывалась 66,4 тыс. га посевов[245].

В первом квартале 1930 г. удельный вес вовлеченных в колхозы крестьянских хозяйств возрос с 8,8 до 45% (от общего числа дворов ДВК). В отдельных сельскохозяйственных районах темпы коллективизации превосходили средние показатели по ДВК (в Сретенском округе — 71,3%, в Читинском — 54,8%, в Амурском округе — 46%).

дельный весрталеконов о труде» В январе-апреле 1930 г. доля середняцких хозяйств, вступивших в колхозы, возросла с 10,7% до 40% от их общего числа в дальневосточной деревне[246].

Весной 1930 г. на Дальнем Востоке были созданы первые машинотракторные станции (МТС): в Астрахановке (в Приморье), Белоногово (Амурский округ), Кур-Даргине (Хабаровский округ). Далькрайком в постановлении «О ходе строительства машино-тракторных станций» от 19 ноября 1930 г.подчеркнул, что в условиях ДВК МТС приобретают особое значение как опорные пункты массовой коллективизации и ликвидации кулачества[247]. Нехватка кадров для МТС побудили государство принять дополнительные меры. Госплан СССР 25 января 1930 г. санкционировал заключение между Наркомземом СССР и политуправлением РККА соглашение по обучению в частях Красной Армии 100 тыс. работников для коллективизированного сектора сельского хозяйства. Реввоенсовет СССР 30 января 1930 г. постановлением «Об участии армии в колхозном строительстве» ставил задачу воинским частям подготовить из числа актива красноармейцев и младших командиров механизаторские и прочие кадры для деревни. К середине 1930 г. ОКДВА подготовила и направила в деревню ДВК более 2,7 тыс. специалистов (в том числе: 601 тракторист, 140 киномехаников, 48 счетоводов, 125 работников кооперации)[248]. Весной 1930 г. было завезено более 700 тракторов, зимой 1930–1931 гг. в крае было создано 17 МТС. В 1932 году в крае уже действовало 55 МТС (свыше 1,9 тыс. тракторов), 53 зерновых и животноводческих совхоза (1,4 тыс. тракторов, посевная площадь — 188 тыс. га)[249]. В 1937 г. количество МТС в ДВК увеличилось до 86 единиц.

Сельское хозяйство ДВК к концу 1932 г. отличалось высоким удельным весом тракторного парка и высоким уровнем машиновооруженности. Стоимость машин на один гектар посева составляла в ДВК в 1932 г. 42 руб. против 21 руб. по РСФСР, 22,5 руб. — по СССР. Кoличество тракторов в сельском хозяйстве ДВК выросло с 1,1 тыс. в 1929 г. до 1,8 тыс. в 1933 г., 2 тыс. — в 1934 г., 2,6 тыс. — в 1935 г., 2,9 тыс. — в 1936 г., 3,5 тыс. — в 1937 году[250].

Высокий уровень машиновооруженности края был определен значительными поставками сельскохозяйственной техники. В силу неблагоприятных для сельскохозяйственной деятельности природных условий большей части территории Дальнего Востока (сжатые сроки посевной и уборочной кампаний, частые наводнения и заморозки), только с помощью интенсификации производства можно было добиться увеличения валовой сельскохозяйственной продукции региона при общем сокращении числа занятых в ее производстве.

С 1932 г. в колхозах ДВК стали создаваться постоянные производственные бригады, за которыми закреплялись постоянные участки работы, орудия труда, машины. В последующем на их основе закладывалось социалистическое соревнование как одна из форм мотивации труда в СССР. С созданием производственных бригад появилась возможность для более точного контроля и учета, которая способствовала ликвидации уравнительной системы оплаты труда в колхозах.

Одновременно с началом массового вовлечения крестьян в колхозы и широкого колхозного строительства, после принятия постановления ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством»[251], раскулачивание в ДВК приняло групповой (неединичный) характер. Президиум ЦИК СССР 4 февраля 1930 г. принял секретную инструкцию «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства», разосланную райисполкомам на местах и предписывавшую выселить кулацкий актив в отдаленные районы и расселить остальных кулаков в пределах района их проживания. Данная инструкция определяла среднее количество ликвидируемых хозяйств в размере 3–5% и правила конфискации имущества кулаков[252]. Конфискованное имущество кулацких хозяйств, после погашения долгов государственным и кооперативным органам, передавалось в неделимые фонды колхозов в качестве взноса вступавших в колхоз бедняков и батраков.

Во второй половине февраля 1930 г. округа ДВК получили директиву Далькрайкома ВКП(б) с разъяснением этапов и методов раскулачивания. Кулачество дифференцировалось на три группы, к которым применялись различные меры воздействия. К первой группе, на основе приказом ОГПУ от 2 февраля 1930 г.[253], относились организа­торы и участники антисоветских мятежей и террористиче­ских актов, ростовщики, спекулянты и крупные земельные собственники, бывшие белогвардейцы, активные члены церковных советов и религиозных общин (подлежали аресту и суду с конфискацией имущества). Владельцы кулацких хозяйств, лояльно относившиеся к политике советской власти, подлежали выселению в северные малозаселенные районы края. Остальные семьи кулаков, составлявшие не менее двух третей численности кулацких хозяйств, вы­селялись за пределы колхозных земель, для ведения хозяй­ства им оставляли минимум необходимых средств производ­ства. Выселению не подлежали семьи: красноармейцев; бывших красных партизан; не имевшие в своем составе трудоспособных мужчин[254].

В феврaле 1930 г. на Дальнем Востоке были определены к выселению около 3,5 тыс. семей кулаков: в Амурском округе — 496 хо­зяйств, в Зейском — 467 хозяйств (пер­вой категории — 227, второй — 190, третьей — 50), в Читинском округе — 855, во Владивостокском округе — 583 (первой категории — 223, второй — 253, третьей — 107). Семьи кулаков первой и второй категорий Читинского, Сре­тенского и Зейского округов планировали выселить в Зейский округ по реке Зея на участки колонизационного фонда, в районы прииска «Зеязолото», в устье реки Нора и по реке Селемдже. Семьи кулаков 1 и 2-й категорий Владивосток­ского, Амурского и Хабаровского округов намечалось водворить на спецпоселение в Николаевский-на-Амуре округ на лесоразработки и золотые прииски[255].

Кулацкие хозяйства 3-й категории предполагалось использовать как рабочую силу на лесозаготовках в пределах своего района, поэтому места их поселений были сосредоточены в районах лесных и прочих разработок. Земли отводились худшего качества, нежели другим группам землепользователей (но должны были быть пригодными для занятия сельским хозяйством), не ближе 10 км.от колхозов и их полей, и не ближе 20 км. от железной дороги или судоходной реки[256]. В ДВК в 1930–1931 гг. в ходе раскулачивания были высланы на спецпоселение в труднодоступные районы ДВК 2 922 семьи, признанные кулацкими[257].

Политика раскулачивания в 1930–1931 гг. в социальном аспекте преследовала своей целью ликвидацию крестьянских хозяйств с использованием наемного труда. Именно в это время происходит наиболее массовая ссылка раскулаченных крестьян.

Масштабы политики раскулачивания были пересмотрены в 1932–1934 гг. — в эти годы она стала осуществляться большей частью в индивидуальном порядке, местные органы власти основное внимание в этот период сосредоточили на завершении процесса сплошной коллективизации в деревне. На этом этапе коллективизации осуществлялись отдельные репрессивные меры по отношению к колхозному крестьянству. Со второй половины 1932 г. большинство крестьян привлекалось к уголовной ответственности на основе постановления ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укрепления общественной (социалистической) собственности»[258]. Дaнное постановление позволяло выносить репрессивным органам приговоры вплоть до ВМН и исправительно-трудовым работам сроком до 10 лет за наносимый колхозам ущерб. С января по август 1933 г. этот закон на Дальнем Востоке был применен к двум тыс. чел. (в СССР в 1932 г. по нему осудили 54,6 тыс. чел.)[259].

В апреле 1933 г. проверке на благонадежность подвергся руководящий состав колхозов и совхозов ДВК: председатели, завхозы, бригадиры, счетоводы, бухгалтеры, кладовщики. У истоков этой кампании стояли политические отделы МТС и совхозов — чрезвычайные партийные органы, созданные по решению объ­единенного январского (1933 г.) пленума ЦКК и ЦК ВКП(б). За первый год работы только один политотдел Тамбовской МТС исключил из колхозов 700 чел. (с формулировкой — кулаки). В течение 1933–1934 гг. в Амурской области освобождено от работы на машинах 400 чел. Всего же в колхозах, обслуживаемых МТС, было сменено 15% трактористов и бригадиров. В Архаринском районе Амурской области проверке подверглось 396 чел.: 70 из них (17,7%) были исключены из колхозов как кулаки, дети кулаков, вредители и вместе с семьями подлежали выселению за пределы района. На Дальнем Востоке к 1 января 1934 г. было исключено из колхозов и уволено с работы около 25% председателей колхозов, 23% завхозов и бухгалтеров, 15% трактористов и бригадиров как «классово чуждые элементы»[260].

Процессу коллективизации и раскулачивания часть дальневосточного крестьянства противопоставило: эпизодические акты недовольства в форме устных и письменных заявлений, отказ от вступления в кол­хоз, антиколхозную агитацию, саботаж (уничтожение скота и иму­щества), террор против партийных и советских функционе­ров, групповые вооруженные выступления. Только в феврале 1930 г. в ДВК было зарегистрировано 12 антиколхозных выступ­лений (свыше 1,3 тыс. участников)[261]. Отдельные выступле­ния крестьян на территории ДВК возникали, как правило, стихийно и принимали ярко выра­женный антиколхозный ха­рактер, являясь слабо организованными воору­женными мятежами. Против восставших применялась статья 58¹³ УК РСФСР (контрреволюционная деятельность, агитация и др.).

Независимо друг от друга 3 марта 1930 г. начались Малетинское и Удычинское восстания в селах Малета, М. Куналей, Узкий Луг, Красный Яр, Буй Читинского округа. Мятеж охватил свыше 400 крестьян под лозунгами: «За Советскую власть без коммунистов», «За свободную торговлю и частную собственность». 12 апреля 1930 г. вспыхнул Зейский мятеж в селах Новый Сиан, Успеновка, Овсянка, Усть-Умлекан Зейского округа (135 участников); 5 мая – 23 июня 1930 г. — мятеж в Усть-Карийском районе Сретенского округа; в 1932 г. — в Александро-Заводском районе Читинской облас­ти; в 1932–1933 гг. — вооруженное восстание старообрядческого населения в поселке Улунга на севере Приморья (свыше 400 участников, 118 чел. осуждены к ВМН)[262].

Всего за годы коллективизации по Дальнему Востоку около 5 тыс. крестьянских семей (3,2% от числа крестьянских дворов ДВК в 1930 г.), приблизительно 25–30 тыс. чел. (2,8% от количества крестьян в крае в 1930 г.) подверглись раскулачиванию. В процессе реализации политики раскулачивания они были приговорены к различным срокам заключения в ИТЛ или к ВМН, отправлены на спецпоселение[263].

В отдельных сельскохозяйственных районах ДВК было раскулачено до 4–6% индивидуальных крестьянских хозяйств. Кoнтрольные цифры по ликвидации кулачества в местах сплошной коллективизации Амурского округа ограничивались 1175 хозяйствами, 5,9 тыс. чел.: 1-ой категории — 216 хозяйств (1,1 тыс. чел.), 2-ой категории — 399 (2,0 тыс. человек), 3-й — 560 хозяйств (2,8 тыс. чел.)[264]. В 1930–1931 гг. в Амурском округе было ликвидировано, как кулацкие, свыше 2 тыс. хозяйств; подверглось насильственному выселению более 10 тыс. человек.

В Тaмбовском районе Амурского округа, специализировавшемся на производстве сельскохозяйственной продукции и занимавшем приграничное положение, значительную часть населения которого составляли зажиточные казачьи и крестьянские слои, в 1930–1931 гг. были раскулачены и подлежали высылке 597 хозяйств, 4428 чел. Контрольные цифры ограничивали размер раскулачивания 348 хозяйствами, 1740 чел. (3,9% от общего количества хозяйств в районе).

Контрольные цифры по ликвидации кулачества в Амурском округе ограничивали Александровский район 194 хозяйствами (974 чел.), что составляло 1,8% ко всем хозяйствам района (10,1 тыс. хозяйств). Эти цифры исходили из того, что социальный состав района был преимущественно середняцко-бедняцкий. Район располагался на расстоянии свыше 100 км от границы, на его территории не находились бывшие казачьи поселения. В 1930–1931 гг. в Александровском районе было раскулачено около 330 хозяйств (свыше 2 тыс. чел.)[265].

Численность раскулаченных на Дальнем Востоке РСФСР в 1930–1931 гг. в 1,5 раза перекрывала контрольные цифры по числу хозяйств, более чем в 2 раза — по количеству человек. Превышение контрольных цифр нельзя объяснить только призывом центральных органов власти к ликвидации кулачества как класса. Во-первых, к середине 1931 г. центральным органам власти пришлось сдерживать инициативу местных властей по проведению кампаний раскулачивания. После кампаний 1930–1931 гг. по выселению кулачества в массовом порядке ЦИК СССР 25 июня 1932 г. принял специальное постановление «О революционной законности», прекращавшее раскулачивания по инициативе снизу. ЦК ВКП(б) разослал инструкцию «Всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, суда и прокуратуры», направленную на сдерживание политики раскулачивания. В инструкции сообщалось: «…Из ряда областей все еще продолжают поступать требования о массовом выселении из деревни и применении острых форм репрессий. В ЦК и СНК имеются заявки на немедленное выселение из областей и краев около ста тысяч семей. В ЦК и СНК имеются сведения, из которых видно, что массовые беспорядочные аресты в деревне все еще продолжают существовать в практике наших работников. Арестовывают председатели колхозов и члены правления колхозов. Арестовывают председатели сельсоветов и секретари ячеек. Арестовывают районные и краевые уполномоченные. Арестовывают все кому только не лень, и кто, собственно говоря, не имеет никакого права арестовывать. Неудивительно, что при таком разгуле практики арестов органы, имеющие право ареста, в том числе и органы ОГПУ, и особенно милиция, теряют чувство меры и зачастую производят аресты без всякого основания»[266].

Во-вторых, удельный вес подлежавших раскулачиванию и раскулаченных хозяйств был выше в районах проживания старожильского населения (на территории бывших казачьих войск): в Тамбовском районе Амурского округа — 3,9% (раскулачено — 6,7%), в Михайловском — 3,6% (5,9%); Екатерино–Никольском — 3,3% (5,2%)[267]. Положение сельских жителей старожильских районов в период раскулачивания усугублялось повсеместным выселением (вне зависимости от наличия трудоспособных глав семей) признанных кулацкими хозяйств из поселений, коллективизированных свыше 50%; из селений, находившихся в 22-х км от границы и в пределах 60 км от железной дороги[268].

В силу исторических особенностей население бывших казачьих войск Дальнего Востока в основном проживало в пределах данных земельных полос[269]. В условиях принудительного социального преобразования дальневосточной деревни бывшее казачество рассматривалось местными органами власти как реакционная сила, способная на организованное сопротивление.

В марте 1932 г. органы ОГПУ Амурского округа возбудили уголовное дело о контрреволюционной казачьей повстанческой организации в Михайловском районе (районный центр с. Поярково). Тройка при ОГПУ ДВК 30 апреля 1932 г. приговорила 22 чел. к расстрелу, шесть чел. — к различным срокам ИТЛ.

Данный уголовный процесс вызвал дальнейшие аресты в январе–мае 1933 г. в других казачьих селениям. Тройка ОГПУ ДВК 19 февраля 1934 г. признала виновными в деятельности контрреволюционной казачьей организации 160 чел. (54 — к ВМН , 33 — к 10 годам ИТЛ, 16 — к 8 годам и т.п.). Никаких доказательств, кроме вынужденных признаний о связях с родственниками в Маньчжурии, в уголовном деле не было.

В августе-октябре 1938 г. под руководством начальника Амурского УНКВД Я.Е. Перельмутра было возбуждено уголовное дело так называемой «Белоказачьей повстанческой организации». Решениями тройки ДВК УНКВД по делу данной организации осуждено 2,5 тыс. чел. (к расстрелу — 2,1 тыс.)[270].

Массовая коллективизация на Дальнем Вос­токе завершилась к концу 1937 года. Монополизировав весь пахотный земельный фонд, и одновременно уменьшив себестоимость сельскохозяйственного производства, государство получило значительный источник накопления капитала для последующего размещения в индустриальную сферу. Основной экономический конкурент государства в сельскохозяйственном секторе экономики — крестьяне-единоличники, из самостоятельных мелких земельных пользователей трансформировались в социальном плане в государственных сельскохозяйственных рабочих (прибыль от сельскохозяйственной деятельности поступала в казну государства). К концу 1934 г. колхозы и совхозы на Дальнем Востоке объединяли 60,8% бывших единоличных хозяйств, к концу 1935 г. — 69,1%, 1936 г. — 85,0%, 1937 г. — 94,3%, 1938 г. — 94,6%, 1939 г. — 96,5% и 99,1% — к концу 1940 года.

Из общей площади посева в ДВК посевы колхозов, совхозов, колхозников и работников совхозов занимали в 1933 г. 90,6% пашни края, в 1934 г. — 93,4%, в 1935 г. — 97,0%, в 1936 г. — 99,0%, в 1937 г. — 99,5%; в 1938 г. — 99,7% и 99,9% — в 1939 году. Размер всех видов посевов индивидуальнoго единоличного сектора уменьшался в ДВК из года в год: в 1930 г. — 390,5 тыс. га, в 1933 г. — 92,6 тыс. га, в 1934 г. — 65,7 тыс. га, в 1935 г. — 32,7 тыс. га, в 1936 г. — 10,5 тыс. га. Фактически полностью были механизированы основные сельскохозяйственные работы в крае: вспашка — на 95%, перепашка — на 100%, посев — на 95% и на 80% — уборка урожая[271].

Однако значительного увеличения валовой продукции сельского хозяйства за годы второй пятилетки не произошло — площадь посева, при средней урожайности в регионе 4–5 ц зерна с гектара посевов[272], увеличилась в незначительной степени. Размер посевной площади края вырос 982,4 тыс. га в 1933 г. до 1050,2 тыс. га в 1936 году. Производство сельскохозяйственной продукции к концу 1930-х гг. достигло только уровня конца 1920-х годов. В 1937 г. в ДВК использовалось 1190,0 тыс. га пахотной земли и совершенно не использовалось 1180,8 тыс. пашни[273]. Повышение урожайности сельского хозяйства региона произошло в 1939—1940 гг., после прибытия нового трудового пополнения в результате возобновившегося переселения в восточные районы СССР и роста механизации производства, позволившей сократить сроки посева и уборки. Урожайность зерновых культур в Приморском крае в 1938 г. составляла 5,4 ц с гектара, в 1939 г. она возросла до 7,6 ц с гектара, в 1940 г. — до 9,7 ц с гектара. Урожайность картофеля соответственно: 35 – 28,6 – 66,5 ц с гектара, сои: 3,3 – 4,5 – 5,4 ц с гектара, сахарной свеклы: 39,1 – 59,2 – 95,3 ц с гектара[274].

Однако цель коллективизации была выполнена. Себестоимость сельскохозяйственной продукции в колхозах была снижена в несколько раз по сравнению с единоличными крестьянскими хозяйствами, и доходы государства от сельскохозяйственного сектора производства соответственно возросли. Государственные заготовительные цены на зерно были установлены в конце 1920-х гг. и не менялись до начала Великой Отечественной войны, тогда как даже нерыночные, а государственные розничные цены за это время выросли в 6,4 раза. Производство 1 ц. зерна обходилось в 3 руб., а государство его закупало за 86 коп. Советская деревня, не увеличив значительно объем валовой продукции, к концу 1930-х гг. обеспечивала государству больше продукции, чем в период нэпа. Урожайность до революции составляла 7–8 ц с гектара (при 50–55 млн. занятых в сельском хозяйстве), в доколхозный период в СССР — 7,4 ц, в 1940 г. — 7,6 ц (при 30–35 млн. занятых)[275].

Процесс коллективизации дальневосточного крестьянства в годы второй пятилетки имел совершенно иной социально-демографический характер, чем в 1929–1932 гг. В годы первой пятилетки число коллективизированных хозяйств быстро росло, но общее количество крестьянских хозяйств и сельского населения оставалось приблизительно неизменным.

В период второй пятилетки общее число населения Дальнего Востока РСФСР, непосредственно занимавшегося сельскохозяйственной деятельностью, стало стремительно снижаться (несмотря на возросшую численность сельского населения с 900 тыс. чел. в 1929 г. до 1,2 млн. чел. в 1939 г.). Численность крестьянских дворов в ДВК сократилась с 91,4 тыс. в 1934 г. до 67,4 тыс. в 1937 г.

Таблица 6

Итоги переписей населения в Амурской области в 1926 и 1937 гг.

Районы Амурской области	1926 г.	1937 г.	Разница за 10 лет
			в абс. дан-х	в %
1. Благовещенский	75 847	64 971	–10 876	-14,3%
2. Буреинский	11 767	24 815	+13 048	+52,6%
3. Верхне-Буреинский	650	5 112	+4 462	+87,3%
4. Завитинский	16 546	17 746	+1 200	+6,8%
5. Ивановский	31 277	16 824	–14 453	–46,3%
6. Кагановичский	36 989	29 065	–7 924	–21,4%
7. Кумарский	10 260	7 603	–2 657	–25,9%
8. Куйбышевский	31 952	46 289	+14 337	+31%
9. Мазановский	15 245	28 916	+13 671	+47,3%
10. Михайловский	23 227	12 992	–10 235	–44,1%
11. Серышевский	26 349	25 793	–556	–2,1%
12. Селемджино-Буреинский	2 410	10 845	+8 435	+77,8%
13. Свободненский	33 435	68 366	+34 931	+51,1%
14. Тамбовский	39 846	21 047	–18 799	–47,2%
15. Хингано-Архаринский	14 413	20 716	+6 303	+30,4%
Итого:	370 213	401 030	+30 817	+7,7%

Источник: ГА ХК.Ф. П–2. Оп. 1. Д. 1302. Л. 230–232

(данные в таблице приведены без учета «спецконтингента» и армии)

 

Сокращение численности населения, занятого в сельском хозяйстве Дальнего Востоке РСФСР, прослеживается при сравнении итогов переписей 1926 и 1937 гг. по Амурской области (табл. 6). Данная область являлась в 1920–1930-е гг. основным производителем зерновой продукции в крае, и за десятилетие между переписями практически осталась в прежних административно-территориальных границах. Выделенные в 1930-е гг. районы Амурской области в Зейскую область занимали северную таежную часть области и не специализировались на производстве сельскохозяйственной продукции.

Численность населения Амурской области возросла к 1937 г. по сравнению с 1926 г. на 30 тыс. чел. (на 7,7%). За период между переписями из 15-ти районов, оставшихся в составе области, население уменьшилось в семи: Благовещенском (на 14,3%), Ивановском (на 46,3%), Кагановичском (на 21,4%), Кумарском (на 25,9%), Михайловском (на 44,1%), Серышевском (на 2,1%), Тамбовском (на 47,2%). Данные районы географически расположены на юге области и являлись ос­новными производителями сельскохозяйственной продукции. В рассматриваемых семи районах население уменьшилось с 243 тыс. до 177 тыс. жителей (на 66 тыс., на 27,1%). В остальных восьми районах области численность населения за период с 1926 г. по 1937 г. увеличилась с 126 тыс. до 223 тыс. чел. (на 96 тыс., на 43,4%).

В аспекте социальной политики крестьянство Дальнего Востока РСФСР на рубеже 1920–1930-х гг. представляло собой структурно-переходную социальную профессионально-отраслевую группу, отличительным признаком которой являлся процесс её активной маргинализации (структурной переходности). Сельское население дальневосточной деревни, представленное индивидуальными крестьянскими хозяйствами, в период коллективизации в обязательном порядке прошло через основные каналы социальной мобильности советского общества:

– миграция в город и последующее вовлечение в ряды индустриальной наемной рабочей силы (первое поколение советских индустриальных рабочих) или вступление в колхоз (горизонтальная мобильность);

– движение наверх социальной лестницы вследствие подъема своего социального статуса — членство в ВКП(б), служба в РККА, получение образования, повышение должностной позиции (восходящая мобильность);

– перемещение значительного контингента состоятельного крестьянства на дно социальной пирамиды в ходе репрессивной политики и раскулачивания (нисходящая мобильность).

Политика коллективизации и раскулачивания коренным образом перестроили социальную структуру сельского общества. Традиционная крестьянская практика в качестве одной из своих целей предусматривала сохранение экономической самостоятельности, как при ведении хозяйства, так и при выполнении различного рода повинностей. Индивидуальные крестьянские хозяйства, совокупность которых формировала крупную профессионально-отраслевую группу сельского населения, не вписывались в предполагаемую будущую модель социально-классовой структуры советского общества.

___________________________________________________________

 

Неповторимость структуры социального пространства Дальнего Востока России обусловлена историческими и географическими особенностями региона. Незначительный по времени период российской колонизации, обширная территория региона при малой плотности населения; богатство природными ресурсами при недостатке капиталов для их освоения; суровые природно-климатические условия жизни человека на севере края; длительная протяженность границы с Китаем и обострение международной обстановки в Азиатско-Тихоокеанском регионе; наличие большой диаспоры русских эмигрантов и советских граждан в сопредельной Маньчжурии и населения бывших казачьих войск, проживaвших в пограничных с Китаем районах послужили основой для формирования уникальной среды регионального социального пространства. Вследствие такого своеобразия строения социального пространства социальная структура края становилась чрезвычайно восприимчивым ко всем внешним влияниям (как из центра, так и из-за границы), неизбежно нарушавшим её относительное равновесие.

Административно-территориальное переустройство на Дальнем Востоке РСФСР в 1920–1930-е гг. отражало основные изменения политической системы в стране. В 1920-е гг. трансформация административно-территориальной структуры происходила в рамках осуществления нэпа и была направлена на создание эконономически самостоятельных субъектов федерации. Образование новых и реорганизация старых хозяйственно-административных единиц происходило на основе принципа укрупнения. С повышением степени централизации управления и переходом к планово-распорядительной системе экономики на первое место в административно-территориальной политике государства выходили принципы единообразия (унификации) и разукрупнения территориальных единиц, воплощение которых на практике усиливало степень зависимости субъектов федерации от центральных органов власти.

Управленческая структура регулирования всех сфер общественной жизни Дальневосточного края была типичной для большинства регионов РСФСР. В условиях концентрации реальной политической власти в партийных комитетах официальные государственные советские органы управления осуществляли второстепенные культурно-организаторские и отдельные хозяйственные функции. В результате в 1920–1930-е гг. в стране (в регионе) организационно оформилась однопартийная политическая и централизованно-плановая регулируемая экономическая системы, с официальной коммунистической идеологией, главной установкой которой было построение «бесклассового общества».

Формирование централизованной системы управления огосударствленной экономикой определялось выбранной моделью перехода к индустриальному обществу и международной обстановкой того времени. Тем не менее, в силу своих геополитических, экономических и исторических особенностей Дальневосточный край имел специфические черты общественного развития в рассматриваемый период времени.

Экономическая политика государства в регионе после завершения восстановительного периода была направлена на создание в регионе военно-индустриальной базы в условиях обострения международной обстановки в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Здесь был восстановлен и усилен приоритет государства в функционировании экономической подсистемы общества на базе монополизации основных средств производства. Частный капитал, эксплуатировавший общественный труд, был запрещен законом.

---

Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 470; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!