Стандарты рациональности и понимания С. Тулмина
С. Тулмин и критика неопозитивистской программы обоснования научного знания. Сущность исторического подхода к научно-исследовательским процессам. Концепция исторического формирования и функционирования «стандартов рациональности и понимания«, лежащих в основе научных теорий. Аномалия как стимул эволюции науки. Изменение стандартов рациональности в зависимости от изменения научных теорий непрерывного процесса отбора концептуальных новшеств.
С. Тулмин рассматривает содержание теорий не как логические системы высказываний, а как своеобразные популяции понятий. Анализ проблем, вызванных многообразием концепций философии науки, разработанных в рамках постпозитивизма.
С. Тулмин: цена «гибкой« рациональности.Линия на расширительное толкование рациональности была продолжена иразвита другими «историцистами«, хотя и критиковавшими Т. Куна по рядупринципиальных моментов, но согласными с ним в том, что рациональность внауке - понятие, требующее ревизии.С. Тулмин, как и Т. Кун, прежде всего, подверг критике абсолютизациюнеопозитивистской ориентации на логические методы анализа языка науки как наединственное достойное занятие научной философии. В действительности же,подчеркивал он еще в начале 50-х гг.ХХ в., это приводит к такой модели науки,которая похожа на свой оригинал, как мумифицированный труп - на живогочеловека. Тогда ему казалась более перспективной стратегия, опирающаяся наидеи Л. Витгенштейна о «языковых играх«. Научные теории и законырассматривались им как правила рассуждений в «научных языковых играх«. Цельнаучной игры в том, чтобы объяснить явления. Пройти путь от наблюдаемогоявления к «закону«, объясняющему это явление - это и есть цель науки,достигаемая с помощью ее рациональных исследовательских процедур, которые немогут быть, поэтому сведены к формально-логическим выводам. В то же время укаждой конкретной «научной игры« могут быть свои особенные стандартырассуждения. Эпистемология должна позволять сравнивать стандарты научногорассуждения в различных науках и даже в различных ситуациях исследования водной и той же научной области, то есть исследовать ту рациональность,которая представляет собой многообразное действие человеческого интеллекта внауке.
|
|
|
Такая рациональность по самой своей сути исторична, поскольку стандартынаучного рассуждения претерпевают изменение с развитием научного знания. С.Тулмин, в отличие от Т. Куна, не был склонен драматизировать сменустандартов рациональности как прыжок через пропасть «научной революции«. Всегораздо прозаичнее: стандарты рациональности, или, как выражается Тулмин,«матрицы понимания« (их роль играют «идеалы естественного порядка:аристотелевское уравнение движения, законы Галилея, Ньютона и т.п.)сосуществуют или чередуются, проходя испытание на «выживаемость« в«интеллектуальной среде« через механизм отбора. Эта среда чрезвычайно многообразна, как многообразно и ее воздействие на способы понимания, вырабатываемые наукой. «Единство и целостность науки... напоминают, по существу, спектр методов и стратегий. Его многообразие не ограничено ни историческими эпохами, ни национальными стилями; мы можем обнаружить аналогичные различия в акцентах, характерных для рассуждений в различных исследовательских центрах и школах, даже в одной и той же стране, в одно и то же время«.«Выживают« матрицы лучше других приспособившиеся к этой среде; факторами отбора могут быть «когнитивные« и социальные явления и процессы. Стандарты рациональности адаптируются к изменяющемуся научному знанию, а элементы последнего также подвергаются отбору под воздействием доминирующих в данный период стандартов рациональности. Весь этот процесс взаимного приспособления протекает в поле силовых воздействий со стороны социально-генерируемых факторов. Так, Тулмину удается, хотя бы по видимости, избежать куновского катастрофизма, эволюция науки приобретает свойство непрерывности и, кроме того, появляется возможность ее моделирования по схеме, заимствованной из эволюционной биологии, без обращения к абсолютным демаркационным критериям.С. Тулмин, используя схему естественного отбора, работающую вэволюционной теории Ч. Дарвина, дополняет ее схемами искусственного отбора. Работа ученых, принадлежащих элите научного сообщества, напоминает работу фермеров-селекционеров, выводящих новые породы животных или растений.
|
|
|
|
|
|
В качестве популяций, подлежащих процедурам искусственного отбора, выступают системы научных понятий. Критерии отбора(они же стандарты рациональности) определяются целями объяснений, которыеустанавливаются научными сообществами, причем эти цели изменяются вместе с«дисциплинарными идеалами«, работающими в каждую конкретную историческуюэпоху. Изменяются (подвергаются селекции) и методы оценки понятий, хотя этоизменение происходит медленней, чем изменение понятий.С. Тулмин полагал, что его концепция, в которой соблюден принциппреемственности в развитии научного знания, способна преодолеть«исторический релятивизм« Т. Куна. Однако И. Лакатос подверг и эту концепциюкритике как «иррационалистическую« и «релятивистскую«; для «рыцарякритического рационализма« сходство между концепциями Тулмина и Куна быловажнее, чем их различия. Это сходство состояло в том, что «историцисты«ставили принципы рациональной организации и оценки научных исследований взависимость от мнений и убеждений лидеров соответствующих научныхнаправлений и школ, от научной элиты. Таким образом, в методологию науки, помнению Лакатоса, протаскивался недопустимый субъективизм и релятивизм.«Тулминовская концепция исторической эволюции очень широка – слишкомширока, чтобы чувствовать себя в ней комфортно«, - замечают К. Хахлвег и К.Хукер. Ощущение дискомфорта возникает из-за явного привкусарелятивизма.И Тулмин, и Кун, и Лакатос, да и Поппер шли к истории науки. Нодистанции, пройденные ими, не были равными. Кун пытался просто оставаться врамках истории науки, и встречая расхождение между нормативными концепцияминаучной рациональности и историческими наблюдениями, всегда отдавалпредпочтение последним и признавал неизбежность и плодотворностьисторических изменений критериев рациональности в науке. Лакатос, двинувшиськ истории науки, остановился на полпути, полагая, что дальнейшее движение,то есть именно то, к чему звал Кун, опасно тем, что верность истории наукиобернется тягчайшей изменой самой науке, тому, что составляет ее суть и душу- научной рациональности. Тулмин же не хотел останавливаться в этомдвижении, но также не хотел и принимать следствия, отталкивавшие Лакатоса и,видимо, не пугавшие Куна: ярлык иррационалиста не казался ему низаслуженным, ни привлекательным. Следовательно, заключал он, движение к истории науки должно было направляться иной, отличной от неопозитивистской и критико-рационалистической, теорией научной рациональности. Именно такой теорией и должна была стать, по его замыслу, теория «человеческогопонимания«, основная проблема которой звучала так: если признать, что принципы «человеческого понимания« исторически изменчивы, то каким образом можно рационально судить о различных стадиях или периодах этой истории?Отвечая на этот вопрос, следовало, с одной стороны, сохранить верностьистории, с другой - не впасть в релятивизм. Тулмин полагал, что он нашелспособ, каким можно избегнуть и Сциллы, и Харибды. Для этого требовалосьуказать «рациональной оценке и критицизму« точное место всоциально-исторической матрице понимания. Уже из этого следовал безусловныйприоритет самой этой матрицы, в исследовании которой наряду с эпистемологиейнеобходимо должны принять участие социология, культурология, социальнаяпсихология и другие ветви научного знания о человеке и человеческомобществе.Поскольку развивающиеся понятия живут не на платоновских небесах и не в«третьем мире« К. Поппера, а в умах конкретных людей, то проблема«человеческого понимания« включает в себя также круг вопросов, связанных спсихологией восприятия и понимания, в центре которого опять стоитвопрос об изменении навыков и способностей, благодаря которым люди способныобретать и изменять свое понимание. Этот вопрос Тулмин предполагал решать,«точно локализуя в психофизиологической матрице человеческого понимания тепункты, в которых рациональное мышление и суждение находят своифункциональные корреляты«, то есть, иными словами, от эволюциипонятийных образований в социокультурной среде он пытался перейти к эволюциипсихофизиологических «коррелятов« этих образований.Наконец, опираясь на выводы относительно коллективных и индивидуальных«матриц« человеческого понимания, Тулмин предполагал перейти к «центральнойтеме« всего исследования: на каких основаниях люди, убежденные визменчивости этих «матриц«, все же принимают рациональные решения и всоответствии с ними действуют в отведенные им историей отрезки времени.Задача состояла в том, чтобы показать, во-первых, как рациональность и еекатегории соотносятся с действительным поведением людей, и, во-вторых, «какинтеллектуальный авторитет наших понятий находит свой конечный источник вэмпирических матрицах самого понимания«. Это уже выводило наэволюцию способов деятельности, протекающую во взаимосвязи с эволюциейпонимания.
|
|
|
План Тулмина вел от теоретической реконструкции жизни понятий винтеллектуальной среде их «обитания« к теориям духовной жизни и деятельностииндивидов. По сути, он сформулировал программу философской антропологии, воснование которой положил феноменологию знания. Надо сказать, что такиеуниверсальные программы редко выполняются. Чаще их инициаторыостанавливаются на полпути, оставляя лишь наброски, догадки, ориентирующиеидеи о том, как именно следовало бы идти в намеченном направлении. Не былавыполнена и эта программа Тулмина.Его понимание основывалось именно на отрицании тех «дистинкций«,которые были существенны для К. Поппера, И. Лакатоса и других «критическихрационалистов«. Более того, он усматривал в позиции своих оппонентовпротиворечие, когда они, пытаясь найти ответ на вопрос о природе научнойрациональности, обращались к изучению деятельности ученых, но в то же времясудили об этой деятельности, опираясь на «априорные«критериирациональности. И, надо сказать, С. Тулмин был прав: это противоречиедействительно существует, и в нем - мучительная трудность для всякойрационалистической, а не только «критико-рационалистической« эпистемологии.Справиться с этой трудностью, полагал Тулмин, можно только ценойрадикальной ревизии классической эпистемологии. «Наша программа, - писал он,- предназначена для того, чтобы, подобно Пенелопе, распустить всю тканьэпистемологии - проблемы, а также методы, - которую философы так терпеливоткали вот уже свыше 350 лет«. Из классического наследия он призываетсохранить только «основополагающую максиму« Декарта - «рациональнаяобязанность философа - сомневаться во всем, что он может последовательноподвергнуть сомнению«. Причем не только сохранить, но иприменять ее «более последовательно«, чем сам Декарт. Действительно, длявеликого основоположника рационализма сомнение было методически необходимымэтапом на пути к несомненному - к истине. Но когда рассуждения Тулмина обисторическом характере эволюции научного знания подводят его к вопросу обистине, он решительно отвергает этот «фетиш рационализма«. Говорить обистине как о цели познания - все равно что говорить о цели природы, порождающей разум, считал он. Это выводит методолога за грань науки инаучной методологии и превращает его в метафизика. Поэтому подлинноезначение и современное звучание картезианский рационализм должен обрести,отбросив методологически необоснованные претензии знания на истинность, затобесконечно усиливая действия принципа сомнения.Сомнение, превращенное в краеугольный камень рационализма. Это и естьосновной момент теории научной рациональности, предложенной Тулмином. Ничтов научном знании не имеет права выступать от имени Истины илиРеальности-самой-по-себе. То, что закрепляется в качестве «идеаловестественного порядка«, «фундаментальных законов природы«, доказанныхутверждений и т.п., - своим успехом обязано не истинности, а тому или иномувзаимодействию интеллектуальных или каких-либо иных факторов, воздействующихна протекание и результаты «языковых игр« в науке. Именно поэтому Тулмин ипредлагал включить в «третий мир« Поппера не только идеи (проблемы и ихрешения), но и практические действия ученых, усваивающих, принимающих итранслирующих эти идеи. Но включение человеческой практики в мир вечных инеизменных сущностей означает конец вечности и изменение неизменности. Вэтом мире, где уже нет абсолютных и не подвластных времени ориентиров иобразцов, единственным надежным путеводителем действительно могло бы статьтолько «ультра-картезианское« сомнение: игра познания бесконечна исамоценна, любой сегодняшний итог может быть изменен завтра, но даже этонельзя утверждать с несомненной уверенностью.Тулмин не хотел называть это релятивизмом. Ему казалось, что такоеназвание несправедливо по отношению к тому, кто не утверждает равенстволюбых исторических состояний «понятийных популяций« в науке по отношению кистинности, а просто отказывается от подобных сравнений как таковых. Однакоэто различие не слишком убедительно. Ценой, которую, так или иначе,приходилось платить за «гибкую« теорию научной рациональности, оказываласьпотеря самого объекта этой теории.
Дата добавления: 2018-05-02; просмотров: 1301; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!