Германия в эпоху абсолютизма (1648-1789 гг.)
197
семи верстах от Кенигсберга, приводит на мысль времена язычества. Тут возвышался некогда величественный дуб, безмолвный свидетель рождения и смерти многих веков — дуб священный для древних обитателей сей земли. Под мрачною его тению обожали они идола Курхо, приносили ему жертвы и славили его в диких своих гимнах [...]. Так друиды в густоте лесов скрывали свою религию; так глас греческих оракулов исходил из глубины мрака! — Немецкие рыцари в третьемнадесять веке, покорив мечом Пруссию, разрушили олтари язычества и на их развалинах воздвигнули храм христианства. Гордый дуб, почтенный старец в царстве растений, пал под сокрушительною рукою победителей, уничтожавших все памятники идолопоклонства [...]. Суеверное предание говорит, что долгое время не смогли срубить дуба; что все топоры отскакивали от толстой коры его, как от жесткого алмаза; но что наконец сыскался один топор, который разрушил очарование, отделив дерево от корня; и что в память победительной секиры назвали сие место Heiligenbeil, т.е. секира святых. Ныне эта секира святых славится каким-то отменным пивом и белым хлебом. (...) Перед вечером приехали мы в Эльбинг, небольшой, но торговый город, и весьма изрядно выстроенный, где стоят два или три полка [...]. Мы пошли в трактир, где кроме хозяина и гостей, все было довольно чисто. Выехав из Кенигсберга, еще не видел я порядочно одетого человека. Двое играли в бильярд: один в зеленом кафтане, диком камзоле, и в сальном парике [...], а другой [...] в пестром кургузом фраке, [...] который оправлял беспрестанно свой толстый запачканный галстук. Карикатура за карикатурою приходила в трактир, и всякая карикатура требовала пива и трубки [...].
|
|
|
Данциг, 22 июня, 1789
Проехав через предместие Данцига, остановились мы в прусском местечке Штоценберге, лежащем на высокой горе сего имени. Данциг у нас под ногами как на блюдечке, так что можно считать кровли. Сей прекрасно выстроенный город, море, гавань, корабли и пристани и другие, рассеянные по волнующемуся, необозримому пространству вод — все сие вместе образует такую картину, любезнейшие друзья мои, какой я еще не видывал в жизни своей [...]. Но блеск сего города померк с некоторого времени. Торговля, любящая свободу, более и более сжимается и упадает от теснящей руки сильного [...]. Король прусский наложил чрезмерную пошлину на все товары, отправляемые отсюда в море, от которого Данциг лежит верстах в пяти или шести.
198
Германия в эпоху абсолютизма (1648-1789 гг.)
Шотландцы, которые присылают сюда сельди свои, пользовались в Данциге всеми правами гражданства, для того что некогда шотландец Доглас оказал городу важную услугу [...]. Огромнейшее здание в городе есть ратуша. Вообще все дома в пять этажей. Отменная чистота стекол украшает вид их.
|
|
|
Данциг имеет собственные деньги, которые однакож вне города не ходят; и в самом городе прусские предпочитаются.
Товарищи мои, офицеры, хотели осмотреть городские укрепления; но часовые не пустили их и грозили выстрелом [...]. Солдаты по большей части старые и одеты неопрятно. Магистрат поручает комендантское место обыкновенно какому-нибудь иностранному генералу с большим жалованьем.
Штолпе, 24 июня.
Путешественники говорят всегда с великим неудовольствием о грубости прусских постиллионов. Нынешний король издал указ, по которому все почтмейстеры обязаны иметь более уважения к проезжим, и не держать никого долее часа на переменах, а постиллионам запрещаются все самовольные остановки на дорогах. Нахальство сих последних было несносно. У всякой корчмы они останавливались пить пиво, и несчастные путешественники должны были терпеть или выманивать их деньгами. Указ имел хорошие последствия, однакож не во всей точности исполняется (...].
Штаргард, 26 июня
Мы проехали через Кеслин и Керлин, два маленьких городка. В первом бросается в глаза большое четвероугольное место со статуею Фридриха Вильгельма. Ты достоин сей почести! Думал я, читая надпись. Не знаю, кого справедливее можно назвать великим, отца или сына, хотя последнего все без разбора величают. Здесь должно смотреть только на дела их, полезные для государства — не на ученость, не на острые слова, не на авторство. Кто привлек в свое государство множество чужестранцев? Кто обогатил его мануфактурами, фабриками, искусствами? Кто населил Пруссию? Кто всегда отходил от войны? Кто отказывался от всех излишностей, для того чтобы его подданные не терпели недостатка в нужном? Фридрих Вильгельм!
|
|
|
(...) Надобно сказать нечто о прусских допросах. Во всяком городке и местечке останавливают проезжих при въезде и выезде, и спрашивают, кто, откуда и куда едет? Иные в шутку сказываются смешными и разными именами, т. е. при въезде одним, а при выезде
Германия в эпоху абсолютизма (1648-1789 гг.)
199
другим: из чего выходят чудные донесения начальникам. Иной называется Луцифером, другой Мамоном? Третий в город въедет Авраамом, а выедет Исааком [...].
Берлин, 30 июня. 1789
У ворот мы остановились. Сержант вышел меня допрашивать: Кто вы? Откуда едете? За чем приехали в Берлин? Где будете жить? Долго ли здесь пробудете? Куда поедете из Берлина? Судите о любопытстве здешнего Правительства! (...) Лишь только я в своей комнате расположился пить чай, пожаловал ко мне Г. Блум (трактирщик Английского короля в Братской улице) с бумажкою в руках. Вам надобно на это отвечать, сказал он. Я увидел на бумаге те вопросы, которые делали мне при въезде в город, с прибавлением одного: в какие ворота вы въехали? Они напечатаны и мне надлежало под каждым писать ответ. Боже мой! Какая осторожность! Разве Берлин в осаде? Г. Блум объявил мне с важным видом, что завтра берлинская публика узнает через газеты о моем приезде.
|
|
|
Ныне поутру ходил я (...) осматривать город. Его по справедливости можно назвать прекрасным, улицы и домы очень хороши. К украшению города служат также большие площади: Вилъгелъмова, Жандармская, Денгофская и пр. На первой стоят четыре большие мраморные статуи славных прусских генералов: Шверина, Кейта, Винтерфельда и Зейдлица [...]. Таким образом Фридрих хотел во мраморе предать векам память своих полководцев. Юный воин, смотря на их изображения, чувствует желание подражать своим героям и жить в памяти потомства [...). На так называемом длинном мосту, через реку Шпре, стоит из меди вылитый монумент Фридриха Вильгельма Великого. Когда русские войска пришли сюда, то некоторые из солдат в забаву рубили его тесаками. Мне показывали сии знаки, которые возбуждают в берлинцах неприятное воспоминание.
Мы прошли в Королевскую библиотеку. Она огромна — и вот все, что могу сказать о ней! (...) Книги давать на дом запрещено; однакож известный человек, задобрив деньгами помощника библиотекарского, может иметь некоторые. Таким образом Д. взял для меня Николаеве описание Берлина, которое хотелось мне просмотреть.
За столом у господина Блума сидело человек тридцать: офицеров, купцов и важных саксонских баронов, приехавших в Берлин на праздники. Теперь все готовятся ко встрече Штатгальтерши [сестра короля, Фридерика София Вильгельмина, жена Вильгельма V, штатгальтера нидерландского], которая послезавтра будет сюда из Потсдама вместе
200
Германия в эпоху абсолютизма (1648-1789 гг.)
с Королем [...]. Ввечеру Д. водил меня в зверинец. Он простирается от Берлина до Шарлотенбурга, и состоит из разных аллей: одни идут во всю длину его, другие поперек, иные вкось и перепутываются: славное гульбище [...]!
В зверинце много кофейных домов. Мы заходили в один из них, чтобы утолить жажду белым пивом, которое мне очень не полюбилось. — Сад принца Фердинанда, в который мы прошли из зверинца, отведен для всех порядочно одетых людей. Я не взял бы тысячи таких садов за зверинец. Тут прогуливался сам Принц, и с угрюмым видом отплатил нам поклон.
Июля 2
Ныне приехал сюда король с своею гостьею, Штатгальтершею. Не можете вообразить, что за пышная была ей встреча! Все граждане стояли в ружье, и никакая сорочья стая не может так пестриться, как пестрился этот фрунт. Офицеры отличались от рядовых только тем, что у них косы привиты были гораздо круче. В ожидании Штатгальтерши тянули они всем фрунтом водку, и так неосторожно, что некоторые стукались лбами. Капитаны ходили и увещевали своих сограждан отмахнуть на караул мастерски [...]. Купцы, все в красных кафтанах, под начальством одного банкира, выезжали встречать Штатгальтершу за город [...]. Теперь начнутся здесь пиры. — Иду в театр.
В 10 часов ночи. Давно уже не был я так приятно растроган, как ныне в Театре. Представляли драму: Ненависть к людям и раскаяние, сочиненную господином Коцебу, Ревельским жителем. Автор осмелился вывести на сцену жену неверную, которая, забыв мужа и детей, ушла с любовником; но она мила, нещастлива — и я плакал как ребенок [...]. Г.Флек играет роль мужа с таким чувством, что каждое его слово доходит до сердца. По крайней мере я еще не видывал такого Актера. В нем соединены великие природные дарования с великим искусством [...]. Я думаю, что у немцев не было бы таких актеров, если бы не было у них Лессинга, Гете, Шиллера и других драматических авторов, которые с такой живостью представляют в драмах своих человека, каков он есть, отвергая все излишние украшения, или французские румяна, которые человеку с естественным вкусом не могут быть приятны.
Июля 4
Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 429; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!