Теория сетевого государства. Роль концепции прав человека в теории сетевого управления
Сетевое государство представляет собой сложную конструкцию, в которой происходит об-мен не только потоками энергии в процессе воспроизводства. Двойственной сетью к потокам энергии, связанным с производством и потреблением продуктов, является сеть потоков денеж-ных средств. В этой сети денежные средства не только выполняют функции воздействий в то-варном обмене, обеспечивающих потоки продуктов. В рамках четырех классических функций денег особую роль и огромные масштабы приобрели рынки капитала, на которых деньги явля-ются воздействия для производства и распространения потоков денег.
Происходит также генерация и обмен информацией между государственными и общественными институтами: обмен идеями, планами, документами, культурными и духовными ценностями. Государственные институты сами составляют сеть учреждений, которые обмениваются потоками документов (законы, директивы, указания, отчеты, документы регистрации и контроля). В узлах такой сети принимаются решения по выбору тех или иных действий из набора альтернативных вариантов. Совокупность таких решений, планов и мер контроля по их исполнению и обеспечению составляют политику государства. Отличие сетевого государства от традиционного, с иерархической вертикалью подчинения, состоит в том, что принятие решений может возникать в результате воздействий из таких узлов, которые не обязательно расположены в центральных органах власти.
|
|
|
Государство испытывает процесс драматической трансформации. С одной стороны, его ставят под сомнение глобальные потоки, с другой - политика политических скандалов в СМИ. Ослабление власти и доверия к ней заставляет людей строить свою собственную систему защиты и идентичностей, что делегитимизирует государство еще больше. Тем не менее государство не исчезает, оно адаптируется и трансформируется. Оно строит партнерские отношения с нациями - государствами через мультинациональные и транснациональные институты (НАТО, МБ, МОТ и т. д.), утверждая через них свой суверенитет, с одной стороны. С другой - децентрализирует власть, делегируя ее регионам, негосударственным организациям и т. д.
Современное государство - это не нация - государство, а сетевое государство, создающее сложную сеть распределения власти и распределяющее принятие решений между международ-ными, мультинациональными, национальными, региональными, локальными, негосударствен-ными, политическими институтами. Все эти трансформации невозможны, во - первых, без ин-формационно - коммуникационных технологий, именно они являются необходимым условием. Во - вторых, все процессы осуществляются при помощи организационных форм, которые создаются информационными сетями. Социальная структура и социальная морфология: от сетей к информационным сетям.
|
|
|
Сеть - это множество взаимосвязанных узлов. Узлы - это точки, в которых петли взаимно пересекаются. Сети являются очень старой формой социальной организации, но в информаци-онную эпоху они становятся информационными сетями, усиленными информационными тех-нологиями. Сети имеют преимущество перед традиционными иерархически организованными морфологическими связями. Кроме того, они наиболее подвижные и адаптивные формы орга-низации, способные развиваться вместе со своим окружением и эволюцией узлов, которые со-ставляют сети. Однако у них имеются сложности в координировании функций, в сосредоточе-нии ресурсов на определенной цели, в управлении решением сложных задач за рамками опре-деленного размера сетей. Тем не менее эти технологии разрешают проблему координации и сложности в интерактивных системах с обратной связью и коммуникацией Образцов повсюду внутри сети. Они создают беспрецедентное сочетание подвижности и возможности выполнения задачи, скоординированного принятия решения и децентрализованного исполнения, которые обеспечивают высшей степени сложную социальную морфологию и самый высокий уровень организации для всех социальных действий.
|
|
|
Сети децентрализуют исполнение и распределяют принятие решения. У них нет центра. Они действуют на бинарной логике: включение/исключение. Все, что входит в сеть полезно и необходимо для ее существование, что не входит - не существует с точки зрения сети, и может быть проигнорировано или элиминировано.
Современные государственно-правовые проекты развития России (неоевразийство А. Г. Дугина, концепция просвещенного консерватизма Н. С. Михалкова, «Русская доктри-на» и радикальный европоцентризм Б. Немцова)
С середины 1980-х годов А. Г. Дугин начинает развивать философию неоевразийства, заинтересовавшись идеями первых евразийцев, которые во многих аспектах оказались созвучными традиционализму. Первые программные статьи по неоевразийской философии, которая впоследствии станет визитной карточкой философа, были написаны и опубликованы в 1988–1989 годах в сборниках и журналах. Такие статьи, как «Континент Россия», «Подсознание Евразии», «Россия Дева солнечная», «Империя рая - Сибирь» и т. д. были опубликованы в журналах «Советская литература», «Панорама Азербайджана» и т. д.
|
|
|
Идеи неоевразийства, сформулированные Дугиным, представляют собой развитие класси-ческих концепций русского евразийства (Н. С. Трубецкой, П. Н. Савицкий, Н. Н. Алексеев, В. Н. Ильин, Я. А. Бромберг, Э. Хара-Даван и т. д.) в сочетании с геополитическими концеп-циями, тезисами Рене Генона о превосходстве цивилизаций Востока над современной цивили-зацией Запада, социально-политической системой взглядов европейского течения «Консерва-тивной Революции», применением евразийских принципов к конкретной советской и россий-ской политической ситуации.
Неоевразийство приобрело статус одной из самых развитых, разработанных и привлека-тельных систем политической философии в современной России, сочетая в себе традиции рус-ского консерватизма - от славянофилов, Достоевского и Леонтьева, - идеи народничества, социальной справедливости, антибуржуазной и антикапиталистической критики «Новых левых», авангардный цивилизационный проект, отрицающий однополярный мир и предлагающий альтернативную модель мироустройства, на основании многополярной концепции «больших пространств».
Неоевразийство в версии А.Г. Дугина не аутентично классическому евразийству. О воз-можности критики «неоевразийства» с позиции классического евразийства А.Г. Дугин упомя-нул в своём докладе, однако свёл возможность такого рода критики к ряду мелких и частных деталей (слишком отошло от классики, слишком позитивно относится к континентальной Ев-ропе и Японии; напрасно вступает в диалог с новыми правыми; напрасно обращается к геопо-литике, традиционализму, структурализму, является лишком «западническим»). Между тем, различие между «неоевразийством» А.Г. Дугина и классическим евразийством гораздо глубже и фундаментальнее, речь идёт не о деталях, а о разнокачественности самих систем и их основа-ний. В основе классического евразийства лежит идея множественности цивилизаций, цивили-зационный плюрализм (восходящий к концепции культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского), образующий в мировом масштабе ансамбль цветущего разнообразия, а также идея цивилизационной комплиментарности славян и кочевых народов Великой Степи и исторической преемственности России не только от Киевской Русии, но и от монгольской им-перии Чингиз-хана. В основе же т.н. «неоевразийства», предложенного А.Г. Дугиным в 90-х годах прошлого века, лежит манихейская по своему характеру идея жёсткого цивилизационного дуализма: сведение всего цветущего многообразия цивилизаций к тотальному антагонизму двух абсолютных противоположностей – Цивилизации Суши и Цивилизации Моря. В этом смысле «неоевразийство» А.Г. Дугина обнаруживает сходство скорее с некоторыми европейскими школами геополитики (хотя и их положения гипертрофированы и абсолютизированы до пародийности), чем с классическим русским евразийством 20-х годов прошлого века.
Основной недостаток и ущербность «геополитического» манихейского мифа, представ-ляющего все исторические события и конфликты в качестве частных проявлений единой метаисторической матрицы извечной войны сил Моря и Суши, состоит в его исторической и, что ещё важнее, актуально-политической и идеологической неадекватности и пагубности. Этот миф строится на тенденциозной выборке исторических примеров (Карфаген против Рима, Афины против Спарты, Греция в целом против Персии, Великобритания против Наполеоновской Франции, Великобритания против царской России, США против СССР). При этом многочисленные примеры столкновений морских держав друг с другом (как, скажем, англо-голландские войны) игнорируются как якобы несущественные эпизоды, а ещё более многочисленные примеры войн между континентальными империями (игнорировать которые просто невозможно), интерпретируются как искусственные конфликты, вызванные кознями и интригами морской державы. Между тем, даже минимально беспристрастный анализ показывает, что столкновения континентальных держав друг с другом (Рим против Парфии и Сасанидской державы, Туран против Ирана, кочевники против Китая, Наполеоновская Франция протв Российской Империи, Третий Рейх против СССР) обуславливались объективным столкновением их интересов. Более того, эти конфликты чаще всего носили гораздо более ожесточённый, антагонистический и тотальный характер, нежели хрестоматийные для геополитики столкновения между морской и континентальной державами.
«Концепция просвещённого консерватизма» Н. С. Михалкова, изложенная им в недавно опубликованном «Манифесте», предлагает не совсем чёткое и конкретное представление о том, что должно быть в основе государства и права.
В начале концепции излагается упрощённый и небесспорный взгляд на историю России от Киевской Руси (которую автор полностью отождествляет со «Святой Русью») до современной Российской Федерации. По мнению автора, во времена Киевской Руси «вера органично входила в быт, а быт в веру» и «вся жизнь была в Церкви». Потом государство «повторило опыт» Византии, и в нём оставалось «всё меньше Святой Руси и всё больше Великой России». Периодизация истории связана с изменением столичного города; Киевская Русь, Московское Русское Царство, Российская Империя, СССР и РФ рассматриваются как отдельные, мало связанные между собой формации.
Современный общественный строй Михалкову представляется «гремучей смесью из дого-няющей Запад либеральной модернизации, произвола «местных начальников», всепроникаю-щей коррупции». Понятно, что такое не устраивает большинство россиян. Но для достижения благих целей «поддержания законности и правопорядка в стране», «обеспечения культурной и национальной безопасности», роста «благосостояния для всех», обеспечения социальной защи-ты всех граждан РФ и даже «соотечественников за рубежом» – не предлагается в явном виде конкретных мер и не ставится приоритетных задач с понятными способами из решения. Пред-полагается лишь, что в недалёком будущем «государство и гражданское общество придут к со-гласию и совместно сформулируют Общенациональную миссию и Программу развития России в XXI веке».
Идеология «просвещённого консерватизма» излагается в виде следующих постулатов:
— верная мера везде и во всем, следование справедливому закону и божественному поряд-ку, заповеданному в ПРАВДЕ;
— развитая и сбалансированная система публичного и частного ПРАВА;
— симфония духовного и материального производства в жизни нации;
— укрепление вертикали власти и расширение горизонтали культуры и жизни гражданского общества;
— гармоничное согласование внутренней и внешней политики и экономики;
— регулируемая рыночная экономика или гибкое сочетание «рынка и плана»;
— развитая культура правосознания, воспитанная на привычке соблюдения и уважения всеобщих идеалов, принципов и норм континентального права и особенных правовых обычаев народов;
— лояльность к власти, умение достойно подчиняться авторитетной силе;
— персонификация власти и предпочтение личной ответственности перед коллективной безответственностью;
— признание греховности человеческой природы и неразрывной связи человека с окру-жающим его материальным миром;
— обретение и сохранение собственного достоинства и свободы, уважение и признание чужого достоинства и свободы;
— соблюдение чести, признание долга, почитание ранга;
— бережное хранение традиций и творческое восприятие новаций;
— любовь к родине и служение отечеству;
— память и поминание предков, забота о потомках, попечение о детях и родителях;
— предпочтение эволюции перед революцией, осторожность перемен;
— следование прагматической логике жизненных обстоятельств и здравому смыслу;
— любовь к своему народу, нации и культуре наряду с уважением и интересом к многооб-разию жизни других народов, наций и культур;
— неприятие радикализма, односторонности и чрезмерности обобщений, недоверие к уравниловке и жесткому централизованному планированию.
Далее следует жёсткое отрицание любого рода революций и других радикальных измене-ний общества. Представляется, что к «будущему благополучию» государство и общество могут прийти естественным путём, причём этот может быть даже не постижим для человеческого ра-зума: «Консервативную традицию от радикальной новации любого толка отличает то, что она не рационалистична, а мистична. Она опирается не на внешнюю систему логических правил и рассудочных представлений, а на внутренний духовный строй личности, психологию нации, обычаи, ритуалы и обряды племен и народов». То есть составление сколько-нибудь рациональ-но обоснованной программы конкретных действий (и отказов от других действий и благ) может быть вообще не обязательным.
Несмотря на утверждение «Мы объединяемся вокруг созидающего «да», а не вокруг разру-шающего «нет»», конкретные положения в «Манифесте просвещённого консерватизма» чаще являются отрицаниями, чем утверждениями. Отрицается радикальный национализм и «квасной патриотизм», деспотия личности и либеральная демократия в западном понимании, пролетарский интернационализм и космополитизм.
Русская Доктрина" нацелена на формирование русского глобального проекта. Образ России будущего для всего мира — это образ воинствующей цивилизации справедливости и милосердия
Русская доктрина, как она видится нам, в своем дальнейшем развитии должна защищать национальный менталитет от разрушительных воздействий. Достигается этот эффект несколькими средствами. Во-первых, Русская доктрина задает смысловой вектор: "Россия, какой она может и должна быть". Это само по себе сообщает определенную суверенность сознания, если хотите, уверенность в себе, которой так не хватает русской нации в последние десятилетия. Во-вторых, Русская доктрина содержит в себе масштабную, разветвленную и местами даже подробно прописанную программу консервативных преобразований — в этом ее важное отличие от многих проектов описания "национальной идеи". В-третьих, наша Доктрина нацелена на формирование русского глобального проекта. Исторически наша цивилизация вырабатывает в себе самобытный нравственный мир, несет в себе идеал совместного противостояния злу и варварству, противостояния мародерству (к чему сводится антисоциальная этика новейших транснациональных сетевых сообществ и корпораций, извлекающих прибыль и политический капитал из хаоса). Образ России будущего для всего мира — это образ воинствующей цивилизации справедливости и милосердия. В связи с этим встает задача создать русский стандарт многополярной глобализации, одной из главных составляющих которого должна стать новая концепция качества жизни, принципиально не совпадающая с аналогичными индексами ООН.
– Авторы РД предлагают, по сути дела, глобальную программу экономических и политических реформ России. В чем кардинальное отличие предлагаемого вами политического строя от ныне существующего?
— Поскольку эту тему невозможно исчерпать в интервью, очерчу ее несколькими тезисами:
1. Наши сверхценности, политические идеалы — это идеал духовной суверенности и идеал социальной правды.
2. Нынешней хаосократии необходимо противопоставить смыслократию. Смыслократы (ученые, предприниматели, общественные деятели) должны стянуться в сети, завязать в них новые узлы, сшить разорванные куски русского духовного и смыслового пространства.
3. Русская "гражданская нация" мыслится нами как сверхнационально-русский союз, в котором переплетаются и дополняют друг друга две идентичности: малая родина сочетается с родиной большой, семья и предки — с духовными и историческими родоначальниками великой нации. Русский сверхнационализм нацелен на сочетание принципиально различных, устойчивых в себе, духовных, культурных, этнических миров. При этом все они объединяются в единый имеющий свое уникальное лицо большой мир России, не федералистский, не распадающийся на этнократические анклавы, не беззащитный перед волнами нового "великого переселения".
4. Без ложной стыдливости перед защитниками политкорректности мы рассматриваем православие как основной прообраз русской цивилизации. При этом, что особенно важно, православие выступает для нас как знамя для национально-культурной идентичности. Знамя, хоругвь — в этом нет никакого принижения веры. Это своего рода минимум религиозной традиции.
– Чем ваша экономическая программа отличается от программы нынешней власти?
— Экономический суверенитет России должен быть восстановлен, приоритетом должна стать антикризисная программа, направленная на наращивание экономической массы, воспроизводство населения и повышение его качественных характеристик. Ни о каком глобальном рынке, контролируемом западной элитой, не может быть и речи; место глобальной интеграции заняла региональная интеграция, По мнению экономических экспертов Доктрины, продолжение неолиберальной деградации резко увеличит шансы экономической абсорбции России Китаем.
Перед русской цивилизацией стоит задача выстроить новые отношения на евразийском континенте: уравновесить растущий Китай через создание новой мировой конструкции — интеграции в единую систему безопасности помимо Китая Японии, Индии, исламского мира. Пути экономического развития России во многом связаны с осознанием ее места в активно растущем евразиатском макрорегионе. С этим связана нужда в переориентации с идеалов потребительского общества на идеалы "человека меры". Русская доктрина считает ключевой идеей экономической философии XXI века "домостроительство" — не сверхпотребление, а преуспеяние и служение, достаток для семьи.
Русская доктрина объявляет ключевой общественно-политической задачей нации выстраивание триады Бизнес — Общество — Власть. Эта неклассовая коалиция "своих", патриотических сил позволит быстрее сплотиться вокруг программы консервативных преобразований, вытащить страну из тупика. Для реализации этих амбициозных целей нам нужен "атакующий класс", предпринимательский и управленческий (иерархически-сетевой) "мотор" нового пути развития. Сегодня "чужой" бизнес на территории России заинтересован в создании конфликтов между местными и мигрантами, между представителями коренных народов и иноэтничных диаспор, между православными и мусульманами, культивирует "классовую нетерпимость" в обществе (раскол на "своих" бедных и "чужих" богатых). Раскалывая общество, этот враждебный национальным интересам России паразитический слой стремится отсрочить перспективу объединения снизу патриотической волны с национально ориентированным бизнесом. Между тем, сегодняшние условия фактически благоприятствуют иностранным производителям и международному финансово-торговому капиталу, способствуют их конкурентной победе над отечественным предпринимателем и посредником.
Европоцентри́зм (евроцентри́зм) — характерная научная тенденция и политическая идеология, в явной или неявной форме провозглашающая превосходство европейских народов и западноевропейской цивилизации над другими народами и цивилизациями в культурной сфере, превосходства образа жизни европейских народов, а также их особую роль в мировой истории. Исторический путь, пройденный западными странами, провозглашается единственно правильным или, по крайней мере, образцовым.
Традиционализм Э. Бёрка
С осуждением Французской революции и идей Просвещения выступал английский парламентарий и публицист ирландец Эдмунд Бёрк (1729—1797).
В 1790 г. Бёрк опубликовал книгу "Размышления о революции во Франции", содержащую полемику с ораторами двух дворянских клубов в Лондоне, разделявших идеи Просвещения и одобрявших события во Франции. Изданная в относительно спокойный период французской революции, когда казалось, что страна твердо встала на путь конституционного строительства, эта книга поначалу не пользовалась успехом. По мере развития событий во Франции, подтвердивших худшие опасения и предсказания Бёрка, стремительно возрастала популярность его сочинения. Книга была переведена на французский и на немецкий языки и вызвала много откликов, из которых наиболее известно сочинение Т. Пейна "Права человека" (см.гл.15).
Бёрк порицал Национальное собрание Франции не только из-за некомпетентности его состава (оно, писал Бёрк, состоит из провинциальных адвокатов, стряпчих, муниципальных чиновников, врачей, деревенских кюре), но и еще более за стремление отменить во Франции сразу весь старый порядок и "одним махом создать новую конституцию для огромного королевства и каждой его части" на основе метафизических теорий и абстрактных идеалов, выдуманных "литературными политиками (или политическими литераторами)", как Бёрк называл философов Просвещения. "Было ли абсолютно необходимо опрокидывать все здание, начиная с фундамента, и выметать все обломки, чтобы на той же почве воздвигнуть новую экспериментальную постройку по абстрактному, теоретическому проекту?", — спрашивал Бёрк.
Он утверждал, что совершенствование государственного строя всегда должно осуществляться с учетом вековых обычаев, нравов, традиций, исторически сложившихся законов страны. Задача сильных политических умов — "сохранять и одновременно реформировать". Однако французские революционеры склонны в полчаса разрушить то, что создавалось веками. "Слишком сильно ненавидя пороки, они слишком мало любят людей". Поэтому лидеры революции, делал вывод Бёрк, стремятся разбить все вдребезги, смотрят на Францию как на завоеванную страну, в которой они, будучи завоевателями, проводят самую жестокую политику, презирая население и рассматривая народ лишь в качестве объекта своих опытов. "Парижские философы, — отмечал Бёрк, — в высшей степени безразличны по отношению к тем чувствам и обычаям, на которых основывается мир нравственности... В своих опытах они рассматривают людей как мышей". "Честный реформатор не может рассматривать свою страну как всего лишь чистый лист, на котором он может писать все, что ему заблагорассудится".
"Их свобода — это тирания,— писал Бёрк о французских революционерах; — их знание — высокомерное невежество, их гуманность — дикость и грубость".
Особенные возражения Бёрка вызывали дискуссия о правах человека и само понятие "права человека": "Права, о которых толкуют теоретики, — это крайность; в той мере, в какой они метафизи-ски правильны, они фальшивы с точки зрения политики и морали". Бёрк утверждал, что права людей — это преимущества, к которым люди стремятся. Их нельзя определить априорно и абстрактно, поскольку такие преимущества всегда зависят от конкретных условий разных стран и народов, от исторически сложившихся традиций, даже от компромиссов между добром и злом, которые должен искать и находить политический разум. К тому же реально существующие права людей включают как свободу, так и ее ограничения (для обеспечения прав других людей). "Но поскольку представления о свободе и ограничениях меняются в зависимости от времени и обстоятельств, — писал Бёрк, — возможно бесконечное количество модификаций, которые нельзя подчинить постоянному закону, то есть нет ничего более бессмысленного, чем обсуждение этого предмета".
Мысль Бёрка сводилась к тому, что и права человека, и государственный строй складываются исторически, в течение долгого времени, проверяются и подтверждаются опытом, практикой, получают опору в традициях. Кроме того, Бёрк не был сторонником идеи всеобщего равенства людей, лежащей в основе теории прав человека: "Те, кто покушаются на ранги, никогда не обретают равенства, — утверждал Бёрк. — Во всех обществах, состоящих из разных категорий граждан, одна должна доминировать. Уравнители только искажают естественный порядок вещей..."
Книга Бёрка стала одним из первых произведений консервативного историзма и традиционализма, противостоявшего рационализму и легисломании революционных политиков-идеалистов. Бёрк утверждал, что право каждой страны складывается в результате длительного исторического процесса. Он ссылался на конституцию Англии, которая создавалась несколько веков; по его мнению, "Славная революция" 1688 г. лишь закрепила государственный строй Англии, права и свободы англичан, существовавшие задолго до этой революции: "В период Революции мы хотели и осуществили наше желание сохранить все, чем мы обладали как наследством наших предков. Опираясь на это наследство, мы приняли все меры предосторожности, чтобы не привить растению какой-нибудь черенок, чуждый его природе. Все сделанные до сих пор преобразования производились на основе предыдущего опыта..."
Основой государственного строя Англии, свобод и привилегий ее народа Бёрк называл идею наследования. Со времен Великой хартии вольностей (1215 г.) идея наследования обеспечивала принцип сохранения и передачи свобод от поколения к поколению, но не исключала принципа усовершенствования. В результате сохранилось все ценное, что приобреталось. "Преимущества, которые получает государство, следуя этим правилам, оказываются схваченными цепко и навсегда". Поэтому, писал Бёрк, "наша конституция сохранила наследственную династию, наследственное пэрство. У нас есть палата общин и народ, унаследовавший свои привилегии и свободы от долгой линии предков".
Опорой конституции служат обычаи, религия, нравы, даже предрассудки, содержащие мудрость предков: "Предрассудки полезны, — подчеркивал Бёрк, — в них сконцентрированы вечные истины и добро, они помогают колеблющемуся принять решение, делают человеческие добродетели привычкой, а не рядом не связанных между собой поступков".
Защищая традиции и осуждая нововведения, Бёрк оправдывал и те сохранявшиеся в Англии средневековые пережитки, которые подвергались особенной критике со стороны английских радикалов и либералов. Таковы идеи пэрства, рангов, политического и правового неравенства. Основой английской цивилизации Бёрк называл "дух рыцарства и религию. Дворянство и духовенство сохраняли их даже в смутные времена, а государство, опираясь на них, крепло и развивалось".
"Благодаря нашему упрямому сопротивлению нововведениям и присущей национальному характеру холодности и медлительности, мы до сих пор продолжаем традиции наших праотцов, — писал Бёрк. — ...Руссо не обратил нас в свою веру; мы не стали учениками Вольтера; Гельвеции не способствовал нашему развитию. Атеисты не стали нашими пастырями; безумцы — законодателями... Нас еще не выпотрошили и, подобно музейным чучелам, не набили соломой, тряпками и злобными и грязными бумагами о правах человека".
Априорным теориям просветителей и революционеров Бёрк противопоставлял исторический опыт веков и народов, разуму — традицию. Общественный порядок, рассуждал Бёрк, складывается в результате медленного исторического развития, воплощающего общий разум народов. Бёрк ссылается на бога — создателя мироздания, общества, государства. Всякий общественный порядок возникает в результате долгой исторической работы, утверждающей стабильность, традиции, обычаи, предрассудки. Все это — ценнейшее наследие предков, которое необходимо бережно хранить. Сила действительной конституции — в давности, в традициях. Само учение о государстве и праве должно стать наукой, изучающей исторический опыт, законы и практику, а не схемой априорных доказательств и фикций, какой является учение идеологов революции.
Бёрк, как и реакционные идеологи, противопоставлял рационалистическим идеям Просвещения традиционализм и историзм, убеждение в неодолимости хода истории, не зависящего от человека. В применении к истории права это противопоставление получило развитие в учении исторической школы права.
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 1249; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!