НЕЧАЯННАЯ ЛОЖЬ И НЕЧАЯННАЯ ПРАВДА 7 страница
Он сглотнул подступившую к его горлу горечь, вызванную воспоминанием о предсвадебном дне, когда увидел его впервые. Юноши пожали друг другу руки. Юити почувствовал, как его ладонь кольнуло колечком на мизинце парня. Неожиданно ему вспомнилось это колющее ощущение от вонзившихся нитей, когда однажды в школе его хлопнули по голому плечу полотенцем. Не разнимая рук, они бросились наутек из парка. Грудь Юити вздымалась волнами. Он тащил за собой мальчика, незаметно сцепившись с ним локтями. Они бежали по затихшей ночной дорожке, по которой иногда тайком прогуливались любовники.
— Почему ты бежишь? — задыхаясь, спросил мальчик.
Юити залился румянцем и остановился.
— Нечего пугаться. Это потому, что ты еще не привык, брат, — сказал паренек.
Три часа они провели в комнате одной гостиницы с сомнительной репутацией. Это время как будто обрушилось на Юити горячим каскадом. Он сбросил с себя всевозможные искусственные путы, душа его на протяжении всех этих трех хмельных часов пребывала в наготе. Какое наслаждение обнажить тело! Едва душа его скинула бремя одежд, Юити весь возликовал, в тело его вселилось столько мощи, что радости, кажется, негде было поместиться.
Истины ради, однако, стоит признать, что это не Юити был купцом — скорее мальчик покупал Юити. Это как в случае с хитроумным продавцом, который покупает бездарного клиента. Благодаря умению этого гарсона Юити познал настоящий трепет своего тела. Отражение неоновых вывесок, проникавшее сквозь шторки на окне, напоминало пожар. Среди отблесков этого пламени дрейфовала красивая мужественная грудь Юити, словно два щита. В этот вечер из-за странного холода на его груди проявились сразу в нескольких местах красные аллергические пятнышки крапивницы. Мальчик ахнул и поцеловал каждую крапинку.
|
|
|
Сидя на краю кровати, натягивая трусы, гарсон спросил с мольбой в голосе:
— Когда же мы встретимся опять?
На завтра у Юити была встреча с Сюнсукэ.
— Послезавтра хорошо бы, только не в этом парке.
— Ты прав. Это место нам не подходит. С малых лет я тосковал о мужчине, которого впервые встретил сегодня вечером. Я никогда не встречал такого нежного человека, как ты, мой старший брат! Ты для меня словно божество! Разве нет? Не бросай меня никогда, умоляю тебя!
Мальчик теребил его изящный затылок и плечи. Юити тоже провел кончиками пальцев по затылку мальчика и закрыл глаза. В этот момент он насладился предчувствием скорого расставания со своей первой любовью.
— Я приду послезавтра в девять вечера, как только закроется заведение. Здесь поблизости есть закусочная, где собираются наши парни. Это что-то вроде клуба, но туда заходят и обычные люди, чтобы выпить кофе, правда, они не в курсе всего. Я буду очень рад, если бы ты пришел туда. Я тебе план черкану сейчас, угу?
|
|
|
Он вынул из кармана брюк блокнот, послюнявил карандаш и неумелой рукой стал чертить схему. Юити смотрел на маленький вихорок на затылке мальчика.
— Ну вот! Думаю, ты найдешь это место. Ах да! Меня зовут Эйтян. А тебя как?
— Ютян.
— Какое милое имя!
Юити покоробило от этого комплимента. Его поразило, что мальчик был более спокоен, чем он сам.
На углу они расстались. Юити успел заскочить в последний трамвай. Ни мать, ни жена не поинтересовались, куда он ходил. За все это время он впервые чувствовал себя умиротворенным, засыпая в одной постели с Ясуко. Он уже достиг свободы. Будучи под властью странных греховных наслаждений, он сравнивал самого себя с уличной девицей, которая хорошо позабавилась на выходных и теперь возвращается к своим будничным занятиям.
В его полушутливом сравнении все-таки имелся глубокий смысл. В нем было еще только первое предчувствие того непредвиденного влияния, которое впоследствии окажет на своего мужа такая скромная и слабосильная жена, как Ясуко.
Юити думал: «Когда я сравниваю мое тело, лежащее рядом с тем мальчиком, с моим же телом, лежащим рядом с Ясуко, я чувствую себя дешевкой. Ведь не Ясуко уступает мне свое тело, а я уступаю ей свое тело со значительной скидкой. Я как неоплаченная проститутка!»
|
|
|
Это самообличение не задевало, не ранило его самолюбие, как раньше; эти низкие мысли даже чем-то восхищали его. От усталости его голова легко скатилась в сон. Это был сон ленивой проститутки.
Глава пятая
НА ПУТЬ СПАСЕНИЯ
Сначала хозяин, а уж затем его гостья, приглашенная познакомиться с Юити, были смущены улыбающимся, счастливым лицом юноши, появившегося на следующий день в доме Сюнсукэ. Каждый из них ожидал увидеть на нем печать несчастья, более подходящего его юности. Следует сказать, что оба заблуждались. Красота этого юноши не была обычной. Нет такого ярлыка, который можно было бы прицепить к нему. Все это сразу бросилось в глаза госпоже Кабураги с присущим ей как женщине острым оценивающим взглядом. «Этот юноша создан для счастья!» — подумала женщина. Юноша, который умеет быть счастливым, подобен тому, кто умеет носить черный костюм, а в наши дни в обоих случаях это весьма претенциозно.
Юити поблагодарил госпожу Кабураги за то, что она удостоила его своим присутствием на свадебном банкете. Его манеры, бесхитростные и экзальтированные, сразу расположили к себе замужнюю леди, которая с фамильярной непринужденностью осыпала юношу дружескими остротами. У него такое радостное лицо, заметила она, что кажется, будто надо лбом его развевается флажок с надписью «женился!», но потом она выразила беспокойство, мол, если он не будет снимать этот флажок всякий раз, когда выходит из дому, то может потерять бдительность и ненароком столкнуться с машиной или трамваем.
|
|
|
Старый писатель диву давался, что Юити не отвечает на ее колкости, а только простодушно улыбается. Это замешательство на лице Сюнсукэ обнажило всю глупость мужчины, который старался делать хорошую мину, зная, что его попросту дурачат. Сначала Юити стал чуточку презирать этого напыщенного стареющего мужчину. Кроме того, он еще предавался плутовским мечтаниям и радовался барышу в пятьсот тысяч, который получил от старика. Вот так, неожиданно, в это застолье на троих было внесено легкое оживление.
У Сюнсукэ Хиноки был давний почитатель, умевший хорошо готовить. Произведения его кулинарного искусства подавались большими порциями в соответствующих блюдам фарфоровых и фаянсовых чашах из коллекции отца писателя. Сам Сюнсукэ не отличался врожденным вкусом ни к кулинарии, ни к посуде, и если он приглашал гостей на ужин, то, по обыкновению, обращался за помощью к этому человеку, который умолял его о подобном услужении. И вот он, второй сын торговца текстилем из Киото, ученик Кидзу Иссайи из школы Кайсэки, приготовил на сегодняшний вечер следующее меню: набор закусок под саке à la Kaiseki, так называемый поднос хассун: трюфели в сосновой хвое, жареные побеги тюльпанного дерева, присланные друзьями из провинции Гифу персимоны Хатия, соевые бобы из храма Дайтокудзи, жареные миткальные крабы; затем подали горчичный красный бульон мисо со струганым мясом маленьких птичек; после чего принесли на большом старинном элегантном красном блюде с рисунком пиона сасими из сырых ломтиков индийского плосколоба; на жаркое подали форель под соевым соусом; из закусок, сервируемых на противоположной стороне стола, вынесли приправленные зеленью грибы хацутаке и ракушки Анадара под соусом из белого кунжута, тофу и мисо[10]; из вареного подали окуня в соевом твороге тофу с маринованным папоротником-орляком и горячий бульон в горшочке из красной марены. После ужина на десерт им вынесли сладости Морихати — белые и розовые куколки монашков-неваляшек, обернутые по отдельности тонкой мягкой бумагой «сакурагами». Все эти редкостные деликатесы не потрясли неискушенного вкуса Юити. Ему весь вечер хотелось омлета.
— Ну вот, угощение наше оказалось не во вкусе Юити, — пожалел Сюнсукэ, наблюдавший, как тот без аппетита поглощал пищу.
На его вопрос: «Какое твое любимое кушанье?» — юноша назвал первое, что было у него на уме: «Омлет!» Этот бесхитростный односложный ответ растрогал госпожу Кабураги до глубины души.
В радости своей Юити впал в самообман, позабыв о том, что не склонен любить женщин. Люди нередко излечиваются от навязчивых идей, выставляя их напоказ; от идей они излечиваются, но причины, их порождающие, остаются. Это ложное выздоровление хотя бы на первое время раскрепостило охмелевшего от своих гипотез Юити.
«Может быть, все сказанное мной — ложь…» — размышлял юный красавец. Настроение его было приподнятым. «Я и вправду люблю Ясуко, но из-за денежных затруднений состряпал фарс для этого добренького писателя. Впрочем, положение свое я поправил — более или менее. И задрал нос, возгордился счастьем в своем миленьком огороде, вскопанном на могиле дурных помыслов. Чтобы потом мои еще не рожденные дети слушали побасенки о скелетах, схороненных под полом в столовой…»
Сейчас Юити застыдился своего излишне правдивого и неизбежного признания. Три часа, проведенные прошлой ночью в гостинице, изменили саму сущность его искренности.
Сюнсукэ налил даме саке в чашечку. Саке перелилось через край и замочило ее блестящую накидку.
Юити вынул из кармана пиджака носовой платок и промокнул хаори[11]. Яркая белизна его носового платка, вспыхнувшая в один миг, вызвала у нее какое-то сладостное напряжение.
Сюнсукэ тоже с удивлением обнаружил, что руки его затряслись по-старчески. Он похолодел от ревности к своей гостье, не спускавшей глаз с профиля Юити. И хотя все рушилось для Сюнсукэ из-за его глупого пристрастия, которое следовало бы подавить в себе, эта внезапная веселость Юити все-таки вновь озадачила старого писателя. Он размышлял самокритично: «Меня поразила не красота этого юноши, это неправда! Я, вероятно, просто влюбился в его несчастье, и не более того…»
А вот госпожа Кабураги была тронута проявленной Юити теплой заботой о ней. В любезности многих мужчин скрывался корыстный интерес, она вычисляла это быстрым наметанным глазом, и только Юити покорил ее подлинной сердечностью.
Юити же, наоборот, смутился своего поступка, того, с какой поспешностью вынул из кармана носовой платок. Он почувствовал всю неискренность этого жеста. Он будто бы вновь протрезвел и тотчас испугался от осознания того, что все его слова и поступки могли принять за легкомысленный флирт. Вскоре привычка к рефлексии примирила Юити с его же несчастьем. Глаза его помрачнели, как прежде. Сюнсукэ заметил эту перемену и успокоился, будучи обрадован, увидев в нем уже что-то привычное. Взгляд старика, направленный на Юити, излучал признательность и сочувствие. Сюнсукэ посчитал, что эта юношеская жизнерадостность, весь вечер сиявшая на лице Юити, была его маской, его искусной подделкой, его хитростью, призванной помочь ему, писателю, исполнить все свои замыслы.
Ошибкой, первой в череде других, было уже то, что госпожа Кабураги появилась в доме Хиноки за час до назначенного времени. Этот свободный час Сюнсукэ приберег для себя, чтобы расспросить Юити о его делах, но госпожа Кабураги вторглась со своей обычной бесцеремонностью, пролепетав с порога вместо приветствия: «Что-то я заскучала, вот и наведалась пораньше».
Через пару дней Сюнсукэ получил от нее письмо. Одна строка вызвала на его лице улыбку: «Как бы то ни было, а этот юноша весьма элегантен».
Вовсе не такой реакции ожидал Сюнсукэ от этой высокородной дамы, которую восхищало дикарство. «Разве Юити был слабым? — размышлял Сюнсукэ. — Нет, совсем не так. В таком случае, словом „элегантен“ она хотела выразить свое учтивое безразличие к Юити вопреки впечатлению».
Наедине с Сюнсукэ, без женщины, Юити расслабился. Сюнсукэ, давно привыкший к чопорной вежливости своих молодых поклонников, не мог на него нарадоваться. Это было как раз то, что Сюнсукэ называл элегантностью.
Когда настало время госпоже Кабураги и Юити уходить домой, хозяин пригласил юношу пройти в свой кабинет, чтобы он помог выбрать книгу, которую якобы обещал ему одолжить. Молодой человек замешкался. Сюнсукэ подмигнул. Это был единственный способ увести его от женщины, чтобы не показаться грубым перед ней. Госпожа Кабураги не имела привычки читать книги.
Снаружи окна библиотеки размером семь цубо[12], расположенной на втором этаже, рядом с рабочим кабинетом, где сохранялись его язвительные дневники наряду с его прекраснодушными произведениями, оплетали, словно доспехами, жесткие листья магнолии. Сюда редко кто захаживал.
Когда Юити, этот беспечный красавец, проследовал в затхлое помещение с запахами плесени, выделанной кожи, сусального золота и пыли, Сюнсукэ почувствовал, что многие его книги среди десятка тысяч других будто зарделись от стыда. Еще до выхода в свет, еще до их блистательного художественного воплощения его произведения стали стыдиться своей тщеты.
Золотое тиснение на обложках и корешках его собрания сочинений в оригинальном переплете еще не утратило своего блеска, а позолоченные срезы дорогой бумаги отражали черты лица. Когда молодой человек взял в руки один из этих томов, Сюнсукэ испытал такое чувство, будто мертвящий запах произведения развеялся благодаря этому юношескому лицу, на которое упала тень сотен страниц.
— Тебе что-нибудь известно о поклонении в японском Средневековье, подобном культу Божьей Матери в средневековой Европе? — спросил Сюнсукэ и, ожидая отрицательного ответа, продолжил: — Это был культ мальчика — тиго, педераста. В те времена мальчикам уступали за столом почетное место, они первые получали из рук господина чашу с вином. У меня есть любопытная копия одной стариной эзотерической книги.
Сюнсукэ достал со стеллажа манускрипт в тонком японском переплете и протянул Юити:
— Копию этой книги мне сделали в библиотеке Эйдзан.
На обложке стояли иероглифы «Тигокандзё». Юити затруднялся прочесть их, поэтому спросил старого писателя.
— Читается как «тигокандзё»[13]. «Тиго» — паж, мальчик-прислужник при буддийской процессии, а также мальчик-педераст; «кандзё» — помазанник. Эта книга разделена на две части: «Помазание Мальчиков» и «Божественные Мистерии Великого Культа Мальчиков». Вторая часть подписана именем Эйсина, хотя это бесстыдная ложь. Он жил в другое время. Я хочу, чтобы ты прочитал вторую часть «Мистерий». В ней подробно рассказывается о чудесном любовном ритуале. Какая изысканная терминология! Тот орган мальчика, который отдается любви, величают «Цветком закона», а орган мужчины, которым любят, именуется «Огнем мрака». Идея, которую, как мне хотелось бы, ты должен усвоить, заключена в первой части.
Он нервно перелистал страницы старческими пальцами. Вслух прочитал одну строчку:
— «Тело твое есть глубинное место святости, древнейший титул Будды, Татагата. Ты пришел в этот мир, чтобы спасти все живое». Слово «ты» здесь означает обращение к мальчику, тиго, — пояснил Сюнсукэ, затем процитировал: — «Отныне и впредь к твоему имени прибавляется знак „мару“, и будешь именоваться: такой-то и такой Мару». После ритуала наречения обычно возносили хвалу, а потом давали наставления. Однако… — усмехнулся Сюнсукэ, — давай рассказывай, как прошли твои первые испытания на пути к спасению. Кажется, успешно!
Юити сначала слегка опешил.
— Если госпожа Кабураги заглядывается на мужчину, это уже о чем-то говорит, в течение недели должно что-то случиться, ждите слухов. Правда-правда! Примеров тому множество. Бывают, однако, и курьезы. Если ее домогается мужчина, который несимпатичен ей, то ожидайте в течение недели какого-нибудь эксцесса. А когда ее припирают к стенке, не обходится без ее ужасных хитроумных уловок. Я сам едва не поймался на ее крючок. Я не стану вдаваться в подробности, чтобы не разрушать твоих иллюзий насчет этой леди. Через недельку сам узнаешь, какова бывает эта леди в критический момент. Ты должен увильнуть от всех ее козней. Конечно, с моей помощью, дружок. Пусть пройдет неделька. Есть много способов помучить эту женщину, чтобы у нее появилась причина не отпускать тебя. Потом пройдет еще одна неделя. И вскоре ты получишь над ней огромную власть. В общем, вместо меня ты должен спасти душу этой женщины.
— Но она же замужем за кем-то… — наивно возразил Юити.
— Она тоже об этом говорит. «Я замужняя», — заявляет она. Не похоже, что она собирается разводиться со своим мужем, но и верность ему не хранит. У этой женщины есть слабость — то ли ветреностью это называется, то ли беспредельной преданностью своему мужу, и какая из этих слабостей владеет ею, человеку со стороны не разобраться.
Когда Юити рассмеялся его иронии, Сюнсукэ соизволил подтрунить над ним, сказав, что сегодня он веселится словно дурачок. «Дела, видно, пошли на поправку после женитьбы, и с женщинами, кажется, у тебя наладилось», — выведывал подозрительный старикашка. Юити все рассказал. Сюнсукэ был поражен новостью.
Они спустились в гостиную в японском стиле, госпожа Кабураги курила. Она пребывала в задумчивости, ее пальцы сжимали папироску, ладонь лежала на тыльной стороне другой руки. Перед ее глазами все еще стояли большие руки парня, на которые она смотрела несколько минут назад. Он рассказывал о своих занятиях спортом — плавании, прыжках в высоту. Это были одиночные виды. Он был одиночкой и в спорте обходился без партнера. Почему юноша сделал такой выбор? А как же танцы?.. Вдруг госпожа Кабураги зажглась ревностью. Она вспомнила о Ясуко. Юити представал в глазах госпожи Кабураги одиночкой, и она не желала расставаться с этой иллюзией.
«Этот юноша все равно что волк, избегающий свор. Это не значит, что он отступник; конечно, накопленная внутри него энергия — не разрушительная и не бунтарская. На что он способен? На что-то сильное, большое, глубокое, совершенно темное и бесполезное. На дне его ясного и прозрачного смеха лежит отчаяние, словно золотое грузило. А эти неумелые теплые ладони его, внушающие чувство надежности, словно деревенский стул… Как хотелось бы мне примоститься на нем! Брови его, будто тонкое лезвие меча… А как идет ему этот двубортный темно-синий костюм! Его движения подобны грациозным повадкам настороженного волка, который, чуя опасность, изгибает тело и держит уши востро. Это безвинное опьянение! Он покрыл чашку ладонью в знак отказа от саке, склонил набок голову, и блестящие волосы упали на его захмелевшие глаза. Дикое желание протянуть руку и сграбастать его челку пронзило меня тотчас. Я хотела пощупать масленистые пряди его волос. Еще чуть-чуть, и моя рука потянулась бы вперед…»
Она подняла свой наигранный привычно-томный взгляд на двух спускающихся мужчин. На столе стояли наполненная гроздьями винограда ваза и недопитые чашки с кофе. Она держалась слишком независимо, чтобы сказать: «Долго-долго!», или «Будьте любезны, проводите меня домой», или еще что-то в этом роде. Она встретила мужчин молча.
Юити взглянул на одинокую фигуру женщины, вокруг которой вился душок слухов. Что-то внушало ему чувство, будто эта женщина была его двойником. Она проворными пальцами смяла в пепельнице окурок, мельком взглянула в зеркальце из сумочки, затем встала. Юити последовал за ней. Его заворожило поведение женщины. Она не сказала ему ни слова. Сама заказала такси; сама распорядилась отвезти их на Гиндзу[14]; по ее воле он сопровождал ее в бар; она позволила ему разговаривать с официантками и сама проводила его домой.
В баре она выбрала место напротив него, чтобы наблюдать за ним в окружении женщин. Непривычный к подобным местам, к тому же не привыкший к своему костюму, Юити то и дело поправлял белые манжеты рубашки, которые иногда скрывались под рукавами пиджака. Госпожа Кабураги наслаждалась этим зрелищем с великим удовольствием.
Они впервые танцевали вдвоем в узких проходах между стульями. В углу бара под пальмой играл приглашенный музыкант. Танец, который скользил между стульями, этот танец пронизывал нескончаемый пьяный смех и прошивал завесу табачного дыма… а женщина ласкала пальцами затылок юноши. Ее пальцы слегка трогали его волосы, будто летнюю траву. Она подняла глаза. Юити смотрел куда-то вдаль. Это взволновало ее. Она еще долго искала те высокомерные глаза, которые никогда не взглянут на женщину, пока та не упадет на колени…
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 303; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!