НЕЧАЯННАЯ ЛОЖЬ И НЕЧАЯННАЯ ПРАВДА 4 страница
— У всех все одно и то же! Все люди одинаковы! — повысил голос писатель. — Просто молодые не задумываются об этом — такова привилегия юности.
— Однако я отличаюсь от них!
— Все в порядке! А признания твои зацепили меня за живое, ко мне будто молодость вернулась, — лукаво произнес старый писатель.
Юити озадачился тем фактом, что Сюнсукэ выказал двусмысленный интерес, чуть ли не зависть к тайным склонностям его натуры — тем склонностям, которыми он сам мучился, считая их безобразными. Однако первое в жизни откровенное признание вдохновило Юити на то, чтобы тотчас растранжирить все-все свои секреты; его наполняло чувство радости от вероломства против самого себя, как того вкалывающего без продыху торговца, который затеял назло ненавистному хозяину распродать полюбившемуся покупателю все саженцы за бесценок.
Вкратце он поведал о своих взаимоотношениях с Ясуко.
Отец Юити был старинным товарищем отца девушки. Он выбрал инженерно-технический факультет, по окончании университета работал техническим экспертом, возглавлял дочернюю компанию финансовой группы «Кикуи-дзайбацу», пока не умер. Это было летом 1944 года. Отец девушки закончил экономический факультет, стал работать в одном известном универмаге и сейчас был на руководящей должности. В начале этого года, по достижении двадцатидвухлетнего возраста, Юити обручился с Ясуко — как и было решено их отцами раньше. Холодность Юити приводила Ясуко в отчаяние. В те дни, когда ее попытки добиться от юноши расположения оказывались безуспешными, она появлялась у Сюнсукэ. Этим летом она наконец затащила его сюда, в курортный городок. Ясуко подозревала, что у него завелась какая-то пассия, и страдала, как всякая девчонка. Что-то зловещее было в ее недоверии к своему жениху, но в том-то и дело, что Юити никого больше не любил.
|
|
|
Он учился в частном университете; жил с матерью, болеющей хроническим нефритом, и служанкой — втроем в одном доме сплоченной семьей, теперь обедневшей; его застенчивая любовь была причиной материнских переживаний. Кроме невесты, которая была влюблена в этого красивого молодого мужчину, он продолжал знакомства со многими другими девушками из своего окружения — мать знала об этом, но думала, что сын все-таки не наломает дров хотя бы из сочувствия к ее болезни, а также из финансовых соображений.
— Я вовсе не помышляла воспитывать тебя в такой бедности, — искренне сокрушалась она. — Если бы твой отец был жив сейчас, как он горевал бы! Твой отец ухлестывал за женщинами со студенческой поры, пропадал днями и ночами. Спасибо, что остепенился в зрелые годы, ну и я, конечно, не оплошала. А ты в этом возрасте такой черствый, что я беспокоюсь за Ясуко, как бы ей не пришлось страдать в замужестве. Никак не ожидала от тебя отцовских замашек женского обольстителя. Скорей бы на внуков своих посмотреть — вот что хочется твоей матери; ну а если Ясуко противна тебе, то мы тотчас расторгнем твою помолвку, и тогда сам уж выбирай девушку, какая по нраву, и приводи ее в дом. Смотри только без глупостей, а то глаза-то разбегутся! Я думаю, что десять или двадцать девушек будет предостаточно, чтобы определиться. Кто его знает, сколько еще проходит на этих деревяшках твоя мать из-за хвори, поэтому давай не будем затягивать со свадьбой! Мужчина должен выглядеть достойно, сама знаю. Денег в кармане у тебя маловато, живем мы худо-бедно, однако не голодаем. С этого месяца буду выдавать в два раза больше, не трать деньги на свои книжки.
|
|
|
Он потратил эти деньги на уроки танцев. Забавы ради стал искусным танцором. Его исполнение было весьма артистичным по сравнению с теми современными утилитарными танцами, в которых нет ничего, кроме сладострастной гимнастики, а в движениях чувствуется одиночество гладких механизмов в работе. Затаившая чувства фигура Юити вызывала у зрителя ощущение, что красота его скопила внутри себя энергию разрушения, смерти. Он выступил на танцевальном конкурсе, занял третье место.
|
|
|
За третье место была назначена премия две тысячи иен. Он решил положить эти деньги в банк на счет матери. В балансе сберкнижки он обнаружил чудовищную недостачу: по ее словам, там должно было насчитываться 700 000 иен. С тех пор как мать слегла в постель из-за альбумина в моче, она перепоручила банковскую книжку их верной служанке, старой безмужней Киё. Всякий раз, когда мать просила ее отчитаться по расходам, благочестивая служанка приносила счеты и тетрадь, расчерченную на две колонки, с уже подведенным итогом. Так или иначе, с того времени, когда они завели новую сберкнижку, остаток на ней по-прежнему составлял 700 000, сколько бы они ни снимали денег. Юити пересчитал все заново, и у них на счете оказалось 350 000. Проценты по облигациям прибавляли им примерно по 20 000 ежемесячно, но депрессия сжирала все дочиста. Вскоре расходы на жизнь, его учебу, лекарства и лечение матери выросли настолько, что впору было продавать их домишко.
Это открытие, как ни странно, обрадовало Юити. Он тяготился предстоящей женитьбой и надеялся от нее увильнуть, если случится переехать в дом, недостаточно просторный для троих. Он решил взять управление финансами в свои руки. Мать расстраивалась, что сын стал совать свой нос, причем охотно, в расходные книги, считая это занятие вульгарным для юноши; и особенно когда он сказал, что это якобы хорошая практика в его университетских занятиях по экономике. На самом деле ей казалось, что она сама невольно подбила его на такие действия, когда однажды сказала безо всякой задней мысли: «Это ненормально — принуждать студентов интересоваться домашними расходными книгами!» Юити скорчил физиономию. Мать осталась довольной, что растормошила сына, зацепила за живое, но она не знала, каким словом ранила его. Гнев, однако, освободил Юити от всегда сковывавших его правил приличия. Он поймал момент, чтобы лягнуть романтические мечтания матери о своем сыне. Это были мечты без проблеска надежды, а потому ее надежды оскорбляли его отчаяние.
|
|
|
— Это нелепо — думать сейчас о свадьбе, а дом нужно продать! — сказал он ей. Из жалости к матери он скрыл от нее, что семье грозила нужда.
— Ты шутишь! У нас в банке семьсот тысяч иен лежит.
— Трехсот пятидесяти тысяч не хватает!
— Ты неправильно подсчитал! Или ты прикарманил их?
Видимо, из-за почечной болезни ей в голову ударил альбумин. Это опрометчивое заявление Юити настолько распалило его мать, что она стала разыгрывать сумасбродные интрижки. Рассчитывая на приданое и доход от места в магазине, куда отец Ясуко обещал пристроить Юити после окончания университета, она предложила поспешить со свадьбой, еще чуток поднатужиться — и тогда дом останется в их руках. Издавна мать вынашивала мечту, чтобы в этом доме жили ее сын с женой. Юити, мягкий по своей натуре, поддался ее увещаниям и все больше застревал в ловушке необходимости форсировать женитьбу. Прозрение совести пришло с опозданием. Пусть он женится на Ясуко (от этого слабовольного допущения Юити чувствовал себя еще более несчастным), но все равно ведь вскоре все узнают, что приданое невесты спасло их семью от краха. Люди могут подумать, что он женился не по любви, а из вульгарной корысти. Этот честный юноша, не позволявший себе ни малейшей подлости, сначала согласился на женитьбу из сыновнего долга, но сомневался, что поступок его будет не вполне чистым в отношении любви.
— Ну, давай подумаем вместе, что для тебя важнее всего, — вымолвил Сюнсукэ. — Я настаиваю, что в женитьбе нет никакого смысла. Следовательно, ты можешь жениться безо всякого зазрения совести и чувства ответственности. Лучше поторопиться с этим делом ради больной матери! Хотя бы даже ради денег…
— У меня и в мыслях такого не было!
— Я, однако, понял как раз в этом смысле. Ради денег ты боишься жениться по той простой причине, что не уверен, что сможешь скрыть от жены всю грязную подоплеку твоей любви к ней, не так ли? Или ты надеешься перехитрить свою супружескую жизнь, в которую вступил с неискренними помыслами? А в общем, молодежь убеждена, что у любви свои расчеты. Ты можешь положиться на меня, цельного и расчетливого человека. Ведь ты не целен по своей натуре, отсюда все твои колебания. Возьми эти деньги как отступные и положи в банк. Эти деньги не обязывают тебя ничем. Говоришь, у тебя четыреста или пятьсот тысяч, этого достаточно, чтобы и дом сохранить, и невесту в него привести. Доверься мне! И прости, что вмешиваюсь. Пусть это останется между нами, не говори матери.
На черном лакированном столике напротив Юити стояло зеркало. Круглое зеркало чуть-чуть отклонилось назад, словно кто-то, проходя мимо, случайно задел его полой халата. В нем отражалось лицо Юити. Во время их разговора Юити ловил себя на чувстве, будто на него уставился его собственный взгляд.
Сюнсукэ разгорячился:
— Как тебе известно, я человек небогатый, не могу позволить себе бросаться пятью сотнями тысяч на каждого встречного парня, как в пьяном кутеже. Я хочу дать тебе эти деньги по одной простой причине. Вернее, причин две…
Он осекся, будто от смущения.
— Во-первых, ты самый красивый юноша в этом мире. В юности я хотел быть таким, как ты, красавцем. Во-вторых, ты не любишь женщин! Я тотчас ступил бы на этот путь, но не такой от рождения. Ты был откровенным со мной. Умоляю, переверни мою жизнь, верни меня к юности! Будь моим сыном и отомсти за меня! Правда, ты — единственный ребенок в семье, поэтому не сможешь принять мою фамилию. Я хотел бы, чтобы ты стал моим сыном по духу. Ага, вот это запретное словечко! За меня, безбожного глупца, плачут все мои потерянные дети! Я не пожалею денег. Я ведь копил их не для старческого счастья. А взамен прошу никому не доверять свою тайну. Когда мне захочется познакомиться с какой-нибудь женщиной, ты сделаешь это. Я хотел бы посмотреть на ту женщину, которая не влюбится в тебя с первого взгляда. Ты не питаешь страсти к женским прелестям. Я научу тебя, шаг за шагом, как должен вести себя мужчина, возжелавший женщину. Научу тебя холодности, когда мужчина сам сгорает от страсти, заставляя умирать других от желания к нему. Следуй моим правилам. Разве кто-то догадается, что ты равнодушен к женщинам? Этот трюк предоставь мне! Я пущу в ход всю хитрость, чтобы тебя не раскусили. Если твоя безмятежная супружеская жизнь чем-нибудь омрачится, то для утешения ты можешь поохотиться на территории мужской любви. Насколько будет в моих силах, я позабочусь о такой возможности. Однако ты не должен отказываться от женщин. Не путай сцену с гримерной. Я познакомлю тебя с женским кланом. Проведу тебя за кулисы этого напомаженного, надушенного одеколоном общества, в котором я всегда выставлялся шутом. А ты в роли Дон Жуана и пальцем не прикоснешься к женщине. Так повелось с незапамятных времен, что даже самый плохонький провинциальный Дон Жуан не завершает свою роль в постели. Не волнуйся! Я годы и годы провел на подмостках и за кулисами этого театра.
Вот когда старый писатель приблизился к своему истинному замыслу. Он изложил сюжет еще не написанного романа. И все же в глубине его души затаилось смущение. Этим сумасбродным филантропическим жестом стоимостью в полмиллиона он справлял заупокойную службу своей, вероятно, последней любви — той, которая заставила сорваться его, старого домоседа, с насиженного места в разгар лета на самую оконечность полуострова Идзу; в память той любви, которая в очередной раз по досадной глупости закончилась жалким разочарованием, а также всех остальных десяти нелепых лирических приключений на любовном поприще.
Любовь к Ясуко оказалась для него нежданной. В отмщение за свой провал, за чувство унижения, которое он испробовал по ее милости, Ясуко должна стать любящей женой не любящего ее мужа. Ее брак с Юити диктовался некой ожесточенной моралью, плененной волей Сюнсукэ. Они должны были пожениться!
Этот злосчастный писатель, переживший шестой десяток и уже не находящий в себе силы оградиться от своих желаний, все еще тяготился своей глупостью и растрачивал деньги на ее искоренение, — но что может быть более иллюзорным, чем это опьянение красотой, ради которой он швырялся деньгами? Разве Сюнсукэ не предвкушал сладостные мучения своей совести, когда замыслил это косвенное предательство в отношении Ясуко и ее замужества? Бедный, бедный Сюнсукэ, вечно страдающий, никогда не выступал зачинщиком чего-либо преступного…
Тем временем Юити упивался красивым лицом юноши, который глядел на него из зеркала, освещенного лампой. Из-под вздернутых бровей на него неотрывно смотрели пронзительно печальные глаза.
Минами Юити ощущал магию этой красоты. Это лицо, излучавшее жизнелюбивую энергию юности, в бронзовой телесности которого запечатлелась горестная красота, было его собственным. Юити до сих пор питал только ненависть к сознанию своей красоты, и в то же время красота других парней, которых он любил, наполняла его отчаянным безнадежным желанием. Он, как всякий обычный мужчина, запрещал себе думать о своей красоте. Сейчас, однако, перед лицом старого писателя, проливавшего в его уши хвалебный елей, этот художественный яд, этот сильнодействующий яд слов ослабил его запрет, долго имевший над ним силу. Наконец он позволил себе поверить в то, что он наделен красотой. Впервые Юити увидел себя непредвзято. Из маленького круглого зеркала глядел на него незнакомый юноша редкостной красоты. Его мужественные губы невольно разомкнулись в улыбке и обнажили белые зубы.
Юити и на ум не могло прийти, какое брожение происходит внутри Сюнсукэ, отравленного жаждой мести. Тем не менее такое странное и скороспелое предложение требовало однозначного ответа.
— Что скажешь? Пойдешь на это соглашение со мной? Примешь мою помощь?
— Пока не знаю. Сейчас мне трудно предположить, чем все это может обернуться. — Юити произнес эти слова будто сквозь сон.
— Я не тороплю тебя. Когда будешь готов принять мое предложение, дай знать телеграммой. Надеюсь, что наш уговор не замедлит осуществиться и ты позволишь мне произнести речь за свадебным столом. А после этого мы приступим к воплощению нашего плана. Идет? Тебя ничто не будет беспокоить, а кроме того, ты заимеешь репутацию мужа, который приударяет за женщинами.
— Если я женюсь…
— В таком случае я буду совершенно необходим тебе! — самоуверенно заявил старик.
— Ютян здесь? — спросила Ясуко из-за раздвижной бумажной перегородки.
— Входи, входи! — пригласил Сюнсукэ.
Ясуко отодвинула перегородку и тотчас встретилась взглядом с Юити, который непроизвольно обернулся. В глаза ей бросилась чарующая красота молодого улыбающегося мужчины. Улыбка его сияла каким-то просветлением ума. Никогда прежде Юити не излучал такой красоты, как в это мгновение. Будто ослепленная, Ясуко захлопала ресницами. Вслед за этим Ясуко, как всякую впечатлительную женщину, невольно пронзило предчувствием счастья.
Ясуко только что вымыла голову в ванной и с мокрыми волосами постеснялась войти в комнату за Юити. Она высунулась из окна, чтобы просушить волосы. В порт входил рейсовый теплоход, который вечером отчаливал с острова О., останавливался в К. и на рассвете следующего дня прибывал в Цукисиму. Наблюдая, как в гавань входит заливающий залив огнями пассажирский лайнер, девушка расчесывала волосы. В городке редко звучали и музыка, и пение. Каждый раз, когда судно становилось у пристани, из громкоговорителя на верхней палубе отчетливо слышалась мелодия модной песенки, разносившейся под летним небом. На причале толпились сопровождающие с бумажными фонариками гостиниц. Вскоре резкий свист причалившего парохода пронзил ночь и врезался в уши Ясуко, словно вскрик перепуганной птицы.
Волосы ее высохли, и она почувствовала холодок. Несколько прядок взметнулось на ее висках, и ей померещилось, будто это не ее волосы, а какие-то прохладные листики травы. Ясуко боялась пригладить руками свои высохшие волосы. В прикосновении к ним она ощущала близкую смерть.
«Ютян что-то гложет, а я не понимаю что, — нахмурилась Ясуко. — Если он откроется мне и если это то, из-за чего ему придется умереть, я последую за ним тотчас. Ведь я позвала его сюда именно с этим намерением…»
В голове ее спутались многие мысли, пока она прибирала волосы. Вдруг ее осенило недоброе предчувствие: что если Юити сейчас не в комнате у Сюнсукэ, а где-то в другом, незнакомом ей месте? Она вскочила и опрометью бросилась в коридор. Позвала, затем отодвинула перегородку — и тут же опешила от улыбки Юити. Это естественно, что ее охватило предчувствие счастья.
— А, вы разговариваете? — спросила Ясуко.
Взгляд ее склоненной головки, чуточку кокетливый, предназначался не для старика, и, поняв это, писатель отвернулся. Он представил Ясуко в семидесятилетием возрасте.
Атмосфера в комнате была неловкой. Как всякий, оказавшийся в такой ситуации, Юити взглянул на часы. Было около девяти.
Вдруг зазвенел телефон в токономе[7]. Все трое, будто пронзенные кинжалом, повернули головы в сторону аппарата. Никто не пошевелил и пальцем.
Сюнсукэ взял трубку. Затем взглянул на Юити. Это звонили Юити из Токио. Он вышел из комнаты, чтобы принять в конторе междугородний звонок. Ясуко пошла следом, не желая остаться наедине с Сюнсукэ.
Немного погодя они вернулись вдвоем. Глаза Юити утратили прежнее спокойствие. Хотя никто его не спрашивал, он пустился в пылкие объяснения:
— Сказали, что у матери атрофия почек, что у нее слабеет сердце и сильно сушит горло. Отвезут ее в госпиталь или нет, но во всяком случае они хотят, чтобы я немедленно приехал.
Он выпалил от возбуждения все новости, хотя обычно предпочитал смолчать.
— Весь день она твердила, что умрет спокойно только после моей свадьбы. Больные люди как дети!
Сказав эти слова, он понял, что внутренне уже готов жениться. Сюнсукэ почувствовал в нем эту решимость. Темная радость расплылась в глазах старика.
— В любом случае тебе необходимо возвращаться…
— На десятичасовой теплоход еще можно успеть. Я поеду с тобой.
С этими словами Ясуко помчалась в комнату собирать вещи. В шагах ее было что-то развеселое.
«Ох уж эта материнская любовь! — подумал Сюнсукэ, будучи сам нелюбимым ребенком своей матери. — Жертвуя остатками своего здоровья, она спешит в критический момент на помощь своему сыну. Будто ей кто-то подсказал, что Юити желает вернуться сегодня вечером…»
Пока Сюнсукэ изумлялся всем этим совпадениям, Юити утонул в своих мыслях. Глядя на его нахмуренные тонкие брови, на его ресницы, обведенные величавой трагической тенью, Сюнсукэ затрясся в мелком-мелком ознобе. «И вправду сегодня какой-то странный вечер! — думал про себя старый писатель. — Будь осторожен, не дави на его чувства, а то все насмарку пойдет, с его-то заботливостью о матери. Все будет хорошо, и мальчик последует по моему пути, как я задумал…»
Они едва поспели на десятичасовой теплоход. Все каюты первого класса были заняты, поэтому они взяли два места в каюте второго класса на восемь пассажиров. Это были каюты в японском стиле. Узнав об этом, Сюнсукэ подтолкнул Юити:
— Ну, этой ночью ты наверняка выспишься!
Как только они сели на борт, был поднят трап. На пирсе двое-трое мужчин в нательных рубашках и подштанниках, держа в руках шахтерскую лампу-мышь, осыпали скабрезными шуточками какую-то женщину на палубе. Та огрызалась в ответ визгливым голосом что есть мочи. Ясуко и Юити были смущены этой перепалкой. Кое-как сдерживая смешки, они выжидали, когда теплоход удалится от Сюнсукэ. Безмолвная водная гладь равномерно мерцала огнями, словно масленая, и медленно расширялась между судном и пирсом. Это тихое водное пространство разрасталось на глазах, будто живое существо.
Из-за ночного бриза у старого писателя слегка разболелось правое колено. Болезненные спазмы его невралгии — вот что осталось ему от месяцев и дней прошлых страстей. Он ненавидел эти месяцы и дни. Сейчас же не все эти дни казались ему ненавистными. Эта коварная боль в правом колене стала своего рода убежищем для его тайной страсти. Он пошел обратно, велев гостиничной прислуге идти с фонариком впереди себя.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 352; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!