Необходимые пояснения 5 страница
ЭСМЕ: Знаю.
ЭЛИС: А четвертая строка такая. Тумти-ти, тум-ти. Или тум-тум.
ЭСМЕ: Это мне понятно.
ЭЛИС: Хорошая новость. Раньше ты никак не могла различить, где тум-ти-ти, а где тум-ти или тум-тум.
ЭСМЕ: Давай дальше. Возьмем последний станс. Я вижу здесь слияние.
ЭЛИС: Здесь три фонетических слияния, мамуля.
ЭСМЕ: Три? Откуда?
ЭЛИС: Слово, заканчивающееся на «ум» сливается с первым слогом следующего. Последний слог теряется. Как у Горация – пишется «Эксеги монументум», читается «Эксеги монумент».
ЭСМЕ: Почему?
ЭЛИС: Не знаю.
ЭСМЕ: Вряд ли кто-то знает.
Элис показывает нужное место в книге.
Появляется Стивен, молодой человек лет на пять старше Элис, он несет пакет с четырьмя бутылками вина и газету-таблоид.
Поняла. Спасибо.
ЭЛИС: Задание третье. Переведите стихотворение на английский. А почему не на норвежский? (Переводит с латыни, с листа.) Он видится мне богоравным. Напоминает богов. Тот мужчина, который сидит напротив тебя, видит и слышит твой сладостный смех.
ЭСМЕ: Спасибо тебе, радость моя, теперь я справлюсь с этим. Скажи, мы готовы к монаршему визиту?
ЭЛИС: Стивен нам поможет.
Элис подходит к Стивену. Они целуются.
Ты просто чудо! Что делает Макс?
СТИВЕН: Висит на телефоне.
ЭЛИС: До сих пор?
СТИВЕН: Что я должен делать?
ЭЛИС: Накрой на стол. Шесть персон. Я поищу салфетки.
СТИВЕН: Окей. О нет, я не останусь, я не член семьи.
ЭЛИС: Официальный любовник приравнивается к члену семьи. И потом ты мне нужен, чтобы развлекать Макса – иначе он соскучится и начнет пороть чушь.
|
|
|
СТИВЕН: Нет, нет – ведь она твоя мачеха.
ЭЛИС: Боишься?
СТИВЕН: Ты ее колонку прочла?
ЭЛИС: Ты принес газету?
СТИВЕН: Принес.
ЭЛИС: Я не успела.
СТИВЕН: Все чин-чином, и даже с фоткой.
Элис смотрит на фотографию.
ЭЛИС (лаконично); Смотрится она классно.
СТИВЕН: Ага. Тут про Роджера... про Сида.
ЭЛИС: Про альбом?
СТИВЕН: Не только.
ЭЛИС: Дашь поглядеть?
СТИВЕН: Я для тебя и принес газету.
Входит Макс. Он опирается на трость.
ЭЛИС (Максу): Куда ты подевал салфетки?
МАКС: Что ты имеешь в виду?
ЭЛИС: Как – что? Неужели ты забыл?
МАКС: О Боже!
ЭЛИС: Что ты наделал?
МАКС: Только без паники! Что ты приготовила для своего папаши?
ЭЛИС: Рыбный пирог.
МАКС: Великолепно. А на двоих сверх программы хватит?
СТИВЕН: Я – пас!
ЭЛИС: Нет. Ты о чем?
МАКС: Тут ко мне один человек должен прийти. Он специально приехал из Праги, чтобы повидать меня. Боюсь, что...
ЭЛИС: Ты не можешь отвертеться! Тут такая церемония!
МАКС: Совсем из головы вылетело. Хотя... если у нас за столом окажутся сверх программы два титана, то они всех втянут в свой поединок!
ЭЛИС (подозрительно): Надеюсь, ты не собираешься улизнуть отсюда?
|
|
|
МАКС: Умоляю тебя.
Элис берет большое блюдо и выходит. Макс начинает рассказывать что-то Эсме, которая безучастно смотрит на него.
Я ей говорил: «Элинор на твоем месте не уехала бы так далеко». Она пришла в ярость и обозвала меня дураком. Она всегда настоит на своем. Сейчас она собирается устроиться лектором на круизы «Суон Хелленик».
СТИВЕН: Кто он – твой чех?
Стивен убирает бумаги со стола и начинает расставлять приборы.
МАКС: Ян? Он преподает философию в Карловом университете. Бывший диссидент. Даже в тюрьме сидел.
СТИВЕН: Почему тогда его не сделали послом, или министром, или кем-то вроде того?
МАКС: Погоди. Подойди-ка поближе и объясни мне, что делать товарищам коммунистам теперь, когда наступил конец истории.
СТИВЕН: Извини, я накрываю на стол. Почему бы тебе не поискать ответы на твои вопросы в журнале.
МАКС: «Марксизм сегодня»? Не доверяю я еврокоммунистам. К тому же редакция рассылает подписчикам подарки. А я не могу щеголять в носках с серпом и молотом.
СТИВЕН: Тогда читай «Морнинг стар» и жди, когда появятся танки.
МАКС: Какие в наше время танки? Дубчек вернулся. Россия собирается выводить свои войска. Чехословакия развела ноги перед грядущим капитализмом. И все вспоминают август 68-го и награждают обидными прозвищами убежденным коммунистов, которые остались в партии.
|
|
|
СТИВЕН: При таких убеждениях ты должен быть в рядах КПБ.
МАКС: КПБ? Коммунистическая партия Британии? Которая смертельно враждует с Коммунистической партией Британии (марксистско-ленинской). И обе не признают Революционную марксистско-ленинскую компартию Британии... О нет. Если память мне не изменяет, я был членом Коммунистической партии Великобритании.
СТИВЕН: Вечная ей память.
МАКС: Слова становятся всего лишь пустыми звуками, негодной оболочкой, лишенной смысла. (Пауза.) Кстати, я ровесник Великой Октябрьской революции.
СТИВЕН: Ты это уже говорил.
МАКС: Умри я в марте, моя жизнь аккуратненько замкнулась бы. От Октябрьской революции до распада Комммунистической партии Советского Союза. Где же была сделана ошибка? На какой развилке истории мы свернули на неверный путь?
СТИВЕН: В 1917-м.
Макс вспыхивает. Его лицо становится ужасным. Он протягивает свою трость по направлению к Стивену и колотит ей по столу, сметая с него тарелки.
МАКС: Ты не имеешь права на такое высокомерие! Ты, чистюля! Ты еще узнаешь, как я отвечаю на подобные шутки.
Эсме стремительно входит в комнату.
|
|
|
ЭСМЕ: Что здесь происходит?
СТИВЕН: Это не шутка, Макс. Извини, если ты так подумал.
Эсме замечает, что стол разгромлен. Спешно начинает наводить порядок.
ЭСМЕ: Что вы тут натворили?
МАКС: Получается, что я посвятил всю свою жизнь ошибке.
СТИВЕН: Исправлению ошибки.
ЭСМЕ: О чем вы говорили.
СТИВЕН: Я говорил о декабре 1917-го. О том, как в ответ на действия заводских комитетов Петрограда большевики учредили Главную инспекцию рабочего контроля...
ЭСМЕ (в гневе). Нет, Бога ради! Вы прямо малые дети!
МАКС: Ах, заводские комитеты?
ЭСМЕ: В моем доме я такого не потерплю!
МАКС: Ты, ублюдок анархистский!
ЭСМЕ: Довольно!
Пауза.
СТИВЕН: Прошу прощения.
ЭСМЕ: Я думала – ты пришел помочь.
СТИВЕН: А я и помогаю.
Эсме собирает и уносит битую посуду.
Это ее дом?
МАКС: Ну конечно же нет! Он принадлежит колледжу. А тебе я вот что скажу, Христосик ты Всеблагой. Когда палуба горит и корабль погружается в воду, его нужно спасать, а требования каких-то заводских комитетов в этом случае – предательство!
СТИВЕН: Ты спросил – я ответил. Крах русского коммунизма начался с того, что с самого начала они отошли от марксистской теории. Так что ошибка была допущена уже на старте.
МАКС: Ты забываешь гражданскую войну, разруху, голод, Гитлера, американскую гегемонию. И ты считаешь, что в этих условиях рабочим можно было позволить самостоятельно управлять предприятиями? Нет, ты даже не анархист. Ты утопист, вот ты кто. Не понимаю, чему ты радуешься!
СТИВЕН: А я не понимаю, почему ты тоскуешь. Ты из тех, кто сидит по уши в дерьме и распевает гимн, делая вид, что так и надо. Разве это коммунизм, когда партийная элита командует, а рабочие безропотно выполняют. Вот в чем суть дела, вот где ответ на твой вопрос.
МАКС: Нет, ты мне не ответил. Голоса рабочего класса могли враз превратить эту страну в социалистическую, но они отдают свои голоса – миллионы голосов – реакционнейшему правительству консерваторов. Мы даем им дерьмо. Они жрут дерьмо, читают дерьмо, копят дерьмо, у них есть всего-то двухнедельный отпуск летом – и они мирятся со всем. Почему они не гневаются? Вот в чем вопрос, черт бы их побрал!
СТИВЕН: Ищи ответ в их дерьмовых таблоидах, дерьмовом телевидении, в их стандартных развлечениях. Ты ненавидишь то, что произошло с этой страной – захлестнувшие ее потоки массовой культуры и культуры яппи. Рабочий класс сдал наши идеи в наем, не так ли? Он бросился покупать домики и пользоваться услугами мобильной связи и интернета. Лейбористская партия свернула влево – и поплатилась за это, а ты считаешь, что проблема в ее недостаточной левизне. Все, поезд ушел. Маркс прочитал Дарвина – и окончательно запутался. Капитализм не занимается саморазрушением, он адаптируется к переменам. Танки в оцепенении наблюдают за тем, как тает снеговик организованного труда. Троцкисты сделали ставку на идейное студенчество, но это не прибавило им голосов. Мы проиграли консерваторам в модернизации. Посмотри, что творится в Италии и Франции. Еврокоммунисты выигрывают выборы!
МАКС (зло): Конечно, выигрывают. Но почему это называется коммунизмом?
ЭСМЕ (входя): Ну где же ваши гости?
МАКС (Эсме): Если я скажу тебе, что я евровегетарианец и поэтому хочу баранью ляжку, ты ведь рассмеешься мне в лицо?
СТИВЕН: Рыбный пирог, Макс. Не баранью ляжку.
ЭСМЕ (Стивену): Элис хочет, чтобы ты помог ей покрошить салат.
(замечает газету, вчитывается)
Ах, так это...?
СТИВЕН: Да!
ЭСМЕ (с той же интонацией, что Элис): Выглядит она классно. Кэнди Кэндида говорит... Это рейс дезертиров, Англия в них не нуждается... Бедный Найджел.. Приколы Кэндиды. Штампы лезут на поверхность, и вы знаете, как вы можете приколоть их. И это язык?
СТИВЕН: Вижу, ты собираешься как следует опустить ее.
ЭСМЕ: Ты показал Элис это?
СТИВЕН: Естественно, но главное оставил на закуску. Элис за Сида Баррета кому угодно голову оторвет, просто фурией становится, если о нем плохо говорят. Тут его описывают в виде овоща с дикими блестящими глазами испуганного животного. По-моему это просто хамство.
ЭСМЕ: Боже мой!
СТИВЕН: Они достали его!
ЭСМЕ: А выглядит она симпатично. «Накачанный наркотиками зомби, который буквально облаял нас». Скажи, разве они имеют право такое писать?
МАКС: О чем это вы?
СТИВЕН: Об одном знакомом Элис.
МАКС: Что с ним случилось?
СТИВЕН: Ничего интересного для тебя. Он замкнулся в себе, не хочет ни с кем встречаться. Немного рисует, садовничает.
Эсме разглядывает фото Сида Баррета.
ЭСМЕ: Он так изменился...
Элис заглядывает в дверь, делает жесты Стивену. Эсме захлопывает газету.
СТИВЕН: Да-да. Покрошить салат.
Стивен выходит. Эсме комкает газету.
МАКС: Что произошло?
ЭСМЕ: Не вникай. Просто мы больше не покупаем «Обсервер».
Открывает газету на фотографии Кэндиды.
Ты видел это фото?
МАКС: Не волнуйся, это старое фото.
ЭСМЕ: А тебе откуда известно?
МАКС: В таких вещах я разбираюсь.
Макс выходит. Эсме швыряет газету в угол и идет за книгой. В сад входит Ян. В руке у него чемоданчик. Он видит Эсме. Глядит на нее. Тут и Эсме замечает Яна.
ЯН: Привет!
ЭСМЕ: Боже мой! Ян!
ЯН: Да. Здравствуй.
ЭСМЕ: Ян!
Они не знают, как вести себя – то ли броситься друг другу в объятия, то ли ограничиться рукопожатием.
ЯН: Макс не может...?
ЭСМЕ: Нет, нет. Он ничего не может. Ему наверно кажется, будто он может, но... Входи же, не стой на пороге. Каким образом ты оказался в Кембридже?
Вводит его внутрь, кладет книги на пол.
ЯН: Приехал повидаться с Максом. Он стал забывчив?
ЭСМЕ: Немного.
ЯН: Сколько же ему? Семьдесят... три или около того?
ЭСМЕ: Да. Ты надолго?
ЯН: Макс пригласил меня к обеду.
ЭСМЕ: В Кембридж надолго?
ЯН: Только повидаться с Максом.
ЭСМЕ: Когда ты с ним говорил?
ЯН: Вчера из Праги... и только что из дома доктора Чемберлен.
ЭСМЕ: Присядь на минутку. (Собирается с мыслями.) Так значит тебе Макс нужен?
ЯН: Ты... не волнуйся. Я не спешу.
Ян садится, ставит рядом чемоданчик.
Впервые сел за руль в Англии. Так непривычно – левостороннее движение. Забавно. Я из Стэнстеда прямо сюда.
ЭСМЕ: Ты арендовал машину в аэропорту? Да, конечно. Прости, я совсем заработалась.
Пауза.
(внезапно) Выпить хочешь? Вина?
ЯН: Нет.
ЭСМЕ: Или...
ЯН: Тоже нет. (Пауза.) Так как ты?
ЭСМЕ: Ох... тружусь как пчелка. А доктор Чемберлен – это кто?
ЯН: Ленка. Ты ее знаешь.
ЭСМЕ: Ленка. А я и не знала... Тогда она была не замужем.
ЯН (улыбается). Тогда – нет. Ты знаешь, когда...
ЭСМЕ: Да. Что?
ЯН: О Максе.
ЭСМЕ: Знаю.
ЯН: Ленка рассказала мне. Что она и Макс...
ЭСМЕ: Он об этом не говорил. Что ее фамилия Чемберлен. Так значит ты у Ленки остановился?
ЯН: Нет. Только заехал повидать ее.
ЭСМЕ: Ох... ее мы тоже ждем к обеду.
ЯН: Она скоро будет. У нее частный урок. Плутарх...
ЭСМЕ: Можешь остановиться у нас.
ЯН: Нет, я сегодня же возвращаюсь в Лондон.
ЭСМЕ (вскакивая) Обед! Господи... Вот уж удивительное совпадение.. Найджел тоже женился. Мой...
ЯН: Да-да. Найджел. Он мне кассеты привозил.
ЭСМЕ: Тот самый Найджел. Мой бывший. И они приглашены к обеду, вместе с Элис и ее другом, Встреча за круглым столом. Элис – моя и Найджела...
ЯН: Я понял.
ЭСМЕ: Но сегодня все соберутся вместе здесь, потому что она отчаянно трусит.
ЯН: Бывает...
ЭСМЕ: Нет, она... (резко) Ты смешься надо мной?
ЯН: Нет, прости...
ЭСМЕ (пауза): Так что же случилось?
ЯН: Что?
ЭСМЕ: Не говори мне, ничего не говори!
ЯН: О чем?
ЭСМЕ: Не знаю. Ты звонишь, ты садишься в самолет, ты берешь машину, едешь в Кембридж повидаться с Максом и сразу же возвращаешься в аэропорт. Так.
ЯН: Так. Но это ничего не значит.
Входит Элис с подносом.
ЭЛИС: О! Хай! Привет!
ЭСМЕ: Это Элис, Ян.
ЭЛИС: Хай.
ЯН: Привет.
ЭСМЕ (сияя): Часть кассет тебе прислала Элис.
ЯН: А! (Указывает пальцем на Элис): «Как девственница», «Способ магии»
ЭЛИС: А вы сечете!
ЯН: «Рождены в США».
ЭЛИС: Да, это были мои кассеты. И не забудьте «А сейчас то, что я называю музыкой». Я приготовила для вас хорошенькую посылочку, не то, что мамуля, которая всем навязывает свое любимое пост-панк-техно с жуткими ударными, от которых голова пухнет.
ЭСМЕ: Мне нравится их рационализм.
ЯН (серьезно): Ну конечно – Крафтверк, модернистский бунт эпохи реакции.
ЭСМЕ: Класс! Рыбак рыбака видит издалека!
ЭЛИС: Мы еще увидимся. У вас есть «Опель»?
ЯН: У меня «Шкода».
ЭЛИС: «Опель» - это новый альбом Сида Баррета. То есть вещи там не новые, это сборник. Мамуля рассказывала, как она...
ЭСМЕ: Да, я слышала его. Он сидел на заборе и пел мне «Златовласку».
ЭЛИС: Соло. Один на один. У вас будет этот альбом.
Элис выходит.
ЯН: Сид Баррет все еще живет в Кембридже.
ЭСМЕ: Да. Только теперь его надо называть Роджером.
ЯН: Роджером?
ЭСМЕ: Это его настоящее имя.
ЯН: Было бы замечательно увидеть его.
ЭСМЕ: Боюсь, у тебя не получится.
ЯН: Я знаю... я помню, как легко он тогда запрыгнул на стену. Как бы увидеть его?
ЭСМЕ: Элис знает, где он живет, но ты туда не попадешь.
ЯН: Окей.
ЭСМЕ: Не говори, что я сказала тебе.
ЯН: Окей.
В субботу «Роллинг Стоунз» выступают в Праге. На Страговском стадионе. Там, где коммунисты устраивали свои партийные шоу. Жизнь становится все чудесатее и чудесатее!
ЭСМЕ: Я не сказала Элис про... только про стену.
Ян кивает: мол, будьте покойны.
Входит Макс, опираясь на Элис.
МАКС: Ян!
ЯН: Макс! Страшила ты трехногий!
МАКС: Не удивляйся, я теперь передвигаюсь именно таким способом. Эсме пригласила тебя к столу? Я совсем забыл, что у нас семейный...
ЯН: Я не голоден.
МАКС: Ничего, у нас рыбный пирог. Вытащи-ка из него пару сардинок.
ЭСМЕ: Нет, только не это! Предложи лучше Яну вина.
Эсме грудью встает на защиту пирога.
МАКС: Налей себе вина. А я пивка выпью. Вот только пить не из чего.
ЯН: И мне пива. Спасибо.
Ян протягивает бутылку Максу, берет себе другую..
МАКС: Мы с тобой оба смотримся на ять. А Ленка где?
ЯН: Придет к половине четвертого.
МАКС: При чем тут половина четвертого?
ЯН: У нее урок.
МАКС: У кого? Ах да, у Ленки. Скоол!
ЯН: Скоол.
Чокаются бутылками.
МАКС: Это она тебе сказала про урок?
ЯН: Да.
МАКС: И башмаков еще не износив... или как там у старины Шекспира. А не кажется ли тебе, что печаль дает о себе знать совсем иначе? Она существует сама по себе, и ей все равно, делаешь ты что-то или не делаешь – тоска выплескивается в мир так, как кислород из баллона. Затащи бабу в койку, не тащи бабу в койку – разницы никакой... Сунул – вынул...
Пауза.
Элинор всегда опасалась ее. Может быть, не напрасно... (С облегчением.) Но я-то с годами лучше не становлюсь, я не могу ей соответствовать... я увлекаюсь астрологией и И Цзином, а Ленке нужен муж, так что она может возвращаться домой с обратным билетом...
ЯН: Макс...
МАКС: Да. Что тебя беспокоит?
ЯН: Не то, что ты подумал.
Ян открывает чемоданчик и достает старую картонную папку. Протягивает Максу.
МАКС: Что это?
ЯН: Это твое секретное досье. Статни Безпечность. Госбезопасность.
МАКС: А! Я слышал, такое дело у вас заводилось на каждого. Откуда оно у тебя.
ЯН: По дружбе дали. Магда. Ты ее как-то видел у меня. Она юрист, работает в парламентской комиссии по изучению архивов госбезопасности.
МАКС: Ох, чую, много дерьма из-за этого всплывет на поверхность. (Смеется.) Представляю себе, какие сейчас морды у тех, кто боится, что выплывут на свет их шашни с госбезопасностью.
ЯН: Это точно.
Макс открывает папку и рассматривает бумаги.
МАКС: Оригиналы. Спасибо друзьям. Ты же знаешь, Ян, по-чешски я не понимаю, так что переведи мне.
Отдает ему папку.
ЯН: Тут не так много. Несколько встреч с контактом, псевдоним Милан, и два документа; один датирован 68-м годом, другой 77-м.
МАКС: О да, 68-й. (Смеется.) Один парень из канцелярии правительства в тот вечер ужинал с нами, напился и стал хвастаться своей осведомленностью. Он сказал, что Совок собирается врезать Дубчеку серпом по яйцам, и альтернативы нет – он лично видел на столе министра донесение нашей секретной службы. Это было недели за две до вторжения. Я подумал тогда, что если сообщу это чехам, то, может, Дубчек опомнится.
А второе донесение, говоришь, датировано 77-м? Это, наверно, как-то связано с моей тогдашней работой на Британских Левых?
Ян протягивает ему бумагу.
Это перевод?
ЯН: Какой там перевод, сплошная абстракция. Изучение группировок в лейбористском правительстве и лейбористской партии. Положение левых в Европе... холодная война... движение сторонников мира...комментарий, анализ, прогнозы... характеристики некоторых политиков...
МАКС: Одним словом, пустопорожняя болтовня и сплетни.
ЯН: Нормальное донесение; его же какой-то мелкий шпик составлял.
Макс рассеянно листает страницы.
МАКС: Я заметил – здесь встречается твое имя. Почему?
ЯН: Потому что – так тут написано - ты требовал освободить меня. В сентябре 77-го года я прозябал в Ружине, приговоренный к году тюремного заключения за паразитический образ жизни – ведь работы у меня не было. Однажды меня вызвали к начальству – и через два часа я очутился за воротами тюрьмы, все еще паразитом, но трое ментов уже ожидали меня. Следуй за нами, сказали они. Я последовал за ними. Они молча привели меня к новой пекарне в Михле и втолкнули в контору. Старший мент сказал заведующему: «Этот парень с сегодняшнего дня работает у вас». Затем они удалились, а я остался работать в этой пекарне... на 12 лет.
МАКС: Понятно. Значит твоя приятельница нашла мое досье и... выходит, она выкрала его?
ЯН: Считай, что так. Это подарок
МАКС: Подарок. И что прикажешь мне делать с ним?
ЯН: А мне какое дело?
МАКС: Вот что я скажу тебе, Ян. Бери-ка ты эту папочку и уебывай в свою Прагу.
ЯН (пауза): Хорошо.
МАКС (зло): И нечего меня защищать. Я в твоей помощи не нуждаюсь.
ЯН: Ну извини, если что не так.
MAKC: Моя совесть чиста. На меня никто не наезжает. Ты меня понял?
ЯН (пауза): Когда в Кембридже я был твоим учеником и ты приглашал меня на ваши марксистские посиделки, я был на седьмом небе. Твой дом, твоя семья... вы казались мне родными. Конечно, твои претензии на имидж образцового коммуниста выглядели смешно, но я не задумывался об этом. Я был в Кембридже! Они думали, что используют меня, но это я использовал их! Какая это роскошь, думал я, жить настоящей жизнью! И эта жизнь становилась бомбой, подброшенной под нашу гребаную идеологию. И единственное, что они требовали от меня взамен, были... наблюдения за Максом Морроу. Вот так-то!
МАКС: Но почему?
ЯН: Эх, Макс, идеологический союзник и персоната грата в глазах руководящей и направляющей! Ты не задумывался, отчего это они отказываются от публикации твоих работ у себя? Прочитав твое досье, я понял, как ты испортил мне летние каникулы. Как нервничали они, опасаясь, что, оставшись без наблюдения, ты подложишь им какую-нибудь свинью. Я должен был отказаться от поездки домой, я был для них незаменимым винтиком, хотя еще Сталин учил их, что незаменимых нет. И чему же я должен был учиться тем летом? Я делал вид, что просто не могу обойтись без твоего семинара, на который ты приглашал корифеев марксистской философии! Никаких проблем! Но тут русские вторглись в нашу страну.
МАКС: Что случилось, когда ты вернулся домой?
ЯН: Они конфисковали мои альбомы.
МАКС: И это всё?
ЯН: Потом мне их вернули. По возвращению я рассказал им то, что они и без меня знали. Кто с кем против кого дружит и прочую фигню. Они думают, что используют тебя, но это ты используешь их. Но в 76-м году всему это настал конец. Свадебный концерт Йироуса мы засекретили как могли, и я понятия не имел, что полиция пронюхала о нем. Натурально, я им не сказал о концерте. И тут их терпение лопнуло. Они поставили передо мной вопрос ребром: кто же в конце концов кого использует? Они раздробили на мелкие кусочки мои пластинки. Потому что, в конце концов, существуют две реальности – ваша и ихняя.
МАКС: Ты все сказал?
ЯН: Я прошу у тебя прощения.
МАКС: А, пустяки. Иди – и не греши больше. У тебя всё?
Макс явно не в настроении, но Ян кивает.
ЯН: Так что мне с этим делать?
МАКС: Меня не колышет, что ты с этим собираешься делать. (Ехидно.) А со своим досье как ты обошелся?
ЯН: Когда коммунизм рушился, госбезопасность сожгла секретную документацию. Наверно там было и мое досье.
Макс смеется.
ЯН: Но об этом ты не собирался рассказать мне, не так ли?
ЯН: Не собирался.
Макс смотрит на Яна. Тот протягивает ему руку на прощание, но рука повисает в воздухе.
Световая вырубка. Звучит “Don’t Cry” в исполнении группы Guns ’n’Roses.
Снова свет.
Обед подошел к такой стадии, когда уже немало съедено и выпито, и застольная беседа превратилась в шум, из которого слух вырывает отдельные фразы. Два лишних стула добавлены к столу. Ян сидит в одном конце стола, между Ленкой и Элис. Макс на другом конце прямо против Яна, между Эсме и женой Найджела Кэндидой. Стивен между Элис и Эсме. Найджел зажат Ленкой и Кэндидой. Если стол длинный и прямоугольный, то можно одно трио – Элис, Стивен, Эсме – усадить спиной к публике, а другое – Ленка, Найджел и Кэндида – лицом, а Макс и Ян будут сидеть в профиль. Если стол круглый, то персонажи рассаживаются так – на 12 часах Найджел, затем Кэндида, Макс, Эсме. Стивен (на 6 часах) Элис, Ян, Ленка.
Одновременно энергично ведутся три самостоятельные беседы. Ян говорит с Ленкой по-чешски. Она – вся внимание, ловит каждое его слово, улыбается с счастливым видом.
Другая беседа ведется между Найджелом, Элис и Стивеном.
Третья между Кэндидой, Максом и Эсме, которая кажется слегка безучастной.
Кэндида – ровесница Найджела. Ей около сорока, она привлекательная женщина, делающая карьеру.
Ленка в свои сорок с небольшим все еще выглядит очень сексуально.
Ян рассказывает Ленке по-чешски, какую песню пела его мать, и когда он переходит на английский, его голос выделяется среди общего гама.
ЯН: Но я знаю, мы встретимся снова...
Ленка смеется.
(оправдываясь перед всеми) Извините. Детство – волшебная страна, в которую нет возврата. Когда я вернулся, ее не было на прежнем месте.
СТИВЕН: Когда ты вернулся?
ЯН: Я был здесь с 66-го по 68-й.
ЛЕНКА: И это время тоже утрачено.
КЭНДИДА: Я не могу помнить 60-е, хотя я тогда уже была.
НАЙДЖЕЛ: Боюсь, дорогая, тогда тебя еще на свете не было.
МАКС: От шестидесятых у меня крыша съехала. Казалось, в высшей степени отлаженном борделе открылась не та дверь. В то время многие известные особы не могли смотреть мне в глаза, потому что всем были известны их групповухи и прочие извращения...и они еще прикрывались фальшивой мудростью, почерпнутой из непонятных восточных религий.
НАЙДЖЕЛ: У меня был кафтан. Чтобы фотографироваться.
ЛЕНКА: Ян тогда носил длинные волосы.
ЯН: Мы все были длинноволосыми. Это было наше право.
НАЙДЖЕЛ: Когда я встретил Эсме, она жила на Кларендон Стрит в... как это называлось... коммуна или самовольно захваченное жилье?
ЭСМЕ: Коммуна.
НАЙДЖЕЛ: Я просочился туда, чтобы сделать репортаж, но, увы, влюбился.
ЭЛИС: И вовсе не увы! Не влюбись ты в мамочку, меня не было бы.
КЭНДИДА: Хорошо сказано.
МАКС: Пятидесятые были последней эпохой, когда свобода оставалась целью, ради которой юность готова была на все. После этого молодежь получила столько свободы, что уже не знала, куда ее девать, и распорядилась ей по-своему: свобода секса, свобода кайфа... и все пошло не тем путем.
НАЙДЖЕЛ: Вот именно. Секс, наркотики и рок.
ЛЕНКА (протестующе): Простите, но мы изменили мир!
КЭНДИДА: А что вы тогда скажете про 68-й?
МАКС: А что произошло в 68-м?
КЭНДИДА: Революция!
МАКС: Извиняюсь, но я страдаю болезнью, при которой человек забывает слова, так что помогите мне...
ЛЕНКА: Кэндида имеет в виду культурную революцию.
КЭНДИДА: Нет, я имею в виду студенческие волнения в Париже или в моем колледже искусств в Горнси, и оккупацию...
МАКС: Ах да, оккупация, ну конечно. Ян, ты помнишь оккупацию 68-го?
ЭЛИС: Дедуля!
МАКС: Что?
ЭЛИС: Сам знаешь!
КЭНДИДА (к Элис): Макс прекрасно понимает, о чем я. Все мы мечтали свергнуть капитализм.
НАЙДЖЕЛ Кэндида в юности страдала этой навязчивой идеей.
КЭНДИДА: И покончить с войнами. Со всеми войнами, не только вьетнамской. Я не знаю, какого вы мнения о тогдашнем прикиде. Я ходила в камуфляжной куртке и солдатских башмаках-говнодавах. О. я знаю, что вы подумали. А еще у меня было пальто а ля Сержант Пеппер, от одной девушки из Челси. Вот так мы одевались. Ну и что? Мы были очень политизированы. Мой парень работал карикатуристом в «Белом карлике».
ЯН: Чтооо?
ЛЕНКА: Газета такая была.
МАКС: Но Ленка права. Все это переросло в мирную культурную революцию. А система осталась в неприкосновенности. Вот о чем я вам и толкую. Попытки изменить душу не оказывали воздействия на социальную структуру. Или вас вышвырнет вон, или вы приспособитесь. В конце концов вы стали приспособленцами. (К Эсме). А ну-ка придвинь ко мне вон ту бутылку.
КЭНДИДА (смеется) А теперь мы думаем: вот какие мы крутые. Мы тусуемся на самом верху и нас узнают на улице.
МАКС (К Эсме): Бутылку.
Стивен подталкивает бутылку к Максу.
ЭСМЕ: Что? Ах, простите. Кому еще кофе?
Роняет вилку. Стивен подбирает ее. Эсме встает, берет кофейник.
ЭЛИС: Можно мне?
ЛЕНКА: Не пытайся, Макс, перетянуть нас на свою сторону. Лозунг «Делай любовь, а не войну» был куда действеннее, чем «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».
ЯН: Присоединяюсь к Ленке.
Эсме смотрит на Яна и Ленку и выходит.
ЛЕНКА: В конце концов сегодня не так уж важно, кому принадлежат заводы.
СТИВЕН (потрясенно): Ты слышишь, Макс?
Элис тоже поднимается и уходит вслед за Эсме.
КЭНДИДА (почесываясь): Так вы считаете, я приспособилась?
НАЙДЖЕЛ: Конечно, мы – четвертое сословие, благодарю покорно. Приличные люди сегодня идут в тюрьмы во имя прав человека.
МАКС: Да, но лично мне от этого не жарко не холодно. Меня куда больше волнуют сентиментальные истории про экзальтированных баб, занимающие половину газетной площади.
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 16; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!