Теория личности К. Левина 5 страница

Хоппе подчеркивал, что в ходе экспери­мента меняется реальная, частичная цель, идеальная же цель обычно при этом не изменяется. Она может становиться более или менее реальной в зависимости от того, насколько близка к ней цель действия (реальная цель или уровень притязаний).

Идеальная цель становится более реальной после успеха и менее реальной после неудачи. Таким образом, Хоппе подчеркивал иерархию целей, которая обусловливает динамику уровня притязаний. Он указы­вал, что после достижения идеальной цели часто устанавливается новая идеальная цель, выходящая за пределы данной дея­тельности. Он писал: «Изменения уровня притязаний становятся полностью понят­ными, только когда мы обращаемся к крупным всеохватывающим личностным целям, которые выходят за пределы зада­ний. Они относятся к самосознанию ис­пытуемого, которое, в противоположность уровню притязаний, относящемуся к от­дельному действию, называется «уровнем — я» испытуемого» (1930, с. 39).

Вводимое Хоппе понятие «уровня — я» аналогично появившемуся позднее термину «самооценка». Хоппе подчеркивал, что у человека существует общая тенденция под­держивать «уровень — я» возможно более высоко. Именно поэтому образуются две основные (конфликтные) тенденции в ди­намике уровня притязаний: достигать ус­пеха на возможно более высоком уровне и избегать неудач.

Хоппе замечает, что изменения уровня притязаний кроме общих закономерностей зависят еще и от индивидуальных особен­ностей — для разных испытуемых харак­терны различные исходные уровни притя­заний, (об этом свидетельствует первый выбор) резкие или постепенные сдвиги уровня притязаний.

Таким образом, было обосновано поло­жение о том, что основная проблема ситуации целеобразования определялась как несоответствие между тенденцией ставить все более высокие цели, т. е. браться за рудные задачи, и желанием избегать неудач.

Для решения этой проблемы следовало проанализировать психологическую ситуацию выбора, когда испытуемый, выполнив задание, должен решить, какого уровня трудности задачи по сравнению с предыдущей ему следует выбрать. Первой попыткой создания модели таккого рода была «результирующая теория валентности», предложенная Эскалоной 1940) и разработанная Фестингером 1942), который доказал (1942в), что с возрастанием уровня трудности валент­ность цели на каждом уровне будет ме­ряться: достижение цели на очень низком уровне не принесет ощутимого чувства ус­пеха, т. е. валентность успеха на этом уровне равна приблизительно нулю. На Больших уровнях трудности валентности цели тоже остаются равными нулю до того момента, пока задачи остаются «слишком легкими»; при этом Фестингер от­мечает, что при решении задач с боль­шим уровнем трудности, испытуемый начинает переживать чувство успеха, т. е. валентность успеха также увеличивается, и, наконец, на уровне трудности, слиш­ком тяжелом для индивида, она становит­ся максимальной. Уровни трудности за­дачи, представляющиеся «невозможными» для решения, совсем не имеют положи­тельной валентности. Таким образом, чем больше степень трудности задания внут­ри зоны возможностей испытуемого, тем больше валентность успеха на данном уровне трудности.

Величина переживания неудачи будет изменяться в противоположном направле­нии. На уровнях самой большой трудно­сти испытуемый не переживает неудачи. Отрицательная валентность достигнет мак­симума в области относительно легких за­дач, и, наконец, перестает приниматься во внимание где-то в области «слишком лег­ких» задач.

Исходя из подобной динамики уровня притязаний, Фестингер сделал вывод о том, что решающим является определенная зо­на трудности задач, которая обусловлива­ет переживание успеха или неуспеха (по­ложение, которое было высказано Хоппе еще в 1940 г.). Иными словами, в ситуа­цию опыта включается не только ожида­ние успеха или неуспеха, но и его прогно­зирование.

Субъект имеет дело с будущими успе­хом или неудачей; на него влияет не толь­ко сложность или «привлекательность» за­дачи, но также и субъективная вероят­ность того, как она будет выполнена. Толь­ко тогда, когда речь идет о цели, которая лежит в границах зоны возможностей дан­ного субъекта, могут возникать пережива­ния успеха и неудачи.

В работах К. Левина и его учеников подчеркивалось, что именно потому, что цель единичного действия соотносится с более общим «уровнем — я» (самооценкой), переживания успеха и неудачи воз­никают только внутри зоны возможностей субъекта. Человек субъективно отвечает только за то, что происходит в этой зоне, что имеет отношения к «уровню — я». Об этом свидетельствуют и результаты дип­ломных работ Обозного и Которского, вы­полненных под нашим руководством.

К. Левин всячески подчеркивал, что любое конкретное действие включено в бо­лее общую структуру. Чтобы понять эту структуру, нужно перейти к структуре выс­шего уровня, которая, в свою очередь, яв­ляется элементом всеохватывающей це­лостности (аффективно-потребностной сферы) субъекта.

Таким образом, проблема целеобразования в школе К. Левина рассматрива­лась в связи со структурой самооценки и уровня притязаний, исследовались особен­ности динамики уровня притязаний в зави­симости от факторов внешней ситуации (успех и неудача) и индивидуальных раз­личий и от «уровня возможностей субъ­екта». В дальнейших работах, например, П. Сире (1940) было установлено, что структура уровня притязаний является ус­тойчивой мотивационной доминантой, ко­торая определяет характер выбора цели. Испытуемые, у которых преобладало стрем­ление к успеху, ставят себе обычно реали­стические цели средней трудности, а ис­пытуемые с доминирующим стремлением избежать неуспеха выбирают либо слиш­ком легкие, либо слишком трудные цели. Зависимость целеобразования от этих лич­ностных установок впоследствии получила свое экспериментальное развитие и теоре­тическое представление в моделях теории «мотивации достижения», или «потребно­стью достижения» Мак-Клеланда (1958). В этом исследовании, проводившемся с по­мощью тематического апперцептивного тес­та (ТАТ), в рассказах испытуемых подсчитывалась частота воображаемых пред­положений, касающихся выполнения той или иной деятельности в связи с опреде­ленной градацией «стандартов качества» этого выполнения. Частота таких ответов считалась характеристикой «достиженческой темы». Оказалось, что при экспери­ментальном усилении мотивации к дости­жению (например, при ситуации проверки способностей субъекта или ситуации со­ревнования) частота и степень выраженно­сти «достиженческих» проективных тем значительно увеличивалась. В нейтраль­ных же (свободных) условиях, в которых не было экспериментального влияния на мотивацию к достижению, частота подоб­ных ответов была наименьшей. Автор при­шел к выводу, что в этом тесте выявляет­ся общая диспозиция личности, названная им «потребностью в достижении». Автор считал, что мотив достижения для одного и того же индивида остается одинаковым в разных условиях.

Однако оказалось, что если задание бы­ло слишком легким, то диспозиция к до­стижению не выражалась в поведении, и тематический апперцептивный тест ее тоже не отражал. На основании подобных ис­следований представление о потребности как об одном из факторов, определяющих поведение, начало постепенно изменяться. Потребности по-прежнему рассматри­ваются как устойчивые и всем присущие личностные диспозиции. Однако, если раньше считалось, что они присущи личности лишь в актуальном плане, теперь они стали пониматься как сущест­вующие в латентном плане. Дальней­шие исследования в этом направлении были проведены Аткинсоном (1965), кото­рый считает, что нужно различать потреб­ность как «стабильный атрибут личности» и ее выражение в конкретной ситуации. По его мнению, потребность всегда суще­ствует потенциально (латентно), пока ее не актуализирует воздействие факторов ситуации. Поэтому, для того чтобы проана­лизировать «потребность в достижении», нужно представить ее актуализацию в конкретной ситуации под воздействием факторов непосредственного окружения («концепции непосредственных детерми­нант действия» Аткинсона). Согласно этой концепции, сила целенаправленного дейст­вия определяется двумя факторами: а) ин­тенсивностью мотива (личностной диспози­ции), б) ожиданием того, что действие по­зволит достичь цели этого мотива.

Тенденция к достижению успеха зави­сит от многих факторов: если у данного субъекта мотив «достижения успеха» вы­ражен, то соответственно интенсивно будет тенденция к достижению успеха в реальной задаче; если положительная валентность достижения данной цели увеличивается, то увеличивается тенденция достижения дан­ной цели.

По мнению Аткинсона, мотив достиже­ния является общей диспозицией личности, латентно присущей каждому субъекту. Он константен для каждого субъекта и не за­висит ни от варьирующихся факторов си­туации (например, уровня трудности цели, ни от соотношения — субъективной веро­ятности и побудительной ценности успе­ха). Мотив «достижения» оказывает не­специфическое влияние на любые действия человека, которые ведут к какой-нибудь определенной цели. Однако мотив «дости­жения» оказывает селективное или на­правляющее влияние в той ситуации, ког­да субъект должен выбирать между дей­ствиями, ведущими к различного рода це­лям. В этих случаях мотив достижения бу­дет усиливать только те действия, которые релевантны «достиженческому» поведению в целом.

Однако тенденция к достижению явля­ется лишь одним составляющим компонен­том результирующей тенденции, действую­щей в поведении. Ее второй частью в дан­ной модели является тенденция избегания неудач.

Таким образом, общей особенностью изученных работ является исследование процесса образования цели на основе вы­бора заданий в некотором наличном «пред­метном поле». Это поле представлено на­бором задач различной трудности, которые предъявляются испытуемому извне. Одна­ко тенденция к решению заданных задач выступает в качестве средств при достиже­нии внутренних целей субъекта, связанных с некоторыми достаточно высокими его притязаниями в отношении результатов деятельности. За выбором заданий стоит особый процесс — образование цели.

В качестве механизма целеобразования рассматривается процесс анализа и оценки заданий в наличном поле выбора по пара­метрам валентности (ценности) и вероят­ности успеха. Данный механизм считается единственным механизмом целеобразова­ния. В этих исследованиях (американский период деятельности К. Левина) прояв­ляется известное упрощение проблемы целеобразова,ния, сведение разнообразных.форм данного процесса к наиболее прос­той — образованию конкретных целей.

В действительности же (и сам К. Левин об этом говорил) механизмом целеоб­разования является иерархия целей. Уме­ние же разводить реальные и идеальные цели является основой адекватного пове­дения в жизненной ситуации (на это ука­зывали Хоппе (1930) и Б. С. Братусь (1979).

Мы подробно остановились на разви­тии экспериментальных приемов школы К. Левина как в отечественной, так и за­рубежной психологии. В работах советских авторов акцент ставится на содержатель­ной характеристике деятельности; тем са­мым происходит преодоление чисто дина­мического подхода К. Левина и его со­трудников.

Работы советских ученых показали, что изменение целеобразования происхо­дит лишь с изменением уровня организа­ции и смысла деятельности. Обучение но­вым приемам деятельности, не сопровож­даемое изменением ее смысла, хотя и спо­собствует расширению арсенала использу­емых приемов, однако не ведет к измене­нию вида целеобразования. Именно каче­ственные различия видов целеобразования влекут за собой прогноз будущего резуль­тата (Тихомиров, 1977; Бибрих, 1978; и др.).

 

 

ЭВОЛЮЦИЯ ВЗГЛЯДОВ К. ЛЕВИНА

В американский период ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

 

Выше мы говорили о том, что в аме­риканский период своей деятельности К. Левин все больше отходит от проблем интрапсихологических к интерпсихологи­ческим. Под влиянием идей бихевиоризма К. Левин оставил в этот период свои преж­ние интересы и перешел к изучению струк­туры цели. Анализ же методических при­емов его сотрудников, о которых мы го­ворили выше (Фестингер, Аткинсон), сви­детельствует об одностороннем развитии приемов диагностики целей (по количест­венным параметрам валентности и вероят­ности успеха). Первоначально такая ди­агностика осуществлялась на основе вы­бора испытуемым градуированных по сложности заданий. Позднее стали применяться шкалы субъективной оценки цели (прогноза будущего результата действия) по данным параметрам. Что же касается приемов качественной характеристики, по­зволяющих выявлять различные виды це­лей, то они оставались вне поля зрения исследователей. Став руководителем отде­ления групповой психологии, Левин начал заниматься проблемами социальной психо­логии, привлекая свою динамическую тео­рию личности. Он интересуется не столько внутрипсихическими состояниями, сколько межличностными отношениями. Не случай­но американская социальная психология своими корнями уходит в динамическую теорию. К. Левин подчеркивает все боль­ше, что взаимоотношения между потребно­стями и психологическим полем сложны, что взаимоотношение это динамично и со­ставляет единую структуру — жизненное пространство — индивид.

Человек, выполняющий какие-то дейст­вия, находится в некоем жизненном про­странстве, ограниченном данным моментом. Жизненное пространство — это не реально существующая объективная структура. Для Левина важно, как человек восприни­мает эту ситуацию. Он все больше опери­рует теми понятиями, которые у него сло­жились уже в немецком периоде деятель­ности: вектор, сила поля, динамическая заряженность поля и т. д. Когда он переходит к социальным проблемам, он прибегает к физикальным определениям. Поведение че­ловека зависит от наличия векторов, кото­рые находятся в данной ситуации. Социальные проблемы Левин пытается разре­шить с точки зрения динамической теории. Мы часто говорим, что в зарубежной психологии имеют место различные виды редукционизма. Есть физиологический ре­дукционизм, который психологические ме­ханизмы сводит к физиологическим. Есть и социологический редукционизм, который подменяет психологические закономерно­сти социальными. При этом мы недостаточ­но учитываем влияния гештальтпсихологии. Мы говорим даже, что она уже вымерла. И это правильно, она не дает себя знать в своем чистом, классическом виде, но идеи гештальтпсихологии проходят через уче­ние Левина. Учение о барьерах, о векто­рах, которые определяют поведение чело­века, его действия вне содержания целей отражаются и в современных теориях зару­бежной социальной психологии. В пробле­ме конформизма (как она разрешается в американской психологии) по существу дают себя знать идеи Левина о барьерах, о векторах. И Аш, и Фестингер были уче­никами Левина и начинали свои работы при его жизни.

Особенно большое внимание К. Левин уделяет в американский период своей де­ятельности проблеме «группового стандар­та», «групповых структур». Изучались ти­пы лидерства («демократическое», «анар­хическое» и «авторитарное») и отвечаю­щие им «групповые атмосферы» (Левин, Липпит, Уайт), детское поведение (Липпит), кооперация между детьми (Бевелас). К. Левин различает собственно внутригрупповые отношения, понимаемые как не­формальные, изначально присущие группе (симпатия, антипатия, покровительство, подчинение и т. п.), и отношения конкрет­ной деятельности, в которую включается группа. Согласно К. Левину, ведущая роль принадлежит внутригрупповым неформаль­ным отношениям. Отношения же конкретной деятельности, не обладающие собственным «полем», как бы накладываются на неформальные, не влияя на характеристи­ки «поля» последних.

Описанные представления, вытекающие из субъективистских позиций Курта Левина, можно охарактеризовать как психоло­гический редукционизм. Не социальным, а межличностным психологическим отноше­ниям приписывается определяющая роль.

Понятие «группа» К. Левин раскрыва­ет как в отношении к индивидуальной, так и социальной деятельности. В первом случае группа выступала как форма конкре­тизации субъекта, который является частью и средством «жизненного пространства», но анализ социальной деятельности К. Ле­вин ограничивает характеристиками ее групповых носителей.

После соответствующей модификации «теория поля» была применена К. Леви­ным в промышленной практике. Запросы промышленной практики состояли прежде всего в необходимости повышения произ­водительности труда. В связи с этим осо­бое внимание уделялось психологическим Механизмам, лежащим в основе повышения производительности труда. В частности, исследовалась процедура сознательного принятия рабочими дневной нормы соот­ветственно требованиям администрации. Одним из ключевых понятий при анализе этой процедуры стало понятие «группово­го решения», соотносимое как с индивиду­альным психологическим, так и с группо­вым полем (что является по К. Левину ха­рактерной особенностью оперирования по­нятиями топологии при рассмотрении про­блем группового поведения).

Функция принятия решения как инди­видуального акта состояла в подключении мотивации рабочего к целостности его дей­ствия, как своеобразного проявления воле­вого акта. Функция принятия решения как группового акта состояла в объективации психологического поля рабочего, создания определенных обязательств каждого по отношению ко всей группе в целом.

Исследование проблемы «принятия ре­шения» включалось в более широкий кон­текст проблемы лидерства, разрабатывае­мой К. Левиным прежде всего в направле­нии выделения различных типов лидерства или руководства.

Позднее К. Левин возглавил работу Центра групповой динамики. Под его ру­ководством Центр занимался разработкой обширной проблематики: производитель­ность труда в группе, коммуникация и рас­пространение влияния, социальная перцеп­ция, взаимоотношение между группами, членство в группе и индивидуальное при­способление, подготовка групповых лидеров и улучшение группового функциони­рованиях

Резюмируя, можно сказать, что в американский период своей деятельности у К. Левина произошло заострение его идеалистических и редукционистских по­ложений. В своем анализе социальных проблем Левин использует понятия топо­логии. Но топология, однако, не включает понятий расстояния и направления, играю­щих важную роль в психологии Курта Ле­вина. Он дополнил топологию годологией (от греческого hodos — путь) или наукой о путях, понимаемых не физически, а пси­хологически.

Личность схематически изображается Левиным в виде круга, включенного в эл­липс, — психологическое окружение. Внут­ренность круга состоит из ряда областей или клеток.

Подобным же образом и психологиче­ское окружение, в котором находится лич­ность, имеет более или менее дифференци­рованную структуру. Оно разделяется на отдельные области, определяющие эмоцио­нальные и познавательные процессы. Од­нако было бы ошибочно предполагать, что это поле представляет собой отражение свойств предметов объективного мира. На­против, каждая область психологического окружения изображает лишь возможные действия индивида с вещами, через кото­рые только и могут быть определены эти вещи. «Чтобы представить жизненное пространство, — пишет Левин, чтобы ответить на вопросы динамики, необходимо в качестве крайних элементов конструкции использовать процессы операции.

Некоторые области жизненного прост­ранства могут быть более структурирован­ными для индивида, иметь б(/лее четкую структуру, чем другие. Это области хорошо знакомые — области «свободы движения личности». Но в психологическом окруже­нии могут быть области и/ совершенно не­структурированные — это области, о су­ществовании которых человек знает, но со­держание которых ему неизвестно. Напри­мер, ребенок может знать, что имеются го­сударственные учреждения, но что они со­бой представляют ему неизвестно. Когда человек находится в ситуации трудной за­дачи, все его психологическое окружение является неструктурированным.

Теорию «структурированности психоло­гического окружения» Левин применил к анализу так называемой «проблемы юно­шества». В период юношества, по Левину, субъект совершает «социальную локомо­цию» — переходит из одной группы «детей» в другую группу «взрослых», а это озна­чает переструктурирование окружения: те области, которые раньше были легко до­ступны юноше, отдаляются от него, а дру­гие приближаются. Но новые области еще неструктурированы; юноша не знает, к че­му его могут привести те или иные дейст­вия. Эта неизвестность относительно ре­зультатов собственных действий вызывает мучительное состояние конфликтных на­пряжений. Поэтому юноша, по словам Левина, с готовностью следует за теми, кто предлагает ему «определенную систему ценностей», т. е. структурирует его окруже­ние.

Характерный для юноши переход от од­ной крайности к другой Левин также объ­ясняет слабой структурированностью ок­ружения: те передвижения, которые явля­ются большими, юноша рассматривает как незначительную локомоцию.

Л. И. Анцыферова справедливо дока­зывает, что в этом анализе поведения юно­ши, который дает Левин, очень отчетливо дана картина того состояния, в котором оказывается подрастающее поколение в капиталистическом обществе. Несомненно, что трудности, о которых говорит К. Ле­вин в своей теории, существуют для юно­шества, «о одни социальные системы име­ют средства для преодоления этих трудно­стей, другие же или затягивают состояние напряжения, или толкают человека на -раз­рядку во вредном для общества направле­нии. Этого К. Левин не видел.

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Заслуга К. Левина перед психологией велика. И она, главным образом, относит­ся к первому периоду его научного творче­ства. Прежде всего она заключается в том, что он попытался подойти к изучению личности как к некоторому целому. Имен­но ему принадлежит мысль о том, что пси­хологическое исследование требует расчле­нения изучаемого предмета не на элемен­ты, а на «единицы», т. е. на такого рода структурные части, в которых сохраняется специфика целого. При этом ясно, что этот тезис он выдвинул против ассоциативной психологии, стремившейся поместить источ­ник энергии в сам ассоциативный процесс и таким образом изучать отдельные сто­роны личности и ее функции вне контекста тех побудительных сил, которые в дей­ствительности их определяют.

Одним из первых положений, доказан­ных К. Левиным с помощью тонких экспе­риментов, было положение о том, что ас­социации как таковые не обладают соб­ственной активностью и не могут служить побудителями человеческого поведения. Напротив, согласно его точке зрения, протекание самих ассоциативных процессов определяется действием тех систем «напря­жений» и тех детерминирующих тенден­ций, которые возникают в личности в ре­зультате взаимодействия потребностей че­ловека с «актуальной ситуацией», в кото­рой он находится. Следовательно, К. Леви­ну удалось при помощи системы конкрет­ных экспериментальных фактов опроверг­нуть механистическую концепцию ассоцианизма и показать (если пользоваться на­шей терминологией), что сама ассоциация образуется лишь в том случае, если она оказывается необходимым звеном деятель­ности субъекта, направленной на удовлет­ворение его потребностей.

К. Левин ввел в психологию новые ас­пекты изучения человека: он сделал пред­метом своего исследования потребности и мотивы человеческого поведения, его цели и желания, его аффективную и волевую сферу. При этом не ограничился ни описа­нием, ни наблюдением. Он первый в пси­хологии нашел экспериментальный путь изучения этих сугубо личностных процес­сов и изучал их динамическую сторону.

На этом пути ему удалось найти мно­гое: он выявил постоянную связь поведе­ния человека с теми потребностями и мо­тивами, которые его побуждают; он отчет­ливо показал, что человек всегда сущест­вует в определенной «актуальной ситуа­ции», в некотором «силовом психологиче­ском поле», где каждая вещь выступает не сама по себе, а в ее отношении к чело­веку, точнее к его потребностям и стремлениям. Это требовало постоянного ана­лиза взаимодействия субъекта и его окру­жения. При этом К. Левин вскрыл дина­мичность этих отношений: любое действие человека в актуальной ситуации изменяет соотношение сил в этой ситуации и по но­вому определяет поведение субъекта.

Исключительно важное значение для психологии имеет и попытка К. Левина по­казать, что цели и намерения человека по своим функциональным и динамическим свойствам стоят в одном ряду с его потреб­ностями и выступают в качестве побуди­телей человеческого поведения. Более то­го, он считал, что именно та система «на­пряжений», которая происходит в результа­те принятых намерений («квазипотребно­стей»), является наиболее типичной для че­ловека.

Сближение целей и намерений человека с его непосредственными потребностями и стремлениями, способствовало тому, что потребности, «ценности» и «жизненные це­ли» человека стали в современной психо­логии изучаться не сами по себе, не толь­ко как факты развития мышления и созна­ния, а как особая система побудителей че­ловеческого поведения и как механизм формирования личности.

С полным правом Л. И. Божович (1968) пишет, что исследования К. Левина откры­ли для психологов целую систему интерес­нейших проблем, позволяющих экспери­ментально раскрывать глубочайшие струк­турные соотношения, существующие не только между личностью и средой, но и внутри самой личности. Сюда относятся проблемы, связанные с уровнем притяза­ний, который, согласно пониманию К. Ле­вина, определяется степенью достижения тех целей, которые субъект ставит перед собой и которые он стремится достичь.

Уровень притязаний является важней­шим образованием личности, он побужда­ет активность субъекта, с ним связана его самооценка и та сложная аффективная жизнь, которая способна определить не только поведение человека, но и формиро­вание многих особенностей его характера. Однако в целом теория К. Левина яв­ляется идеалистической, антиисторической. Левин не видел общественно-исторической обусловленности развития личности чело­века. Проблема строения и формирования потребностей и мотивов как механизмов человеческой деятельности разрешалась им с идеалистических позиций гештальтпсихологии; с позиции изоморфизма потреб­ность означала для него некую динамиче­скую систему, а само окружение понима­лось как феноменологическое поле, не от­ражающее реального содержания вещей и мира.

Особенно резко выступает антиистори­ческое понимание психики при постановке вопроса о соотношении интеллекта и аф­фекта, т. е. соотношении мотивационной и познавательной сфер.

В предисловии к работе Соловьева-Элпидинского «Умственно отсталый ребенок» Л. С. Выготский указывает, что идея о единстве интеллекта и аффекта является краеугольным камнем в развитии ребенка (нормального и аномального). Эта идея содержится в теории Левина. Она прони­зывает все его рассуждения о динамиче­ском характере потребности, о возможно­сти замещения (опыты на прерванное дей­ствие) в целеобразовании.

Однако, как правильно замечает Л. С. Выготский, проблема соотношения интеллекта и аффекта разрешается у К. Левина вне идеи развития, антиистори­чески. Л. С. Выготский справедливо заме­чает, что анализ внтелектуальной деятель­ности дается К. Левиным абстрактно. «В то время как Левин изучает аффект расчленение, различая особенности, прису­щие материалу динамических систем, структуре этих систем, значению этих си­стем, расчленяя далее эти отличительные особенности аффекта, в свою очередь, на более конкретные и частные разновидно­сти, он берет интеллект суммарно, как еди­ное, однообразное, гомогенное нерасчлененное целое, как нечто преформированное, не только неспособное изменяться в раз­витии, но и не содержащее в себе никаких внутренних расчленений, проистекающих из сложности построения и функциониро­вания интеллектуальной деятельности».

Другим уязвимым положением К. Ле­вина является то, что мотивационно-потребностные процессы он рассматривает как первичное и не видит роли сознания. Об этом свидетельствуют приведенные выше примеры из его книги «Поощрение и наказание», где поведение ребенка диктуется только динамическими причинами. Об этом свидетельствует и объяснение, по­чему у слабоумного ребенка не наступает замещения: К. Левин объясняет это тем, что стенки напряженных систем у слабо­умного «косны». Интеллектуальная дея­тельность, ее аномальное развитие зависит от состояния динамики напряжений. Л. С. Выготский замечает, что К. Левин не знал того диалектического положения, «что в ходе развития причины и следствия меняются своими местами, что раз возник­шие на основе известных динамических предпосылок высшие психические образо­вания сами по себе оказывают обратное влияние на породившие их процессы, что в развитии низшее сменяется высшим».

Для К. Левина интеллектуальная дея­тельность была как бы отображением аф­фективной жизни человека. Л. С. Выгот­ский упрекает К. Левина за то, что он предполагает две динамики: гибкую для аффекта и стабильную для интеллекта. В противовес этому Л. С. Выготский на­стаивает на том, что динамическая обус­ловленность присуща и действию, и мыш­лению. Так же,:как наши действия все де­терминированы потребностями, так и мыш­ление мотивировано; немотивированное мышление так же невозможно, как беспри­чинное действие.

Напряженные системы, квазипотребно­сти возникают при встрече с реальностью. От того, как человек воспринимает мир и познает себя, будет зависеть и строение квазипотребности. К. Левин выделил эту связь, сделал ее предметом эксперимен­тального исследования, но в этом единст­ве Левин отдает предпочтение эффектив­ности. Между тем (и об этом. говорил Л. С. Выготский) все время происходит движение динамики актуальной ситуации к мысли и, наоборот, происходит превра­щение текущей динамики мышления в прочную динамику |реального действия. Без этого движения невозможно было бы сознательное управление своим поведе­нием, невозможна была бы и его регуля­ция.

---

Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 34; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!