Теория личности К. Левина 2 страница

 

 

На основании этих экспериментов было выдвинуто предположение, что механизмом воспроизведения может служить неразря­женная система. Иными словами, мнестическая деятельность определяется не зак­репившимися в прошлом опыте ассоциаци­ями, не количеством повторений, а наличи­ем квазипотребности, намерения. Намере­ние, представляющее собой некую напря­женную динамическую систему, является механизмом любой формы деятельности.

 

Следует отметить, что проведение подобного рода эксперимента наталкивалось на ряд трудно­стей. Прежде всего было очень сложно прервать большое число заданий (9 — 10) так, чтобы у испы­туемого не сложилось впечатления о «сумбурном» характере экспериментальной ситуации. Вначале так и было. Испытуемые с недоверием относились к эксперименту: «что это вы все забираете, отни­маете, хаос какой-то, а не работа». Пришлось экс­периментатору поработать изрядно над стратегией эксперимента, над своей моторикой, интонацией. (Вообще экспериментаторы школы К. Левина дол­жны были научиться «играть определенную роль» — роль экспериментатора определенного типа, что не сразу и не всем удавалось).

 

Лучшее запоминание незавершенных действий свидетельствует о том, что наме­рение (квазипотребность), возникшая «в данной ситуации и в данный момент», вклю­чено в широкие целостные внутрипсихические области; намерение по своей сути нап­равлено на будущее, и наличие именно нап­ряженной (заряженной) системы, направ­ленной на выполнение действия в будущем, приводило к установлению цели и обуслов­ливало реальную деятельность данного мо­мента — воспроизведения.

Об этом свидетельствуют факты, указы­вающие, что при изменении цели лучшее воспроизведение незавершенных действий не наступает. Такое изменение цели вызы­валось следующим образом. Вместо обыч­ной инструкции, которая, как мы говорили выше, произносится как бы невзначай, дает­ся жесткая инструкция: «Перечислите, по­жалуйста, какие задания вы выполнили. Я хочу проверить вашу память». При такой инструкции эффект воспроизведения неза­вершенных действий перестает действовать . В понятийном аппарате левиновской теории это означает, что намерение выполнить незавершенное действие перес­тавало существовать, возникла новая нап­ряженная система, сформировался новый энергетический резервуар. Возникла необ­ходимость выполнения нового намерения. Интересно отметить, что при этом менялось и само поведение испытуемых: если при первой инструкции, где воспроизведение шло как бы сплошным потоком, взор испы­туемых был направлен на экспериментато­ра, при второй же инструкции выражение лица испытуемых становилось напряжен­ным, они с энергичным выражением лица начинают воспроизводить действия, но вскоре их глаза начинали блуждать по стенам, столу, ища «опору» для воспроизведения, нередко они восклицали: «А, вот что, да, не Думал я, что надо будет запомнить» или «что же вы сразу не сказали мне; хитрая вы, убрали все остатки работы».

Закон лучшего воспроизведения незавер­шенных действий не действовал также при усталости испытуемых. Если эксперимент проводился с людьми, проработавшими ночь или весь день, то лучшее воспроизведение незавершенных действий тоже не наступа­ло; энергетического состояния у уставших испытуемых не возникало.

В этих же экспериментах обнаружилась еще одна особенность: были выделены раз­ные типы испытуемых: одни были готовы делать все, о чем просит экспериментатор (так называемые «чистые» испытуемые), я другие, которые выполняли задания ради самого задания («деловые» испытуемые).

Главным для К. Левина было положе­ние, что намерение основывается на реаль­ных потребностях. Часто таковыми могут быть более общие потребности, различные у разных людей, например, потребность «в реализации принятого однажды решения», которое является естественным следствием определенного жизненного идеала. К. Левиг подчеркивал, что действенные потребно­сти — это те, из которых исходит намере­ние, т. е. потребности, которые приводят человека к принятию решения в проблем­ной ситуации. В качестве такой потребно­сти может выступить потребность понра­виться экспериментатору, или, более об­щая, потребность понравиться человеку которому было обещано сотрудничество.

Если утверждение, что действенной яв­ляется потребность, которая ведет к выпол­нению соответствующего действия в проб­лемной ситуации, то в ситуации эксперимента это выступает как потребность подчиниться инструкции экспериментатора. Такое подчинение было свойственно «чис­тым» испытуемым. Единственной причиной, по которой человек рисует «соты» по образ­цу или занимается отсчитыванием чисел в обратном порядке — это требование экспе­риментатора. Другие же испытуемые вы­полняют большинство из предложенных заданий из-за интереса к ним.

Вне специфичного экспериментального (и социального) контекста, в котором ис­пытуемому предъявляются задания, не воз­никает вопроса о каком-либо намерении выполнить большинство из этих действий, если, конечно, они не включаются в более значимое целое.

В приведенных работах (Zeigarnik, 1927; Owsiankina, 1928) впервые было высказано положение, что сама экспериментальная си­туация может породить мотив к действию. Правильность этого положения выступила совершенно очевидно в патопсихологичес­ких исследованиях (Зейгарник, 1969; Соко­лова, 1976), когда было показано, что си­туация патопсихологического эксперимента выступает в виде «мотива экспертизы». Но это было значительно позже и в условиях психоневрологической клиники. В 20-е же годы, когда проводились исследования школы К. Левина, принято было считать, что ситуация эксперимента должна быть макси­мально «стерильной», что экспериментатор Должен быть максимально пассивен. К. Ле­вин восстал против этого, считая, что толь­ко при активной роли экспериментатора может быть смоделирована реальная ситуа­ция.

Таким образом, феномен возвращения и прерванному действию и лучшего воспро­изведения незавершенных действий послу жил Левину доказательством того, что для природы наших психических процессов су­щественным является их динамика, возни­кающая в данной ситуации.

Динамическое состояние, напряжение является решающим, а главное, детерминирующим фактором психической деятельности человека. Именно динамическая сторон; намерения, а не его содержательная, обусловливает выполнение намерения. Не случайно сам Левин назвал свою теорию личности «динамической».

Понятие гештальтпсихологии — психическое явление возникает «здесь, и в данный момент» — было перенесено Куртом Левиным и на детерминацию человеческого поведения.

Понятие возникающей в данный момент квазипотребности как детерминанты человеческого поведения выдвинуло две проблемы: 1) проблему удовлетворения потребнос­ти; 2) проблему психологической ситуации — «поля».

Объявив, что источником человеческого поведения является потребность, К. Левин неминуемо пришел к проблеме ее удовлетворения. Ведь в самом понятии «потребность» уже заложено понятие нужды в чем-то. В чем видел Левин удовлетворение потребности? Исследования М. Овсянкиной и Б. Зейгарник выявили, что удовлетворение потребности состоит в ее разрядке, в изме­нении динамики состояния. Но на этом К. Левин не мог остановиться, и вот почему. Левин подчеркивал, что возможность фор­мирования квазипотребностей, «потребнос­тей данного момента», является свойством, которое характеризует человеческую дея­тельность. У животных не может внезапно сформироваться потребность — у них она заложена генетически, а у человека — нет. Известный психолог Гельб афористично го­ворил, что, по Левину, «бессмысленное дей­ствие может осуществить только человек». Величие человека, его специфическая ха­рактеристика и состоит в том, что он может сделать то, что для него биологически без­различно. При этом К. Левин подчеркивал особенную важность того, что содержание квазипотребности может быть различным. Именно эта характеристика является важ­ной. Внезапное формирование квазипот­ребности любой по содержанию — это спе­цифически человеческое свойство. А если это так, то и удовлетворение потребности у человека происходит иначе, чем у животных, закономерность удовлетворения человечес­кой потребности должна быть иная. Точно так же, как потребность у животного зафик­сирована, так же у него жестко определены и способы ее удовлетворения. Например, хищное животное скорее погибнет, чем ста­нет есть сено, и наоборот, лошадь не будет (во всяком случае в обычных условиях су­ществования) кормиться при голоде мясом. Способ же удовлетворения квазипотребнос­ти у человека носит гибкий характер. Курт Левин неоднократно указывал на то, что хотя удовлетворение потребности представ­ляет собой процесс разрядки, однако сам процесс этой разрядки совершается разны­ми путями и зависит от многих условий. Об этом свидетельствовал уже косвенным образом феномен лучшего воспроизведения незавершенных действий, а также опыты Г. В. Биренбаум «О забывании намерений» (1931), которые заключались в следующем. Испытуемый выполняет ряд заданий в письменном виде на разложенных перед ним листочках. При этом предлагается под­писать каждый лист своим полным именем. Важно, чтобы инструкция о подписи четко подчеркивалась, чтобы создать впечатление, что подпись в данной ситуации важна. Под­пись — было то намерение, забывание или выполнение которого подлежало исследо­ванию. Среди разнообразных заданий, кото­рые выполнялись, было задание нарисовать собственную монограмму.

Забывание или выполнение подписи (на­мерения) зависело от многих факторов. Г. В. Биренбаум были выделены следую­щие факторы, влияющие на действенность намерения:

1) значимость намерения; 2) эмоцио­нальная окрашенность намерения; 3) сте­пень связи с основной деятельностью; 4) наличная ситуация (психологическое поле); 5) личностные особенности испы­туемых.

Значимость намерения прежде всего за­висит от тех истинных потребностей, кото­рые лежат в основе возникновения квазипотребностей, являются их источником. Бы­ло показано, что в зависимости от силы и направленности такого источника и от нали­чия противоположно направленных истин­ных потребностей зависит успешность вы­полнения намерения.

Намерения могут отличаться по степени связи с основной деятельностью испытуемо­го, которая в эксперименте была представ­лена выполнением главного задания. Если намерение самым тесным образом связано с основной деятельностью, является ее необ­ходимым компонентом, то оно не забыва­ется почти никогда.

Будет ли система намерения изолирова­на или включена в общую область, зависит от структуры внутрипсихических систем, со­ответствующих главному заданию. Так, если следующие друг за другом главные задания родственны по содержанию, то обычно образуется обширная, динамичес­ки относительно единая общая область (со­ответствующая, например, «задачам со спичками»), в которую обычно включается также напряженная система намерения. Ес­ли же ситуация такова, что новое задание не является частью общей области, то на­мерение забывается. Экспериментами пока­зано, что при переходе к новому по содер­жанию заданию или неожиданной дополни­тельной паузе намерение забывается. Так, Г. В. Биренбаум отмечает, что намерение — подпись почти всегда забывалось при вы­полнении монограммы, т. е. при выполне­нии родственного действия. При этом инте­ресен следующий нюанс: если монограмма приобретала характер художественного вы­полнения (когда испытуемые старались, на­пример, нарисовать красивую монограмму, подпись не забывалась. Она забывалась, если монограмма означала лишь начальные буквы имени. Намерение — подпись — за­нимает уже другое место в этой структуре). Фактически намерение по своим дина­мическим свойствам приближается здесь к автоматизированному действию. Для авто­матизированного действия характерно рас­падение при деструкции условий деятель­ности. Интересно, что значимыми оказы­ваются для выполнения намерения — под­писи — такие условия, как сохранение того же цвета и величины листа, определенного промежутка времени. При нарушении лю­бого из этих условий резко ухудшается вы­полнение подписи. Все это говорит о том, что из относительно самостоятельной цели, действенность которой зависит от силы со­ответствующей истинной потребности, наме­рение превращается в подчиненную опера­цию, к тому же логически не связанную с выполнением основной деятельности. Поэто­му при деструкции деятельности происхо­дит забывание намерения. Это положение Г. В. Биренбаум имеет, на наш взгляд, большое значение для многих теоретичес­ких и практических вопросов психологии.

 

 

ПРОБЛЕМА ЗАМЕЩАЮЩЕГО ДЕЙСТВИЯ В ТЕОРИИ К. ЛЕВИНА

 

Приведенные результаты и многие дру­гие наблюдения навели К. Левина на мысль о том, что удовлетворение потребности (вы­полнение намерения) может приобрести ха­рактер замещающего действия, что можно выделить условие, при котором деятель­ность будет обладать замещающим смыс­лом.

Как и всегда, К. Левин решил проверить экспериментально этот тезис. Сотрудницы К. Левина А. Малер и К. Лисснер (обе они, к прискорбию, погибли в гитлеровских зас­тенках) провели «опыты на замещающее действие», которые представляли собой ва­риант опытов на прерванное действие. Как было сказано выше, в опытах М. Овсянкиной задание, которым прерывали предыду­щее, было по своему содержанию непохо­же на прерванное. В опытах же Лисснер второе задание (то, которым прерывали) было либо аналогично, либо похоже на пер­вое (на то, которое было прервано). Оказа­лось, что в таких случаях возврат к прерванному действию был чрезвычайно невы­сок. Выполнение второго задания замещало выполнение первого. В понятиях теории К. Левина это означало, что разряжение энергии второй динамической системы влек­ло за собой и разрядку первой. На основа­нии этих опытов К. Левин обосновал поло­жение о том, что квазипотребности могут находиться в состоянии коммуникации, при которой энергия из одной системы перехо­дит во вторую. Это положение о коммуника­ции квазипотребности явилось кардиналь­ным в теории К. Левина; он считал, что для Дифференцированной психики взрослого че­ловека характерна высокая степень коммуникации квазипотребностей (заряженных си­стем) ² и что возможность такой широкой коммуникации являлась специфически чело­веческим образованием. Об этом свидетель­ствует и материал патологии. Опыты на за­мещающее действие были проведены с ум­ственно отсталыми детьми. Оказалось, что умственно отсталые дети в экспериментах Малер и Лисснер возвращались к неза­вершенным заданиям, даже если замещаю­щие действия были не аналогичны по содер­жанию. При этом обнаружились парадок­сальные явления. Оказалось, что, с одной стороны, умственно отсталые очень легко удовлетворяются символическим замещени­ем при недостижимой цели деятельности. (Например, если ребенок хочет кинуть мяч далеко, но ему это не удается, он удовлет­воряется просто тем, что проделал такое движение). С другой стороны, как мы уже отметили, умственно отсталые гораздо мень­ше удовлетворяются замещающей деятель­ностью. Левин предложил следующее объ­яснение этим противоречивым фактам. С ди­намической точки зрения личностные осо­бенности основаны на трех основных харак­теристиках. Во-первых, структура целост­ности определяется степенью дифференциа­ции в ней систем. Во-вторых, динамический материал систем может варьироваться. Они могут быть более или менее ригидными, наоборот протекающими друг в друга и т. д.

² Если «перевести» терминологию Левина на современный язык, то с некоторой натяжкой мож­но сказать, что Левин предвосхитил идею об иерар­хическом построении квазипотребностей.

 

Если одна система личности связана с пер­вым заданием, а вторая — со вторым зада­нием, то эффективность замещения зависит от динамической связи двух данных систем. При эффективном замещении, когда испы­туемый получает второе сходное задание, первая система изменяется настолько, что новая система будет динамической частью старой системы. Они не объединяются в индифференцируемое целое, но между ними существует динамическая перего­родка, и если одна часть разряжается, тогда в соответствии с прочностью внут­ренних границ разряжается вся систе­ма. В-третьих, системы могут различаться по своему содержанию (это касается, в пер­вую очередь, прошлого опыта личности). По Левину, это означало, что у умственно отсталых детей напряженные системы не коммуницируют между собой. При этом обнаружилось одно парадоксальное явле­ние. У умственно отсталых детей замещения не обнаружилось, если второе задание (за­мещающее) было различным по содержа­нию, но идентичным по материалу (напри­мер, первое действие — вылепить собаку из пластелина, было прервано также леп­кой, но.не животного, а дома). Для ум­ственно отсталого ребенка важно было не содержание действия, а только его спо­соб, материал, операция.

 

Приведем для иллюстрации эксперимент с оли­гофреном Т., которого мы исследовали еще вместе с Л. С. Выготским. С. Т. не удалось ни разу про­вести эксперимент так, чтобы он не возвращался к незавершенному действию.

Поведение Т. в жизни было аналогичным.

В обязанности Т. входило мыть посуду, и он до­бросовестно выполнял эту обязанность. Однажды оказалось, что бабушка уже вымыла посуду — следствием этого была чрезвычайно аффективная реакция мальчика. Т. возбудился, кричал, пока ба­бушка не догадалась вынуть из буфета чистую по­суду, загрязнить ее и дать Т. ее вымыть. Только тогда Т. успокоился.

Инертность принятого намерения достигла у Т. максимума. Когда Т. вырос, он стал работать курьером в одном институте и отлично справлялся со своими обязанностями. Как-то ему было пору­чено взять расписку у одного сотрудника, который был докладчиком на собрании, и Т. туда не пусти­ли. Т. возбудился до того, что пришлось прервать собрание. Он разыскал нужного человека, заставил его расписаться и успокоился. К. Левин сказал бы, что у Т. образовалась квазипотребность, заряжен­ная система, которая не могла разрядиться, если не выполнит намерения. А у здорового человека создавшаяся квазипотребность вступила бы в ком­муникацию с другими квазипотребностями, наме­рениями (в данном случае — намерение соблюсти общепринятую норму — не мешать собранию). По­требность же добыть расписку потеряла бы свою функцию побудителя.

 

Забегая несколько вперед, мы укажем, что именно эти эксперименты послужили поводом к критике К. Левина Л. С. Выгот­ским, который упрекал Левина за то, что он говорит о потребностях как о чисто ди­намических системах, отбрасывая со щита проблему сознания. Об этом речь пойдет ниже. Здесь лишь подчеркнем, что К. Ле­вин считал, что способы удовлетворения потребности дифференцированы, и тот факт, что человек удовлетворяет свои потребнос­ти не прямолинейно, является важным, спе­цифически человеческим свойством.

В опытах Малер прерывание задания совершалось так, чтобы заканчивалось оно «в уме». Оказалось, что и такой вид завер­шения мог служить способом, удовлетворя­ющим квазипотребности. Испытуемые, как правило, не возвращались к прерванному действию (хотя этот феномен выступал не так явно, как в опытах Лисснер). Эти опы­ты послужили для Левина свидетельством того, что динамические процессы, характе­ризующие психическую жизнь человека, могли разворачиваться в «нереальном», т.е. в воображаемом плане. Эта мысль, которая уходила своими истоками уже в первона­чальный период его исследования, нашла свое дальнейшее выражение к работе К. Ле­вина позднего периода³.

Значимость воображаемого действия (кстати, в этом отношении положения К. Левина перекликаются со взглядами Л. С. Выготского на роль воображения, как истока деятельности) особенно выступила в исследованиях Слиосберг (1934), направ­ленных на изучение замещающего дейст­вия в игровой ситуации. Опыты Слиосберг были проведены с детьми дошкольного и школьного возраста и состояли в следую­щем: детям предлагалось лакомство, кото­рое они начинали есть. Прежде чем ребе-нок заканчивал еду, ему предлагалось другое лакомство в виде шоколадки из папье-маше с предложением «поесть». Де­ти были удивлены, возмущены, и.никто из них не «ел» предлагаемый заменитель. Но если ситуация была трансформирова­на в игровую (ребенок был в «гостях» у экспериментатора), то дети удовлетво­рялись искусственным шоколадом и не требовали настоящего. В дальнейшем опы­ты Слиосберг были несколько изменены. Они состояли в том, что дети играли с экс­периментатором в «дочки-матери». При этом дети должны были по ходу игры сшить кукле платье. Опыты состояли из двух се­рий. В первой серии дети действительно должны были скроить для куклы платье, манипулируя при этом настоящими ножни­цами; в другой серии они разрезали мате­риал «понарошку». В первой серии (где материал резался) ножницы из папье-маше не служили замещением, в то время как во второй серии, где само резание было вооб­ражаемым, ножницы, сделанные из папье-маше, вполне заменяли реальные.

³ В этой связи хотелось бы отметить одну от­личительную черту теоретической мысли К. Леви­на — особую последовательность ее развития: то, что ярко было выражено в последующий период, всегда проглядывало в зачаточном состоянии в его ранних работах. Так обстояло с его положением о том, что деятельность разворачивается в нереаль­ном (вербальном) плане. Так было, как мы увидим ниже, с его идеей о «временной перспективе».

 

Вторая группа фактов, полученных Слиосберг при исследовании замещающего действия, касается роли возрастного факто­ра: чем старше был ребенок тем скорее нас­тупало замещение в воображаемом плане.

Таким образом, опыты с замещением заставляют сделать несколько выводов:

1) замещение зависит от степени напря­женности системы. Именно сила напряжен­ности определяет эффективность замещения;

2) недостижимость цели приводит к символическому замещению (в терминологии Левина, замещение в «ирреальной сфере»).

К. Левин выделяет разные типы заме­щения. К первому типу он относит эквива­лентные замещения. (Например, вместо то­го, чтобы опустить письмо в ящик его пере­дают через кого-то). В этом случае в ре­зультате осуществленной замещающей дея­тельности напряжение устраняется, и про­исходит насыщение мнимой потребности. Ко второму типу относятся замещения, как их называет Левин pars pro toto, когда выполнение деятельности идет в «направле­нии» первоначальной цели, но останавли­вается (например, вместо покупки предмета идут по нужной улице и забывают зайти в магазин).

Третьим типом замещения являются не­реальные символические решения. В качест­ве примера можно привести случаи из опы­тов Т. Дембо, где испытуемый должен был достать предмет с расстояния, с которого практически невозможно это сделать. Этот опыт выглядит следующим образом: испы­туемый стоит на полу в меловом квадрате, а перед ним,на недосягаемом расстоянии находится цветок; рядом с квадратом стоит стул, и разложены разные предметы (палоч­ки, деревянные кружки). Инструкция гла­сит: «Вы должны достать цветок рукой, не выходя ногами за пределы квадрата».

Практически возможны были два реше­ния: первое — став коленями на стул, пос­тавив его внутри квадрата, достать цветок; второе — выставить стул за пределы квад­рата и облокотиться на него; третьего решения нет, и к этому выводу рано или поздно приходили почти все испытуемые. Но экспе­риментатор продолжал утверждать, что существует третье решение: и тогда насту­пала полоса ирреальных решений; так, один из испытуемых предложил наполнить ком­нату водой и «тогда цветок приплывет». Фактически при таком символическом ре­шении испытуемый не приближался к дос­тижению цели, но он (правда, на короткий период) как бы находил в этом решении удовлетворение. К. Левин говорил о том, что испытуемый, хотя бы в ирреальном плане, совершает идентичное действие: «цветок попадет в руки испытуемого».

К. Левин высказывал гипотезу, что, воз­можно, подобное замещение происходит из расширения (диффузии) первоначальной потребности на действия идентичного типа. Он говорил, что человек может успо­коиться на замещающей деятельности, ко­торую можно рассматривать только как символ той первоначальной деятельности, на которую было направлено намерение. Но, видимо, человек довольствуется сурро­гатными удовлетворениями в случае боль­ших трудностей выполнения реальных наме­рений. В качестве примера он приводит сту­дента, мечтающего о рояли и коллекциони­рующего каталоги роялей, так как у него не хватает денег на покупку инструмента. Роль нереальных замещений подчеркивает­ся также на многих страницах художест­венных произведений.

 

Особенно очевидным становится значение таакихзамещений при анализе ряда психопатологических явлений (достаточно напомнить о псевдологии истерических психопатов). Подобную возможность удовлетворения нереальными решениями показы­вает клиника нервной анорексии. В работе М. А. Каревой (1976) приводятся чрезвычайно лю­бопытные факты. Больные анорексией (в основном это девушки-подростки, голодавшие до изнеможе­ния для того чтобы скоррегировать свою полную фигуру, принимающие касторку, вызывающую рво­ту, если их насильно кормят) охотно занимаются всем тем, что имеет отношение к еде: готовят пи­щу, ходят в гастрономы, на рынки, мечтают стать кондитерами, поварами, с наслаждением кормят (по словам их близких, «закармливают») своих младших братьев, сестер, но сами при этом не едят. Занятия, манипуляции со съедобными про­дуктами служат как бы «квазиудовлетворением», замещением самой пищевой процедуры. Происхо­дит своего рода символическое удовлетворение пи­щевой потребности.

 

Выдвигая положение о символичес­ком замещении, К. Левин подчеркивал, что для замещения играет большую роль уро­вень реальности второй (т. е. замещающей) деятельности, чем реальнее ее уровень, тем больше при этом эффективность замещения.

К. Левин всячески подчеркивал, что по­нятие «уровня реальности» является слож­ной характеристикой, что оно прямо не оп­ределяется параметрами деятельности. Ока­залось, что необходимо различать внутрен­нюю и внешнюю цель деятельности и что эффективность замещения связана с дости­жением, именно внутренней цели деятельно­сти. В заданиях, носящих характер конкрет­ных проблем, испытуемому недостаточно решить задачу в уме; для него важно выра­зить решение в реальности. Это означает, что социальные факторы необычайно существенны для определения реального или нереального характера события. Только если испытуемый может сообщить экспери­ментатору о своем решении, возможна адек­ватная разрядка исходной системы. Следо­вательно, уровень реальности связан с со­циальным фактором.

Нередко говорят, что в решении пробле­мы замещения К. Левин сближается с тео­рией Фрейда⁴. В обоих случаях речь идет о замещении в символическом плане; в обоих случаях замещение является обходным пу­тем решения действия. И все же замещение в теории Левина приобретает иную функ­цию, чем в теории Фрейда. У Фрейда заме­щение означает замещение либидозной, ухо­дящей своими корнями в подсознательное, потребности. С помощью замещающего действия человек защищает себя от антаго­нистически противостоящего ему мира (Бассин, 1968). Для К. Левина же замещение представляет собой перемещение энергии, переструктурирование энергетической сис­темы. Если для 3. Фрейда основное дейст­вие, которое должно быть замещено, явля­ется проявлением врожденных (либидозных) влечений, то для К. Левина основное действие, которое замещается, отнюдь не является врожденным — оно порождается тем окружением, в котором человек находится. Как основное, так и замещающее действие социально вызвано. В теории К.Левина замещающее действие носит в се­бе скорее функцию регуляции, а не защиты, как это имеет место в теории Э. Фрейда.

⁴ Сам Левин считал, что хотя эти результаты соответствуют основным положениям теории Фрей­да, по существу, (и он это подчеркивал) они дока­зывают решающую роль напряжений, связанных с незаконченностью действия, а не ассоциативно свя­занных чувственных переживаний.

 

 

ПОНЯТИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО «ПОЛЯ»

 

Введение категории психологического «поля» сыграло большую роль не только в системе самого К. Левина, но и в системе социальной психологии. Уже само порож­дение намерения, квазипотребности стано­вится возможным, если человек что-то со­вершает в реальной окружающей его ситуа­ции (испытуемый возвращается к прерван­ному действию, если он его реально выпол­нял)⁵; замещающее действие наступает, если выполнение основного тоже реально к удовлетворению потребности. Иными словами, К. Левин подчеркивал связь квазипотребности с предметом. В формули­ровке Левина это звучало так: вокруг нас существует мир предметов, которые обла­дают определенной валентностью.

Прежде чем перейти к критическому анализу психологического поля, которое представляет собой не объективную реаль­ность, а феноменологический мир, придавая тем самым субъективный характер объективной реальности, опишем эксперименты, с помощью которых К. Левин доказывал существование психологического «поля» и валентности вещей.

 

⁵ У испытуемых, только следивших за ходом эксперимента на прерванное задание, но не выпол­нявших задание, не наблюдался феномен лучшего воспроизведения незавершенных действий. (Неопуб­ликованное исследование Н. И. Каулиной).

 

Именно при объяснении этого понятия «психологического поля» К. Левин применя­ет понятие топологии и годологии.

Первые его положения о существовании мира вещей с положительной и отрицатель­ной валентностью были отражены в науч­ном фильме «Ханна садится на камень (1928)». В нем рассказывается о маленькой полуторагодовалой девочке, которая пред­принимает тщетные попытки сесть на ка­мень. Девочка кружится вокруг камня, при­жимается к нему, хлопает по нему ручками, даже лижет его, но не садится. К. Левин объясняет: камень, на который хочет сесть ребенок, имеет для него положительный характер, т. е. притягивает его, а для того, чтобы сесть на камень, надо совершить дей­ствие, обратное этой положительной валент­ности, т. е. отвернуться от камня. Ребенок не может сесть на камень, потому что не в состоянии преодолеть притягивающую силу. Графически К. Левин изображает ситуацию следующим образом:

---

Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 35; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!