Теория личности К. Левина 1 страница

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Положения К. Левина о потребностях

Проблема замещающего действия в теории К. Левина

Понятие психологического «поля»

Понятие временной перспективы

Понятие цели в теории К. Левина

Эволюция взглядов К. Левина в американский период его деятельности

Заключение

Литература

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Психология личности является сейчас одним из наиболее важных разделов пси­хологической науки. Если раньше этому разделу психологии оказывалось особое внимание со стороны педагогов, врачей, юристов, криминалистов, т. е. представи­телей дисциплин, имеющих непосредствен­ный контакт с человеком, то теперь мы яв­ляемся свидетелями того, что психологией личности интересуются представители, ка­залось бы, далеких от психологии дисци­плин: математики, инженеры, кибернети­ки, физики.

В чем причина того, что в течение по­следних трех десятилетий возник такой большой интерес к психологии личности? Одна из них коренится в развитии самой нашей науки. Из истории психологии мы знаем, что проникновение естественнона­учных знаний и методов в психологию было чрезвычайно прогрессивным явлени­ем, обогатившим ее. Но вместе с тем ме­тоды естествознания, освещенные не диа­лектическим материализмом, а механисти­ческим, привели к тому, что сама психоло­гическая наука перестала быть наукой о человеке. Психика была разделена на от­дельные функции, процессы; психическая деятельность человека была разложена «на полочки» (восприятие, внимание, па­мять и т. д.). Образовалась некая «безличностная» психология, личность человека выпала из аспекта психологии, и на эту «безличностную» психологию началось на­ступление самых различных школ еще в 20-х годах: это была гештальтпсихология, это был фрейдизм, это была «понимаю­щая» психология Шпрангера и др.

Поворот к психологии личности обус­ловлен также аспектом идеологическим, так как психология всегда осуществляла функцию идеологического средства в борь­бе между марксистскими и идеалистиче­скими концепциями.

Для марксистской психологии личность представляет собой продукт общественно-исторического развития общества. Поэтому исследование личности требует анализа ее жизнедеятельности, анализа общественно-исторических условий ее бытия.

Историко-материалистический подход, осуществляемый в советской психологии, показывает, как в ходе общественно-исто­рического развития индивид приобретает качество личности, как преобразуется са­ма природа человека (Выготский, 1960; Леонтьев, 1971, 1975; Рубинштейн, 1946; Божович, 1968; Гальперин, 1976). Процесс развития личности протекает по-разному, в зависимости от исторических условий, от ее принадлежности к той или иной со­циальной среде, от той деятельности, которую субъект осуществляет (Леонтьев, 1975, с. 214). Указывая, что личность яв­ляется формирующимся общественно-исто­рическим образованием, П. Я. Гальперин подчеркивает, что личность не следует отождествлять с субъектом действия; он указывает на то, «чтобы быть личностью, нужно быть субъектом сознательным, общественно-ответственным субъектом» (1976, с. 143), т. е. субъектом, способным регулировать свои действия. Уже в этих кратких характеристиках показано, что, во-первых, неправомерно подменять поня­тие «личность» понятиями «индивидуум», «субъект», формирование которых не обус­ловлено общественно-историческими усло­виями, что, во-вторых, личность не являет­ся каким-то имманентным, самим по себе существующим началом, а продуктом об­щественно-исторического развития.

Теории личности зарубежной психоло­гии исходят из других методологических позиций. Примыкая к персоналистическому направлению, ряд зарубежных психо­логов рассматривают личность как само­стоятельное «духовное» начало, сущест­вующее наряду с обществом (так называемая «гуманистическая», «понимаю­щая психология»). Эти теории тяготеют к антропологизму в объяснении социальной природы личности. Выступают разновид­ности редукционизма — физиологического, социального (неофрейдизм, неопозити­визм). В дальнейшем мы подробно оста­новимся на анализе этих теорий, здесь мы хотим лишь подчеркнуть, что именно актуальность идеологической функции психо­логии личности вызывает особый интерес к этой проблеме. Теории личности в зару­бежной психологии множатся. Часто про­тивореча друг другу по своему концепту­альному аппарату, они нередко объединя­ются в борьбе против методологии марк­систской психологии. Они объявляют себя «гуманистическими», даже марксистскими. В действительности же, как мы увидим ниже, это лишь прикрытие их идеалисти­ческих позиций.

Другая причина — это требования практики. Педагогика, медицина, крими­налистика, стали предъявлять счет пси­хологии, появляются новые проблемы в области этих наук, которые требуют ком­петенции психологов. Так, в медицине развиваются такие области, как область профзаболеваний, профилактики здоровья, учение о психотерапии, психофармаколо­гии — все они не могут быть разрешены без знания психологии личности, и это прекрасно поняли представители этих на­ук. Но и технические науки стали предъ­являть свой счет психологии. Если раньше думали о том, как приспособить человека к машине, то сейчас стало очевидным, что машину надо не только приспособить к функции психических процессов, но и к личностным особенностям человека. Осо­бенно содействовала интересу к психоло­гии личности НТР. По-новому ставится вопрос о профориентации, который разре­шить сейчас гораздо сложнее, чем, ска­жем, несколько десятилетий тому назад.

Возникли совершенно новые профессии, изменились условия труда, появилась про­блема урбанизации и т. д. Эта практика тоже предъявляет счет нашей науке и прежде всего именно психологии личности. Существует еще одна причина возник­новения интереса к психологии личности. В связи с научно-техническим прогрессом возникла новая научная отрасль, называе­мая «психологией коммуникаций». Эта от­расль социальной психологии занимается психологическими проблемами пропаганды знаний (политических, научных), психоло­гией рекламы, передачи информации. Ес­ли раньше думали, что для лучшего рас­пространения знаний достаточно знать за­кономерности познавательных процессов (памяти, внимания), то теперь стало яс­ным, что надо в первую очередь знать осо­бенности личности «адресата», реакцию аудитории, которой преподносятся знания. Проблема эта усложняется еще тем, что распространение знаний, проведение про­паганды часто бывает односторонним (ра­дио, телевидение), что нет прямой обрат­ной связи с аудиторией; знание об особен­ностях личности адресата отсутствует. Встает проблема воздействия на эту неиз­вестную личность адресата. Правильно указывает Ю. А. Шерковин, что сейчас ощущается «настоятельная необходимость теоретического осмысления путей и спосо­бов повышения эффективности функциони­рования массовой коммуникации» (1973, с. 52), а такое осмысление требует в пер­вую очередь знания психологии личности.

Методы пропаганды должны опираться на научно обоснованные знания о форми­ровании личности, ее ценностных ориента­ции, установок, мотивов деятельности. С полным правом В. Г. Асеев указывает, что«в социалистическом обществе один из основных принципов формирования воспи­тания личности состоит в преимуществен­ной ориентировке на высшие сознательные уровни мотивизации» (1976, с. 141).

Таким образом, развитие важнейшего раздела психологической науки — психо­логии личности — вызвано как запросами практики, так и вопросами теории и ме­тодологии.

 

Следует отметить, что интерес к психологии личности вызвал к жизни еще одно явление, а именно бурное развитие методических приемов, на­правленных на исследование личности. Если взять любой учебник, книгу, журнал зарубежной психо­логии, то вы там обязательно найдете статью, ко­торая посвящена какой-нибудь новой методике ис­следования личности. (Правда, нередко оказы­вается, что «новые» методики являются частично трансформацией старых). При этом возникает одно очень интересное явление: хотя любому психологу (и не только психологу) ясно, что методика, осо­бенно претендующая на исследование личности, ее мотивов, интересов, ценностей, не может быть ото­рвана от методологии и теории, лежащих в ее ос­нове; методики исследования личности «живут как бы самостоятельной жизнью». Очень часто бывает так, что представители различных дисциплин (и са­ми психологи, к сожалению) обращаются с прось­бой ознакомить их с «какой-нибудь» методикой ис­следования личности, не интересуясь, откуда эта методика возникла, для чего она создана, какие причины привели к применению именно данной ме­тодики. Такое явление является следствием непо­нимания соотношения метода и теории, проявле­нием прагматического отношения к исследуемому предмету. Выбор методов исследования зависит от поставленной задачи и от тех теоретических уста­новок, с позиции которых проводится исследо­вание.

Вопрос об отношении метода и теории стоит в психологии не так, как, скажем, в технических нау­ках, где мы должны и можем равняться на миро­вые стандарты. Теория и методология нашей оте­чественной психологии принципиально отличаются от зарубежной. У нас разные пути развития. Оте­чественная психология определяется марксистской философией; несет идеологическую функцию не только в теоретическом, но и практическом отноше­нии; поэтому и методические приемы исследования, а главное интерпретация полученных с их по­мощью данных не могут быть освоены путем пря­мого переноса. Проблема метода в психологии приобретает методологический характер. Говоря о методиках по исследованию личности, хотелось бы сделать еще одно замечание. Естественно, что сре­ди экспериментальных методик одни являются бо­лее пригодными для установления особенностей личности (такие, как исследование уровня притя­заний, методика самооценки, ТАТ), другие оказы­ваются менее пригодными. Однако принципиально в руках профессионального экспериментатора почти любая методика (даже складывание куба Линка) может дать представление о личностных особенно­стях испытуемого. Поэтому деление методик на «личностные» и «неличностные» является весьма условным.

 

Однако тот факт, что та или иная на­учная область привлекает к себе внимание, еще не означает, что она разработана.

Для этого требуется следующее:

1. Четкое обозначение исходных крите­риев, на которых зиждется теория лично­сти.

2. Обозначение принципов методических приемов, с помощью которых данная тео­рия обосновывает свои положения.

3. Й самое главное — определение предмета, которым занимается данная тео­рия.

В противном случае психология лично­сти подменяется типологией, дифференци­альной психологией, психологией диффе­ренциальных различий. Она растворяется в фактологии; собираются факты, горы фактов, которые коррелируются с другими фактами. По образному выражению Г. Олпорта, психология превращается в «скачу­щего за фактами всадника без головы».

Прежде чем перейти к изложению от­дельных теорий, методов и результатов ис­следований, следовало бы, конечно, дать некую классификацию излагаемых теорий. Однако в настоящее время трудно выде­лить категории, понятия, на основе которых можно провести классификацию. Об этом говорят как отечественные (Ярошевский, 1974), так и зарубежные науковеды (Madsen, 1974). Можно лишь в сугубо «рабо­чем» порядке попытаться дать некую схе­му, в «прокрустово ложе» которой можно уложить теории личности зарубежной пси­хологии.

Так, например, в основу такой класси­фикации можно положить категорию вре­мени: существуют теории, представители которых считают, что движущей, силой раз­вития личности является ее прошлое. Это теория Фрейда, неофрейдизма. Предста­вители же других теорий считают, что дви­жущую силу человеческой деятельности следует искать в направленности личности в будущее (Маслоу, частично Олпорт).

Третьи, как Курт Левин, исходят при изу­чении движущих сил личности из катего­рии настоящего.

Можно было бы классифицировать теории личности исходя из того, как пред­ставители той или иной теории относятся к понятию гомеостаза как источника раз­вития. Тогда теории личности разделятся на такие, которые считают, что движущей силой развития человека является стремле­ние к установлению равновесия со средой. В этом случае в одну группу попадут раз­норечивые теории (Фрейд, Левин). В дру­гую группу войдут теории, считающие, что не стремление к удержанию равновесия, а, наоборот, к его преодолению является дви­жущей силой (Маслоу, Ньюттен, частично Левин).

Можно рассмотреть теорию личности исходя из более общего аспекта, а именно из понимания самой природы движущей силы развития личности. Исходя из такого принципа можно с известной натяжкой разделить теории личности на две большие группы. «Интрапсихологические», т. е. тео­рии, представители которых считают, что движущие силы развития находятся внут­ри самой личности, и теории «интерпсихо­логические», усматривающие в межлично­стных отношениях движущую силу разви­тия личности. Это деление является весь­ма условным, «прокрустовым ложем», его можно использовать лишь как некую «ра­бочую» классификацию, которая поможет расположению материала, касающегося теорий личности зарубежной психологии.

Одним из наиболее ярких представите­лей интрапсихологического направления следует считать Курта Левина, представи­теля немецкой школы гештальтпсихологии. Принято считать, что в учении К. Левина было два периода — берлинский и амери­канский. В американский период Левин обратился к психологии межличностных отношений, его по праву можно считать предвестником всей американской социаль­ной психологии. Перефразируя известное изречение В. Г. Белинского, что вся рус­ская литература вышла из «Шинели» Го­голя, можно сказать, что вся американская социальная психология «вышла» из учения Курта Левина. Положения американского периода учения К. Левина можно обозна­чить как интерпсихологические. И тем не менее теорию личности Курта Левина, на­званную им «Динамической теорией лич­ности» (A Dynamic Theory of Personality), следует отнести к теориям, объявляющим, что деятельность, поведение человека опре­деляется его внутрипсихологическими по­требностями и мотивами. Пафос учения К. Левина состоит именно в провозглаше­нии того, что психология должна изучать закономерности формирования и проявле­ния мотивов.

У каждого ученого есть пора «своего цветения». Для К. Левина этой порой был берлинский период его творческой деятель­ности. Рассмотрение теории К. Левина начнем именно с него. Это были 20-е — начало 30-х годов нашего столетия, время бурное для немецкого народа, время расцвета философии рационализма. К. Ле­вин — единственный из гештальтпсихологов, который обратился к психологии личности. Но при этом не надо забывать, что сам он был ярким представителем геш­тальтпсихологии и что положения этой школы нашли свое отражение и в его тео­рии личности. Это:

1. Положение о том, что образ мира, явления (гештальт) создается не путем синтеза отдельных элементов, а сразу. Гештальт не является суммой частей, а представляет целостную структуру, целост­ную систему. Не целое зависит от частей, а часть зависит от целого.

2. Образ создается в «данный момент» (ad hoc). Прошлый опыт не играет роли в создании этого гештальта. Он создается путем того, что по-английски звучит как «инсайт», на немецком это звучит «ага — переживание» (Aha — Erlebnis).

3. Принцип изоморфизма, т. е. прин­цип, утверждающий тождество закономер­ностей в разных науках, например, психо­логические закономерности тождественны физиологическим (физикальным). Эти по­ложения гештальтпсихологии не оказались чуждыми и левиновской теории, и на них, как мы увидим ниже, опираются многие из его утверждений.

 

Биографическая справка. К. Левин, представи­тель немецкой школы гештальтпсихологии, родился в 1890 г. в Пруссии. Учился в университетах Фрейбурга, Мюнхена и Берлина. В 1914 г. получил док­торскую степень. После четырехлетней службы в армии стал преподавателем, затем профессором Берлинского университета, работал вместе с Кёлером, Вертгеймером, Коффкой, Гольдштейном, Гельбом и т. д. После установления фашизма в Гер­мании К. Левин эмигрировал в 1933 г. вместе с многими представителями гештальтпсихологии в Америку. К чести представителей гештальтпсихоло­гии нужно сказать, что почти никто из них не остался работать в фашистской Германии. Начи­ная с 1933 г. Левин работает в США, где препо­дает в Стенфордском и Корнельском университе­тах. В 1945 г. стал директором исследовательского центра групповой динамики при Массачусетском институте технологии. Умер 12 февраля 1947 г.

 

К. Левин был не только крупным уче­ным, но и ярким человеком с широким кру­гом интересов, эрудированным в вопросах биологии, физики, математики, искусства и литературы. Однако всецело он был по­глощен психологией. Своими идеями он был увлечен, захвачен. Он мог рассуждать на темы психологии в любой момент и в любой обстановке. Случалось, что его осе­няла какая-нибудь мысль во время про­гулки — он мог тут же остановиться среди улицы, вынимал блокнот и начинал запи­сывать пришедшую ему мысль, не обращая внимания ни на удивленных прохожих, ни на транспорт.

К. Левин очень любил молодежь, всег­да был окружен студентами, молодыми со­трудниками, которые сопровождали его повсюду, он всегда внимательно и добро­желательно выслушивал их подчас наив­ные суждения. Вместе с тем он был очень требователен и строг к ним в работе, даже гневен, если замечал недобросовестное от­ношение к результатам эксперимента. «На­ука не терпит лени, недобросовестности и глупости» — была его любимая фраза.

Интересно отметить, что эксперимен­тальные исследования школы К. Левина, вошедшие в фонд психологической науки (например, работа Хоппе — об уровне при­тязаний, Т. Дембо — об аффекте, А. Карстен — о пресыщении, Г. Биренбаум — о забывании намерений, Б. Зейгарник — о воспроизведении незавершенных дейст­вий), были всего лишь дипломными рабо­тами студентов, проведенными под его ру­ководством.

К. Левин был страстным поборником эксперимента в психологии. При этом он всегда подчеркивал, что эксперимент дол­жен вытекать из теории и отвечать на кон­кретную задачу. «Без теории эксперимент слеп и глух» — любил он повторять сво­им ученикам. К. Левин не любил стопро­центного совпадения результатов: «слиш­ком хорошо сходятся концы с концами — проверьте еще раз» требовал он. Он счи­тал, что анализ «отрицательных» резуль­татов, т. е. данных, отклоняющихся от основных результатов, выяснение причин подобного отклонения часто помогают ус­тановлению закономерностей изучаемого явления. Придавая большое значение ус­тановлению общих закономерностей, фор­мализации результатов эксперимента, он с большой осторожностью относился к коли­чественным данным¹.

¹ В этой связи хочется напомнить высказыва­ния П. Л. Капицы: «...изучение ядерных процессов при столкновении таит в себе по сей день одну большую слабость — это необходимость статистиче­ского метода обработки результатов». (Капица П. Л. Эксперимент, теория, практика. М., 1977, с. 232. В этом же труде П. Л. Капица ссылается на то, что и Розерфорд «хорошо знал, какая опас­ность таится в необъективности интерпретации экс­периментальных данных, имеющих статистический характер...» (там же, с. 233).

 

Говоря о психологии, К. Левин прида­вал большое значение методологии экспе­римента. Поэтому, прежде чем перейти к систематическому изложению теории К. Ле­вина, следует коротко остановиться на его взглядах на сущность научного познания и на объект науки, которые он пытался очертить еще в 1927 г. в своем труде «Пе­реход от Аристотелевского мышления к Галилеевскому» (Lewin, 1936). Он настаи­вал на том, что развитие психологии дол­жно идти не по пути собирания эмпири­ческих фактов (пути, по которому идет и сейчас американская психология). Решаю­щей в науке является теория, но всякая теория должна быть подтверждена экспе­риментом. Не от эксперимента к теории, а от теории к эксперименту — вот гене­ральный путь научного анализа. Всякая наука нацелена на нахождение закономер­ностей — психология должна тоже стре­миться к нахождению психологических закономерностей. Курт Левин подчеркивал это положение. Он говорил о том, что за­дачей психологической науки должно быть даже не только установление законов, а предсказание индивидуальных явлений (в терминологии Левина «событий») на осно­вании закона, они предсказуемы только при наличии достоверной теории. Критерием научной достоверности является не повторяемость единичных фактов, а, на­оборот, единичные факты обретают науч­ную достоверность лишь в контексте тео­рии. Такой подход к объекту психологиче­ской науки К. Левин -назвал «переходом от аристотелевского мышления к галилеев­скому».

Левин указывал, что для мышления Аристотеля было характерно утверждение, что мир гетерогенен, что каждому явлению присуща свойственная именно ему имма­нентная закономерность: дым поднимается кверху, потому что он легкий. Камень па­дает вниз, потому что он тяжелый. Галилей же установил, что мир гомогенен. Всякое отдельное явление подчиняется общим за­кономерностям. Исследование должно вы­явить эти общие закономерности и усло­вия, при которых то или иное явление развивалось. К. Левин считал, что психо­логия должна использовать галилеевское мышление. Поэтому эксперимент должен быть строго продуман: необходимо создать определенные условия, чтобы получить, вычленить само изучаемое явление. Ины­ми словами, различение аристотелевского и галилеевского подхода по отношению к психологическому исследованию означает переход от описательного метода к конст­руктивному. Аристотелевский метод в пси­хологии состоит в том, что причина отож­дествляется с сущностью изучаемого яв­ления, в результате чего научное объясне­ние сводится к классификации и приводит к выделению средних статистических характеристик, в которых преобладают оце­ночные критерии.

Галилеевский же метод в психологии предполагает теоретическое объяснение фактов на основе целостной системы при­чинных соотношений. Именно нахождение причинных соотношений дает возможность предсказания единичных событий. Каждое единичное событие должно быть осмысле­но в контексте целостной ситуации данного момента. Эмпирическое доказательство должно уступить место конструктивно-тео­ретическому. Психология должна изучать те фенотипы, а генотипы. Эксперимент в психологии призван давать объяснительную характеристику, а не установление факта, он должен объяснить причину, детермина­цию человеческого поведения, того или иного психического явления.

 

 

ПОЛОЖЕНИЯ К. ЛЕВИНА О ПОТРЕБНОСТИ

 

По мнению Левина, движущей силой человеческой деятельности является по­требность. В его терминологии это звуча­ло: «Потребности — мотор (механизм) че­ловеческого поведения». Что же понимал К. Левин под потребностью?

Под потребностью К. Левин понимал динамическое состояние (активность), ко­торое возникает у человека при осуществ­лении какого-нибудь намерения, действия. Так, например, студент слушает лекцию. Причины, заставившие его прийти на лек­цию, могут быть различны. Одни пришли, чтобы изучать данный предмет, другие по­тому, что хотят послушать данного лектора, третьи, чтобы записать конспект для экза­мена. Но сам тот факт, что субъект сейчас слушает лекцию, означает собой соверше­ние намеренного действия, свидетельствую­щее о наличии квазипотребности. Обозна­чение потребности как квазипотребности означало для Левина подчеркивание ее со­циальной обусловленности, т. е. того, что по своей природе она не врожденная и не биологическая, подчеркивание ее динами­ческой характеристики. Иными словами, со­вершение какой-нибудь деятельности озна­чает порождение динамической заряженной системы, возникающей в данной ситуации в данный момент; она не носит ни врожден­ного, ни биологического характера; она со­циальна по своему происхождению.

Однако подчеркнем, что социальное не означало для Левина общественно обуслов­ленное. Социальное означало лишь, что по­требность возникала в данный конкретный момент. При этом К. Левин подчеркивал отличие квазипотребности, возникшей в данный момент, от устойчивых, по его вы­ражению, «истинных» потребностей, как потребность к труду (в терминологии К. Ле­вина профессиональная потребность, пот­ребность к самоутверждению). При этом К. Левин подчеркивал, что по своему строе­нию и механизмам квазипотребность не от­личается от истинных потребностей. Зако­номерности протекания и действия истинных и квазипотребностей одни и те же; больше того, Левин предпочитал говорить о действиях и поступках, побуждаемых квазипот­ребностями, так как именно они и являются механизмами нашей повседневной деятель­ности и потому, что они иерархически свя­заны с истинными (по терминологии Леви­на, между обоими видами потребностей существует коммуникация).

Сам эксперимент приобретает реальный смысл именно потому, что подобная напря­женная система возникает. Она может реа­лизоваться по разным причинам, например, человек приходит в качестве испытуемого, потому что он хочет оказать услугу экспе­риментатору, другой потому, что ему само­му интересно проверить себя. Но само на­мерение «быть испытуемым» является меха­низмом, порождающим квазипотребность.

Следует подчеркнуть, что содержанию потребности К. Левин не придавал значе­ния. Определяющим для него был лишь ее динамический аспект: ее сильная или сла­бая напряженность, коммуникация с други­ми потребностями. Содержание же совер­шенно выпадало из поля его зрения.

Как всякая потребность, квазипотреб­ность стремится к удовлетворению. Удов­летворение же квазипотребности состоит в разрядке ее динамического напряжения. Следовательно, квазипотребность, по Леви­ну, это некая напряженная система (наме­рение), которая возникает в определенной ситуации, обеспечивает деятельность чело­века и стремится к разрядке (удовлетворе­нию).

Доказательству этого положения были посвящены опыты М. Овсянкиной.

Эксперимент состоял в следующем: испы­туемому дается некое задание — довольно элементарное, например, сложить фигуру из разрезанных частей, нарисовать предмет, решить головоломку. Испытуемый начина­ет выполнять это задание. То обстоятельст­во, что субъект принял задание, означает, по Левину, возникновение намерения, нап­ряженной системы (квазипотребности). По мере того как человек выполняет это зада­ние, т. е. осуществляет свое намерение, эта система разряжается. Завершение выполне­ния задания означает разрядку системы. Как же это доказать?

Примерно в середине действия, ближе к его концу М. Овсянкина прерывала испы­туемого и просила выполнить его другое действие со словами: «пожалуйста, сделай­те это». Испытуемые иногда спрашивали: «А то что, оставить?». Экспериментатор делал вид, что он не расслышал вопроса, и не отвечал на него. Испытуемый брался за второе действие, которое было по своей структуре иным, совершенно непохожим на первое, и заканчивал его. Но в это время, когда испытуемый занимался вторым зада­нием, экспериментатор должен был каК.то искусно скрыть остатки материала первого задания, например, положить газету на этот материал. При окончании второго дей­ствия экспериментатор делал вид, что он чем-то занят, искал что-то в столе, подхо­дил к окну, писал якобы и в то же время наблюдал за поведением испытуемого. Ока­залось, что в 86% испытуемые возвращались кпрежнему прерванному действию.

Иногда они просто сбрасывали газету и принимались за неоконченное действие, иногда просили разрешение закончить, иног­да спрашивали, надо ли закончить первое действие или нет? И К. Левин поставил та­кой вопрос: «Ну, почему же взрослые люди, начав такую «глупую» работу, как склады­вание фигур, хотят вернуться к ней? Ведь никакого интереса к задаче нет! И отвечал: сам факт, что субъект стал испытуемым, выполнял задание, приводил к возникнове­нию некой квазипотребности. А так как работа не завершена — система не разря­жена. И обращение к этому прерванному действию означает, что система, оставаясь заряженной, стремится к разрядке».

В дальнейшем К. Левин пришел к выво­ду, что если поведение человека определя­ется формированием квазипотребности, то ее влияние сказывается и в других видах психической деятельности, например, мнестической. Поводом послужил следующий факт. Левин сидел со своими студентами в кафе и обсуждал эксперименты, неожидан­но он подзывает официанта и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, вон в том углу си­дит парочка — что они заказали у вас?» Официант, даже не посмотрев в свою запис­ную книжечку, отвечает: «Это и это». — «Хорошо. А вон та парочка выходит. Что они ели?». И официант начинает неуверен­но называть блюда, задумывается. Левин задает своим студентам вопрос: как объяс­нить, что официант лучше запомнил заказ, который еще не выполнен? Ведь по закону ассоциации официант должен был запомнить то, что было заказано ушедши­ми людьми: он им подавал, они уплатили (была большая цепочка ассоциаций), а официант лучше запомнил, что заказано, но еще не подано?

И Левин отвечает: «Потому что у офи­цианта нет потребности запоминать то, что заказали уходящие люди. Он их обслужил, они заплатили, а эти только заказали, он их не обслужил, у него есть потребность к запоминанию «заказа».

Было задумано проверить, является ли квазипотребность действительно движущей силой в данном случае мнестической дея­тельности. Были проведены следующие опы­ты (Zeigarnik, 1927). Испытуемому давалось последовательно 18 — 20 заданий, половина из них прерывалась, а половина была завер­шена. Когда испытуемый кончал последнее действие, экспериментатор предлагал ему еще одно и при этом просил, как бы невзна­чай, сказать, какие задания он выполнил. Испытуемый называл выполненные зада­ния. Вначале они как бы спонтанно, «пото­ком» вспоминались, а потом испытуемый начинал перебирать в памяти активно. Экс­периментатора интересовали именно эти, спонтанно, потоком репродуцированные Действия. Оказалось воспроизведение (В) незавершенных (Н) действий было значи­тельно больше, чем воспроизведение завер­шенных (3),в среднем это отношение име­ет следующий вид:

---

Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 73; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!