Наставление постовым командирам 16 страница
Наконец, Суворов чётко определял, что является для солдат законной добычей. «Лошадей, в добычу от возмутителей получаемых, годных – определять в службу, давая тем, кто их возьмёт, некоторую плату (на их содержание), ружейные же и амуничные вещи старатьсяа в пользу службы употреблять. Что же касается того, что когда возмутителей разобьют и у них в добычу деньги или вещи взяты будут, то нет нужды рассматривать, откуда те деньги получены, но следует с теми вещами и деньгами, поступая по содержанию 111-го и 112-го воинского артикулов, разделять оные по всей команде; разве бы отнятые деньги принадлежали их казне, в таком случае поступать по толкованию 112-го артикула. Сие исполнять, как и указом Государственной Военной коллегии повелевается»[128].
Добродетель – залог победы
«Нужное солдату полезно, а излишнее вводит в роскошь – мать своевольства»
Мысль, что Суворов в Наставлении постовым командирам разрешает грабёж, уподобляя солдат «возмутителям», следует отбросить. Русским было разрешено пользоваться имуществом противников, побеждённых с оружием в руках, в то время как конфедераты грабили население. Мирным людям не было легче от того, что грабёж мятежники осуществляли под видом «реквизиций», которые генерал запрещал, предписывая «безденежно ничего не брать, опасаясь строго по силе законов взыскания».
Суворова возмущало, что шляхтичи продолжали грабить, даже покинув конфедерацию, «совсем разоряя диссиденские деревни … (и) не только деревни, но их церкви, не оставляя ни окон, ни лавок, также сбирая с них самовластно деньги, провиант и фураж» (Д I. 178; ср. 51). Не только диссиденты, но и католики, в том числе шляхтичи, не были защищены от произвола и даже убийства ничем, кроме русского штыка.
|
|
|
По случаям грабежей, которые случались в русских войсках, командование возбуждало уголовные дела. Особенно грешили казаки, которые довели Александра Васильевича до угрозы самого сурового в русской армии наказания шпицрутенами: толстыми прутьями, которые ещё и вымачивались в соленой воде. Прогон сквозь строй, где товарищи наносили виновному от 100 до нескольких тысяч ударов шпицрутеном, как минимум отправлял несчастного в лазарет.
Обычно Суворов этого наказания даже не упоминал, но 24 июня 1770 г. возмутился и написал на все посты: «Доходят до меня жалобы, что казаки новоприбывшие чинят обывателям обиды и грабежи. Для чего им строго запрещается, чтоб отнюдь никто обывателям обид не чинил, что им на всех постах постовым командирам подтвердить. Если впредь услышаны будут какие жалобы, то виновные жестоко будут штрафованы шпицрутеном. А будучи в сражении, с лошадей для грабежа отнюдь не слезать» (Д I. 127).
|
|
|
С возможным «лихоимством» был связан запрет поисковым командам останавливаться на панских дворах, откуда информация об отряде могла дойти до мятежников. «Вообще от шляхтичей, так и от протчих, никаких приманок не принимать … и бунтовщикам похлебства не чинить, под взысканием на господах постовых командирах. Сие строгое напоминание чиня, рекомендую трудолюбие, неутомленность и покорность всюду, ибо и Веденяпин не от чего иного сокрушение претерпел, как от его роскошных нравов» (Д I. 120).
Обычное разложение оккупационных войск затронуло силы Суворова в упомянутом им поразительном случае с отрядом поручика Владимирского драгунского полка Веденяпина. Этот офицер, пишет Александр Васильевич, «к несчастью мне из Главной армии попался», – т.е. был прикомандирован из войск Румянцева, в которые пламенно мечтали попасть все храбрые офицеры! Уже это должно было Суворова насторожить. Но Александр Васильевич, располагая малыми силами, 28 сентября 1769 г. поставил Веденяпина с командой из 67 драгун на пост в местечке Красностав. Хотя формально Веденяпин подчинялся полковнику Траубенбергу, а не Суворову (Д I. 45), тот усилил его пост солдатами Суздальского полка и взял на себя ответственность за него.
|
|
|
Поручик неплохо показал себя в деле, но 4 июня 1770 г. совершил самое страшное в глазах Суворова преступление: опозорил русское оружие поражением. Он «безрассудно и беспорядочно вступил в дело с мятежниками, разорил малолюдный эскадрон, погубил наших около пятидесяти человек и потерял одну чугунную пушку»! Дело было так.
Узнав о вторжении в Люблинский район отряда мятежников, поручик с отрядом в 70 драгун, мушкетёр и артиллеристов с пушкой бросился ему наперерез и занял местечко Фрамполь. «В это местечко, – с гневом пишет Суворов, – вступил он того 4-го числа около полудня столь нерадиво, что возмутители, шедшие другой дорогой, близко от него, его усмотрели. Они были под командой их полковника Новицкого в числе меньше 300 коней, и можно ли поверить, чтоб Веденяпин с семидесятью человеками и пушкой их не разбил в мгновение ока! – Тем, которые от капитана Голяшева бежали и также почти капитана Дитмарна испугались!»
Капитан Голяшев уже заставил полковника Новицкого изменить маршрут и гнался за ним. Поразив конфедератов в деревне Старые Соли, он послал к Фрамполю в помощь Веденяпину капитана Китаева. Капитан Суздальского полка Дитмарн, по словам Суворова, стал портиться с момента, как полком (с 5 января 1770 г.) начал командовать полковник Штакельберг. Капитан не только «забыл» посылать отчёты об обстановке Суворову, но и сам не знал, в каких силах противник и что делают отряды с соседних постов. Он вообще полагал, что ловит восьмерых мятежников! «Удивительно, – писал Суворов, – что наш бывший исправный Дитмарн с десятью казаками вместо восьми мятежников наезжает на всю их большую шайку и … что о их множестве не уведомлен, не знает, откуда возмутители зашли, как с ними Голяшев … от него … миль от восьми до девяти дерётся». Дитмарн получил от Суворова выговор, хотя он с десятью конниками прогнал всю шайку мятежников.
|
|
|
Всюду поражаемый Новицкий с 300 всадниками вылетел прямо на Фрамполь, где ему должен был прийти конец, «если бы недоведомым нам Божиим определением Веденяпин разума не потерял под Франполем». Поручик действительно явил миру чудо. Получив известие о приближении конфедератов от пикета казаков, он, «подхватя несколько драгун, которые ему первые в руки попались, бросился на них на палашах. Подскакав, опустил палаши и, выстреля из пистолета, поскакал назад. Следственно бунтовщики за ним и погнались, и наскакали на выбежавшую его, мало что в поле, расстроенную оставшуюся команду. Драгуны не успели сесть на лошадей, и их окружили. Так плоха их позиция была, что возмутители ссадили своих карабинер в ближний огород и из-за забора им стреляли в спину наповал. Они же, пребывая без движения и только отстреливаясь, отрезаны были спереди их гусарами, по крыльям их были сараи, которые, наконец, бунтовщики зажгли. Не предпринимая ни малого прорыва сквозь мятежников, так долго они беспутно стреляли, что были сами перестреляны, остальные с Веденяпиным сдались в плен. Этих считают около двадцати, сколько спаслось – верного рапорта ещё не имею. Суздальского полка подпоручик Лаптев сдаваться не хотел и убит с товарищами, Воронежского эскадрона поручик Кузьмин спасся, израненой смертельно».
В этом невероятном трёхчасовом бою, где русские солдаты вели себя, как неорганизованная шляхта, а драгуны и гусары Новицкого действовали чётко, напрасно погиб герой Орехова граф Кастели. Оплошали даже суздальцы: молодой подпоручик Лаптев слишком поздно повёл 15 солдат в штыки; перераненные бойцы не смогли прорваться, Лаптев и 8 солдат погибли, а остальные попали в плен. Суворов просто кричал «о распутности Веденяпина»; 2 июля 1770 г. он за нераспорядительность и трусость был отдан под суд вместе с бежавшим с поля боя поручиком Кузьминым (Д I. 118).
Веденяпин был виновен, но Суворов признал в рапорте Веймарну, что его система предупреждения и взаимной поддержки постов, до того эффективная, не сработала. Генерал до последнего момента «почитал, что все тихо и в порядке». Офицеры Главной армии, ответственные за коммуникационную линию от Львова до Сандомира, не просто «пропустили», но, по словам Суворова, «почти напустили» бунтовщиков на его район. Командиры постов не имели связи и не знали, что происходит у них под носом; Дитмарн «не заметил» боя во Фрамполе в 6 верстах от себя! Бойцы капитана Голяшева подоспели к Фрамполю, когда конфедераты оттуда ушли, позаботившись о раненых и даже похоронив всех убитых!
Хладнокровное мужество противника заставило Суворова воздать похвалу Новицкому. Хотя прорыв в Литву не удался (русские уже надвигались со всех сторон), конфедераты с честью вернулись назад к Пулавскому. «Они потеряли под Франполем только от двадцати до тридцати человек, – писал Суворов, – раненых они своих имели с собою не больше». Во всей экспедиции русские отняли у Новицкого не более 150 человек, в т.ч. 7 пленными, «из которых велел я отдать одного их раненого гусара на волю в монастырь в Колбушеве», – констатировал Александр Васильевич.
Историю с Веденяпиным, которую многие командиры постарались бы замолчать, Суворов широко использовал как пример для воспитания войск. Он указал, что на посту Веденяпина было «больше обид» местному населению, чем обычно (П 9). Гонясь за противником, этот человек «роскошных нравов» в деревне Старые Соли остановился в доме у шляхтича, у которого «в благодарность» за сведения о неприятеле отобрал коня. Во Фрамполе, вместо того, чтобы сразу расставить караулы, Веденяпин приказал бить кнутом евреев (явно вымогая взятку). Жадный и бессовестный человек, внушал подчинённыи Суворов, должен был потерпеть поражение.
Подчеркнув глубину нравственного падения Веденяпина, Суворов противопоставил ему благородное поведение противника. После боя «возмутительский командир Новицкий похоронил убитых в своём присутствии человеколюбиво, так же содержал пленных ласково, а раненых велел отвести в Люблин, ещё им дал на дорогу два червонца; их было тринадцать и уже человека три умерло. Я велел отписать … к Пулавскому, чтобы если хочет, наших пленных отпустил, и что я ему столько же людей пришлю».
Нравственное превосходство давало победу. Путь к поражению лежал через «роскошества», ведущие к повреждению нравов, к потере добродетели. Возможно, Суворов думал так и раньше. Но чётко сформулировал этот постулат в приказах войскам в 1770 г. Затем он ввел требования к нравственности в систему подготовки войск.
В письме Веймарну «Примечания для экзерцирования» от 3 марта 1771 г. Суворов рисует картину повреждения нравов солдат в условиях, когда «есть кошелёк – кофе у пана готов». «Командир в замке, на панском дворе, – иронизирует Александр Васильевич, – спрашивает шпионов, рассылает их, пишет рапорты, отдает приказы (не заботясь о секретности); рядовые по дворам пьют вино, пиво, едят готовое хорошее кушанье, за то ещё им давай провиантские деньги. Нужное солдату полезно, а излишнее вводит в роскошь – мать своевольства! (Выделено мной. – А.Б.). Кажется, что на это только одно правило: когда их где потчевали, отрядным командирам тот день записывать и не выдавать им провиантских денег, чтоб не богатели или после не мотали. Лучше, когда заслужат, дать им царскую милость. А за пьяного – больно бить его унтер-офицера. У меня под Ландскороном таких пропало и убито трое». (Д I. 243).
В бою за Ландскрону было переранено немало офицеров, которые в погоне за роскошью надели яркое шляхетское платье. Много офицеров перестреляли у Древица, впадавшего с полком в роскошества в Кракове. – «Чего лучше, как по сему гербу целить? Пример берут с них и рядовые, уже им и государева шляпа лоб жмет, уже подмышками и кафтан тесен!»
Рождение в войсках склонности к лихоимству и утрата армейской идентичности при общении с местными жителями, переходе на местную пищу и одежду, были, конечно, опасны. Но Суворов не был бы собой, если бы предлагал командующему русскими войсками в Речи Посполитой лишь меры охранительные. Напротив, случай с Веденяпиным он использовал для экстренного доведения до войск новых требований по атакующим действиям, основанных на опыте и убеждениях полководца, подкреплённых переменами в Главной армии, победоносно сражавшейся с турками.
Атака
«Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко. Пуля обмишулится, а штык не обмишулится. Пуля – дура, а штык – молодец!»
Польские конфедераты оживились не случайно. В 1770 г. основные военные действия сместились от Хотина, стоявшего у границы Речи Посполитой и Османской империи, далеко на юг, вглубь турецкой территории. Там, где прежде находились русские войска, остались гарнизоны и тыловые команды. В войне наступил перелом. Сама военная стратегия и тактика изменились.
За короткое время между кампаниями 1769 и 1770 гг. П.А. Румянцев сумел переподготовить войска. Обнаружив, что «каждый полк имел свой образ, отличествующий от другаго» настолько, что являл собой «как бы иное войско», гениальный полководец создал и в марте 1770 г. разослал в полки свой «Обряд службы для равенственного отправления в армии»[129]. В отличие от «Полкового учреждения», он был обязателен для всей пехоты 1-й армии[130].
Требуя, чтобы солдат обучали «со всякими подробностями, но притом с кротостью и каждого особо», полагаясь, как и Суворов, не на наказания, а на моральные стимулы, Румянцев пошёл дальше: он отменил «все лишние приёмы», как в учении, так и в бою. Пётр Александрович упростил солдатский шаг, отказавшись от прусского «гусиного». Вместо строя в три шеренги он ввёл более простой в перестроениях двухшереножный, каким с 1765 г. учили маршировать егерей, уповая, что русская пехота и в таком построении способна отразить неприятеля огнём. Упрощено было всё, вплоть до караульной службы и устройства лагеря; даже побудку (с описанным Суворовым построением) в походе заменил генерал-марш, под который армия должна была немедля готовиться к выступлению.
Отчасти это были вынужденные меры, ведь привести полки к единому образцу по полной программе в короткое время между кампаниями было невозможно. А упростить обучение вымуштрованных солдат было легко. Суворов вспоминал в письме Веймарну от 3 марта 1771 г. о бесконечном числе команд, принятых при нём в Суздальском полку, которые в бою оказались бесполезны. Заучивать приходилось «тысячу таких слов».
Оставив из этих строевых команд сотню, Румянцев через несколько месяцев получил гораздо более мобильную пехоту. Новое двухшереножное построение компенсировало малое число его ударных войск (35 тысяч), противостоявших 150-тысячной армии турок при поддержке 80 тысяч татар. Даже вместе со 2-й армией, корпусом в Молдавии и отрядом Штофельна, отозванного на соединение с Румянцевым из Бухареста, силы были малы по сравнению с неприятельскими.
Но на этот раз кампания планировалась группой единомышленников в разных военных ведомствах и была строго наступательной. Пехота и кавалерия, моряки флота графа Алексея Орлова, совершившие бросок с Балтики в Средиземное море, морской десант, – все получили негласную установку решительно атаковать неприятеля, не взирая на обычные расчёты соотношения сил. Это объясняет разительный контраст между официальными оборонительными военными планами и реальными действиями.
Счёт блистательным победам 1770 г. открыла армия: 4 января войска генерал-майора Г.А. Потемкина разгромили турок под Фокшанами. 10 апреля десант под командой бригадира морской артиллерии генерал-фельдцейхмейстера И.А. Ганнибала, после 6-дневной бомбардировки с моря, взял крепость Наварин в Греции. Но десантные операции в союзе с греческими повстанцами, на которые делал ставку Алексей Орлов, оказались неэффективными из-за малой боеспособности «союзников».
7 июня армия Панина успешно переправилась через Буг. Румянцев, преодолевая моря грязи, 17 июня настиг и разгромил войска Абазы-паши и хана Каплан-Гирея при Рябой Могиле. 24-го русский флот из 9 линкоров и 3 фрегатов одолел турецкую эскадру у о. Хиос и отбросил её в Чесменскую гавань; линкор «Святой Евстафий» под командой адмирала Г.А. Спиридова взял турецкий флагман «Реал-Мустафа» на абордаж и взорвался вместе с ним. 26-го 15 линкоров и 6 фрегатов Гасан-Эдина-паши были атакованы и сожжены в гавани эскадрой С.К. Грейга, состоявшей всего из 4 линкоров, 2 фрегатов, бомбардирского корабля «Гром» и 4 брандеров. Турки потеряли свыше 10 тысяч, русские – всего 11 человек. Захватив господство на море, русский флот до конца войны блокировал Дарданеллы, перекрыв подвоз продовольствия к Стамбулу. Ещё более громкие победы одержал Румянцев. 7 июля он разгромил соединённые османские силы при р. Ларга, а 21-го уничтожил турецкую армию у реки Кагул, где 27 тысяч русских противостояли 150 тысячам турок.
Мир содрогнулся. В Новое время ни русская армия, ни флот никогда не одерживали столь мощных побед. Никто не бил турок так сильно, в такие короткие сроки, не имея на пути следования баз и магазинов. Русские войска вышли к Дунаю, крепости Измаил и Килия сдались генералу Репнину. 16 сентября граф Панин со 2-й армией взял Бендеры; 28-го пал Аккерман. Молдавия и Валахия были освобождены. Верный слуга Стамбула крымский хан Каплан-Гирей был свергнут Селим-Гиреем; кочевавшие в низовьях Днестра и Буга Буджакская и Едисанская орды вышли из-под власти турок. В Закавказье русские освободили Имеретию, взяли Кутаис и крепости на Чёрном море.
«Слава и достоинство наше не терпят, чтобы сносить присутствие неприятеля, стоящего в виду нас, не наступая на него», – эти слова Румянцева, сказанные перед битвой, передавались по всем полкам русской армии. Командиры понимали, что наступила новая эпоха. Если раньше они учились у военных гениев других народов, то теперь сам Фридрих Великий будет проводить в Пруссии манёвры, разыгрывая перед посетившим его Румянцевым сражение при Кагуле. Суворов будет изучать опыт Румянцева, но пойдёт в своих преобразованиях ещё дальше.
15 июня, отдавая на посты приказ о предписанных им формах боя, необходимый после поражения Веденяпина, Александр Васильевич не ведал, как обернётся кампания 1770 г. в Главной армии и на флоте. Румянцев ещё не дошёл до Рябой Могилы, Орлов – до Хиоса, а Суворов писал так, как будто знал об успехе их «смелой нападательной тактики», и … делал следующий шаг в её развитии, объявив атаку холодным оружием главным средством боя.
Суворов был внятен и объяснял всё на простых примерах. «Господин капитан Голяшев с малой, но храброй его командой, особливо Воронежских драгун, побил возмутителей несказанно себя сильнее. – Писал генерал.– С другой стороны, поручик Веденяпин с большой командой, по его безумию, оплошности и неосторожности, от тех же самых разбит». В чём дело?
Для победы отряд должен передвигаться скрытно от неприятеля, «в великой воинской осторожности и в лесах по-партизанскому». Отряду, «сделав удар, на том месте ни минуты не останавливаться, а идти на свой пост назад и лучше другой дорогой». Командир обязан «иметь наиточнейшее разведывание; если паче чаяния услышано будет, что противная партия сильнее поведанного, – пойти просто назад, а на пост наипоспешнейше дать знать».
Веденяпин этого не соблюдал. Хуже того, встретив неприятеля расстроенными рядами, он «опешил; но глупее ещё, что отстреливаться начал скорострельно, особенно из своей пушки, вместо того, что доселе во всех … командах моей бригады едино только атаковали на палашах и штыках, кроме что стреляют егеря. И этой формой обороны, которой одно название уже доказывает слабость, следственно и наводит робость, допустил себя окружить, но на храбрый прорыв с жестоким нападением не пошёл».
Командиры отрядов должны были сделать из этого выводы. Слово «оборона», которое «доказывает слабость» и «наводит робость», не должно употребляться! Но как следует атаковать? Раньше Суворов лишь рекомендовал, ныне – предписал наносить главный удар холодным оружием. Для этого раньше предназначались гренадеры: самые рослые и опытные солдаты, которые шли на пехоту и кавалерию в штыки. Теперь в каждом мушкетёрском капральстве следовало выделить «за гренадер от 4 до 6 (солдат) и при них по ефрейтору, которые только рвут на штыках, опустя ружье, и отнюдь без повеления не стреляют, – ибо единожды навсегда вообразить себе должно, что больше потребно времени зарядить, нежели выстрелить, – но стрелять есть егерское дело». Остальные мушкетёры стреляют мало, «почти как гренадеры», а в атаке служат передовым штыковым бойцам «резервом».
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!