Ну и всё, после этого дед не прикоснулся.
Другой раз приезжаем: всё тихо-мирно… Я деду всегда брала, отцуто, бутылочку: перцовочку он любил, и «Стрелецкая» была раньше тоже. За колодец поставлю в крепиву, чтобы никто не лазил, руки-то не крепил.
Подхожу, моргаю отцу: «Там за колодцем-то, как обычно… шнапс».
Он улыбается, прям улыбается весь сидит… Пока мама на стол соберёт нам садиться, он тихо пойдёт туда, раз — и выпьет.
А мама: «О-о-ой!.. Эй-т, ты где это махнул-то?!..»
Сидит, молчит, улыбается… Он вообще такой смирный был…
«Ну тюлень, ох тюл-лень!.. тихой, глянь — где-то уже махнул!.. Ведь вот даже в навоз закапывала, в навоз бутылку! И там — ведь надо ж было, нашёл!..»
Ну, он не алкаш какой-нибудь был: он работал, на печах клал, и крыши крыл, и дома, и срубы рубил, и конюшни, то, это — ну, на все руки. А выпитьто… в деревнях все ж такие…
Вот, и снится он мне теперь во сне, дед, отец-то этот мой.
Выходит в сенцы меня встречать в голубой куртке: это у него в последнее время была болоньевая. Открыл двери, а сам отворачивается от меня.
Я говорю: «Папань, ты чего меня не встречаешь-то?»
Он молчит.
«Ты меня чё не встречаешь-то, а?!» — говорю. Молчит. Ну, тут я догадалась: «Ах! Выпить-то я тебе забыла купить!..»
Он прямо так улыбнулся: мол, «да…» — и ушёл в ту дверь: там двойная дверь, в деревнях-то…
Я скорей покупать, да скорей поминать… мужу говорю, там ещё судья в гости пришёл, говорю: «Выпейте, ради бога, немножко, он там хочет, наверное, выпить-то…»
|
|
|
Видите, сны-то!
А говорят: «На свете вроде не-ет ничего…» Всё есть.
А как же. Всё есть.
Старшекурсник оказался земляк с Коврова. Первый год мы не знались, а на второй курс я перешёл — и он меня к себе под гребёночку прижал.
Он мне говорит: «Поехали я тебя свожу хоть раз в московский клуб».
Я говорю: «Да ладно, хорош».
«Нет, поехали».
Заплатил за вход, всё. И я полночи там зажигал, до упаду прям...
Я же в школе ещё танцевал. Танцевальный коллектив «Улыбка». Он до сих пор числится во Владимирской области — первое место. Везде во Владимирской области. Мы тренировались как следует: и шпагаты, и всё. Мне вот столько вот не хватало. Обидно было: все садились в шпагат, а мне больно и всё...
Ну, короче, я в клубе в этом танцевал так!.. Они уже: «Хватит, — говорят, — энерджайзер, садись». А я и так, и сяк...
Арт-директор меня замечает и говорит: «А вы не хотели бы... ну... вместе с нами?»
Я стесняюсь: чё, парень с деревни...
Тогда он зовёт меня в бар, наливает, по-моему, грамм пятьдесят...
Я же раньше не пил не курил. Спортсмен был. По соревнованиям занимал третье место. Только в восемнадцать лет начал: попробовал пиво, попробовал сигареты...
|
|
|
Короче, мне арт-директор: «Пошли!» И в баре: «Девушка, девушка, будьте любезны!..»
Пятьдесят грамм наливает, и ещё как-то со спрайтом делает — хлоп! Я выпиваю...
«Ну что, может, будете?»
Тут меня озарило сияние. Я говорю: «А чё, можно».
И такая система: он меня переодевает в костюм, свет потухается, и я начинаю танцевать... Ну вот.
И людям понравилось.
Как бы людям понравилось. У меня и поклонницы были, и всё было. Денюжки даже засовывали — ну, то есть, стриптиз. Вот. И я, значит, два года в стриптизе.
Меня даже чуть не отчислили из училища. Зам по воспитательной работе. Московское военно-музыкальное училище. Оно единственное в мире во всём. То есть в мире и в России, единственное. И люди поступают по таланту. А москвичей и каких-то других там — за деньги.
Самые лучшие там у меня были годы!
Ну, первый год, конечно: «Иди, стрельни сигарету...»
Недели две-три я бегал. А потом сказал: «Нет, ребята, хорош».
У человека должно же быть своё «я», нет? «Хорош, я больше бегать не буду».
«Та-ак... Коровкин, после отбоя — в бытовку!..»
Знаете, чё это, да? Каптёрка, где гладят штаны и всё такое. Захожу — а там эти доски, где гладят — они же не прикрученные: тут четыре ряда, тут четыре ряда. Ну, мне как сунули, я вот так: Дж! упал, и все четыре доски положил.
|
|
|
И каждый день: «Иди сюда! Сигарету».
Я: «Нету».
«На!..»
Сколько... недели две, наверное, я летал.
Потом старшекурсник, из них же, которые били, говорит: «Ладно, пойдём покурим со мной». Оказался земляк.
А те люди, которые так и бегали — они, я не знаю, может, и до сих пор бегают…
Говорили, я слышал, в Московском музыкальном дедовщины нету. Это ложь и брехня. Всё это есть везде.
Но у нас был закон — как мы музыканты, да? — губно-зубной аппарат не трогать. В любое другое место, а лицо не трогать, потому что завтра придёшь, скажешь, «пошёл умываться, упал об раковину, об ванну» — это всё не канает.
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 641; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!