Короче говоря, Лёля фыркнула.
— ...А вообще страшно, конечно, — признался Белявский. — И главное, безнадёжно. Ничего тут не сделаешь. Ни-че-го. Только валить. Мотать. И чем дальше, тем лучше...
— Простите, Дмитрий, — возразил Федя, — но разве так решится проблема?
— Ка-кая проблема? — прищурился Дмитрий Всеволодович.
— Мы слышали: в первую голову — проблема несправедливости. Тяжёлый труд — тоже, да; в ужасных условиях; нищета; но больнее всего мучит русскую душу, разъедает её, отравляет — неравенство, несправедливость! Если взять исторически —
— Водка плохая её отравляет, денатурат! Если взять исторически. А мучит русскую душу — похмелье! А на остальное плевать хотела русская историческая душа. С колокольни. Ах-ах, мировая несправедливость, замучен в тяжёлой неволе... Дядя Стёпа ваш этот — кто по профессии?
— Электросварщик. Его зовут дядя Костя...
— Так. Электросварщик. А сколько лет уже сварщиком, не говорил?
— Да, говорил: он на стройке с семьдесят... первого, кажется, года...
— То есть сорок лет. На стройке сварщик. О ке-ей. Теперь: кто у него вызывает самую сильную злобу?
— Путин?
— Дах если бы... Путин — это как раз было бы и неплохо... Только это он с вами непримиримый, а покажи ему Путина метров за пятьдесят — он обгадится, ляжет на брюхо, на брюхе к этому Путину поползёт, и будет вылизывать языком, пока не отгонят пинками... Нет, главный враг дяди Стёпы — не Путин, а «белые каски». Прорабы и мастера. Кто повыше — но на ступенечку, на ступенечку!.. Он и сам бы... и про себя понимает: ах, мог бы, мог бы ведь! Не машины менять, хоть носки... за сорок лет из рабочего можно подняться как-нибудь до прораба? Вы как сами думаете? Ему сколько, если он сорок лет работает... шестьдесят? Под шестьдесят? а он даже в прорабы не выбился: что, масоны не дали? А я объясню. Помните, он изображает: «затунеядничал — в ЛТП»?.. ЛТП, Лёлечка? Знаете? Ну конечно, не знаете. При совке хронических алкоголиков отправляли в так называемый лечебно-трудовой профилакторий, их там лечили — ну понятно, как там лечили, — и заставляли работать. По сути, зона-«лайт». Ставлю банку, что дядя Стёпа отметился!
|
|
|
— Почему? — возмутился Федя. — Почему вы с такой уверенностью —
— А вы не слышите эти блатные присадки? «В натуре, слышь», «падла» — но главное, сама манера — наезд, навал: а-а-а, вира, майна, давай, греби, что-нибудь да сработает! Всё, блатная манера!
— Хорошо: возможно, он сидел в этом эль-тэ-пэ — но что изменяется по существу? Он говорит про ужасные случаи на производстве...
— Щщух — пальцы — ни одного? Левая нога хрусть, балка чпок, голова как орех? Ой, я вас умоляю, Федя...
— Нет, не может быть!.. Он правду говорит! Вы пытаетесь сделать вид, что не слышите этой правды... Нет, нет, пожалуйста, дайте сказать! Если даже вы правы, если некоторые детали он приукрасил, но в глубине — ведь он прав?! В глубине ведь всё просто, всё очень просто! Им плохо живётся — а нам хорошо! Они нищие — мы богатые! Они плачущие — а мы смеющиеся, причём изощрённо смеющиеся, издевательски над ними же и смеющиеся!.. подождите, позвольте договорить!.. Мы здесь с вами в Швейцарии, или на Кипре, или на Адриатике, или даже в России — но всё равно — в благоустроенном доме, в хорошем автомобиле, мы сытые, мы довольные, а они на холоде: всё как он говорит, на снегу, на ветру... Это так просто: им плохо, а нам хорошо!
|
|
|
Мы не можем от этого убежать, мы не можем от этого отшутиться, потому что au fond*... dans le fond, в глубине, в евангельской глубине это крайне несправедливо, неправедно!..
Дмитрий Всеволодович аккуратно выдержал паузу.
— Вы закончили?
Федя перевёл дух.
— Я закончил.
— В самом деле? — с иронией переспросил Дмитрий Всеволодович. — Я могу говорить? Мерси.
Однако сразу не стал ничего говорить, а помял пальцами подбородок, потом быстро потёр подлокотник кресла, как будто стирая невидимое пятно...
* Au fond (франц.) — в сущности (дословно — «в глубине»).
|
|
|
Федя внимательно следил за пальцами Дмитрия Всеволодовича. Пальцы были крепкие — коротковатые, но хорошей формы, с круглыми аккуратно подстриженными ногтями.
Сам Фёдор стеснялся своих длинных рук, и если делал жесты, то не нарочно, а только в забывчивости: и когда вдруг ловил себя на том, что неопределённо помавает в воздухе, то спохватывался и руки прятал.
А Дмитрий Всеволодович жестикулировал много и с удовольствием: поднимал палец, тыкал им, щёлкал, потирал руки — и всё получалось ловко и выразительно.
— Раз уж мы собрались — крупные знатоки Достоевского... — усмехнулся Белявский. — Тогда я поиграю немножко в Фёдор-Михалыча. Помнят все «Легенду об инквизиторе»? Федя помнит, конечно... Вот странно: самая ведь беспомощная глава! Севилья какая-то, инквизитор... кошмар, вампука — и ведь считается многими: лучшее, что написал Достоевский...
— И сам Достоевский считал так, — добавил Федя.
— Ну, сам автор вообще никогда не знает, что написал, на Фёдор-Михалыча тут кивать нечего... Эта Севилья — ну ведь абсолютно картонная декорация: ночь пахнет лимоном, бледный старик — ну ведь опера, оперные злодеи, пародия! У Пушкина за полвека до этого в «Дон Гуане» уже перепевка Байрона, вторая свежесть, а у Фёдор Михалыча — уже получается не вторая, а третья свежесть, лубок, пародия на пародию... зато «иде-ея!» Вообще, я считаю, закон искусства: хочешь художественно — прости-прощай любая идея... А желаешь «идею» — рисуй лубок! А ещё лучше бери готовый, к которому за полвека привыкли... Ну вот и я, по примеру Фёдор Михалыча... Что является современным лубком? Как вы думаете?..
|
|
|
Кино, конечно.
Представьте себе кино полувековой давности. Шестидесятые годы. Неореализм... А может быть, даже раньше, пятидесятые: кино чёрно-белое, по экрану штришки... Или даже сороковые; а может, вообще немое.
Декорация: порт. Европа, какой-нибудь там Марсель. Или Гамбург. Марсель. Рядом с портом — дешёвоекабаре... Нет, трактир, но с остатками кабаре — самое-самое что ни на есть дешёвое — как сейчас бывает дешёвый стриптиз... За столами матросы, шлюхи... Все пьяные, дым коромыслом, га-га... На сцене танцовщицы — тоже нетрезвые, некрасивые, третий сорт... Вместо портьеры — какая-то грязная тряпка... Номер кончается, перерыв, танцовщицы в перерыве пьют пиво с матросами, прямо тут же, за столиками, — а в это время на сцену, пошатываясь, забирается гипнотизёр.
Тоже обрюзгший, опухший... Но кое-что помнит. Остатки былого искусства. Ищет кого-нибудь в зале, жертву себе... находит взглядом — студента. Не знаю, правда, как там оказался студент...
— А если, — предположил Фёдор, — это был юнга?
— Студент. Ну, заходят студенты в портовую забегаловку: дёшево, что бы им не зайти? Студент с тонкой шеей, с юношеским румянцем... Его втаскивают, вталкивают на сцену. Гипнотизёр делает пассы, пассы — и вводит студента в транс. Глаза закрываются у студента, на лице блуждающая улыбка...
И вот начинается самое главное. Гипнотизёр вызывает на сцену самого жуткого отвратительного пропойцу — вонючего, грязного, сального, без зубов... а студент под гипнозом, он спит... Он уверен, что перед ним — прекрасная девушка: ангел света, бутон! Юноша прижимает руки к сердцу, бледнеет, краснеет, страдает, поёт серенаду, и наконец — тянется поцеловать... а вокруг: га-га-га! Га- га-га! Страшный гогот, до сблёва!..
Ясна аналогия? Сами чувства — прекрасны! Чувства студента — прекрасны. И ваши чувства — прекрасны. Только — неадекватны объекту... Понятно?
— Понятно... — Фёдор помрачнел. — Неясно только, кого у вас представляет гипнотизёр...
— Да целая свора! Пожалуйста, вся «великая русская литература»... Да вон сам Достоевский — крупнейший гипнотизёр! Дипломированный! Все его униженные, оскорблённые; нежные бледные проститутки; убийца, который целует родную почву и кланяется на четыре стороны это же ахинея, гипноз!.. Или самогипноз скорее, чувство вины...
— И всё же — хотя я в бреду, по-вашему, с идиотским лицом...
— Почему с идиотским?! С прекрасным лицом, с живыми глазами, прозрачными... Вы на родине где найдёте такие глаза? Вы мне с первого взгляда понравились — вы и Лёля — вы мне симпатичны, и ваши чувства, я повторяю, мне симпатичны, я даже завидую — но объект, объект ваших чувств — не могу, не хочу уважать!..
— Ребяточки... — попыталась втесаться Анна.
— Нет, не верю! — страдая, воскликнул Федя. — Вы рисуете русский народ как пьяное сборище, гогот, и проститутки... Вы видите унижение и ещё унижаете: это неправильно!..
— Что такое «неправильно?» — утомлённо сказал Белявский.
— Мы, сытые и богатые, будем жаждать и алкать, а они, плачущие и нищие, возрадуются и воссмеются...
— Ой, вот не дай бог они воссмеются! Они та-ак воссмеются, мало вам не покажется!..
— Ребятки, брэк! — Анна встала.
— Вам с вашей швейцарской бородкой народовольческой...
— Брэк, я сказала! Дима!! Ты что завелся с пол-оборота? Что с тобой? Ты вообще как себя ведёшь?
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 544; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!