Член парламента от консервативной партии 13 страница
Том Чеймберс,
член парламента от консервативной партии
Уолтемстоу-Ист
Поппи нажала на кнопку звонка. Дверь тут же загудела и приоткрылась.
Глазам девушки предстала деревянная лестница – крутые ступени, сияющие медные перила. В воздухе витал аромат «Брассо».[4] Поппи поднялась наверх, где располагались два кабинета, справа и слева. Она заглянула в дверь слева, но из-за двери справа тут же раздался громовой голос – можно даже сказать, за её спиной. Его мощь и сила поражали.
– А, вы, видимо, Поппи! Проходите, проходите! – Том обрадовался ей, как старой подруге; такое поведение успокаивало и в то же время заставляло нервничать, ведь если бы он обращался с ней как с незнакомкой, она знала бы, как себя вести, но необузданное дружелюбие человека, которого она видела впервые в жизни, смущало.
Стоя в дверном проёме, он подал ей руку, чтобы провести в свой кабинет – довольно необычный, нечто среднее между приёмной врача и библиотекой. Поппи всегда восхищало умение богатых людей подбирать вещи, а потом искусно раскладывать их на дорогих столах так, чтобы каждая казалась бесценным артефактом, унаследованным от предыдущих поколений. Но попробуйте в том же стиле оформить муниципальную квартиру – то, что получится, будет скорее напоминать мусорную свалку или багажник машины, чем художественный беспорядок.
У окна стоял большой деревянный стол; книжные полки, развешанные по всей комнате, были уставлены тяжёлыми книгами в солидных кожаных переплётах. На стенах висели огромные картины, а расстояние между ними заполняли маленькие. В целом кабинет напомнил Поппи старинный замок, только в уменьшенном виде.
|
|
|
Сам Том Чеймберс оказался именно таким, как она и представляла, разговаривая с ним по телефону. Тёмно-синий в полоску костюм, бледно-розовая рубашка, синий галстук. Том начинал лысеть; оставшиеся волосы, чересчур длинные, откидывал с широкого лба назад. Губы не могли прикрыть огромных зубов, и это придавало его лицу нечто лошадиное. На мизинце левой руки блестел большой золотой перстень с печатью наподобие тиснёного герба. Поппи решила, что Чеймберсу за сорок, ближе к пятидесяти.
– Ну, Поппи… – Он серьёзно посмотрел на неё. Она не поняла, спрашивает он или начинает речь, и промолчала. Обычно люди впервые произносили её имя как вопрос: «Поппи Дэй?», убеждаясь, что не ослышались; к такому она привыкла. Но обычно, когда задают вопрос, его выделяют интонацией, идущей вверх; так становится понятно, что это именно вопрос. Но, конечно, это не относится к жителям Бристоля – там в конце предложения интонация в любом случае идёт вверх. Поппи подумала, если она когда-нибудь поедет в Бристоль, то, наверное, станет отвечать на любую обращённую к ней фразу, пока не разберётся. Словом, она раздумывала надо всем этим, особенно над тем, почему интонация Тома не пошла вверх, но её имя всё равно прозвучало как вопрос, а он тем временем продолжил разговор.
|
|
|
– Как вы держитесь?
Это уж точно был вопрос. Она с большим трудом сдержалась, чтобы не сказать: «Вы уже спрашивали по телефону».
– Спасибо, хорошо. Но мне будет лучше, если я буду занята делом и если буду уверена, что моему мужу помогают вернуться домой. – Поппи рассчитывала, что её слова подтолкнут Тома к действию, дадут возможность изложить ей свой план или, по крайней мере, некоторые соображения.
– Превосходно, да. Превосходно.
Опять «превосходно» – совсем не к месту! Недоумённо глядя на него, Поппи внезапно поняла, что разочарована в нём из-за его манеры говорить, и надежда, что он поможет вернуть Мартина домой, преждевременна, если вообще имеет основания.
– По-моему, статья получилась очень хорошая. Мне нравятся ваша прямота, ваша смелость, вы не побоялись описать происходящее как есть. Занятная статья, просто превосходная.
Уж не считает ли он автором саму Поппи?
|
|
|
– Ну, я всего лишь поговорила с Майлзом Варрассо, журналистом, а он всё это сформулировал. От меня здесь мало что зависело.
– Безусловно, безусловно, но всё равно статья очень убедительная. Молодец, молодец.
Сама не зная почему, Поппи ответила «спасибо», словно в том и впрямь была её заслуга.
Повисло неловкое молчание, пока Том наконец не нарушил тишину:
– Когда вы в последний раз виделись с Аароном, Поппи?
– Простите? – Вынуждая его повторять вопрос, она отнюдь не тянула время. Она надеялась, что неправильно расслышала слова члена парламента от Уолтемстоу-Ист.
– Когда вы в последний раз виделись с Аароном?
Медленно, подбирая слова, она ответила:
– Я не виделась, я вообще не общалась с Аароном.
– Не общались? Вы имеете в виду, с тех пор как он отправился в Афганистан? – Казалось, Чеймберс совершенно сбит с толку. Чуть позже Поппи поняла, что так оно и было.
– Нет… вообще никогда.
– Но ведь вы не хотите сказать, что не общались с ним с тех пор, как вышли за него замуж?
– Нет. Я хочу сказать, что никогда не общалась с Аароном и не выходила за него замуж. Я – жена Мартина, Мартина Термита.
Том пробежал глазами статью – газета, неразвёрнутая, лежала на пресс-папье. Отрешённо посмотрев на Поппи, почесал в затылке.
|
|
|
– Ах, да… верно, Мартин… превосходно. А кто тогда Аарон?
Поппи закусила губу, не находя ответа. Внезапно вспомнились слова Майлза Варрассо, жёсткие, резкие, идеально описывающие происходящее.
– Ситуация такова, Том: два солдата, британца, попали в заложники террористической организации, внезапно напавшей на патруль в провинции Гильменд в Афганистане. Одного, Аарона Сазерби, убили, обезглавили и подбросили его тело и голову к воротам лагеря. Второго, Мартина, моего мужа, взяли в заложники. По словам свидетелей, его сильно избили при взятии в плен, но, возможно, оставили в живых. Нам известно, что в заложниках его держит ОЗМ, на данный момент – в районе пустыни Гермсир…
Чеймберс уставился на Поппи, не в силах сказать ни слова. Она не собиралась ни грубить, ни оскорблять его, но разозлилась – больше того, она пришла в бешенство! – от того, что он предложил помочь ей, а сам даже не знал, кто её муж, не говоря уже о ситуации в целом. Ну что за кретин!
Когда он наконец заговорил, всё стало понятно. Том Чеймберс оказался ничтожным политиком, мелкой сошкой, и он ничем не мог помочь Поппи в её беде.
– Ну… это превосходно…
– Что именно?
Он снова растерянно посмотрел на неё.
– Простите?
– Что из услышанного вами превосходно, Том?
– Что? – Он зажмурил глаза и прикрыл верхней губой огромные зубы, пытаясь понять смысл разговора.
Поппи решила быть снисходительнее – не то чтобы она пожалела своего собеседника, просто поняла – мозгов на интеллектуальную дуэль ему не хватит, как ни прискорбно.
– Может быть, начнём сначала, Том? Хорошо?
Он кивнул, едва ли не благодарный.
– Я буду благодарна за любую помощь, лишь бы мой муж вернулся домой. Я согласна на любые условия. Не знаю, что для этого нужно – чтобы всё происходящее получило огласку, или чтобы нужные слова достигли нужных ушей, но я готова идти до конца, готова взаимодействовать с вами и вашей партией, если это поможет спасти Мартина. Понимаете, Том?
Он кивнул. Поппи решила, что он понял, и продолжала:
– Ну, а вы чего от меня хотите? Мне показалось, вы так заинтересованы в нашей встрече…
– Ну… да, я был…
– А теперь, когда мы встретились, уже не так заинтересованы, верно?
Он скорчил гримасу, стараясь не засмеяться – вдруг и смех здесь неуместен? Бедный Том.
– Что вы, Поппи… хотя вы, конечно, совсем не такая, как я ожидал.
– А чего вы ожидали? – заинтересовалась она.
– Не знаю… не думал, что вы такая… боевитая…
– О-хо-хо… тем, кто здесь вырос, Том, лучше быть боевитым. Боевитость – ценное качество, если главная задача – выжить.
– Я не знаю никого, кто здесь вырос.
Это немало насмешило Поппи. Вот так член парламента!
– Само собой. Зачем вам их знать?
Он уставился на неё, всем своим видом выражая полное недоумение.
– Ну так вот. Я уже спрашивала, Том, чего вы хотите от нашей встречи?
Чеймберс слегка покраснел, и стало ясно – он собирается говорить правду.
– Я подумал, Поппи, если вы против такого распределения, если подчёркиваете, как неподготовлен был ваш муж к армии, может быть, вы скажете пару слов в поддержку нашей деятельности… политической. Я имею в виду, те, другие, отправили туда наших мальчиков, устроили весь этот кровавый кошмар, и всё станет только хуже, раз уж этот несчастный случай остался без внимания…
Поппи ухмыльнулась. Их называют «нашими мальчиками», когда нуждаются в поддержке; потом, когда эти мальчики, больше не нужные армии, будут жить на пособие, их назовут изгоями общества. Да уж, несчастный случай – это он хорошо сказал.
– Ладно. Предположим, я соглашусь сказать пару слов в поддержку вас и вашей деятельности – политической. А чем вы, в свою очередь, поможете мне?
Он наклонился вперёд, неловко захихикал.
– Доброта, Поппи, всегда получит свою награду. Думаю, наилучший вариант для вас – поговорить с премьер-министром. Этого я организовать не смогу, но постараюсь повлиять на министра иностранных дел, моего приятеля по Итону – он на год старше, мы с ним хорошие друзья, играли в команде регби в первом составе. Он вам подскажет, как быть.
– Отлично.
Снова недоумённый взгляд.
– Что отлично?
– Предлагаю вам сделку, Том. Вы поможете мне связаться с министром иностранных дел, а я сделаю всё, что вы скажете. Хотите, даже пройдусь по Хоу-Стрит с рекламным щитом, а слоган напишете какой угодно.
– Превосходно. Просто превосходно. Я обо всём позабочусь, Поппи.
– Прекрасно, просто прекрасно, Том. Мой номер у вас есть, так что звоните.
– Будет сделано, Поппи.
Она поднялась, собираясь уходить.
– Поппи!
– Да, Том?
– Можно вопрос?
– Выкладывайте! – Она была больше уверена в себе, чем этот человек, которого она не сразу оценила по достоинству.
– Где находится Хоу-Стрит?
– Что ты о себе возомнила, юная леди?
– В каком смысле – что возомнила?
Иногда Доротея с первой же минуты начинала искать ссоры с внучкой. Сегодня был как раз такой вечер.
– Ты прекрасно знаешь, в каком смысле, Поппи Дэй. Я не такая дура, знаешь ли.
– Я знаю, что ты не дура.
– Вот и хорошо, потому что я совсем не дура.
Некоторое время обе молчали, настраиваясь на нужный лад, думая, как продолжить разговор. Порой, когда Доротея была в дурном настроении, Поппи удавалось отвлечь её, сменив тему или рассказав какую-нибудь забавную историю. Но бабушка нарушила молчание первой, не дав сбить себя с толку чепухой:
– Можешь ничего не говорить, миссис Хардвик уже всё мне рассказала.
– Что же тебе рассказала миссис Хардвик? – спросила Поппи равнодушно, будто и не было никаких новостей.
– Про тебя в газете.
– И что же пишут про меня в газете? – удивилась она как можно искреннее, думая при этом – ну что за дерьмо! Почему ей не пришло в голову отобрать газеты у всех обитателей «Непопулярки»? Она старалась ничем не выдать своего волнения. Пока не выяснится, что именно известно Доротее, нет никакого повода для паники. Но мысль о новостях, которые могут взволновать или напугать бабушку, тревожила и злила.
– Мне сказала миссис Хардвик, что ей сказал сын, что он видел тебя в газете, Поппи Дэй, и я ей верю. Он ходил в гимназию, он умный мальчик.
– Не сомневаюсь.
– Мне плевать, что ты скажешь. Я уже поняла, куда ты катишься.
– И куда же?
– Ты станешь как твоя мать, будешь играть в фильмах, да? Да?
Поппи не знала, что ответить любимой бабушке, которая боялась за внучку, мечтающую пойти по стопам матери, Джоан Коллинз, и сниматься в кино. Ей хотелось смеяться – с души словно камень свалился. Смех щекотал горло.
– Ты меня раскусила! Это ведь так здорово, бабушка – съёмки в какой-нибудь тёплой стране, на солнечном пляже, и меня будут красить, и причёсывать, и возить в лимузине… чем не жизнь? Бывает и хуже.
Доротея всем телом подалась вперёд и, одной рукой придерживая кофту домашней вязки, пальцем другой ткнула внучке в грудь.
– А теперь ты меня послушай, Поппи Дэй, и внимательно послушай; на Кристину работать – самое милое дело, она всегда за тобой приглядит. А если бы Джоан хотела видеть тебя актрисой, она бы тебе так и сказала или письмо прислала бы, на худой конец.
Поппи представила себе это письмо –
Дорогая Поппи, я хочу видеть тебя актрисой.
С наилучшими пожеланиями, Джоан Коллинз.
– и не смогла сдержать улыбку.
– Наверное, ты права, бабушка.
– Что значит – наверное? Девочка моя, я ни слова не желаю слышать об этом.
– Хорошо, бабуль. – Поппи погладила ладонь старушки.
– Вот умничка, девочка моя.
– Да, я твоя девочка.
– Он работает в местном совете.
– Кто? – Поппи потеряла нить разговора.
– Что – кто? – парировала Доротея.
– Кто работает в местном совете? – Поппи старалась говорить как можно спокойнее.
– Кто работает в местном совете?
– Да! – Раздражение становилось всё сильнее, и она вот-вот готова была поддаться ему.
– Откуда же мне знать, Поппи, чёрт возьми? Там много кто работает. Хотя, судя по состоянию квартир, мало кто.
Поппи слишком устала. У неё не было сил на сложные логические игры, где половина ходов пропущена. Она поцеловала Доротею в лоб.
– Увидимся завтра, бабуль. Сладких снов.
– И тебе спокойной ночи, милая.
– Спокойной ночи, бабуль.
– Сын миссис Хардвик, – подытожила Доротея.
– Что сын миссис Хардвик?
– Работает в местном совете. Он делает всю печатную работу.
– Рада слышать. Не зря учился в гимназии.
Повернувшись к телевизору, Доротея потянулась за пультом, своим неизменным спутником.
Улыбаясь, Поппи шла домой. Даже в неадекватном состоянии бабушка соображала лучше, чем Том Чеймберс. Интересно, как он, не имея мозгов, оказался на такой должности? Кристина бы ему и обрезки волос подметать не доверила. Совершенно бестолковый тип. Но, поразмыслив, Поппи пришла к выводу – благодаря билету в первый ряд он попал в Итон, а всё остальное произошло само собой. Да и насчёт Кристины Поппи погорячилась. Конечно, доверила бы – он же, скажем так, мужчина.
Как ни удивительно, дома Поппи ждало сообщение от Тома на автоответчике, а в придачу к нему ещё три. Она тотчас узнала его громкий голос: «Добрый день, Поппи. Это Том. Насчёт Тристрама всё тип-топ. Он весь в работе, предлагает встретиться послезавтра, часа в три, пойдёте одиннадцатой – он кого-то вычеркнул. У вас будет полчаса, подготовьтесь как следует. Ну, всё превосходно. На связи! Всего хорошего, пока-пока!»
Поппи несколько раз прослушала сообщение. Просто невероятно, он так и сказал: «Насчёт Тристрама всё тип-топ»! Слава богу, она догадалась, о ком речь. «Он кого-то вычеркнул» – ах, вот почему он предложил встретиться! Совсем не из желания помочь, просто у него выдались свободные полчаса, и надо же их чем-то заполнить. «Подготовьтесь как следует» – Поппи ухмыльнулась. Не с Тома ли ей взять пример? Вот он-то подготовился так подготовился – не знал, кто её муж, жив он или погиб! Изумительно. Просто превосходно!
– Не волнуйся, милый Томми, уж я подготовлюсь, – сказала она мигающему телефону. Снова нажав на кнопку, услышала голос Роба:
«Здравствуйте, Поппи, это я, Роб. Мы с майором Хелмом надеемся увидеть вас завтра в десять утра. Не забывайте, Поппи, Энтони Хелм – офицер связи в зоне военных действий, где находится Мартин. Он может вам помочь, так что… ну, вы сами знаете… Мой номер у вас есть – если понадоблюсь, звоните. Спокойной ночи, Поппи».
Она представила шум телевизора на заднем плане, Роба в тапочках, рядом на диване Мойру – милая получилась картина. Прослушав сообщение ещё раз, Поппи мысленно заполнила паузу: «Он может вам помочь, так что… будьте милой и не гладьте его против шерсти». Роб снова говорил, как отец, и снова Поппи это понравилось. Какой у неё плотный образовался график! Хорошо ещё, Кристина разрешала ей брать выходной, когда понадобится. Поппи была ей благодарна.
Третье сообщение пришло от Майлза: «Привет, Поппи, это Майлз. Расскажите, что делается для спасения Мартина. Позвоните мне».
Но прекраснее всех было четвёртое. Барабанная дробь…
«О господи, детка, моя бедная детка. Я видела тебя во вчерашней газете, она только что появилась у нас, и я сказала Терри – смотри, вот моя детка, а её бедному парню отрезали голову гадкие иранцы. Это так ужасно, ты такая молодая и уже вдова, но послушай, девочка моя, послушай меня, потому что я лучше знаю. Не надо так уж сильно огорчаться, надо накраситься и выйти из дома, потому что ты ещё совсем молодая, а на нём свет клином не сошёлся, Поппи Дэй, держи нос по ветру. Если захочешь поразвлечься, мы с Терри будем рады тебя видеть. Я теперь знаменитость, потому что моя малышка напечатана во всех газетах, но ты не думай, что мы станем всю ночь платить за напитки! Да, это я, твоя мамочка, я как раз… – Связь оборвалась, прекратив этот нескончаемый поток слов. Слава богу.
За два месяца Поппи ни слова от неё не услышала; голос матери был постаревшим, довольно пьяным. Поппи рассмеялась, и неожиданно смех перерос в рыдания. Она сидела и плакала, пока ноги не затекли, а за окном не стемнело.
Такое поведение было несвойственно Поппи; она всегда знала, что Шерил паршивая мамаша, и, сколько бы времени ни прошло, сколько бы лет ей ни исполнилось, ничего не изменится. Но стоило Поппи увидеться с ней или услышать её голос, она вновь осознавала, какая никчёмная ей досталась мать, и снова чувствовала себя шестилетней.
Поппи не любила свою маму. Трудно любить кого-то, кто не любит тебя – не важно, жену или мужа, мужчину или женщину, мать или отца. Какое-то время, пожалуй, можно, но не всю жизнь.
Поппи любила мать около шести лет, пока не осознала, что её любовь не взаимна. Даже в столь нежном возрасте она ощущала бессмысленность, ненужность этого чувства. Ей было досадно за свою безответную любовь. Сознательно она никак не планировала разлюбить мать, но, когда это произошло, поняла – так и надо, теперь она будет сама по себе, и хорошо.
На день рождения и Рождество Шерил всегда дарила дочери косметику от «Эйвон», а Поппи мечтала о книгах, любых книгах. Не то чтобы мать причиняла ей боль, как пишут в газетах; просто она вообще не понимала, что ей делать с ребёнком, и точно так же ей не приходило в голову заботиться о Поппи, вообще как-нибудь заниматься ею. Шерил обращалась с ней, как с соседской девочкой, с каким-нибудь почти незнакомым ребёнком. В общем-то, так оно и было, она почти не знала свою дочь.
Когда Поппи пыталась поговорить с матерью, Шерил – не важно, чем она была занята, смотрела ли телевизор, курила или красила глаза, – смотрела на неё и спрашивала: «Что?», будто до этого момента и не осознавала, что Поппи в комнате. Девочке приходилось повторять всё сначала. Мать никогда не слушала, как будто ей было совсем неинтересно; по правде говоря, ей и было совсем неинтересно.
Не то чтобы сейчас Поппи ждала чего-то другого, но тем не менее она была несколько разочарована. Да, она скорее удивилась бы, спроси Шерил о своей престарелой матери, которая могла уже умереть и быть похороненной; или пообещай она прилететь первым же рейсом, чтобы поддержать дочь в такое ужасное время. Такого мать делать не стала бы, и Поппи прекрасно это понимала. От Шерил следовало ожидать как раз предложения «поразвлечься», когда Мартину «отрезали голову гадкие иранцы». Разочарование переросло в злость; Поппи знала – её бабушка достойна лучшей дочери, лучшей жизни.
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 751; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!