Член парламента от консервативной партии 7 страница
Была только одна причина, по которой Мартин решил служить, – ему казалось, что только так он сможет обеспечить им с Поппи лучшее будущее. Он терпеть не мог квартиру, где они жили, шум машин, наркоманов и исписанные стены в подъезде. Мартина выводила из себя мысль о работе Поппи, до которой она добиралась в вонючем лифте и где восемь часов в день мыла и накручивала на бигуди волосы старушек.
Мартин страдал от того, что не мог обеспечить Поппи жизнь, которой она была достойна. Она заслуживала большего, чем изо дня в день торчать в грязной парикмахерской, работая на полоумную старую шлюху. И он хотел дать ей намного больше.
Он видел рекламные объявления в газетах и по телевизору, даже читал какую-то литературу, но если бы его спросили, по какой причине он решил пойти в армию, он не нашёл бы ответа. Впрочем, он знал ответ, просто старался не думать о причинах.
Окончив школу, Мартин устроился на работу в местную автомастерскую. Он хотел стать механиком, а порой в фантазиях видел себя даже управляющим. Не мечтая о головокружительной карьере, он скорее предпочитал путь наименьшего сопротивления, возможность хорошо устроиться, имея небогатый выбор. Пару лет спустя, по-прежнему подавая чай, бегая туда-сюда с заказами для владельца, отвечая на звонки и выгребая мусор после окончания рабочего дня, он внезапно осознал, что застрял на месте.
Мартин старался, изо всех сил старался, как тупой тяжеловоз, который надрывается, не задумываясь, что происходит вокруг. Он работал охотно, ожидая, что в недалёком будущем ему воздастся за все труды.
|
|
|
Начальник всё твердил, что где-то через полгода начнётся обучение; Мартин верил, как идиот. Он хотел верить, он должен был… Но однажды зимним утром всё изменилось.
Пришёл работать сын владельца автомастерской, парень шестнадцати лет. В первый же день ему выдали комбинезон и собственный набор инструментов в голубой железной коробке. Мартин мечтал об этой коробочке с отделениями и навесным замком. Ещё этому парню отвели свой собственный крючок, чтобы вешать одежду. Не за дверью кабинета, как Мартину, а в самой мастерской, как всем механикам и ремонтникам.
Мартин смотрел, как в конце трудового дня вся бригада дружески хлопает парня по спине. Смотрел, как он любуется солидолом у себя под ногтями. А потом взглянул на свои мягкие, чистые руки, день за днём подшивавшие счета и снимавшие телефонную трубку, и всё понял. Он понял то, во что отказывался верить последние два года – его никогда не станут хлопать по спине, его обучение не начнётся никогда, и собственного крючка в автомастерской ему тоже не отведут. Мартина затошнило; он почувствовал себя очень, очень глупо.
|
|
|
В тот вечер он тихо, медленно брёл домой; рот наполнила горечь, она стекала в горло, просачивалась в вены. Униженный, разочарованный, Мартин плакал душой, и в голове звучали слова отца: «Ну ты и ничтожество!» Вот какой была вторая причина. Мартин пошел в армию, чтобы доказать отцу, гнусному, никуда не годному отцу, что может чего-то добиться, что из него выйдет человек. А третья причина была такой: Мартин хотел показать своей Поппи, что он – настоящий мужчина, что скоро он подарит ей дом в деревне, о котором она мечтала, и сможет зарабатывать достаточно, чтобы содержать их семью.
Он плёлся по главной улице, мало что замечая; его плечи и уголки рта были опущены. На глаза попался призывной пункт. Мартин тысячу раз проходил мимо, не обращая на него ни малейшего внимания, но в этот вечер здание словно пульсировало, светясь в темноте. На промокшей под дождём улице, среди серого бетона и мусора, оно манило рекламой, гласившей: «Стань лучшим». Словно эти слова были обращены только к Мартину. Ведь именно этого он и хотел – стать лучшим.
Он прижал нос к окну и долго, завороженно смотрел на фотографии людей, путешествовавших по солнечным экзотическим странам, и список под заголовком: «Выбери свою профессию». Его глаза жадно пили волшебные слова в алфавитном порядке, от «Автомеханика» до «Шеф-повара», а между ними – множество других. Мартин не верил своим глазам! Его мольбы были услышаны.
|
|
|
Домой он мчался, бежал всю дорогу, полный сил и радостного ожидания. Наконец ворвался в квартиру. Поппи стояла у плиты, спиной к мужу; её волосы были стянуты в конский хвост, из которого выбились острые завитки волос и теперь щекотали бледную кожу. Схватив жену за талию, Мартин закружил её по кухне и заглянул в глаза – такие ясные, что он видел в них своё отражение. Он готов был взорваться от наплыва чувств.
– Я тебя люблю, Поппи. Скоро мы с тобой заживём совсем по-другому! – Он поцеловал жену в губы.
– Рада слышать, Март. А теперь иди, мой руки, чай готов. – Она продолжала доставать столовые приборы из тёмных глубин раковины и вытирать их о кухонное полотенце. Несмотря на столь бурные проявления чувств, вообще-то несвойственные её мужу, Поппи сохраняла спокойствие и невозмутимость. Она никогда не радовалась прежде, чем выясняла всё до мельчайших подробностей, и лишь тогда решала, стоит ли радоваться. Ей было известно – если раньше времени начнёшь предаваться восторгам, то потом не избежать разочарований, без которых можно бы и обойтись. Пихнув её бедром, Мартин пошёл мыть руки, уже не сердясь на их чистоту и мягкость. Он был счастлив – теперь у него появились план и светлое будущее. Завтра же он сделает первый шаг ему навстречу.
|
|
|
Как только прозвенел будильник, Мартин выпрыгнул из постели, на этот раз не ворча и не мечтая поваляться ещё десять минуточек. Он хорошо выспался в предвкушении чудесного нового дня и был рад, что этот день наконец наступил. Мартин стоял на пороге новых свершений; он знал – сегодня для него, для них начнётся новая, прекрасная эпоха.
В автомастерскую он решил не звонить и не сообщать о своём решении уволиться. Нельзя было назвать его ненадёжным человеком, но раз с ним так обошлись, пусть получат по заслугам. Это был жалкий бунт, даже ничтожный, но для начала и это было неплохо.
Надев костюм, Мартин вышел из дома, чувствуя, будто стал трёхметрового роста. Он важно шагал по главной улице, улыбаясь всем прохожим, попадавшимся ему на глаза. Он казался себе великим, всемогущим, наподобие тех наглых ребят, что в баре никогда не пропустят вперёд, что знают всех и каждого и напропалую сорят деньгами. Теперь он словно стал таким же, как они. Словно знал ответы на все вопросы.
Призывной пункт был открыт; он манил огнями, как путеводная звезда. Мартин уверенно вошёл в дверь, думая обо всех, кто записывался здесь в армию, и ощущая себя частью чего-то необыкновенного, очень важного.
За двумя столами сидели двое мужчин в униформах. Мартин подошёл к тому, что справа. Что случилось бы, выбери он другого? Вдруг его распределили бы в другой полк? Отправили бы в другую страну? Где бы он сейчас оказался? Играл бы в футбол за стенами лагеря? Вполне возможно, но что толку было теперь задавать все эти вопросы.
Казалось, сержант по вербовке только его и ждал. Три остро заточенных карандаша лежали поверх кипельно-белого блокнота по правую руку сержанта.
Улыбнувшись Мартину, сержант указал на стул возле стола.
– Садитесь, пожалуйста.
Ещё не спросив имени Мартина, не спросив, зачем он пришёл, сержант уже обращался с ним уважительно, и это было приятно. Очень приятно.
– Меня зовут Кит Эдвардс, я – сержант Королевского полка принцессы Уэльской, сокращённо КППУ. Могу я узнать ваше имя?
– Меня зовут Мартин Термит. – Мартин, как обычно, ожидал ухмылки, удивлённо поднятой брови или даже настоящего взрыва хохота, но ничего этого не последовало, словно фамилия Термит – самая обыкновенная и смеяться тут не над чем. Здесь решались серьёзные дела. Поскольку сержант никак не реагировал, Мартин совсем успокоился – никто над ним не издевается, всё идёт по плану.
– Чем я могу вам помочь, мистер Термит?
Чем он может помочь? Мартину захотелось перегнуться через стол, сжать сержанта в объятиях и закричать: «Вытащите меня из этого дерьма! Устройте куда-нибудь поприличнее! Сделайте меня самым лучшим, чтобы мы с Поппи могли гордиться своей жизнью, чтобы у меня был свой крючок в автомастерской и солидол под ногтями, дайте мне выучиться на механика, дайте мне доказать, что я не такое уж ничтожество!»
К счастью для обоих, ничего этого Мартин делать не стал. Вместо этого, переплетя пальцы, положил руки на колено – возможно, чтобы они перестали дрожать, но вместе с тем бессознательно пытаясь придать значительности всему разговору. И раньше, чем начать колебаться, раздумывать или вообще уйти прочь, посмотрел сержанту Киту Эдвардсу прямо в глаза.
– Я подумываю стать солдатом. – Голос прозвучал увереннее, чем Мартин себя чувствовал.
Сержант не смеялся. Он тихо кивнул, словно услышал правильный ответ, тот, которого ждал. Ему попадались тысячи отчаявшихся ребят, не знавших, куда идти, какой путь выбрать. Ребят, которые хотели от жизни больше, чем она могла им дать; ребят, осознавших цену образования, лишь когда школьные ворота захлопнулись перед ними навсегда. Он искал в точности такого парня, как Мартин, которому нужна была возможность начать с нуля, которому стоило дать шанс. Всё произошло оперативно и без проблем, словно выдача нового паспорта или регистрация смерти.
Мартин не сказал Поппи, куда отправляется и что собирается сделать. Он хотел показать ей – он может проявить инициативу, сам найти выход из паршивой ситуации и повернуть её по-другому. Когда он вышел из дома в костюме, Поппи поняла – впереди у Мартина что-то важное, может быть, собеседование. Как мудрый родитель, позволяющий ребёнку маленькие секреты, она не стала портить сюрприз, раньше времени раскрывать интригу.
Когда же Мартин вернулся домой и рассказал, куда ходил и что сделал, Поппи сначала не поверила. Снова и снова она повторяла, как сломанный робот: «Что? Что ты сделал? Зачем? Зачем, Март?» Улыбка на её лице сникла; Поппи обвила себя руками. Мартин подробно, искренне отвечал на её вопросы, но она продолжала повторять: «Что ты сделал?» и следом: «Зачем?», будто он говорил на чужом языке.
Мартин не смог скрыть разочарования и замешательства. Он-то ожидал, что Поппи обрадуется не меньше него и тоже увидит в случившемся ответ на их мольбы, а не начало кошмара.
Но с той самой минуты, как Мартин, взволнованный, сияющий, вошёл в дверь, в голове у Поппи крутилось лишь одно слово – разлука. Очевидная, немедленная. Они будут оторваны друг от друга, порознь, сами по себе.
Волна горечи накрыла Поппи с головой. Она не могла поверить – неужели он ничего не понимает? Почему до него не доходит, что всё это значит? Поппи закусила губу, чтобы не назвать его никчёмным болваном и тем самым не напомнить ему об отце. И потом, эти слова были несправедливы.
Мартин оцепенел. Неужели она совсем его не понимает, не возьмёт в толк, почему он это сделал, не видит, что это ради лучшей жизни? Он сжал её руки.
– Я хочу, чтобы ты мной гордилась…
Про себя он добавил: «Чтобы ты не предпочла мне кого получше, чтобы не оставила меня. Я хочу такую работу, которая позволила бы мне обеспечить нашу семью. Я не могу больше мести полы, Поппи, это меня убивает».
Эти слова, конечно, объяснили бы ей всё, но Мартину нелегко было их произнести. Они были не набором звуков, а признанием своих неудач, сказать их – значило расписаться в собственной неблагонадёжности.
– Но, Март, ведь я и так тобой горжусь!
Он знал – это правда; ему стало грустно. Он почувствовал себя виноватым.
Поппи покачала головой.
– Что теперь будет, Март, что ты с нами сделал?
Они стояли друг напротив друга, словно актёры в низкопробной драме, играющие незнакомцев. Это было неловко, нелепо; глупо было чувствовать себя так рядом с супругом, родственной душой. Чуть слышный голос шептал Мартину на ухо: «Да уж, молодец, Март, ну и бардак ты устроил. А ведь всё шло по-человечески».
Мартин мечтал купить дом с садом, освоить специальность, получать хорошую зарплату. Собираясь выучиться наиболее востребованной профессии, он раздумывал, стать ему сантехником или же механиком. Но ход его мыслей был неправильным. Скоропалительное решение оставило ему мало времени на размышления. Теперь он стал пехотинцем; зарплата была крошечной, даже меньше, чем он получал в автомастерской. Ему сказали, что обучать ремеслу начнут попозже, и он надеялся, что на этот раз не обманут. Но солдатам не предоставлялось ни домов, ни квартир, во всяком случае, в ближайших окрестностях, а переезд был немыслим для Поппи. В отличие от других боевых подруг, она не смогла бы жить в бараке, в районе, где проходит обучение её муж, тогда как сама она нужна в другом месте. Они застряли в своей муниципальной квартирке, пусть даже армия и выплачивала какую-то ренту.
Мартин привык, что с ним обращаются как с грязью, он вырос в таких условиях, но сейчас никак не ожидал такого отношения. Ведь он стал взрослым, женатым, защищал королеву и страну… Он отвык от всего этого дерьма, но быстро привык к нему снова.
Военная подготовка была скучной, однообразной и выматывающей, призванной подавить, если не сломать, волю, доказать Мартину, что самое главное – подчиняться приказам. Он быстро усвоил этот урок, выполнял всё как положено, в буквальном смысле научившись низко склонять голову. Истинную цену всех указаний он осознал только в бою. Кто последним подчинялся, последним реагировал на приказ, ставил под сомнение важность задания, тот подводил не только себя, но и всю команду.
Мартин не стремился показаться самым остроумным, самым скандально известным, не считал нужным переходить границы дозволенного, хотя бок о бок служил с людьми, предпочитавшими вести себя вышеупомянутым образом.
Его задача была другой. Он не искал друзей, поскольку не нуждался в них. Многим одиночкам и чудакам армия заменяла семью, но для него семьёй была Поппи. Единственное, что его интересовало, – где пригодятся полученные навыки, что они дадут. При этой мысли Мартин грустно улыбнулся. Вот что они ему дали, вот где он оказался. Это уж слишком для любой теории.
Назначили дату отправки Мартина в Афганистан. Пока он проходил военную подготовку, они с Поппи ещё воспринимали её как злокачественную опухоль, которую чувствуют, но не говорят о ней, втайне надеясь, что рассосётся. Но этот день наступил раньше, чем они ожидали; удар был таким сильным, что оба не могли дышать. В каждой фразе бурлил невысказанный гнев, и любое слово, любое действие давалось с трудом. В последние несколько недель между ними установилась неловкая формальность: оба так старались уйти от темы, что она стала чем-то вроде плотины, останавливающей свободный поток слов.
Мартин знал, Поппи старается держать себя в руках, чтобы и последний вечер вместе стал особенным. Она купила бутылку вина, вымыла голову, надушилась. Мартин был благодарен ей за мудрое решение сменить гнев и отчаяние на спокойное принятие действительности. Но ничего не вышло.
Их ссоры были такими редкими, что Мартин мог пересказать каждую, слово в слово. Несколько недель спустя, пожалуй, забыл бы, как всё началось, но вспомнил бы, чем закончилось и что они друг другу сказали.
Мартин был отнюдь не счастлив. Испуганный, нервный, он отдал бы сейчас что угодно, лишь бы не собираться туда, куда он ехать не хотел. Его жена впервые так резко обозначила свои страхи, и на душе у него сделалось совсем паршиво.
Он хотел упасть в её объятия, запустить руки ей в волосы, ощутить тепло её тела. Он хотел молить у неё о прощении.
Если бы он только смог объяснить всё как следует, сказать, что теперь слишком поздно ссориться, нужно ехать… если бы он только закричал: не нужен ему этот чёртов Афганистан, вообще не нужно никуда от неё уходить! Но, пока Мартин подбирал слова, она, обвив себя руками, исчезла в ванной. Он прошёл в тёмную комнату, опустился на диван. Царапая ладони о двухдневную щетину, Мартин ждал, пока жена наденет ночную рубашку и заберётся в постель, а потом тихо лёг рядом. Они не прикоснулись друг к другу, не пытались даже говорить; он понял, что последняя попытка всё исправить была смыта новой волной отчаяния.
Они провели последнюю ночь вместе на холодном матрасе, далеко отодвинувшись друг от друга. Мартин был измучен, но спать не мог. Он слушал, как Поппи дышит и ворочается во сне, и понимал, что теперь долго не услышит её дыхания, и скучал по ней, ещё не попрощавшись. Напряжение было таким, что воздух словно обрёл вес и давил на них, пытавшихся забыться коротким сном.
Вот какой была эта ночь. Бутылка вина так и осталась стоять в холодильнике, плотно закупоренная. Вымытые волосы Поппи впитали слёзы, которые струились из глаз по носу и подушке. Боль утраты была невыносимой, и оба хотели, чтобы всё поскорее закончилось. Мартин совсем не такой представлял себе их последнюю ночь вместе.
Сейчас, лёжа в тёмной, грязной комнате, он всей душой пожелал вновь вернуться в их спальню, в ту ночь, и всё изменить. Ему хватило бы мужества придвинуться поближе; он нашёл бы её руку под одеялом и крепко сжал бы.
Глава 5
Поппи почти не спала. Утро смеялось над ней через щелку занавесок в спальне. Поппи подумала, какую жестокую шутку играет время со страдающими бессонницей: ночью каждая беспокойная минута превращается в час, но, когда приходит день, оно мчится с бешеной скоростью, часы становятся минутами, минуты – секундами… Поппи до смерти хотелось никуда не вылезать из постели и зарыться головой в подушку, пусть планета повертится без её участия. Но тут же перед глазами всплыл образ Мартина, связанного, грязного. Поппи поняла, пока он в таком состоянии, в таком месте, где бы оно ни находилось, она не имеет права валяться в постели и жалеть себя. Она должна быть сильной – ради него, ради них обоих.
Она постаралась вытряхнуть из головы пыль мрачных мыслей. В глубине души Поппи понимала, что ни в чём не виновата, но с её любимым человеком случилось страшное, а она ничем не могла ему помочь. Она ощущала свою бесполезность и вместе с тем груз ответственности. Право на что бы то ни было рождало чувство вины. Скажем, право на горячую ванну, которой у Мартина не было. Поппи пила чай и мучилась его жаждой; каждое движение вызывало угрызения совести.
Как нарочно, у Поппи был выходной, и день в заточении обещал быть просто ужасным. Решив отвлечься, она вычистила кухню, до блеска выскоблила пригоревшую сковородку и отдраила липкий пол. Но попытка достичь душевного покоя путём наведения порядка в окружающем пространстве потерпела крах.
С тех пор как ушёл муж, Поппи скучала по его присутствию, её раздражало пустое место на диване, необходимость в одиночку готовить и есть, а также выносить в темноте мусор на свалку. Это всегда было обязанностью Мартина, потому что она терпеть не могла помойки: боялась крыс, но ещё больше – наркоманов, шлюх и пьяных компаний, которые всегда ошивались у мусорных баков. Несмотря на страх, эти сборища вызывали у неё улыбку недоумения: мало ли куда можно пойти, зачем толпиться за вонючими баками?
Поппи придумала план – не думать о муже слишком много. Чем больше находишь занятий, тем меньше времени на размышления остаётся в плотно забитом графике. Иногда этот план не срабатывал. Например, когда случалось что-нибудь смешное или интересное, ей немедленно хотелось поделиться с Мартином, рассказать ему анекдот, выяснить его мнение по какому-нибудь важному вопросу. Но она не могла, и действительность, в которой его не было рядом, наваливалась с новой силой.
Водя пальцем по свадебной фотографии, стоявшей на каминной полке, Поппи не верила, что снимок сделан всего три года назад; ей казалось, прошла целая жизнь. Глядя на своё отражение в углу рамки, Поппи видела – с той минуты в пабе она постарела куда больше, чем на тридцать шесть месяцев.
Их свадьба была простой регистрацией в загсе. В половине третьего их сердца наконец соединили; втиснутые между парами, которых регистрировали в два и в три, они были нервными пассажирами свадебного конвейера.
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 743; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!