ПИСИСТРАТ: ПАРАДОКС «КРОТКОГО ТИРАНА» 8 страница
[230]
несколько увеличить свою роль в государственном управлении, сделать свой суверенитет реальным, а не номинальным. Это видно уже из того, что правящей верхушке пришлось вносить поправку, ограничивающую власть апеллы и позволяющую царям и геронтам фактически дезавуировать ее решения, если таковые казались неверными. Очевидно, в таких случаях председательствующий орган в полном составе, поднявшись, покидал заседание апеллы, чем лишал ее подобающей санкции; соответственно, закон считался не принятым и в перспективе мог через какое-то время вновь быть поставлен на голосование народного собрания, дабы добиться-таки нужного результата. Тем не менее в целом для принятия любого сколько-нибудь важного решения согласие апеллы (хотя бы вырванное у нее путем неоднократного переголосования одного и того же вопроса) было необходимо. С демосом в Спарте приходилось считаться; ведь ему, согласно "Великой ретре", принадлежали "господство и сила". Эта черта явно отличала спартанский полис от "настоящих" олигархий. Подобно тому, как апелла была законсервированным слепком с народного собрания древнейших времен, и спартанская герусия представляла собой весьма архаичный институт — совет старейшин в его чистом виде. Не случайно даже членами его могли быть лица в возрасте не менее 60 лет. Герусия состояла из 30 членов; два места в ней ex officio занимали цари (о которых подробнее пойдет речь чуть ниже). Остальные же 28 геронтов избирались народным собранием, причем применялся так называемый "детский" способ голосования — с помощью крика (Plut. Lycurg. 26). Раз заняв свою должность, геронт оставался на ней пожизненно. Роль герусии в Спарте в каких-то отношениях весьма напоминает роль сената в республиканском Риме. Оба этих органа были наделены широчайшими полномочиями, но обладали ими скорее в силу традиционного авторитета, чем по какому-то законодательному постановлению. Фактически в спартанском полисе не было более влиятельного института власти, чем герусия. Она готовила проекты постановлений, выносимые на рассмотрение апеллы, а также осуществляла контроль над всеми текущими государственными делами, что было особенно важно, поскольку народное собрание собиралось редко. Сама же герусия была неподконтрольна гражданскому коллективу. Кроме того, она же являлась и высшим судебным органом в государстве.
|
|
|
[231]
Наиболее подробно нам хотелось бы остановиться на институте царской власти в Спарте. Это будет уместно по целому ряду причин: и ввиду уникальности этого феномена, и постольку, поскольку главным героем данной главы является именно царь. Спарта была едва ли не единственным греческим полисом, в котором царская власть не была ликвидирована в течение архаической эпохи[480]. Высшими должностными лицами государства по-прежнему оставались цари-архагеты, причем (тоже уникальная спартанская черта) этих царей одновременно было два; соответственно, имелись две царские династии — Агиады и Еврипонтиды. На вопрос о происхождении такого необычного феномена, как двойная царская власть, пока вряд ли возможно дать однозначный ответ[481]. Скорее всего, это пережиток дуального членения социума, характерного для многих архаичных обществ. Спартанские цари считались прямыми потомками величайшего греческого мифологического героя Геракла и, соответственно, самыми знатными аристократами во всей Элладе. Власть их была наследственной и, в принципе, пожизненной (хотя, как увидим ниже, царь мог быть отстранен от престола). Царская власть в Спарте, по точному замечанию В.В. Латышева, "по своему значению и прерогативам весьма близко подходила к царской власти героического периода"[482]. Рассматривая положение царей в спартанской "общине равных" (наиболее подробно об этом см.: Herod. V. 56 — 58; Xen.
|
|
|
[232]
|
|
|
Lac. pol. 13; 15), невозможно не заметить ярко выраженный сакральный статус этих лиц. В сущности, единственными гражданами позднеархаической и классической Спарты, на которых не распространялись нормы всеобщего равенства, были именно архагеты. В этом смысле они могут считаться даже как бы "чуждым", неорганичным элементом в сформировавшемся полисе, законсервированным "осколком прошлого"[483]. Порой создается впечатление, что их "неравенство" прочим спартиатам, привилегированность просто-таки нарочито утрировались. Так, на сисситиях цари (они и, естественно, только они) получали двойную порцию. Главные из царских обязанностей лежали в сфере культа. Архагеты возглавляли религиозную жизнь общины: занимали ex officio две главные жреческие должности (жрецов Зевса Лакедемонского и Зевса Небесного), заведовали сношениями государства с Дельфийским оракулом, совершали важнейшие жертвоприношения, выносили решения по некоторым судебным делам (очевидно, изначально имевшим сакральные коннотации). Ни в чем, однако, так ярко не виден сакральный статус спартанских царей, как в ритуалах, связанных с их погребением. В целом спартанцы очень рано (по преданию, еще при Ликурге) до предела упростили погребальный обряд, сделав его одинаково скромным для всех граждан (Plut. Lycurg. 27)[484]. Но опять-таки для царей и в этой сфере делалось демонстративное исключение. Их уход из жизни сопровождался необычайно пышными церемониями — пышными по меркам любого греческого полиса, а не только суровой Спарты. Они куда больше напоминают похороны восточных монархов[485]. Ксенофонт, прекрасно знавший спартанские реалии, прямо пишет (Lac. pol. 15. 9): "Что же касается почестей, оказываемых почившему царю, то законы Ликурга тем самым хотят показать, что цари лакедемонян почитаются не как люди, но как герои". Сакрализации подлежал любой носитель царского титула независимо от своих личных качеств. При этом сакральный статус сочетался со значительно менее высоким статусом в политической жизни. "Профанная" власть спартан-
|
|
|
[233]
ского царя была сильно ограниченной и ни в малейшей мере не напоминала власть абсолютного монарха. Даже на полях сражений архагеты, несмотря на то, что в военное время они принимали на себя верховное командование, отнюдь не являлись полномочными в своих решениях. По сути дела, в наиболее принципиальных стратегических вопросах они выполняли волю геронтов и эфоров, направлявших им скиталы (специальные шифрованные послания) или лично присутствовавших при войске. Не говорим уже о том, что царь мог быть отстранен от власти, наказан, подвергнут изгнанию, даже казнен, и примеров всему этому более чем достаточно в спартанской истории[486]. Глубоко симптоматичен тот факт, что те из спартанских царей, которые являлись сколько-нибудь яркими и амбициозными личностями, в какой-то момент начинали тяготиться существующим положением вещей и вступали в борьбу (обычно обреченную для них на поражение) с другими органами власти за расширение своих полномочий, высвобождение из-под чужого контроля[487]. В то же время цари-посредственности (таковых было значительно больше) вполне удовлетворялись престижным положением "священного символа" государства и не стремились к большему.
* * *
Странным и таинственным осколком сознательно законсервированного прошлого лежала Спарта на южной окраине материковой Греции. Она как бы выпала из своего естественного окружения, сошла с пути, характерного для греческих полисов архаической и классической эпох, и застыла на месте, ни в чем не меняясь и гордясь этим. От своих соседей — как ближних, так и дальних — спартанское государство даже отгородилось неким подобием "железного занаве-
[234]
са". Спартиатам запрещалось покидать пределы родного полиса (конечно, за исключением тех случаев, когда нужно было идти в поход); кроме этого, из самой Спарты во избежание "дурного примера" были изгнаны иноземцы, и в дальнейшем такие изгнания (ксенеласии) повторялись регулярно. Единственными представителями других полисов, которым разрешалось невозбранно находиться в Лакедемоне, были послы, прибывшие по государственным делам. Более "закрытого" общества, чем спартанское, в греческом мире просто не было. Не удивительно, что в целом в Элладе знали о Спарте и ее внутренних делах не столь уж и много: спартанские власти старались "не выносить сор из избы". Уже Фукидид (I. 20. 3) сетует на то, что по некоторым вопросам, связанным с лакедемонянами, у его современников бытовали самые превратные мнения. Последнее вполне естественно: там, где нет надежной информации, начинают твориться мифы. Неизвестное всегда притягательно; не случайно, что для большинства политических мыслителей Древней Греции спартанское государственное устройство и в целом спартанские порядки были предметом настоящего обожания. Такие великие умы, как Сократ, Платон, Аристотель, в той или мере считали Спарту образцовым или близким к образцовому полисом, достигшим наибольших успехов в государственном строительстве и сумевшим поэтому избежать междоусобных смут[488]. Современные исследователи говорят в данной связи о настоящем "спартанском мираже" в античной нарративной традиции. Характерно, однако, что, как ни восхищались Спартой, тем не менее на практике другие греческие полисы (за редчайшими исключениями)[489] отнюдь не спешили заимствовать те или иные элементы полисного устройства спартанцев. И это тоже вполне объяснимо. Ведь спартанцам пришлось заплатить за военно-политические преимущества и высокую репутацию большим экономическим и культурным отставанием от развитых полисов Эллады. Спартанская
[235]
экономика приобрела почти исключительно аграрный характер, со слабым развитием ремесел (не считая ориентированных на войну) и застывшей почти на нулевом уровне торговлей. Только за счет очень обильных по греческим меркам природных ресурсов Лаконики и Мессении Спарта оставалась довольно богатым полисом. Играло роль, в частности, плодородие почв на юге Пелопоннеса, которое позволяло Лакедемону, в отличие от подавляющего большинства других греческих полисов, не нуждаться в привозном хлебе. Что же касается культуры, то в начале эпохи архаики спартанский полис занимал в этой сфере заметное место в Греции. В художественной обработке металла, изготовлении изделий из керамики они достигали значительных успехов. Славились творившие в Спарте поэты (Алкман, Терпандр, Тиртей). После "реформ Ликурга" и превращения в военизированное государство от всего этого пришлось отказаться, и некогда достаточно богатая духовная жизнь спартанцев приняла однообразные, застывшие формы. Была ли Спарта каким-то странным исключением, "инородным телом", уродливым наростом на теле греческой цивилизации, или же в ней, напротив, следует видеть наиболее полное и законченное воплощение полиса? И та, и другая точка зрения высказывалась, но, если уйти от крайностей, весьма верным представляется суждение глубокого знатока спартанского "космоса" Ю.В. Андреева: "В своей основе это государство было воплощением неких глубинных тенденций, заложенных в самой природе греческого полиса. В Спарте эти тенденции были лишь доведены до своего крайнего выражения..."[490] Если говорить чуть более конкретно, в Спарте мы находим доведенное до пес plus ultra проявление одной из двух тенденций, которые мы упоминали, говоря о политическом развитии Греции в архаическую эпоху, а именно тенденции коллективистской (и в этом смысле, кстати, в известной мере тоталитарной). В "государстве лакедемонян" эта коллективистская тенденция возобладала полностью, в ущерб тенденции индивидуалистической. Отсюда — все, что отмечалось выше: и редкостная стабильность спартанского гражданского коллектива на протяжении длительного хронологического отрезка, вплоть до кризиса IV в. до н.э., и восхищение Спартой со стороны политических теоретиков, живших и действовавших в
[236]
других греческих полисах и постоянно воочию наблюдавших все прелести внутриполитических распрей. Однако стабильность, как известно, досталась Спарте весьма дорогой ценой: путем практически полного подавления личностного начала, что в конечном счете имело свои важные негативные последствия — "окостенение" полисных структур, отказ от любого прогресса. Конечно, и в спартанской политической жизни периодически появлялись яркие личности. Однако характерно, что деятельность этих личностей на каком-то этапе, как правило, становилась всецело деструктивной, направленной на слом устоявшейся в Спарте полисной структуры, во всяком случае, на серьезные изменения в ней. Яркая личность и спартанский полис как он есть были вещами, в общем, несовместимыми. Высказанное положение как нельзя более ярко иллюстрируется судьбой того политического деятеля и полководца позднеархаической и раннеклассической Спарты, которому посвящена данная глава, — царя Клеомена I. Пожалуй, именно его следует назвать первым выразителем нетрадиционного, индивидуалистического начала в спартанской истории. Помимо всего прочего, Клеомен являлся одной из самых крупных и авторитетных фигур в Элладе конца VI — начала V в. до н.э., хотя значение его личности и деятельности обычно недооценивается в историографии, и это тоже побуждает обратиться к рассмотрению перипетий его биографии. Следует сказать, что сама недооценка Клеомена современными учеными (и даже, пожалуй, не столько собственно недооценка, сколько недостаток уделяемого ему внимания) в значительной степени обусловлена состоянием источниковой базы. Информации о Клеомене мы имеем немного. Правда, все-таки больше, чем почти о любом другом спартанском царе доэллинистического времени (лучше освещена в источниках только жизнь Агесилая Великого), но зато несравненно меньше, чем о любом из "великих людей" Афин. До нас не дошло ни одной связной античной биографии Клеомена I, и не думаем, что таковые когда-либо существовали. Возможно, подумывал о написании его жизнеописания Плутарх (во всяком случае, он собирал знаменитые изречения Клеомена), но, даже если это и так, план остался нереализованным. Главнейшим и первичным (поскольку к нему в той или иной мере восходят почти все остальные свидетельства) источником наших знаний об этом спартанском царе является "История" Геродота. Можно без преувеличения сказать, что
[237]
Клеомен — один из главных героев геродотовского труда. Неоднократно "отец истории" в различных экскурсах обращается к тем или иным событиям его жизни (особенно часто — в пятой и шестой книгах). Именно из Геродота мы узнаем о перипетиях, сопутствовавших рождению Клеомена и его приходу к власти, об основных военных мероприятиях, осуществлявшихся под его началом, об особенностях его внешней и внутренней политики, о конфликте с другими органами власти, который привел к падению Клеомена, наконец, о странных обстоятельствах его смерти. Можно сказать, что Клеомен почти постоянно подспудно присутствует на страницах "Истории"; Геродот, судя по всему, вполне осознавал реальное значение этого деятеля в Спарте и Греции. "Клеоменовские" экскурсы Геродота, правда, разрозненны и в целом бессистемны, не все описанные в них события поддаются точной датировке; исследователю, который ставит перед собой цель воссоздать деятельность Клеомена по возможности с максимальной полнотой, приходится собирать имеющуюся информацию по крупицам, приводить ее в должную хронологическую последовательность, связывать различные сюжеты друг с другом и искать их импликации. Античные авторы более позднего времени, в сущности, мало что прибавляют к сведениям, сохраненным Геродотом, к тому же многие из них прямо или опосредованно зависят от "отца истории". В частности, именно это можно сказать о пассаже Аристотеля (Ath. pol. 19. 5 — 20. 3), посвященном походам Клеомена на Афины в последнем десятилетии VI в. до н.э. Краткие упоминания отдельных сюжетов, связанных с Клеоменом, встречаем мы у писателей-антикваров римского времени: Павсания, Элиана, Полнена, Плутарха. В частности, Плутарх (Mor. 223а —224b) дает довольно большую сводку изречений Клеомена. Редко исследовались жизнь и деятельность Клеомена I также и в современной историографии. Насколько нам известно, ему не посвящено ни одной монографии. Работой, в которой биография Клеомена освещена наиболее подробно и целостно, и поныне остается довольно давняя статья немецкого исследователя Т. Леншау[491]. В ряде статей различного времени и уровня анализируются те или иные эпизоды,
[238]
связанные с Клеоменом: его вмешательство в афинские дела[492], династический кризис последних лет его правления[493] и др. В отечественном антиковедении почти единственным специалистом, серьезно занимавшимся интересующим нас спартанским царем, был В.М. Строгецкий[494]. Совсем недавно появилась статья О.В. Кулишовой о взаимоотношениях Клеомена с Дельфийским оракулом[495]. Таким образом, литературы очень немного, и поэтому новое обращение к истории Клеомена представляется вполне оправданным.
* * *
Клеомен, сын Анаксандрида, родился в Спарте в середине VI в. до н.э.; точный год его рождения вряд ли когда-нибудь сможет быть установлен. Происхождение Клеомена было настолько знатным, насколько оно только могло быть в греческом мире: происходя из царской династии Агиадов, он считался прямым, хотя и отдаленным, потомком Геракла, а стало быть — и самого Зевса. Царь Анаксандрид, отец Клеомена, был достаточно крупным деятелем спартанской истории. Именно в его правление особенно возвысился знаменитый Хилон — единственный спартанец, включенный в число "Семи мудрецов"[496]. Занимая должность эфора (скорее всего, неоднократно), Хилон фактически стоял во главе внешней и внутренней политики государства. Сам институт эфората был если и не создан по его инициативе, то, во всяком случае, при нем впервые стал играть по-настоящему значительную роль в полисном управлении. По сути дела, именно Хилона следует считать завершителем формирования "спартанского космоса", проведшим последний этап тех реформ, которые в последующей традиции были приписаны Ликургу. В межгосударст-
[239]
венных отношениях Хилон выступал проводником "антитиранического" курса, о котором говорилось выше. Именно с его "подачи" спартанское войско во главе с Анаксандридом совершило в 556 г. до н.э. очередной рейд по Пелопоннесу, результатом которого стало, в частности, свержение тирании в Сикионе. Пелопоннесский союз, имевший столь большое значение в последующей древнегреческой истории, начал формироваться как раз в годы, когда у власти стояли Анаксандрид с Хилоном и, несомненно, их усилиями[497]. Анаксандрид, как можно увидеть из информации, предоставляемой источниками, был вполне лоялен к установившимся в Спарте порядкам. Он не только не имел намерений противопоставлять себя другим органам власти или стремиться к возвышению собственного влияния, но был, пожалуй, даже демонстративно послушен. Это демонстрируется перипетиями имевшего место в его царствование династического кризиса, о котором повествуют Геродот (V. 39 — 41) и Павсаний (III. 3. 9— 10). Законный брак Анаксандрида, жена которого приходилась ему племянницей[498], долгое время был бездетным. Эфоры и геронты, беспокоясь о наследнике, фактически заставили его взять вторую жену. "Анаксандрид на такое предложение согласился, — пишет Геродот. — После этого у него были две жены, и он вел два хозяйства, совершенно вразрез со спартанскими обычаями"[499]. Именно второй жене Анаксандрида[500] было суждено стать матерью будущего царя Клеомена I. Казалось бы, про-
[240]
блема престолонаследия разрешилась, но только для того, чтобы уступить место другой, не менее серьезной проблеме, на этот раз противоположного плана. Дело в том, что вскоре и первая супруга Анаксандрида родила одного за другим трех сыновей — Дориея, Леонида (будущего героя Фермопил) и Клеомброта. Не доверяя ей, эфоры даже присутствовали при родах во избежание подлога. В результате у Анаксандрида оказалось четыре наследника (у матери Клеомена детей больше не было). Вполне естественно, что после смерти Анаксандрида весьма остро встал вопрос о том, кто будет следующим царем. На стороне Клеомена был приоритет старшинства. Но Дорией в пику ему выставлял то обстоятельство, что он рожден от первого и как бы более законного брака. Он был, в отличие от своего единокровного брата, потомком Геракла и по мужской и по женской линиям, а не только по мужской. Кроме того, он отличался физической силой и подобающей царю мужественной внешностью, в то время как Клеомен не блистал здоровьем (что, впрочем, не помешало ему занимать престол более тридцати лет и войти в историю как чрезвычайно энергичный деятель спартанской истории[501]). По словам Геродота (V. 42), он вообще был "несколько слабоумен, со склонностью к помешательству". Это явное преувеличение, порожденное враждебной Клеомену традицией, однако нельзя полностью исключать, что Клеомен действительно страдал какой-то формой психического расстройства. Некоторые его действия уже в период царствования производят впечатление сильно отклоняющихся от общепринятой (особенно в Спарте) нормы. Как бы то ни было, вопрос о наследовании престола был в конечном счете разрешен в пользу Клеомена. Геродот и
Дата добавления: 2021-04-05; просмотров: 72; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!