ПИСИСТРАТ: ПАРАДОКС «КРОТКОГО ТИРАНА» 4 страница
[184]
происхождении группировок не пишут). Реформы Солона радикально изменили положение в общественной жизни, притушили одни конфликты, породили другие, новые, и, в общем, после них политические констелляции должны были быть не такими, как в дореформенный период. Как бы то ни было, к концу 60-х годов VI в. до н.э. политическая борьба в Аттике приобрела "тройственный" облик. Писистрат, опираясь на свою возрастающую популярность, стал лидером отдельной группировки (здесь сведения Геродота заслуживают наибольшего доверия). Для этого он со своими сторонниками должен был выделиться из группировки паралиев, порвав, таким образом, с Алкмеонидами и Солоном. Впрочем, как мы увидим, разрыв не был непреодолимым и не исключал в дальнейшем коалиций между противниками. Что же касается характера трех группировок, то он достаточно ясен уже из их названий. Подчеркнем еще раз, речь следует вести не о "демократах" или "олигархах", а о формированиях на региональной основе, отражавших не совпадавшие между собой интересы элиты и рядового населения основных частей Аттики. И не только интересы (экономические или иные) тут были задействованы, но и просто соперничество за власть между крупнейшими лидерами. В этом смысле нам в наибольшей степени импонирует концепция "регионализма" в афинской политической борьбе архаической эпохи, в наиболее законченной форме сформулированная американским исследователем Р. Сили[371]. При этом, разумеется, мы не будем отрицать, что педиеи, наверное, были особенно консервативны (если не по идеологии, то, во всяком случае, по всему образу жизни), что паралии могут в наибольшей степени считаться удовлетворенными существующим положением вещей "центристами"[372], приверженцами сохранения и упрочения солоновской "конституции", а диакрии, так сказать, "радикалами", сторонниками перемен, поскольку область, в которой они жили, была самым бедным
|
|
|
[185]
регионом афинского полиса[373]. Но всё это были в лучшем случае некие подспудные тенденции, а отнюдь не четко сформулированные программы.
* * *
В 561/560 г. до н.э. (в архонтство Комея) стасис в Афинах достиг высшего накала. Час Писистрата пробил; в это время произошли решающие события, приведшие его к власти. Об этих событиях с той или иной степенью подробности, делая акцент на тех или на других деталях, повествует целый ряд античных авторов (важнейшие свидетельства: Herod. I. 59; Arist. Ath. pol. 14; Diod. XIII. 95. 6; Plut. Sol. 30; Polyaen. Strat. I. 21. 3; Diog. Laert. I. 49 — 50). Комбинируя указанные сообщения, выделяя достоверный материал, уделяя особенное внимание наиболее ранним и аутентичным источникам, получаем следующую картину. В один прекрасный день Писистрат въехал на афинскую агору прямо в повозке, запряженной мулами, и при этом весь израненный. Он заявлял, что на него только что напали враги в то время как он ехал в поле (кого именно обвинял будущий тиран, ни один автор не сообщает), и ему лишь чудом удалось спастись от убийц. Тут же он изложил и свои требования: санкционированный полисом отряд телохранителей. Все писатели, сообщающие об эпизоде, единодушно оговаривают, что Писистрат изранил себя сам, чтобы добиться своей цели — захвата власти. Как правило, традиции в дан-
|
|
|
[186]
ном случае доверяют и современные исследователи. Однако не сталкиваемся ли мы здесь с проявлением субъективной тенденции, враждебной основателю афинской тирании? Кто мог видеть, как Писистрат наносил себе раны? Следует полагать, что если бы он действительно пошел на такого рода трюк, то позаботился бы проделать это без свидетелей. А стало быть, информация о подобном поступке Писистрата имеет своим источником не более чем слухи и сплетни[374]. Кроме того скажем, перефразируя известную поговорку: quod licet bovi, non licet Iovi. Что к лицу унтер-офицерской вдове из комедии Гоголя, слабо вяжется с обликом выходца из древнего и знатного рода. Прибегая к вышеописанной, довольно-таки подленькой хитрости, Писистрат поступал бы вопреки всему аристократическому кодексу чести, к которому столь щепетильно относились все архаические афинские эвпатриды. Либо он был абсолютно беспринципным и попросту бессовестным деятелем (а то, что мы знаем о его пребывании у власти, вроде бы не дает повода для такого рода оценки), либо перед нами действительно вымысел врагов тирании. Как бы то ни было, просьба Писистрата была уважена. Демос постановлением народного собрания дал ему охрану. Правда, было специально оговорено, что телохранители должны быть вооружены не копьями, а лишь дубинами. Именно в качестве "дубинщиков" (κορυνηφόροι) они и вошли в историю. Численность отряда различными авторами определяется неодинаково: то в триста человек (Геродот[375], Полиен), а то даже в пятьдесят (Плутарх)[376]. В любом случае отряд был небольшим, да и вооружение его — не забудем, что шла уже эпоха гоплитских фаланг, — оставляло желать лучшего. Тем не менее при помощи своих "дубинщиков" Писистрат вскоре беспрепятственно занял афинский Акрополь и стал тираном. Среди перипетий, сопутствовавших приходу Писистрата к власти, некоторые особенно привлекают наше внимание. Присмотримся прежде всего к следующему парадоксу. С одной стороны, Писистрат выступает в источниках как своего рода "партийный политик", лидер группировки диакриев.
|
|
|
|
|
|
[187]
А с другой — при ближайшем рассмотрении оказывается, что при непосредственном установлении его тирании пресловутые диакрии не сыграли ровно никакой роли[377]. Были применены совершенно иные механизмы. Претендент на единоличную власть апеллировал не к какой-либо отдельной группировке, а ко всему демосу, — и имел успех. Не оставляет ощущение, что тираном он стал, по сути, с санкции полиса, давшего ему телохранителей. Ведь не были же афиняне настолько наивны, чтобы не догадываться, для чего может быть использован такой отряд, находящийся в бесконтрольном распоряжении одного лица! И впоследствии, овладевая городской цитаделью, Писистрат не встретил никакого сопротивления. Казалось бы, чего стоило афинянам, как во времена Килона, сойтись с полей, осадить Акрополь и вынудить узурпатора к сдаче. Однако же ничего подобного не произошло. Только об одном случае сопротивления сообщают источники. Речь идет, конечно, о Солоне, который активно, но безуспешно протестовал и при принятии решения о выделении Писистрату телохранителей, и при непосредственном захвате последним власти[378]. Его протесты остались, тем не менее, "гласом вопиющего в пустыне", к которому никто не прислушался. Писистрат по всем статьям переиграл старого законодателя. Таким образом, установление тирании в Афинах следует считать не какой-то досадной случайностью, а закономерным и даже неизбежным фактом, совершившимся согласно (а не вопреки) воле большинства гражданского коллектива. Афинский полис — повторим сказанное выше — "созрел" для тиранического режима. А как отнеслась аристократия к приходу Писистрата к власти? Насколько можно судить, пока она была еще не слишком встревожена. Главные из знатных лидеров, серьезнейшие из соперников Писистрата — и Мегакл, и Ликург, — остались в полисе, видимо, не видя для себя непосредственной опасности и не считая борьбу окончательно проигранной. Правда, Плутарх сообщает (Sol. 30), будто бы Мегакл с другими Алкмеонидами бежал из Афин сразу после захвата
[188]
тираном Акрополя. Но это — явная и грубая ошибка, как будет видно из дальнейшего изложения. Но здесь необходимо оговорить следующее обстоятельство. Те несколько событий, о которых теперь пойдет речь, практически не поддаются точной датировке. Из писавших о них авторов Геродот (I. 60 — 61) никак их не датирует, а у Аристотеля в "Афинской политии" (14. 3—15. 1) даты (выраженные не абсолютными, а относительными цифрами: "такое-то событие произошло через столько-то лет после такого-то" и т.п.) безнадежно испорчены переписчиками[379]. Впрочем, две по-настоящему важные вещи достаточно ясны: во-первых, фиксируется точная и даже детальная последовательность событий, во-вторых, все они размещаются на не слишком протяженном хронологическом отрезке 560 — 556 гг. до н.э. Придя к власти в первый раз, Писистрат не смог надолго удержать ее в своих руках. Для борьбы с тираном старые соперники Мегакл и Ликург, на время отложив разногласия, объединились. Вскоре Писистрат общими усилиями аристократов был изгнан из Афин. Впрочем, конкуренты проявили по отношению к нему демонстративную гуманность[380]. Свергнутому тирану, судя по всему, не пришлось даже удаляться за пределы Аттики, и он засел в своем родовом поместье в Бравроне, выжидая перемен к лучшему. Ждать пришлось недолго. Союз Ликурга и Мегакла, педиеев и паралиев не мог оказаться прочным ввиду своей неорганичности, и вскоре распался. Стасис вспыхнул с новой силой. В этих условиях Мегакл первый начал переговоры с опальным Писистратом. Очевидно, сохранялась память о том, что когда-то они принадлежали к одному лагерю, и это облегчало возобновление контактов. Договоренность между аристократическими лидерами была достигнута на следующих условиях: Мегакл способствует возвращению Писистрата к власти, а в обмен на это последний берет в жены дочь главы Алкмеонидов[381]. Мегакл в данной ситуации, по замеча-
[189]
нию одного современного исследователя[382], выступил в чрезвычайно выигрышной позиции так называемого kingmaker'a. Однако если он и рассчитывал, что в обмен на услугу Писистрат станет орудием в его руках, то он глубоко ошибался: политик с такими амбициями ни при каких условиях не стал бы послушным исполнителем чьей-либо воли. Впрочем, непосредственная цель сговора двух лидеров была сразу же достигнута: Писистрат вновь стал афинским тираном. Характерно, что после этого мы уже не встречаем в источниках никаких упоминаний ни о Ликурге, ни о его группировке педиеев. Очевидно, этот участник политической борьбы навсегда выбыл из нее и, не исключено, просто бежал из полиса. Второй приход Писистрата к власти сопровождался событием, которое античные авторы (Herod. I. 61; Arist. Ath. pol. 14. 3; ср. Polyaen. I. 21. 1, где, впрочем, эпизод поставлен в неверный контекст) определяют как банальную и даже глуповатую уловку (μηχανή), призванную ввести в заблуждение афинян. Тиран въехал в город и проследовал на Акрополь, стоя на колеснице в сопровождении высокой и статной девицы, одетой в воинский доспех и изображавшей собою богиню Афину[383]. Конечно, если считать, что перед нами действительно трюк политикана, то остается только подивиться вместе с Геродотом несмышлености афинских граждан. Но, к счастью, ныне в историографии начинает преобладать не столь примитивное толкование описанной сцены[384]. В действительности Писистрат воспроизводил древнюю и авторитетную религиозно-культурную модель "священного брака" (ιερός γάμος) героя с богиней. В таком случае героя должен был воплощать сам тиран. Какой герой здесь имелся в виду, служил, так сказать, мифологическим прототипом? Ю.В. Андреев почему-то считает, что Диомед[385]. Нам ход его мысли, признаться, не вполне понятен. Неизвестно о какой-либо связи Писистратидов (или Алкмеонидов) с фигурой Диомеда. Гораздо более убедительно мнение Дж. Борд-
[190]
мана, согласно которому следует говорить о "подражании" Писистрата Гераклу[386]. Характерно, что в эти же годы сюжет "Афина и Геракл на колеснице" становится популярным и в аттической вазописи. Как бы то ни было, Писистрат вновь утвердился у власти и, как и было предрешено, женился на дочери Мегакла. Казалось бы, отношения его с Алкмеонидами складывались прекрасно. Мегакл даже назвал своего сына, родившегося в это время, Гиппократом, — вне сомнения, в честь отца Писистрата, чтобы подчеркнуть дружбу и союз двух семей. Точно так же поступил брат Мегакла, носивший имя Алкмеонид[387]. Однако далее у античных авторов, повествующих о событиях этих лет, появляется чрезвычайно пикантный, анекдотичный эпизод. Писистрат, уже имевший взрослых сыновей[388], отнюдь не хотел обзаводиться потомством от своей новой супруги (а ведь Мегакл, давая дочь в жены тирану, нужно полагать, не в последнюю очередь рассчитывал именно на это), тем более что народная молва по-прежнему считала Алкмеонидов наследственно "оскверненными" после дела Ки-
[191]
лона. Поэтому он жил с Кесирой, как пишет Геродот, "неестественным способом" (ού κατά νόμον). Когда об этом узнали родители молодой женщины, разумеется, разразился скандал, конечным результатом которого стало новое изгнание Писистрата. Таким образом, вторая его тирания продолжалась совсем уж недолго (следует полагать, меньше года); к тому же в это время Писистрат вряд ли был в полном смысле слова суверенным правителем. Важную роль в управлении государством должен был играть Мегакл, да и Алкмеониды в целом. Геродот (I. 61) сообщает, что на этот раз тиран покинул не только Афины, но и Аттику, т.е. удалился с территории полиса. Нам приходилось писать в другом месте[389], что враждебные ему аристократы, возможно, оформили его изгнание как некую юридическую процедуру, подобную позднейшему остракизму. Во всяком случае, на афинской Агоре археологами найден интереснейший памятник — граффито на черепке сосуда, абсолютно аналогичное позднейшим афинским остраконам, но по форме букв явно относящееся к архаической эпохе и, что самое главное, представляющее собой имя Писистрата (написанное с ошибками)[390]. Много копий сломано по поводу этой загадочной надписи. Ее относили то к Писистрату — архонту 669/668 г. до н.э., предку тирана (в пользу такой атрибуции, впрочем, нет никаких аргументов), то, напротив, к внуку тирана Писистрату Младшему, который якобы жил в Афинах в начале V в. до н.э. и подвергался угрозе остракизма (а это предположение выглядит и совсем уж невероятным[391]). Скорее всего Писистрат, упоминаемый на черепке, идентичен именно тирану VI в. до н.э. Как бы то ни было, на этот раз положение Писистрата, вновь попавшего в опалу, выглядело значительно более затруднительным, нежели в годы его первого изгнания. Казалось, что теперь путь к власти в Афинах для него навсегда закрыт. Однако тиран-беженец, отнюдь не примирился с ситуацией и вновь проявил огромную настойчивость и целеустремленность, желая все-таки добиться своего. Тем не менее его второе изгнание продолжалось долго, целых десять лет
[192]
(556 — 546 гг. до н.э.). Возможно, это связано с тем, что именно десятилетний срок изгнания был предусмотрен для лиц, подвергшихся остракизму. Это десятилетие Писистрат провел в активных действиях (Herod. 1.61; Arist. Ath. pol. 15. 2). Мы встречаем его то неподалеку от Аттики, в городе Эретрия на Эвбее, то на северном побережье Эгейского моря, где он собственными силами (видимо, с ним ушло в изгнание определенное число сторонников) осуществлял колонизационные акции, осваивая территории, богатые месторождениями серебра[392]. И действительно, если опальный тиран желал реванша, больше всего ему были теперь необходимы материальные средства, чтобы навербовать контингент воинов-наемников. И еще он, конечно, нуждался в верных друзьях. Таковые у него тоже нашлись, — очевидно, в силу межполисной аристократической солидарности. Когда на одиннадцатый год изгнания тиран ощутил, что он в силах (а, возможно, и вправе, если предположить, что его действительно удалили из полиса на десять лет) вновь попытаться достигнуть успеха и начал из Эретрии готовить вторжение на территорию Аттики, в его распоряжении были немалые силы: среди тех, кто взялся поддержать его притязания на власть, мы обнаруживаем и фиванцев, и эретрийцев, и аргивян, и (специально оговаривают источники) наксосского аристократа Лигдамида. Этот пестрый, "интернациональный" отряд, состоявший частью из наемников, частью из добровольцев, в 546 г. до н.э. высадился в районе Марафона (о дальнейших событиях см.: Herod. I. 62-63; Arist. Ath. pol. 15. 3; Polyaen. I. 21. 1). Выбор именно этого места в качестве плацдарма вполне понятен: не говоря уже о том, что восточный берег Аттики был всего ближе к Эвбее, откуда отправился Писистрат, не следует забывать о принадлежности Марафона к Диакрии, т.е. к тому региону, где позиции Писистрата всегда были особенно сильны. Нужно полагать, что жители Диакрии давно уже ждали своего лидера и встретили его с ликованием. Писист-
[193]
рат пробыл в Марафоне некоторое время, укрепляя свои позиции. Силы его росли, к нему стекались сторонники со всей территории полиса, а его противники в самих Афинах проявляли странную пассивность. Очевидно, то была неуверенность в собственном успехе и даже растерянность: массе рядовых граждан при аристократическом правлении было не менее (если не более) тяжко, чем при тирании. К тому же, если верно наше предположение о том, что Писистрат имел теперь законное право на возвращение, это должно было еще сильнее подрывать положение тех, кто противодействовал ему. Лишь только тогда, когда до Афин дошла весть о том, что Писистрат двинулся из Марафона на город, навстречу ему выступило полисное ополчение. Встреча двух войск произошла у местечка Палленида, где находилось святилище Афины (не исключено, что и это место для битвы тиран избрал намеренно: ведь еще со времен его предыдущего возвращения считалось, что Афина особенно ему покровительствует). В состоявшемся сражении Писистрат победил с удивительной легкостью, практически сразу обратив противников в бегство; похоже, ни с одной стороны жертв почти не было. Источники повествуют в связи с битвой и об очередной хитрости, примененной Писистратом (он напал на медливших врагов врасплох), и об очередном пророчестве, данном ему непосредственно перед боем и сулившем ему победу (о религиозном факторе, как видим, основатель афинской тирании не забывал никогда), и, наконец, о весьма гуманном поведении победителя, гарантировавшего сражавшимся против него афинянам безопасность. Так Писистрат в третий раз, и теперь уже окончательно, овладел властью в афинском полисе. У некоторых античных авторов (Arist. Ath. pol. 15. 4; Polyaen. Strat. I. 21. 2) содержится рассказ о том, как тиран после этого с помощью новой хитрой уловки отобрал у граждан оружие и приказал запереть его в один из храмов. Рассказ этот в некоторых своих деталях не производит впечатления достоверного. Кроме того, выше в данной главе мы приводили общие соображения по поводу сомнительности информации о разоружении тиранами гражданских коллективов. Вполне вероятно, что самые активные противники Писистрата, не оставлявшие мысли о продолжении борьбы с ним, действительно были разоружены. Но вряд ли подобная акция была осуществлена по отношению ко всем без исключения афинянам.
[194]
С другой стороны, можно с уверенностью утверждать, что афинская аристократия на этот раз пострадала сильнее, чем при первом и втором приходах Писистрата к власти. Так, пришлось уйти в изгнание Алкмеонидам во главе с Мегаклом[393], а ведь именно этот род до сих пор был главным препятствием для упрочения тирании. Впрочем, то был сознательный выбор Алкмеонидов. Похоже, что Писистрат никого насильно из полиса не изгонял, но многие представители знати, тяготясь режимом единоличной власти, сами покидали Афины и Аттику. Именно это говорит Геродот (VI. 35), в частности о тогдашнем лидере рода Филаидов — Мильтиаде, сыне Кипсела. Его решение отправиться на Херсонес Фракийский было вполне добровольным. Скорее всего, то же следует сказать и о единоутробном брате Мильтиада — Кимоне, сыне Стесагора (будущем трехкратном олимпийском победителе), который при тирании тоже оказался в изгнании (Herod. VI. 103)[394]. Как бы то ни было, полоса вооруженных смут в полисе была надолго пресечена.
Дата добавления: 2021-04-05; просмотров: 68; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!