ПИСИСТРАТ: ПАРАДОКС «КРОТКОГО ТИРАНА» 2 страница
[162]
личные варианты? На эти вопросы нет пока однозначных ответов. Предлагались, конечно, те или иные гипотезы. Например, есть мнение, что тираны официально именовались басилеями, т.е. царями[320]. В каких-то случаях, весьма вероятно, так оно и было[321]. Но обобщать этот тезис, применять его ко всему греческому миру неправомерно. В частности, в Афинах тиран никак не мог принимать титул басилея, поскольку в этом полисе была уже магистратура с таким названием (басилей, один из девяти архонтов); дублирование одного и того же титула приводило бы к постоянным недоразумениям. Нам, со своей стороны, представляется вполне возможным, что в ряде случаев тиран мог официально именовать себя "простатом" (προστάτης), иными словами, предстоятелем, защитником, покровителем общины. Не исключен также вариант с титулом "архонт" (для Афин, впрочем, опять же невозможный). Но, повторим, всё это лишь догадки. Характерный факт: в тех современных событиям эпиграфических документах, в которых выступают тираны, их имена фигурируют вообще без каких-либо титулов. Один из примеров — надпись из Галикарнасса, датируемая 60-ми годами V в. до н.э.[322]. Она содержит закон, принятый от имени "совместного собрания галикарнасцев и салмакитов и Лигдамида". Лигдамид, о котором идет речь, - тиран, правивший Галикарнассом на указанном хронологическом отрезке. Кстати, процитированная надпись вносит очень много в наше понимание сущности власти тирана. В ней значатся два субъекта государственного права, совместно принявшие решение. Один из этих субъектов — высший конституционный орган власти в галикарнасском полисе: совместное народное собрание двух общин, составлявших Галикарнасс, — греческой (галикарнасцы) и карийской (салмакиты)[323]. В ка-
|
|
|
[163]
честве второго, равноправного с первым субъекта выступает тиран. Иными словами, после установления тирании в полисе складывалась ситуация своеобразной диархии, двоевластия. Очевидно, между тираном и народным собранием существовало какое-то разграничение властных полномочий по отдельным сферам, но наиболее важные решения, затрагивавшие интересы обеих сторон, принимались совместно. Два центра власти фактически заключали между собой договор. Этим иллюстрируется чрезвычайно оригинальный статус архаического тирана. Он - как бы не в полисе, а вне его. Он выступает как некая автономная единица, как "государство в государстве", живущее по своим собственным законам. Законы полиса над ним в принципе силы не имеют. Конечно, встречались и исключения, когда тиран демонстративно выказывал лояльность по отношению к этим законам (Писистрат в Афинах, как мы увидим, поступал именно так), но это был лишь жест доброй воли, который делать было вовсе не обязательно и от которого можно было в любой момент отказаться. Далее, обратим внимание на то, что тираны обычно избирали своей резиденцией городской акрополь. Кроме них, там никто не жил, там находились только храмы богов. В сущности, тирана воспринимали как героя. Имеется в виду "герой" в греческом понимании слова, — ήρως, т.е. существо сакральное, сверхчеловеческой природы. К тирану относились примерно так же, как относились бы к настоящему легендарному герою, если бы таковой — представим невозможное (невозможное, впрочем, для нашего, но не для античного мироощущения) — вдруг осчастливил бы полис своим явлением. Сакральный статус тирана, проявлявшийся в его личной харизме, был главным фактором, удерживающим его у власти. Не случайно представители Старшей тирании всячески прокламировали этот свой "сверхчеловеческий" статус, распространяя легенды о божественных знамениях при своем рождении, о своей особой близости к небожителям. Итак, тирания - при всех своих специфических чертах - всё же была полисным феноменом. Власть тирана и полисные структуры вовсе не обязательно противоречили друг другу. Поэтому мы категорически не согласны с мнением исследователей, полагающих, что полис, в котором
|
|
|
|
|
|
[164]
установилась тирания, уже не может считаться таковым[324]. Напротив, во многих случаях архаические тираны предпринимали специальные акции, направленные на укрепление полисного единства, целостности и стабильности, на усиление — как внутреннее, так и внешнее — тех государств, в которых они правили. Они проводили реформы в административном делении, уменьшавшие значение древних родоплеменных единиц и увеличивавшие роль общеполисных институтов. Они прекращали — хотя бы на время своего правления — многолетний стасис, конечно, подчас прибегая для этого к весьма жестким и даже жестоким мерам, но в конечном счете добиваясь одобрения со стороны массы сограждан. Они вели активную внешнюю и колонизационную политику. Они украшали города монументальными постройками (в целом ряде полисов именно при тиранах были возведены первые каменные храмы) и в целом проводили целенаправленную политику в культурной сфере, что стало возможным в связи с концентрацией государственных финансовых средств под контролем одного лица и их эффективным использованием. Выдающиеся представители культуры — поэты, художники, религиозные деятели — становились завсегдатаями при дворах тиранов. В деятельности правителей, о которых идет речь, присутствовала не только полисная, но и панэллинская составляющая. В VI в. до н.э., когда тирания была особенно распространена в эллинском мире, тираны, правившие в различных полисах, поддерживали друг с другом теснейшие связи различного характера: ксенические, матримониальные или просто дружественные. Они старались помогать и содействовать друг другу. Так содействовал Периандр Коринфский Фрасибулу Милетскому и наоборот. Так Писистрат Афинский помог прийти к власти Лигдамиду Наксосскому (не путать с Лигдамидом Галикарнасским), а Лигдамид, в свою очередь, — Поликрату Самосскому[325]. Можно сказать, что тираны создали своеобраз-
|
|
|
[165]
ную "корпорацию" во всегреческом масштабе[326] и блюли корпоративную солидарность. Таким образом, и отдельные полисы, и Греция в целом скорее выигрывали, чем проигрывали от деятельности тиранов. Перед нами, подчеркнем, объективный факт, не зависевший от субъективных устремлений представителей Старшей тирании. Устремления эти в большинстве случаев были характерными для "сильной личности" в условиях атонального типа социума. Тираны заботились прежде всего о собственной славе и почестях, об упрочении своей власти. С этим связана, в частности, их репрессивная политика в отношении других аристократов своего полиса. За приходом тиранов к власти следовали зачастую казни представителей знати, их изгнание целыми семьями. Не то чтобы тираны были какими-то антиаристократическими революционерами. Напротив, как мы говорили выше, они являлись представителями вполне традиционной и консервативной аристократической идеологии. Достаточно припомнить известный рассказ Геродота (VI. 126—130) о том, как тиран Сикиона Клисфен из династии Орфагоридов выдавал замуж свою дочь Агаристу. Он созвал женихов-аристократов со всех концов греческого мира (от Южной Италии до Фессалии), устраивал между ними разного рода конкурсы и в конце концов сделал свой выбор. Тиран воспроизводил, таким образом, чисто эпическую модель. Совершенно очевидно, что он считал аристократическую молодежь из различных полисов (но, обратим внимание, не из своего собственного) равной ему по статусу, достойной породниться с ним. Взаимностью отвечали ему и аристократы, отнюдь не погнушавшись провести целый год при дворе тирана. Если взять в качестве более широкого примера архаические Афины, то увидим, что среди наиболее блестящих аристократических родов этого полиса трудно отыскать такой, который не был бы в течение своей истории как-то связан с тиранией и тиранами. Такие связи обнаруживаются и у Алкмеонидов, и у Филаидов, и у Бузигов...[327] Итак, среди архаической знати, насколько можно судить, не было или почти не было принципиальных, "идейных" противников тирании как таковой. Вражда аристо-
[166]
кратов и тиранов была обусловлена личными, а не принципиальными причинами. Здесь следует подчеркнуть, что практически каждый аристократ (во всяком случае, если говорить о самом верхнем, действительно правящем слое) вполне готов был видеть в себе самом потенциального тирана, но в то же время, естественно, отказывал в таком же моральном праве всем своим собратьям по сословию. Однако, с другой стороны, в живой реальности эпохи каждый знатный лидер противился установлению тирании — постольку, поскольку он не мог допустить, чтобы тираном стал кто-то другой. Архаическое общество аристократов было обществом "равных", своеобразных "пэров", которые старались не допустить существования над ними "первого". Собственно, именно поэтому они и покончили с властью гомеровских басилеев. Отсюда — своеобразный аристократический "республиканизм"[328], который, безусловно, внес свой вклад в формирование полисных структур. Тиран просто не мог не видеть почти во всех согражданах-аристократах потенциальных конкурентов в борьбе за власть, потому-то и расправлялся с ними (аристократы из других полисов конкурентами в этом плане для него не являлись, и, соответственно, с ними вполне можно было поддерживать дружественные контакты). Подрыв тиранами политической и экономической мощи аристократии имел весьма важное значение для рядового демоса: этот последний эмансипировался от всеобъемлющего влияния своих традиционных вождей, возрастало его самосознание, что готовило почву для установления, — естественно, впоследствии, после ликвидации тиранических режимов, — более демократичных, чем ранее, форм правления[329]. Повторим еще раз: речь, разумеется, идет об объективных результатах политики представителей Старшей тирании, а не об их субъективном "демократизме", вряд ли вообще имевшем место. Вполне закономерно, что и свергались тираны чаще всего объединенными усилиями противостоявших им аристо-
[167]
кратов, а не в результате народных движений[330]. Демос как раз был в основе своей удовлетворен деятельностью тиранов: его больше устраивало, когда над ним стоял один правитель, а не целый слой честолюбивых, соперничающих друг с другом καλοί κάγαθοί. Порой же тирании ликвидировались в результате внешнего вмешательства. Особенно преуспела в "истреблении тиранов" Спарта: ее усилиями прекратили существование тиранические режимы в Афинах, Сикионе, на Наксосе. Справедливости ради следует сказать, что иногда наоборот внешние силы служили фактором, упрочивавшим существование тираний. Наиболее характерный пример — тираны греческих полисов Малой Азии, удерживавшие власть еще в начале V в. до н.э. за счет персидской поддержки[331]. Как бы то ни было, не столь уж и редко тиранам удавалось благополучно передать власть своим потомкам, иначе говоря, основать династию. Наиболее известны в архаическом греческом мире династии Кипселидов в Коринфе (Кипсел, Периандр и др.), Орфагоридов в Сикионе (Орфагор, Клисфен и др.), Эакидов на Самосе (крупнейший представитель — Поликрат), Дейноменидов в Сиракузах (Гелон, Гиерон I и др.) и, безусловно, Писистратидов в Афинах, о которых речь подробнее пойдет ниже. Впрочем, долговечными эти династии, как правило, не были, ограничиваясь двумя — тремя поколениями[332]. Из сказанного видно, что архаическим греческим тиранам ни в коем случае не следует давать всецело негативную оценку[333], как слишком часто делается в историографии. Сплошь и рядом можно встретить утверждение об отсутствии какого-либо позитивного вклада Старшей тирании в развитие греческого полиса[334]. В самое последнее время на ту
[168]
же точку зрения о чисто негативной роли Старшей тирании встал такой авторитетный ученый, как Э.Д. Фролов[335]. Не скроем, что нам это представляется отходом от иной, более взвешенной и не столь отрицательной оценки этого явления, высказывавшейся в его прежних работах[336]. Мы не в силах удержаться от целого ряда сомнений. А как же быть с тем, что многие полисы позднеархаической эпохи именно под властью тиранов достигли могущества и процветания (Коринф при Кипселидах, Афины при Писистратидах, Сикион при Орфагоридах, Сиракузы при Дейноменидах, Самос при Поликрате и др.)? Неужели это развитие имело место исключительно вопреки деятельности представителей Старшей тирании? Далее, случайно ли, что именно наиболее передовые полисы (в том числе практически все те, в которых впоследствии сложилась демократия) прошли через стадию тирании, а большинство тех греческих государств, которые этого опыта не знали, как бы застыли в несколько стагнирующей позиции? Почему аттические крестьяне с ностальгией вспоминали годы правления Писистрата как "золотой век", "жизнь при Кроне", причем сообщает об этом Аристотель (Ath. pol. 16. 7) — отнюдь не поборник или апологет тирании, а просто добросовестный и скрупулезный ученый? Как объяснить тот факт, что великий Пиндар увековечил доблести сицилийских и киренских тиранов, а другой выдающийся лирик — Симонид, на склоне лет прославившийся как певец побед греков над персами, до того несколько десятилетий провел при дворах целого ряда представителей Старшей тирании? Всё ли дело здесь в каком-то сверхъестественном цинизме и беспринципности этих гениальных художников слова, или же лучше поискать иного, более многогранного объяснения феномена? Стоит ли забывать, наконец, что традиция включала некоторых тиранов (Периандра, Клеобула, Питтака, а зачастую — и того же Писистрата) в перечень Семи мудрецов, и, стало быть, сами греки считали их достойными стоять в одном ряду с Солоном, Хилоном, Фалесом[337]?
[169]
Одним словом, мы совершенно не уверены в том, что "общественно-политическая мысль и историческая наука древних греков с редким единодушием вынесли отрицательный вердикт об архаической тирании", как пишет Э.Д. Фролов. На наш взгляд, скорее можно говорить о двойственном отношении: с негативной в целом оценкой режима единоличной власти как такового сочеталось и переплеталось восхищенное удивление (даже с оттенком благоговейной оторопи) к личностям и делам конкретных представителей Старшей тирании. А эти личности, что и говорить, были действительно яркими, и дела их — действительно значительными. Достаточно вспомнить, как усилился Коринф при Периандре или Самос при Поликрате. Да, тираны были жестокими правителями; иной раз их поступки прямо-таки поражают[338]. Но можно подумать, что они жили в эпоху безмятежности и братской любви! Жестоким было прежде всего время, породившие тиранов, а сами они просто являлись характерными представителями этого времени. Нисколько не мягче вели себя и олигархические, и даже демократические режимы периода архаики. Вспомним хотя бы "беззаконную" мегарскую демократию VI в. до н.э. К тому же следует памятовать и о том, что жестокость тиранов могла после их свержения "задним числом" преувеличиваться, утрироваться последующей традицией, явно враждебно настроенной по отношению к ним[339]. Нам кажется, что негативное отношение многих современных исследователей к Старшей тирании в той же мере, что и аналогичное отношение классических греческих авторов, обусловлено скорее общемировоззренческими, идеологическими причинами. Понятно, что мы в XX веке пресытились тоталитарными режимами личной власти, и это вызвало их стойкое неприятие. Но плодотворно ли прямолинейно переносить оценку этих недавних и современных режимов на события и явления далекого прошлого? Так можно дойти и до "навешивания ярлыков"; например, начать обвинять ис-
[170]
следователей, которые пытаются воздать должное позитивным достижениям архаических тиранов, в скрытой приверженности фашизму или сталинизму[340]. Но ведь термин "тирания" — могут возразить нам — действительно стал одиозным уже в античности, утратив свою изначально нейтральную окраску. Стало быть, имелись для этого какие-то причины! Но тут нужно смотреть, во-первых, когда произошло появление таких однозначно отрицательных коннотаций. Судя по всему, не ранее второй половины V в. до н.э., когда тиранических режимов в греческом мире уже практически нигде не существовало и утвердилась ярко выраженная антитираническая идеология. У авторов первой половины того же столетия (Пиндара, Эсхила) термин "тиран" еще семантически нейтрален[341]. Правда, в поэзии архаической эпохи (у Алкея, Феогнида и др.) мы нередко встречаем самые ожесточенные выпады против тиранов. Но выпады эти в подавляющем большинстве случаев были вызваны не столько принципиальным ("идеологическим") неприятием феномена тирании, сколько личной неприязнью к конкретным ее представителям. Это — раздражение озлобленного аристократа против политического противника. Алкей мечет филиппики против тиранов Мирсила и Питтака. Но, если бы самому Алкею представилась возможность стать тираном, — будем уверены, он бы ею охотно воспользовался. Пожалуй, единственным исключением среди архаических лириков в этом отношении был Солон. Он действительно не принимал тирании по принципиальным соображениям. Но Солон, как мы видели в посвященной ему главе, существенно опередил свое время.
[171]
Во-вторых, обратим внимание на интересную закономерность. В большинстве тех полисов, где тирания в архаическую эпоху продолжалась более одного поколения, прослеживаются с удивительным единообразием три стадии ее эволюции: 1) удачливый основатель-узурпатор (Кипсел Коринфский, Орфагор Сикионский, Эак Самосский[342], Гелон Сиракузский); 2) продолжатель, при котором режим достигает максимального могущества и блеска (Периандр Коринфский, Клисфен Сикионский, Поликрат Самосский, Гиерон Сиракузский); 3) "выродившийся потомок" — откровенно слабый правитель, утрачивающий популярность и быстро теряющий власть (Псамметих Коринфский, Эсхин Сикионский, Меандрий Самосский, Фрасибул Сиракузский). Имегио эти представители последней стадии — а их облик действительно не слишком благовиден — по законам человеческой памяти ассоциировались впоследствии с тиранией по преимуществу. Чрезвычайно скомпрометировали "идею тирании" также тираны-"коллаборационисты" малоазийских полисов, выступавшие в роли ставленников персов. Давая общую характеристику феномену Старшей тирании, нельзя не отметить, что перед нами — в высшей степени сложное, противоречивое и даже парадоксальное явление; вряд ли существуют такие весы, на которых можно было бы с точностью взвесить, было ли в этом явлении больше позитивного или негативного. Тираны являлись выходцами из аристократических слоев — и они же боролись, порой беспощадно, с другими аристократами, объективно расчищая путь демосу. Тираны были приверженцами традиционной, консервативной аристократической системы ценностей — и они же зачастую становились реформаторами в политической, социально-экономической, религиозной сферах. Тираны выступали в роли наиболее полного воплощения индивидуалистической тенденции в развитии архаической Эллады — и они же в ходе своего правления делали полисы более централизованными, сплоченными, институционализованными, способствуя, таким образом, конечно-
[172]
му торжеству тенденции коллективистской. Парадокс следует за парадоксом... А может быть, это и не парадоксы вовсе, а проявления диалектики эпохи — той кризисной эпохи, которая закономерно призвала к жизни тиранию как способ решения наиболее насущных проблем и столь же закономерно отказалась от этого режима, как только проблемы были в основном решены.
* * *
В стороне от общего поветрия не оказались, естественно, и Афины. Тирания в афинском полисе зрела долго, прорываясь несколько раз преждевременными и неудачными всходами. В 636 г. до н.э. тираном по образцу пелопоннесских соседей пожелал стать аристократ и олимпионик Килон — но потерпел самое жестокое фиаско. В 594 г. до н.э. установления тирании ждали от Солона, но он обманул надежды своих не в меру ретивых приверженцев. В конце 80-х годов VI в. до н.э. архонт Дамасий попытался противозаконно удержать власть в своих руках после истечения положенного срока и был отстранен насильственно... "Призрак тирании", вначале лишь смутно брезживший на горизонте, медленно, но неотвратимо надвигался на город Паллады. Чтобы лучше понять историю (и предысторию) установления тирании в Афинах, необходимо отдавать себе отчет в общем положении Аттики в контексте всего эллинского мира. В досолоновское время, как мы видели, эта область была средней по темпам развития. Афинский полис тогда отставал от наиболее значительных государств соседнего Истма и северо-восточного Пелопоннеса. Кроме того, ввиду достаточно обширной территории не ощущалась или слабо ощущалась проблема стенохории. В этом смысле аттические условия были, пожалуй, ближе к беотийским, а Беотию феномен Старшей тирании вроде бы вообще обошел стороной. Соответственно, в VII в. до н.э. объективных условий для установления тиранического режима в Афинах не сложилось[343]. Такие условия сформировались лишь ближе к середине VI в. до н.э., когда темпы политического, экономического и социального развития в результате деятельности Солона существенно ускорились. В результате в 560 г. до н.э. очередная попытка аналогичного рода оказалась успешной, и Афины обрели своего тирана. Им стал Писистрат, основа-
Дата добавления: 2021-04-05; просмотров: 283; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!