Но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас» (Еф. 4,32). 17 страница



Вот тут он и встречается с Платоном Каратаевым, несущем в себе полную уверенность в установленном порядке вещей. Пьер совершал рассудочные расчёты и намеревался лично вмешаться, основываясь на этих (подтасованных) расчётах, в ход истории. Но: не нашим умом, а Божьим судом— творится этот ход; и возвышение до уровня мужика, обретение новой истины на этом уровне— спасает Пьера. «Он в плену узнал, что Бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной» (7,234). Это имеет для него истинно космологическое значение: «Пьер <…> чувствовал, что прежде разрушенный мip теперь с новой красотой, на каких-то новых и незыблемых основаниях, воздвигался в его душе» (7,57).

Прежде он встречался с мужиками лишь при посещении своих имений, где намеревался благодеяниями (искренними, не лицемерными) осчастливить этих мужиков. Но: не обладая подлинным знанием жизни, не жизни суетной, которую он тоже плохо знал, а истинной, народной, жизни на уровне мужика, Пьер легко обманывался изъявлениями благодарности за те благотворительные дела, что приносили его крестьянам лишь большие тяготы: так ещё прежде он поддавался на лесть в петербургских салонах, вовсе не подозревая правды.

Краткий опыт пребывания среди простых мужиков он получил в день Бородина, когда на курганной батарее Раевского наблюдал слаженную и спорую работу солдат-артиллеристов, именно работу, а вовсе не некий воинский подвиг их. Короткое же общение с солдатами, уже в ночь после битвы, накормившими его своим «кавардачком», с естественными в своём поведении мужиками,— побуждает его мечтать об этой натуральной жизни как об освобождении от всего наносного, что дало ему его существование: «Солдатом быть, просто солдатом!— думал Пьер, засыпая.— Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя всё это лишнее, дьявольское, всё бремя этого внешнего человека?» (6,329). (Как тут не вспомнить Оленина, мечтавшего перевоплотиться в простого казака и жить натуральной жизнью среди народа.)

Именно вслед за этим ему является в сонном видении мысль о необходимости сопрягать все составные части мipa в единое целое— вот важно.

Недаром Пьер начинает ощущать чуждым себе началом того «внешнего человека», каким он оставался, несмотря на все рассуждения в масонстве о «внутреннем человеке». Там была лишь форма, правильные слова. Теперь же он прикоснулся к самой сути бытия.

Эти первые краткие встречи с простым народом подготовили Пьера к постижению правды Платона Каратаева— и к полной переоценке своей жизни, совершаемой в общении с Платоном.

И прежде— в самой искренности своей натуры Пьер таил до поры то живое чувство, свойственное каждому истинно русскому (православному) человеку, какое бессознательно воспринимается им из Евангелия вопреки всему наносному сору, грязнящему душу,— чувство пренебрежения сокровищами на земле, чувство, «что и богатство, и власть, и жизнь, всё, что с таким старанием устроивают и берегут люди,— всё это ежели и стоит чего-нибудь, то только по тому наслаждению, с которым всё это можно бросить» (6,404). Но Пьер знал, что можно бросить, и не знал, что должно обрести. Он искал этого всюду, не зная истинно, где нужно искать. До встречи с Каратаевым Пьер не мог утвердиться в подлинной ценностной системе, ибо интерес прежней жизни и прежних заблуждений ещё жил в нём. Божьим судом, Промыслом Божиим он был погружён в мip и мир народной жизни, и там обрёл то, что долго искал.

«И именно в это-то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путём мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве» (7,112-113).

И там, в народной роевой жизни, Пьер ощутил свою нераздельность с мipoм, со всем творением Божиим:

«Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И ещё дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звёзд. «И всё это моё, и всё это во мне, и всё это я!— думал Пьер» (7,123).

Толстой, кажется, интуитивно пришёл к выражению мысли о человеке как макрокосме— мысли, которую Святые Отцы, начиная с Григория Нисского, утвердили в Православии.


Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 47; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!